Часть 1
Глава первая
Алла пришла, как обычно, не вовремя. Было у нее особое чутье на места, где ее не ждали. Алла была не подруга и даже не приятельница, а бывшая одноклассница. В школе ее не любили. Ну, не то, чтобы не любили, но и дружить с ней никто не хотел. Лично во мне она в детстве вызывала зависть: во-первых, мне нравилось ее необычное имя в отличие от моего простого и, как мне казалось, грубого "Лида"; во-вторых, у нее была толстая, до пояса, черная коса, а в-третьих, папа Аллы из-за границы привез куклы - Барби с подругами и Кеном.
Зависть возникла позднее, а сначала были оторопь и восхищение, и невозможность поверить в то, что где-то в других странах в магазинах на прилавках обитают эти существа и их можно просто купить.
Алла в куклы играть не умела. Она их наряжала, меняла парики, туфли, одежду, расчесывала. И все. Главное было в том, чтобы периодически показывать кукол нам. Мне и Вере.
А вот Вера и я играли в куклы. Это началось почти сразу же, как ее семья из Германии переехала в нашу недавно заселенную хрущовку, и мы стали одноклассницами. Училась Вера на одни пятерки. Худенькая, чуть бледная, на вид беззащитная, но на самом деле волевая и умеющая постоять за себя, а особенно за других, когда дело касалось попранной справедливости. Пацаны из нашего третьего «В» (многие дети жили на набережной Искитимки в ветхих домах частного сектора) были отчаянные, некоторые уже состояли на учете в милиции, авторитетов не признавали, но Веру сразу зауважали и многие влюбились. Она ко всем одноклассникам относилась по-товарищески, а дружила только со мной.
Сначала во время игры мы брали наших Марин, Наташ, Эсмеральд в руки и говорили за них, что придет в голову, но позднее стали ограничивать общение героев придуманными им заранее характерами, условиями жизни, профессиями... В старших классах мы уже куклы не доставали, а обговаривали начало сюжета, распределяли роли, и игра начиналась. Вера обычно вела мужские линии. Главный герой в ее исполнении был умен, ироничен, честен и гоним обществом за все эти качества. Красавец, как правило, блондин, бунтарь! Добиться его расположения, а тем более любви, было почти невозможно, но главная героиня, линию которой вела я, все-таки умудрялась это сделать.
Мы играли часами, даже когда стали уже студентками первого курса. Помню, в последнем нашем сюжете героя звали Егор Дмитриевич, он был главным редактором сибирской областной газеты, почти что сосланный из Ленинграда за принципиальность в журналистском деле, приехал с женой и прозябал в провинции, пока в редакцию со своим первым материалом не пришла старшеклассница... Тут-то все и закручивалось... Коллизии современных сериалов только сейчас начинают приближаться к тем историям, которые придумывали мы, не нарушая, как нам казалось, правду жизни. В нашем окружении подобных героев мы, конечно, не находили, но знали, что впереди вся жизнь и встреча обязательно состоится.
Когда в дверь позвонила Алла, мы с Верой обсуждали детали проведения своих первых зимних студенческих каникул. В основном, говорила я, а Вера с интересом вникала в подробности. Было два варианта: первый - остаться в городе, выспаться после изнурительной сессии, а потом предаться чтению книг, мечтательной лени и всему, что пошлет судьба; второй - поехать в Елыкаевский дом отдыха "Шахтер", где собиралась отдыхать почти вся центровая молодежь, с несколькими представителями которой мы общались. Костяк центровых состоял из старшеклассников и выпускников двух престижных старых школ. Большинство из этих ребят, детей обеспеченных родителей, жили в элитных домах архитектуры Сталинских времен. Центровые старались одеваться, как за границей, джинсы (стоимостью месячной зарплаты моей мамы) носили и в пир, и в мир, в разговор вставляли английские слова, некоторые спекулировали на барахолке фирменными вещами, купленными на валюту (фарцевали), многие посмеивались над отечеством и мечтали его покинуть. Мальчики, с которыми мы собирались встретиться в доме отдыха, считались центровыми скорее по внешним признакам, чем по духу.
Попадали в "Шахтер" только по большому блату, которого у нас не было, зато моя тетя Зина, родная мамина сестра, работала там кастеляншей, жила в однокомнатной квартирке почти на территории Дома отдыха и не то, чтобы звала нас к себе, но и против приезда особенно не возражала. Конечно, предпочтителен был второй вариант. Но начались такие морозы, что даже отменяли автобусные рейсы. У Веры здоровье слабое (она в школе по полчетверти занималась дома из-за болезней), и было ясно, что родители ее не отпустят.
Я решила поехать дня на три, но не знала, что с собой взять, вернее - у кого что взять. У меня было только три козырные вещи: в ателье перелицевали мамино темно-синее драповое пальто, которое она аккуратно носила лет десять, сделали воротник, манжеты из искусственного серого каракуля, им же обшили края подола, и для меня получилось по тогдашним меркам очень даже ничего себе пальто! Ботиночки, самые модные, на платформе! Не подошли жене папиного приятеля и достались мне. И завершал мой набор модных вещей коричневый рифленый сарафан из кожзаменителя, который мне привезла из Риги Таня, двоюродная сестра.
- А что, если у Любы взять водолазку?
- Люба сама собирается ехать.
- Вот там и будете меняться.
- Точно, то Люба наденет сарафан без водолазки, то я - водолазку без сарафана.
Вера засмеялась, раздался звонок, и вошла Алла. Нас тут же накрыла лавина ее вопросов, восклицаний, советов, намеков и дурацкого хихиканья. Смех действительно был чуть глуповатый, но Алла не в коей степени дурой не была. Даже наоборот, отличалась сметливостью, училась без троек, читать особенно не любила, но, как будущий филолог, добросовестно осваивала обязательную литературную программу. Вымышленные герои ее не волновали.
Настоящий интерес она испытывала к событиям, происходящим в реальности. Алла была любопытна, знала многие подробности из жизни местных властей, их жен, детей, любовниц или любовников. В круг ее общения входили молодые люди, чьи родители были известными врачами, директорами магазинов, преподавателями ВУЗов, юристами. Думаю, что отбор этот ею осуществлялся на уровне подсознания, рыба ведь ищет, где глубже.
Сегодня с видом превосходства она попыталась выдать нам городские новости, но это была не наша тема, и самоуверенность Аллы постепенно заменилась заигрыванием, попыткой стать "своей" в нашей компании. И здесь были хороши все средства, вплоть до рассказа о личном.
- Вы ведь, конечно, слышали, что у меня новый парень теперь? Нет? Ну, вы даете, об этом весь город гудит. Мои предки не знают пока. Представляете, он в Академгородке учился, связался там с аспиранткой, вернее, это она его пыталась захомутать, а сама она в группу какую-то антисоветскую входила, короче, ее выгнали, и его тоже хотели отчислить, но мама похлопотала и перевела в наш универ.
- Ишь ты! Ну и как зовут нашего героя?
- Сережа. Кортников.
Как и предполагалось, Вера осталась в городе, а мне позвонила Люба (раньше мы учились в одной школе), сказала: "Без тебя здесь жизни нет, попробуй только не появиться!" - и я не заставила себя ждать.
Ехать в автобусе было холодно и одиноко. Я сидела, укутанная в стареющую серую оренбургскую шаль, подарок моей крёстной, ноги согревали толстые с начесом лыжные штаны (хорошо, что пальто было длинным и скрывало этот позор) и валенки. Без них в мороз меня родители не отпустили.
Все окна замерзли, но с моего места в лобовое стекло проглядывалась дорога в морозной дымке и окоченевшие сосны, застывшие единым монолитом в слоях слежавшегося снега. Я всегда не любила зиму. А уж сибирскую особенно! Новый год и прелести зимних забав не примиряют меня с ее затяжными морозами, выматывающей белизной омертвевших пространств, зависимостью от отопления, сухостью воздуха, скудостью запахов - ох, даже и перечислять больше не буду! Не хочу о грустном!
Через полтора часа я уже оттаивала в небольшом холле первого корпуса дома отдыха "Шахтер". Сняв шаль, расстегнув пальто и тем самым приоткрыв вид на лыжные штаны, заправленные в валенки, я сидела в кресле и смотрела, как две девицы на каблуках пытались играть в настольный теннис. По распорядку дня народ ужинал. У входа курили несколько парней, а напротив, от меня через теннисный стол, стоял молодой человек в распахнутом черном тулупе и внимательно смотрел в мою сторону. Мне даже показалось, что он чуть улыбается. Никто из тех, кого я знала, не обладал таким взглядом: не призывным, не заигрывающим, не робким и не дерзким, а спокойным, доброжелательным, как бы обращенным к лучшей стороне моего нрава. Молодой человек был к тому же блондин, высок, строен и однозначно красив. Глаза, брови, нос, подбородок, скулы — все создано и расставлено по законам этой самой красоты и било наповал. Правда. Ну, разве что губы чуть узковаты.
"Не пимы ли мои со штанами так ему приглянулись?!" - пробежало в голове, но тут из столовой повалили отдыхающие с кефирными бутылками в руках, ко мне подбежали Люба с Ирой, мы пошли на второй этаж в их комнату, и я потеряла красавчика из виду.
Место для Дома отдыха было отвоевано у соснового бора лет пятнадцать назад. Два трехэтажных корпуса со столовой и зрительным залом стояли на крутом берегу Томи. Летом отдыхающие гуляли по территории, рассматривая гипсовые скульптуры спортивных женщин и шахтера в каске и с отбойным молотком, спускались по железной лестнице на пляж, сидели на скамейках вдоль дорожек или у фонтана перед корпусом. Здесь же, у фонтана, местные старушки продавали ягоду, малосольные огурцы, горох в стручках и другие дары огородов.
Зимой главным развлечением были лыжные прогулки. И даже я в некоторые из своих приездов прошлась по лыжне и убедилась в животворящем действии солнцем пронизанного соснового леса, красных снегирей на сверкающей снежной белизне... Но все равно для меня этого мало, чтобы полюбить зиму.
В нынешний короткий приезд я на лыжи вставать не собиралась. Как не собирались этого делать и мои друзья, родители которых заботливо положили в сумки своих чад все необходимое для здорового образа жизни на лоне природы. Нет. Намерения наши были другими. Именно из-за них мне пришлось тащить из города трёхлитровую банку томатного сока. Потому что водка в деревенском магазине была, а сока для "кровавой Мэри" найти не могли.
Да, советская молодежь в дни своих студенческих каникул (и в некоторые другие дни тоже) употребляла спиртные напитки! И еще как! Честно сказать, движение в этом направление начиналось в школе, классе в восьмом, а то и раньше. Не помню ни одной семьи в моем окружении, где бы удивились, если бы подростку на праздник налили шампанского. Удивительно было, когда не наливали. Если из моей памяти стереть все застольные события, которые я видела или в которых принимала участие, то мир моего прошлого рухнет. Но я и сейчас не могу представить, чем можно было заменить эти застольные посиделки. Церковь под запретом. Резьбой по дереву? Танцами? Спортивными играми? Вот, например, мой дядя Коля, плавильщик, приходит со смены и ну в футбол гонять или штангу тягать для снятия напряжения? И так все его приятели? Смешно! Хотя, после "принятия" и пели, и плясали, и в лапту с детьми играли, и в футбол между сараями гоняли.
Нет, из песни слова не выкинешь! Бражничал народ! Раз в году моя родня гнала самогон. Брагу ставила тетя. Поздней осенью приходило время колоть поросенка, и у бабы Нюры в однокомнатной квартире пленными немцами построенного дома собирались многочисленные родственники: тети, дядя, двоюродные братья и сестры, наши родители, соседи. Сначала во дворе возле стайки (мы с братом Сашей на это время старались убежать) дядя Вася-сосед, быстро делал свое кровавое дело, и через некоторое время садились за большой стол на кухне, ели со сковороды жаренную свиную кровь, пели на несколько голосов, а на печке огромный самогонный аппарат из тетиной браги выдавал продукцию, которую тут же разливали по стаканам.
Когда мы переехали в областной центр, эстафету приняла моя мамочка, по профессии инженер-химик. Аппарат уже был маленьким, но эффективным. В результате в нашей кладовочке всегда можно было найти настойки на кедровых орешках, лимонах, апельсиновых корочках. Мама угощала друзей, соседей и иногда даже нас с подружками, мы, конечно, из вежливости пробовали, но уже имели свои предпочтения в алкогольном ассортименте. Ира, например, любила полусладкое шампанское, Люба - крепленое вино типа "кагор", а я - сухое, особенно алжирское, которое почему-то продавали только в овощном магазине "Золотая осень". Мальчики из компании, собравшейся в Доме отдыха, конечно, предпочитали водочку, на "гарнир" к которой я и привезла томатный сок.
Их компания была мне почти незнакома, образовалась недавно, состояла из студентов, бывших учеников центральных школ и делилась на мелкие группы. Люба, Ира и я попали в нее через Мишу Альтшуллера, с которым мы вместе участвовали в городском конкурсе старшеклассников-эрудитов, а потом были в одной команде КВНа от Центрального района. Миша писал стихи и пробовал себя в прозе, много читал и разрешал друзьям пользоваться своей библиотекой. Он мечтал стать врачом, как и его родители. В их полнометражной квартире с видом на набережную Томи мы устраивали стихийные посиделки: обсуждали фильмы Тарковского, восторгались Феллини, слушали новые пластинки, магнитофонные записи, просто зачитывали вслух любимые поэтические или прозаические строчки, смакуя каждое слово и "балдея" от гениальности авторов. Заметьте, без горячительных напитков.
Внешне Миша меня не привлекал: коренастый брюнет, с довольно длинным носом, с густой "растительностью" на руках и не пробриваемой щетиной на подбородке. Не мой тип. Но иронично-грустное выражение его глаз, неожиданная широкая, открытая улыбка заставляли иногда чаще биться сердце. В результате у нас случилось несколько поцелуев, но за ними не было чувств, и мы, перешагнув этот этап отношений, стали почти друзьями. Я прилагала немалые усилия, чтобы стереть это "почти", да и Миша шел мне навстречу, но в некоторых вопросах мнения наши настолько не совпадали, что мы горячились до ссор, потом, конечно, мирились, но послевкусие оставалось. Масло в огонь разногласий часто добавлял Марик, двоюродный брат Миши, его сокурсник и наш ровесник. Марик-кошмарик – так с девочками мы его называли между собой – был красивым кудрявым брюнетом, высоким, но неуклюжим и занудливым, ревновал Мишу буквально ко всем, ходил за ним хвостиком и, естественно, тоже приехал в "Шахтер".
"Будешь пить томатный сок, будешь строен и высок!" - припевал Гена из Политеха, открывая банку. Перед танцами мы выпили по коктейлю, чтобы музыка в исполнении местного ВИА не казалась такой убогой, и решили недолго потолкаться с народом, а потом пойти во второй корпус к мальчикам и уж там "оторваться" по-настоящему…
Во сне Люба стянула на себя одеяло, и я проснулась от холода. Было темно, но за дверью в коридоре доносились голоса уже спешивших к завтраку соседей. Мы вставать не собирались, потому что заснули под утро. Прокручивая в голове эпизоды ночной вечеринки, я оценила ее на твердую тройку. К минусам отнесла похотливую тупость представителей политехнической группировки, упорно, но тщетно пытающихся вчера осуществить свой девиз "Выпил и на бабу!"; идиотство Марика, который наглотался водки, почти ополовинил привезенную мною банку с соком, пытаясь доказать Галине из студклуба, что лично он от "Кровавой Мэри" вообще не пьянеет. Вероятно, "Мэри" обиделась, и весь оставшийся вечер Марик провел у унитаза, испытывая боль в желудке и муки стыда. Стыдно было и мне – за громогласное ночное пение частушек из репертуара моей тетушки Поли.
К плюсам можно было отнести примирение Иры со своим Вовочкой, скрепляемое в течение вечера поцелуями за шторкой; танцевальное настроение парней; восхищенное внимание к нашему со Славиком пению дуэтом под гитару; всеобщее братание при хоровом исполнение чилийской песни "El pueblo unidо"... И, главное, что и плюсы, и минусы не привлекли внимания дежурной по корпусу.
Довольная результатами подведения итогов, я с наслаждением попила из-под крана, благо, он с раковиной был в номере за шторкой, и мне не пришлось идти за водой в коридорный туалет, нырнула к Любе под одеяло и уснула с мыслью: "Кто меня разбудит, тот мой враг".
Я проспала всего минут десять, как мне показалось, когда раздался громкий, четкий, ритмичный стук. Сонная Ира открыла дверь, и я услышала – вы не поверите! – хихиканье Аллы, а потом и ее голос, как будто включили на полную громкость радиопередачу "Театр у микрофона", где Алла исполняла главную роль.
- Как?! Вы спите?! Вы что, и не завтракали даже?!
Накрывшись с головой одеялом и спрятавшись за спиной у Любы, я попыталась вернуться в сон.
- А зря! - продолжала Алла. - Там сегодня сырники со сгущенкой давали, пальчики оближешь! Правда же, Сережа?
- Да уж, да уж! - весело-игриво произнес кто-то приятным низким голосом.
"Ну и сволочь! - подумала я про Аллу. - Мало того, что сама в такую рань притащилась, так еще и не одна! Пойдем, Сереженька, я покажу тебе девочек утром, в их естественной красе!"
Гостей наших мне было не видно, но я предполагала, что сама Алла в "боевой" раскраске и при полном параде.
- А что это у вас вещи по стульям разбросаны? Ничего, если я их на спинку кровати перекину? Садись, Сережа, в ногах правды нет.
"Но правды нет и выше", - мысленно процитировала я Александра Сергеевича, понимая, что пришли они "всерьез и надолго" (В. И. Ленин) и поспать уже не удастся. Мне, конечно, было любопытно взглянуть на молодого человека, но из чувства протеста я себя не обнаруживала, повернулась к стенке и, чуть приоткрыв одеяло, чтобы можно было дышать, ждала, что будет дальше.
А дальше начался спектакль, вернее, площадное представление, на котором Алла, подобно цыгану, взывающему к своему медведю: "А покажи, Мишка, как баба с коромыслом идет, как мужик из кабака домой возвращается", - демонстрировала достоинства своего нынешнего кавалера.
Уж он-то и отличник, и стипендия-то у него в прошлом году была особая, какую только в Москве утверждают, и научную работу пишет, а по-английски говорит, словно реченька журчит. Герой наш в основном молчал, иногда посмеивался, но Аллу не перебивал.
Ира, предложив гостям остатки земляничного печенья, участвовала в разговоре, вставляя вежливые реплики одобрения Сережиных успехов. Люба проснулась, но, догадавшись, что я не хочу быть обнаруженной, с кровати не вставала. Я никого не видела и для Аллы с кавалером оставалась незаметной. "А где же, Сергей, - думала я, - Ваша пытливость молодого ученого? Почему такая небрежность в изучении деталей окружающей Вас новой среды?"
Но Сережа в данный момент, поддавшись на лесть Аллы, пытался вкратце и популярно объяснить девочкам смысл, не больше и не меньше, теории относительности.
"Ну, затянул, - подумала я, - придется вставать". Приподнялась, прикрывшись одеялом, села на кровати и вступила в разговор:
- Я Вам анекдот расскажу.
Алла от неожиданности округлила глаза, тщательно накрашенные, как я и предполагала, а потом покраснела, уж не знаю отчего. Сережа развернулся вместе со стулом в мою сторону и взглянул удивленно. Я узнала в нем того молодого человека в тулупе. Красота его никуда не делась, но сегодня она не показалась мне такой уж привлекательной.
- Так вот: идут два зека по лагерю. Один другому говорит: "Коля, ты такой умный, вот скажи, что такое теория относительности?" "А это, Петя, вот что: мы сейчас с тобой идем? " "Да". "А на самом деле мы сидим".
- Как черт из-за печки, - прокомментировал мое внезапное появление Сережа, проигнорировав анекдот.
Не черт, конечно, но с кровати я видела свое отражение в дверном зеркале, и было похоже, что меня не только держали за печкой, но при этом били подушками по голове, оставляя перья в коротких торчащих волосах. Алла, к счастью, сказать ничего не успела, потому что появилась незнакомая мне девушка со словами: "Иди скорее, тебе там мама на вахту звонит", - и они вместе побежали на первый этаж.
Сережа остался, сидел, откинувшись на спинку стула, сложив ноги в позе "четверки", и с любопытством разглядывал меня. Нет, все-таки - красавец!
- А анекдотец-то с бородкой и к теории относительности отношения не имеет, - сказал он, и я почувствовала, как только что мне вместо конфетки дали фантик.
Разочарование мое вылилось в протест, и началась импровизация:
- Правда? Что ж, жаль Петра! Так и будет на зоне чалиться в неведении, что Колька, падла, в теории этой малость попутал! Разве что подфартит ему, и Вам командировку на нары выпишут.
- Вот это жаргон! Вы что, специально учили или освободились недавно?
Жаргон тюремный, вернее отдельные его словечки, я знала от Виктора, старшего двоюродного брата. Сел он за хулиганство, а потом уже ходил на зону чуть ли не по привычке. Бедная моя тетя Поля надорвалась, пока передачи ему таскала. Однажды – мне лет восемь было – она взяла меня с собой. Помню, мы с пересадками ехали на автобусе по бескрайним нашим просторам. От длинной дороги меня затошнило, тетушка подбадривала и бодрилась сама.
- Вот сейчас Витеньку увидим! Обрадуется он!
Но Витенька не обрадовался. Был угрюмым, дерганым, на меня почти не обратил внимания, называл почему-то мартышкой, а на тетю матерился: мало чаю привезла. Я вообще почти его не узнала. Где тот мой бесшабашный старший братик, которого мы всей родней провожали в армию? Где тот, который счастливым из нее вернулся?
- Почему недавно? Год уже, как откинулась. Попала по малолетке. Теперь вот в "лабалатории" работаю на химкомбинате, колбы мою. На выходные к одноклассницам своим на свиданьице по морозцу привалила. А вчера вот гуляли.
Подружки мои прыснули, но в разговор не вступили.
- Слушайте! - осенило Сережу. - Так это Вы, наверное, на весь корпус распевали ночью?!
Первой расхохоталась Люба, потом Ира, а потом и я не выдержала.
Сережа был растерян, и это ему шло. Потом он улыбнулся и только хотел что-то сказать, как в комнату вбежала Алла:
- Вы уже познакомились? Нет?! Сережа, это Лида, моя бывшая одноклассница. Она у нас актриса. Учится в институте культуры. А ты сюда надолго? - обратилась Алла ко мне.
Здесь завязался разговор о планах, общих знакомых. Сережа в нем участия почти не принимал, но внимательно слушал.
Пришло время обедать. У девочек была возможность в столовой по очереди накормить супом друзей, приехавших, как я, нелегально. Все, кроме меня, ушли есть. Через четверть часа Сергей, как выяснилось, тоже приехавший без путевки, вернулся в комнату. Я уже успела умыться, одеться, намочила волосы и приглаживала их перед зеркалом.
- Суп еще остался. Если поторопитесь, то съедите его горячим.
Сережа подошел ко мне поближе, я почувствовала мужской аромат нездешних духов, слегка наклонился - он был на голову выше меня - и убрал пушинку с водолазки.
- Поспешишь - людей насмешишь! - произнесла я лишь бы не молчать.
- И то правда! На сегодня смешить уже достаточно! Или можете еще? О! По глазам вижу, что можете! И часто так сочиняете?
- По вдохновению, - я уже стояла у открытой двери, и, прежде чем выйти, сказала. - Но частушки ночью пела действительно я!
Глава вторая
В следующий раз я увидела Сережу в областной библиотеке. Он сидел, облокотившись на стол, запустив пальцы в волосы, и увлеченно читал. Из приоткрытого окна доносились терпкие ароматы увядающей листвы, звуки трамвая и смех с автобусной остановки у Политехнического института. Закатные отблески, отраженные стеклами, гуляли по высокому потолку, стеллажам, лицам читателей, вызывая желание закрыть книгу и поскорее влиться в негу осеннего вечера. В этом году неожиданно долго держалось бабье лето. Горожане, расслабленные и подобревшие от продлившегося тепла, чуть ли не парили в легкой дымке осенних костров, забывая о предстоящей зиме.
Сережа от чтения не отвлекался. Осиянный солнечными бликами, в синем потертом джинсовом костюме (стоимость его равнялась моей годовой повышенной стипендии, а купить можно было только по великому знакомству), он одним своим присутствием создавал приподнятое настроение сидящих в зале представительниц женского пола, включая пожилую библиотекаршу.
С первой нашей встречи прошло почти полтора года. С Аллой они расстались. О причинах можно было только догадываться. Говорили, что ее мама всерьез Сережу не принимала: "Да он хиппи какой-то! Отрастил патлы, как девка. Не сегодня, завтра в милицию заберут!" Женщина она была прямолинейная, и нынешняя кривая отношений дочери с патлатым парнем ее никак не устраивала. Алла отзывалась неопределенно: "Ну его! - говорила она нам с Верой, как всегда подхихикивая, - надоел со своими странностями!" Что подразумевалось под "странностями", не уточнялось, а мы не интересовались: правды не дождались бы, а фантазировать и сами были мастера.
Хотя с прошлого года мы решили всерьез присмотреться к окружающему миру и проверить на практике жизненность некоторых сюжетных линий наших игр. Вере сопутствовала удача: в поездке по Крымскому побережью она познакомилась с Виталием, курсантом военного морского училища. Будущий защитник Отечества, потомственный офицер, отличник, блондин!!! (Ну, чем ни герой наших игр?!) Их реальные встречи заменились на почтово-телефонные отношения, и Вера жила ожиданием весточек с моря и предстоящей летней поездки к любимому.
Мои попытки создания отношений с молодыми людьми обрывались если не на первом свидании, то на четвертом или, уж точно, на пятом. Я не относилась к типу тех длинноногих девушек, которые с потупленным взором, нежной улыбкой на милом лице, обрамленном ниспадающими локонами, войдя в компанию и не произнеся ни единого слова, заставляют мужчин распрямлять плечи, громче смеяться, тянуться рукой к кадыку с желанием поправить несуществующий галстук. Конечно, мне хотелось быть в ряду подобных источников женственности, я даже знаю, как грациозно встряхивала бы гривой черных, белокурых, рыжих - без разницы какого цвета, лишь бы были - волос, но... Нет, я не была дурнушкой, но и в красавицы не годилась. Внешность моя свидетельствовала о крестьянских корнях обеих бабушек. Рост средний, кость широкая, грудь высокая, волосы русые, лицо круглое, с чуть вздернутым носом. Из плюсов - светлая, чистая кожа, большие синие глаза, прямые ноги (могли бы быть длиннее). А когда я пользовалась косметикой и надевала туфли на каблуке, то выглядела стильной штучкой. К тому же в любой компании была лидером, и девиз "пришел, увидел, победил" успешно применяла на любовном фронте. Но постепенно эйфория от победы проходила, и становилось очевидным, что ни любви, ни страсти я не испытывала, а легкая влюбленность или любопытство быстро угасали. Становилось скучно, и всегда находился предлог для расставания. Особенно хорошо срабатывало мое предложение сделать отношения более серьезными и подумать о женитьбе. Не уверена, что я разбивала чьи-то сердца, юношей подхватывали новые подруги, и мы иногда встречались на вечеринках у общих знакомых. Но были исключения, за одно из них стыдно до сих пор: Вовка, одноклассник, предлагал готовить мне супы во время сессии, лишь бы иметь возможность побыть рядом, и я этим пользовалась.
Сережу я увидела сразу, как только вошла в зал в поисках свободного места. Момент восхищения совпал с моментом узнавания. Повзрослев, он стал еще красивее. В прошлый раз у меня не было возможности разглядеть его, а сейчас я села неподалеку и, делая вид, что читаю, пристально рассматривала каждую деталь. Лоб - высокий, почти высоченный; нос - прямой, ни тонкий, ни широкий; брови и ресницы - темные; глаза были опущены, но я помнила, что они серо-голубые; чуть узкие, четко очерченные губы правильной формы; острые скулы; линия подбородка жесткая; выпирающий кадык; волосы прямые, светлые, немного короче линии плеч; пальцы длинные; плечи широкие; ноги длиннющие. Фигура была худощавой, но не худой. Прямо оторопь брала от сочетания всего этого!
"Надо что-то делать!" - лихорадочно соображала я, но поняла, что без боевой раскраски проявить себя не смогу. "Все твоя лень, - злилась я, - и самонадеянность! Что ж ты не накрасилась?! И время было! Но мы же и так - красавицы! Ну, иди теперь к нему в натуральном виде!
- И пойду!
- Иди, иди! Скажи: помните меня? Нет?! Это же я, та дурочка, подушками побитая! С пером в одном месте! Он сразу вспомнит! "А Вы и не изменились", - скажет!"
Сережа вдруг встал, слегка потянулся и направился к выходу, прервав тем самым мои внутренние противоречия. Сказал несколько слов седой библиотекарше, улыбнулся ей и ушел. Я быстро подошла к стойке посмотреть, что он читал. Сердце мое замерло: это был журнал "Москва" 11 номер за 1966 год.
Сочетание слов "Журнал "Москва" за 1966 год, 11 номер" звучало для меня как пароль. Если человек как-то реагировал на него, я понимала, что есть надежда найти единомышленника. В своем сознании я даже создала своеобразный орден приобщенных к тайне этого журнала и посвящала в него только очень близких по духу людей. Сегодня-то уже каждый может набрать в поисковике и узнать, что впервые роман "Мастер и Маргарита" Михаила Булгакова был напечатан именно в журналах "Москва" 11 номер 1966 год и 1 за 1967. Но тогда...
Первую часть "Мастера и Маргариты" я читала на железной койке общежитского образца, закрывшись двумя суконными одеялами, в однокомнатной, с промерзшими панелями квартире, принадлежавшей невероятной женщине Валентине Владимировне, преподавательнице истории ИЗО в нашем ВУЗе. В комнате, кроме такой же кровати, пластмассового стола с алюминиевыми ножками и двух стульев, обитали книги, теснившие друг друга на полках от пола до потолка вдоль одной из стен.
"Мы с собой из Ленинграда только книги взяли, не все, конечно, самые необходимые и любимые. Ой, Лидочка, я опять Вас отвлекаю! Ну, читайте, читайте дальше! Вы до какого момента дошли? Бездомный уже где? Нет! Ничего не говорите, читайте! Пойду готовить! В этой квартире, пока не поешь, не согреешься. Я бы дала Вам домой почитать, но вечером Александр Андреевич уже на очереди". Она жарила на кухне глазунью для нас, а я опять задавала себе вопрос: "Почему эта наиумнейшая, интеллигентнейшая женщина так тепло относится ко мне? Почему позвала к себе? Почему ей так хочется, чтобы именно я прочитала этот роман?! Какую ожидает реакцию на него? А вдруг я ничего не пойму!" Но постепенно вопросы ушли, и Михаил Афанасьевич повел меня за собой.
Я и сейчас не смогу описать в полной мере ту радость, удивление, восторг, смех и боль, которые я испытала во время чтения. Лживость казенной стороны нашей жизни, несуразность всех этих партийных дяденек, с их съездами, бесконечными собраниями после работы была и раньше для меня очевидна, а теперь прибавилось еще ощущение собственного невежества, ущемленности в чем-то важном, возможно, главном, без чего никак нельзя обрести душевное спокойствие.
С детства я знала, что Бог есть, но Он не соединялся с образом Христа, сложившимся от просмотра известных картин. Я радовалась Пасхе и Радунице вместе с многочисленной родней. Ночуя у бабушки Нюры, засыпала под ее шепот перед иконами с лампадкой. С пятого по десятый класс и я каждый вечер молилась Ему, чтобы помог поступить в Московский театральный ВУЗ. По конкурсу не прошла, на Бога обиделась, молиться перестала, и, хотя не разуверилась до конца - крестик носила - но трепета душевного не испытывала. В "Мастере и Маргарите" я увидела совсем другого Бога: живого, любящего, и, как ни странно, любящего именно меня. Я выпросила у Любы Евангелие, оставшееся у нее от бабушки, читала, и непривычные обороты, необычные имена, неизвестные ранее слова, ритм изложения входили в мое сознание и отзывались в сердце. Поделиться этим новым душевным волнением я могла только с немногими людьми: конечно, с Верой, моей однокурсницей Мариной и с Мишей. Мы восхищались, удивлялись, анализировали, но дальше обсуждения не шли, о церкви, естественно, даже и не думали и жизнь свою менять не собирались. Но, присматриваясь к людям, а особенно к молодым, я старалась понять: законченный ли он материалист, или его посещают сомнения. Вообще, умный, добрый, сильный и сомневающийся, прежде всего в себе, человек стал предметом моего постоянного подсознательного поиска.
И вот теперь, глядя на журнал, я подумала: "Господи! Он читал "Мастера"!" - и надежда, почти уверенность хлынули волной! И пусть мое яблоко еще только собиралось упасть, мне уже хотелось, как и Ньютону, воскликнуть "Нашел!"
Оставалось убедиться в том, что ожидания мои имеют реальные основания. Неуемное желание говорить с Сережей, выслушать его мнение о романе, узнать о любимых авторах, фильмах, вообще о его интересах и вкусах заставило меня тотчас, как пришла домой, взять городскую телефонную книгу, открыть страницу на фамилии Кортников, вычислить его номер и позвонить.
Трубку никто не взял.
Поздний вечер перешел в ночь. Но спать я не могла. Любопытство, желание немедленно слышать Сережу, смотреть на него, не давали мне заснуть, и я до утра вспоминала подробности нашей первой встречи, сочиняла варианты начала предстоящего телефонного разговора, придумывала за него ответы и тем самым, незаметно для себя, стирала знак вопроса в предложениях: "Это он?" "Я нашла его?".
Кое-как отсидев лекции, благо по расписанию в этот день не было специальности, я прибежала домой и набрала номер.
- Я слушаю! - низкий, приятный тембр накрыл меня теплой волной.
Голос был его!
- Але!
Я онемела.
- Але! - и, выждав немного, он положил трубку.
Когда через десять минут я перезвонила, меня трясло от волнения и решимости. Мозг из всех сил напрягся, дал сигнал языку, но тот не заговорил.
Прошло два часа, за это время я сделала еще четыре попытки. Реакция Сережи менялась от смешливо-вежливой до раздражительной, но в грубость не переходила.
Наконец, неожиданно для меня, связь между мозгом и языком наладилась, и я услышала свою речь: "Ради Бога, только не бросайте трубку!"
- Это Вы звонили весь день?
- Это я.
- И что?
- Это я звонила, - для продолжения разговора я припасла несколько интригующих заготовок, но все они вдруг показались мне банальными и даже пошлыми.
Редко, но бывали случаи в моей жизни, когда в экстремальный момент подсознание, не стесняясь, выходило на первый план и заставляло говорить именно то, что нужно. Вот и сейчас я с удивлением услышала от себя:
Глава первая
Алла пришла, как обычно, не вовремя. Было у нее особое чутье на места, где ее не ждали. Алла была не подруга и даже не приятельница, а бывшая одноклассница. В школе ее не любили. Ну, не то, чтобы не любили, но и дружить с ней никто не хотел. Лично во мне она в детстве вызывала зависть: во-первых, мне нравилось ее необычное имя в отличие от моего простого и, как мне казалось, грубого "Лида"; во-вторых, у нее была толстая, до пояса, черная коса, а в-третьих, папа Аллы из-за границы привез куклы - Барби с подругами и Кеном.
Зависть возникла позднее, а сначала были оторопь и восхищение, и невозможность поверить в то, что где-то в других странах в магазинах на прилавках обитают эти существа и их можно просто купить.
Алла в куклы играть не умела. Она их наряжала, меняла парики, туфли, одежду, расчесывала. И все. Главное было в том, чтобы периодически показывать кукол нам. Мне и Вере.
А вот Вера и я играли в куклы. Это началось почти сразу же, как ее семья из Германии переехала в нашу недавно заселенную хрущовку, и мы стали одноклассницами. Училась Вера на одни пятерки. Худенькая, чуть бледная, на вид беззащитная, но на самом деле волевая и умеющая постоять за себя, а особенно за других, когда дело касалось попранной справедливости. Пацаны из нашего третьего «В» (многие дети жили на набережной Искитимки в ветхих домах частного сектора) были отчаянные, некоторые уже состояли на учете в милиции, авторитетов не признавали, но Веру сразу зауважали и многие влюбились. Она ко всем одноклассникам относилась по-товарищески, а дружила только со мной.
Сначала во время игры мы брали наших Марин, Наташ, Эсмеральд в руки и говорили за них, что придет в голову, но позднее стали ограничивать общение героев придуманными им заранее характерами, условиями жизни, профессиями... В старших классах мы уже куклы не доставали, а обговаривали начало сюжета, распределяли роли, и игра начиналась. Вера обычно вела мужские линии. Главный герой в ее исполнении был умен, ироничен, честен и гоним обществом за все эти качества. Красавец, как правило, блондин, бунтарь! Добиться его расположения, а тем более любви, было почти невозможно, но главная героиня, линию которой вела я, все-таки умудрялась это сделать.
Мы играли часами, даже когда стали уже студентками первого курса. Помню, в последнем нашем сюжете героя звали Егор Дмитриевич, он был главным редактором сибирской областной газеты, почти что сосланный из Ленинграда за принципиальность в журналистском деле, приехал с женой и прозябал в провинции, пока в редакцию со своим первым материалом не пришла старшеклассница... Тут-то все и закручивалось... Коллизии современных сериалов только сейчас начинают приближаться к тем историям, которые придумывали мы, не нарушая, как нам казалось, правду жизни. В нашем окружении подобных героев мы, конечно, не находили, но знали, что впереди вся жизнь и встреча обязательно состоится.
Когда в дверь позвонила Алла, мы с Верой обсуждали детали проведения своих первых зимних студенческих каникул. В основном, говорила я, а Вера с интересом вникала в подробности. Было два варианта: первый - остаться в городе, выспаться после изнурительной сессии, а потом предаться чтению книг, мечтательной лени и всему, что пошлет судьба; второй - поехать в Елыкаевский дом отдыха "Шахтер", где собиралась отдыхать почти вся центровая молодежь, с несколькими представителями которой мы общались. Костяк центровых состоял из старшеклассников и выпускников двух престижных старых школ. Большинство из этих ребят, детей обеспеченных родителей, жили в элитных домах архитектуры Сталинских времен. Центровые старались одеваться, как за границей, джинсы (стоимостью месячной зарплаты моей мамы) носили и в пир, и в мир, в разговор вставляли английские слова, некоторые спекулировали на барахолке фирменными вещами, купленными на валюту (фарцевали), многие посмеивались над отечеством и мечтали его покинуть. Мальчики, с которыми мы собирались встретиться в доме отдыха, считались центровыми скорее по внешним признакам, чем по духу.
Попадали в "Шахтер" только по большому блату, которого у нас не было, зато моя тетя Зина, родная мамина сестра, работала там кастеляншей, жила в однокомнатной квартирке почти на территории Дома отдыха и не то, чтобы звала нас к себе, но и против приезда особенно не возражала. Конечно, предпочтителен был второй вариант. Но начались такие морозы, что даже отменяли автобусные рейсы. У Веры здоровье слабое (она в школе по полчетверти занималась дома из-за болезней), и было ясно, что родители ее не отпустят.
Я решила поехать дня на три, но не знала, что с собой взять, вернее - у кого что взять. У меня было только три козырные вещи: в ателье перелицевали мамино темно-синее драповое пальто, которое она аккуратно носила лет десять, сделали воротник, манжеты из искусственного серого каракуля, им же обшили края подола, и для меня получилось по тогдашним меркам очень даже ничего себе пальто! Ботиночки, самые модные, на платформе! Не подошли жене папиного приятеля и достались мне. И завершал мой набор модных вещей коричневый рифленый сарафан из кожзаменителя, который мне привезла из Риги Таня, двоюродная сестра.
- А что, если у Любы взять водолазку?
- Люба сама собирается ехать.
- Вот там и будете меняться.
- Точно, то Люба наденет сарафан без водолазки, то я - водолазку без сарафана.
Вера засмеялась, раздался звонок, и вошла Алла. Нас тут же накрыла лавина ее вопросов, восклицаний, советов, намеков и дурацкого хихиканья. Смех действительно был чуть глуповатый, но Алла не в коей степени дурой не была. Даже наоборот, отличалась сметливостью, училась без троек, читать особенно не любила, но, как будущий филолог, добросовестно осваивала обязательную литературную программу. Вымышленные герои ее не волновали.
Настоящий интерес она испытывала к событиям, происходящим в реальности. Алла была любопытна, знала многие подробности из жизни местных властей, их жен, детей, любовниц или любовников. В круг ее общения входили молодые люди, чьи родители были известными врачами, директорами магазинов, преподавателями ВУЗов, юристами. Думаю, что отбор этот ею осуществлялся на уровне подсознания, рыба ведь ищет, где глубже.
Сегодня с видом превосходства она попыталась выдать нам городские новости, но это была не наша тема, и самоуверенность Аллы постепенно заменилась заигрыванием, попыткой стать "своей" в нашей компании. И здесь были хороши все средства, вплоть до рассказа о личном.
- Вы ведь, конечно, слышали, что у меня новый парень теперь? Нет? Ну, вы даете, об этом весь город гудит. Мои предки не знают пока. Представляете, он в Академгородке учился, связался там с аспиранткой, вернее, это она его пыталась захомутать, а сама она в группу какую-то антисоветскую входила, короче, ее выгнали, и его тоже хотели отчислить, но мама похлопотала и перевела в наш универ.
- Ишь ты! Ну и как зовут нашего героя?
- Сережа. Кортников.
Как и предполагалось, Вера осталась в городе, а мне позвонила Люба (раньше мы учились в одной школе), сказала: "Без тебя здесь жизни нет, попробуй только не появиться!" - и я не заставила себя ждать.
Ехать в автобусе было холодно и одиноко. Я сидела, укутанная в стареющую серую оренбургскую шаль, подарок моей крёстной, ноги согревали толстые с начесом лыжные штаны (хорошо, что пальто было длинным и скрывало этот позор) и валенки. Без них в мороз меня родители не отпустили.
Все окна замерзли, но с моего места в лобовое стекло проглядывалась дорога в морозной дымке и окоченевшие сосны, застывшие единым монолитом в слоях слежавшегося снега. Я всегда не любила зиму. А уж сибирскую особенно! Новый год и прелести зимних забав не примиряют меня с ее затяжными морозами, выматывающей белизной омертвевших пространств, зависимостью от отопления, сухостью воздуха, скудостью запахов - ох, даже и перечислять больше не буду! Не хочу о грустном!
Через полтора часа я уже оттаивала в небольшом холле первого корпуса дома отдыха "Шахтер". Сняв шаль, расстегнув пальто и тем самым приоткрыв вид на лыжные штаны, заправленные в валенки, я сидела в кресле и смотрела, как две девицы на каблуках пытались играть в настольный теннис. По распорядку дня народ ужинал. У входа курили несколько парней, а напротив, от меня через теннисный стол, стоял молодой человек в распахнутом черном тулупе и внимательно смотрел в мою сторону. Мне даже показалось, что он чуть улыбается. Никто из тех, кого я знала, не обладал таким взглядом: не призывным, не заигрывающим, не робким и не дерзким, а спокойным, доброжелательным, как бы обращенным к лучшей стороне моего нрава. Молодой человек был к тому же блондин, высок, строен и однозначно красив. Глаза, брови, нос, подбородок, скулы — все создано и расставлено по законам этой самой красоты и било наповал. Правда. Ну, разве что губы чуть узковаты.
"Не пимы ли мои со штанами так ему приглянулись?!" - пробежало в голове, но тут из столовой повалили отдыхающие с кефирными бутылками в руках, ко мне подбежали Люба с Ирой, мы пошли на второй этаж в их комнату, и я потеряла красавчика из виду.
Место для Дома отдыха было отвоевано у соснового бора лет пятнадцать назад. Два трехэтажных корпуса со столовой и зрительным залом стояли на крутом берегу Томи. Летом отдыхающие гуляли по территории, рассматривая гипсовые скульптуры спортивных женщин и шахтера в каске и с отбойным молотком, спускались по железной лестнице на пляж, сидели на скамейках вдоль дорожек или у фонтана перед корпусом. Здесь же, у фонтана, местные старушки продавали ягоду, малосольные огурцы, горох в стручках и другие дары огородов.
Зимой главным развлечением были лыжные прогулки. И даже я в некоторые из своих приездов прошлась по лыжне и убедилась в животворящем действии солнцем пронизанного соснового леса, красных снегирей на сверкающей снежной белизне... Но все равно для меня этого мало, чтобы полюбить зиму.
В нынешний короткий приезд я на лыжи вставать не собиралась. Как не собирались этого делать и мои друзья, родители которых заботливо положили в сумки своих чад все необходимое для здорового образа жизни на лоне природы. Нет. Намерения наши были другими. Именно из-за них мне пришлось тащить из города трёхлитровую банку томатного сока. Потому что водка в деревенском магазине была, а сока для "кровавой Мэри" найти не могли.
Да, советская молодежь в дни своих студенческих каникул (и в некоторые другие дни тоже) употребляла спиртные напитки! И еще как! Честно сказать, движение в этом направление начиналось в школе, классе в восьмом, а то и раньше. Не помню ни одной семьи в моем окружении, где бы удивились, если бы подростку на праздник налили шампанского. Удивительно было, когда не наливали. Если из моей памяти стереть все застольные события, которые я видела или в которых принимала участие, то мир моего прошлого рухнет. Но я и сейчас не могу представить, чем можно было заменить эти застольные посиделки. Церковь под запретом. Резьбой по дереву? Танцами? Спортивными играми? Вот, например, мой дядя Коля, плавильщик, приходит со смены и ну в футбол гонять или штангу тягать для снятия напряжения? И так все его приятели? Смешно! Хотя, после "принятия" и пели, и плясали, и в лапту с детьми играли, и в футбол между сараями гоняли.
Нет, из песни слова не выкинешь! Бражничал народ! Раз в году моя родня гнала самогон. Брагу ставила тетя. Поздней осенью приходило время колоть поросенка, и у бабы Нюры в однокомнатной квартире пленными немцами построенного дома собирались многочисленные родственники: тети, дядя, двоюродные братья и сестры, наши родители, соседи. Сначала во дворе возле стайки (мы с братом Сашей на это время старались убежать) дядя Вася-сосед, быстро делал свое кровавое дело, и через некоторое время садились за большой стол на кухне, ели со сковороды жаренную свиную кровь, пели на несколько голосов, а на печке огромный самогонный аппарат из тетиной браги выдавал продукцию, которую тут же разливали по стаканам.
Когда мы переехали в областной центр, эстафету приняла моя мамочка, по профессии инженер-химик. Аппарат уже был маленьким, но эффективным. В результате в нашей кладовочке всегда можно было найти настойки на кедровых орешках, лимонах, апельсиновых корочках. Мама угощала друзей, соседей и иногда даже нас с подружками, мы, конечно, из вежливости пробовали, но уже имели свои предпочтения в алкогольном ассортименте. Ира, например, любила полусладкое шампанское, Люба - крепленое вино типа "кагор", а я - сухое, особенно алжирское, которое почему-то продавали только в овощном магазине "Золотая осень". Мальчики из компании, собравшейся в Доме отдыха, конечно, предпочитали водочку, на "гарнир" к которой я и привезла томатный сок.
Их компания была мне почти незнакома, образовалась недавно, состояла из студентов, бывших учеников центральных школ и делилась на мелкие группы. Люба, Ира и я попали в нее через Мишу Альтшуллера, с которым мы вместе участвовали в городском конкурсе старшеклассников-эрудитов, а потом были в одной команде КВНа от Центрального района. Миша писал стихи и пробовал себя в прозе, много читал и разрешал друзьям пользоваться своей библиотекой. Он мечтал стать врачом, как и его родители. В их полнометражной квартире с видом на набережную Томи мы устраивали стихийные посиделки: обсуждали фильмы Тарковского, восторгались Феллини, слушали новые пластинки, магнитофонные записи, просто зачитывали вслух любимые поэтические или прозаические строчки, смакуя каждое слово и "балдея" от гениальности авторов. Заметьте, без горячительных напитков.
Внешне Миша меня не привлекал: коренастый брюнет, с довольно длинным носом, с густой "растительностью" на руках и не пробриваемой щетиной на подбородке. Не мой тип. Но иронично-грустное выражение его глаз, неожиданная широкая, открытая улыбка заставляли иногда чаще биться сердце. В результате у нас случилось несколько поцелуев, но за ними не было чувств, и мы, перешагнув этот этап отношений, стали почти друзьями. Я прилагала немалые усилия, чтобы стереть это "почти", да и Миша шел мне навстречу, но в некоторых вопросах мнения наши настолько не совпадали, что мы горячились до ссор, потом, конечно, мирились, но послевкусие оставалось. Масло в огонь разногласий часто добавлял Марик, двоюродный брат Миши, его сокурсник и наш ровесник. Марик-кошмарик – так с девочками мы его называли между собой – был красивым кудрявым брюнетом, высоким, но неуклюжим и занудливым, ревновал Мишу буквально ко всем, ходил за ним хвостиком и, естественно, тоже приехал в "Шахтер".
"Будешь пить томатный сок, будешь строен и высок!" - припевал Гена из Политеха, открывая банку. Перед танцами мы выпили по коктейлю, чтобы музыка в исполнении местного ВИА не казалась такой убогой, и решили недолго потолкаться с народом, а потом пойти во второй корпус к мальчикам и уж там "оторваться" по-настоящему…
Во сне Люба стянула на себя одеяло, и я проснулась от холода. Было темно, но за дверью в коридоре доносились голоса уже спешивших к завтраку соседей. Мы вставать не собирались, потому что заснули под утро. Прокручивая в голове эпизоды ночной вечеринки, я оценила ее на твердую тройку. К минусам отнесла похотливую тупость представителей политехнической группировки, упорно, но тщетно пытающихся вчера осуществить свой девиз "Выпил и на бабу!"; идиотство Марика, который наглотался водки, почти ополовинил привезенную мною банку с соком, пытаясь доказать Галине из студклуба, что лично он от "Кровавой Мэри" вообще не пьянеет. Вероятно, "Мэри" обиделась, и весь оставшийся вечер Марик провел у унитаза, испытывая боль в желудке и муки стыда. Стыдно было и мне – за громогласное ночное пение частушек из репертуара моей тетушки Поли.
К плюсам можно было отнести примирение Иры со своим Вовочкой, скрепляемое в течение вечера поцелуями за шторкой; танцевальное настроение парней; восхищенное внимание к нашему со Славиком пению дуэтом под гитару; всеобщее братание при хоровом исполнение чилийской песни "El pueblo unidо"... И, главное, что и плюсы, и минусы не привлекли внимания дежурной по корпусу.
Довольная результатами подведения итогов, я с наслаждением попила из-под крана, благо, он с раковиной был в номере за шторкой, и мне не пришлось идти за водой в коридорный туалет, нырнула к Любе под одеяло и уснула с мыслью: "Кто меня разбудит, тот мой враг".
Я проспала всего минут десять, как мне показалось, когда раздался громкий, четкий, ритмичный стук. Сонная Ира открыла дверь, и я услышала – вы не поверите! – хихиканье Аллы, а потом и ее голос, как будто включили на полную громкость радиопередачу "Театр у микрофона", где Алла исполняла главную роль.
- Как?! Вы спите?! Вы что, и не завтракали даже?!
Накрывшись с головой одеялом и спрятавшись за спиной у Любы, я попыталась вернуться в сон.
- А зря! - продолжала Алла. - Там сегодня сырники со сгущенкой давали, пальчики оближешь! Правда же, Сережа?
- Да уж, да уж! - весело-игриво произнес кто-то приятным низким голосом.
"Ну и сволочь! - подумала я про Аллу. - Мало того, что сама в такую рань притащилась, так еще и не одна! Пойдем, Сереженька, я покажу тебе девочек утром, в их естественной красе!"
Гостей наших мне было не видно, но я предполагала, что сама Алла в "боевой" раскраске и при полном параде.
- А что это у вас вещи по стульям разбросаны? Ничего, если я их на спинку кровати перекину? Садись, Сережа, в ногах правды нет.
"Но правды нет и выше", - мысленно процитировала я Александра Сергеевича, понимая, что пришли они "всерьез и надолго" (В. И. Ленин) и поспать уже не удастся. Мне, конечно, было любопытно взглянуть на молодого человека, но из чувства протеста я себя не обнаруживала, повернулась к стенке и, чуть приоткрыв одеяло, чтобы можно было дышать, ждала, что будет дальше.
А дальше начался спектакль, вернее, площадное представление, на котором Алла, подобно цыгану, взывающему к своему медведю: "А покажи, Мишка, как баба с коромыслом идет, как мужик из кабака домой возвращается", - демонстрировала достоинства своего нынешнего кавалера.
Уж он-то и отличник, и стипендия-то у него в прошлом году была особая, какую только в Москве утверждают, и научную работу пишет, а по-английски говорит, словно реченька журчит. Герой наш в основном молчал, иногда посмеивался, но Аллу не перебивал.
Ира, предложив гостям остатки земляничного печенья, участвовала в разговоре, вставляя вежливые реплики одобрения Сережиных успехов. Люба проснулась, но, догадавшись, что я не хочу быть обнаруженной, с кровати не вставала. Я никого не видела и для Аллы с кавалером оставалась незаметной. "А где же, Сергей, - думала я, - Ваша пытливость молодого ученого? Почему такая небрежность в изучении деталей окружающей Вас новой среды?"
Но Сережа в данный момент, поддавшись на лесть Аллы, пытался вкратце и популярно объяснить девочкам смысл, не больше и не меньше, теории относительности.
"Ну, затянул, - подумала я, - придется вставать". Приподнялась, прикрывшись одеялом, села на кровати и вступила в разговор:
- Я Вам анекдот расскажу.
Алла от неожиданности округлила глаза, тщательно накрашенные, как я и предполагала, а потом покраснела, уж не знаю отчего. Сережа развернулся вместе со стулом в мою сторону и взглянул удивленно. Я узнала в нем того молодого человека в тулупе. Красота его никуда не делась, но сегодня она не показалась мне такой уж привлекательной.
- Так вот: идут два зека по лагерю. Один другому говорит: "Коля, ты такой умный, вот скажи, что такое теория относительности?" "А это, Петя, вот что: мы сейчас с тобой идем? " "Да". "А на самом деле мы сидим".
- Как черт из-за печки, - прокомментировал мое внезапное появление Сережа, проигнорировав анекдот.
Не черт, конечно, но с кровати я видела свое отражение в дверном зеркале, и было похоже, что меня не только держали за печкой, но при этом били подушками по голове, оставляя перья в коротких торчащих волосах. Алла, к счастью, сказать ничего не успела, потому что появилась незнакомая мне девушка со словами: "Иди скорее, тебе там мама на вахту звонит", - и они вместе побежали на первый этаж.
Сережа остался, сидел, откинувшись на спинку стула, сложив ноги в позе "четверки", и с любопытством разглядывал меня. Нет, все-таки - красавец!
- А анекдотец-то с бородкой и к теории относительности отношения не имеет, - сказал он, и я почувствовала, как только что мне вместо конфетки дали фантик.
Разочарование мое вылилось в протест, и началась импровизация:
- Правда? Что ж, жаль Петра! Так и будет на зоне чалиться в неведении, что Колька, падла, в теории этой малость попутал! Разве что подфартит ему, и Вам командировку на нары выпишут.
- Вот это жаргон! Вы что, специально учили или освободились недавно?
Жаргон тюремный, вернее отдельные его словечки, я знала от Виктора, старшего двоюродного брата. Сел он за хулиганство, а потом уже ходил на зону чуть ли не по привычке. Бедная моя тетя Поля надорвалась, пока передачи ему таскала. Однажды – мне лет восемь было – она взяла меня с собой. Помню, мы с пересадками ехали на автобусе по бескрайним нашим просторам. От длинной дороги меня затошнило, тетушка подбадривала и бодрилась сама.
- Вот сейчас Витеньку увидим! Обрадуется он!
Но Витенька не обрадовался. Был угрюмым, дерганым, на меня почти не обратил внимания, называл почему-то мартышкой, а на тетю матерился: мало чаю привезла. Я вообще почти его не узнала. Где тот мой бесшабашный старший братик, которого мы всей родней провожали в армию? Где тот, который счастливым из нее вернулся?
- Почему недавно? Год уже, как откинулась. Попала по малолетке. Теперь вот в "лабалатории" работаю на химкомбинате, колбы мою. На выходные к одноклассницам своим на свиданьице по морозцу привалила. А вчера вот гуляли.
Подружки мои прыснули, но в разговор не вступили.
- Слушайте! - осенило Сережу. - Так это Вы, наверное, на весь корпус распевали ночью?!
Первой расхохоталась Люба, потом Ира, а потом и я не выдержала.
Сережа был растерян, и это ему шло. Потом он улыбнулся и только хотел что-то сказать, как в комнату вбежала Алла:
- Вы уже познакомились? Нет?! Сережа, это Лида, моя бывшая одноклассница. Она у нас актриса. Учится в институте культуры. А ты сюда надолго? - обратилась Алла ко мне.
Здесь завязался разговор о планах, общих знакомых. Сережа в нем участия почти не принимал, но внимательно слушал.
Пришло время обедать. У девочек была возможность в столовой по очереди накормить супом друзей, приехавших, как я, нелегально. Все, кроме меня, ушли есть. Через четверть часа Сергей, как выяснилось, тоже приехавший без путевки, вернулся в комнату. Я уже успела умыться, одеться, намочила волосы и приглаживала их перед зеркалом.
- Суп еще остался. Если поторопитесь, то съедите его горячим.
Сережа подошел ко мне поближе, я почувствовала мужской аромат нездешних духов, слегка наклонился - он был на голову выше меня - и убрал пушинку с водолазки.
- Поспешишь - людей насмешишь! - произнесла я лишь бы не молчать.
- И то правда! На сегодня смешить уже достаточно! Или можете еще? О! По глазам вижу, что можете! И часто так сочиняете?
- По вдохновению, - я уже стояла у открытой двери, и, прежде чем выйти, сказала. - Но частушки ночью пела действительно я!
Глава вторая
В следующий раз я увидела Сережу в областной библиотеке. Он сидел, облокотившись на стол, запустив пальцы в волосы, и увлеченно читал. Из приоткрытого окна доносились терпкие ароматы увядающей листвы, звуки трамвая и смех с автобусной остановки у Политехнического института. Закатные отблески, отраженные стеклами, гуляли по высокому потолку, стеллажам, лицам читателей, вызывая желание закрыть книгу и поскорее влиться в негу осеннего вечера. В этом году неожиданно долго держалось бабье лето. Горожане, расслабленные и подобревшие от продлившегося тепла, чуть ли не парили в легкой дымке осенних костров, забывая о предстоящей зиме.
Сережа от чтения не отвлекался. Осиянный солнечными бликами, в синем потертом джинсовом костюме (стоимость его равнялась моей годовой повышенной стипендии, а купить можно было только по великому знакомству), он одним своим присутствием создавал приподнятое настроение сидящих в зале представительниц женского пола, включая пожилую библиотекаршу.
С первой нашей встречи прошло почти полтора года. С Аллой они расстались. О причинах можно было только догадываться. Говорили, что ее мама всерьез Сережу не принимала: "Да он хиппи какой-то! Отрастил патлы, как девка. Не сегодня, завтра в милицию заберут!" Женщина она была прямолинейная, и нынешняя кривая отношений дочери с патлатым парнем ее никак не устраивала. Алла отзывалась неопределенно: "Ну его! - говорила она нам с Верой, как всегда подхихикивая, - надоел со своими странностями!" Что подразумевалось под "странностями", не уточнялось, а мы не интересовались: правды не дождались бы, а фантазировать и сами были мастера.
Хотя с прошлого года мы решили всерьез присмотреться к окружающему миру и проверить на практике жизненность некоторых сюжетных линий наших игр. Вере сопутствовала удача: в поездке по Крымскому побережью она познакомилась с Виталием, курсантом военного морского училища. Будущий защитник Отечества, потомственный офицер, отличник, блондин!!! (Ну, чем ни герой наших игр?!) Их реальные встречи заменились на почтово-телефонные отношения, и Вера жила ожиданием весточек с моря и предстоящей летней поездки к любимому.
Мои попытки создания отношений с молодыми людьми обрывались если не на первом свидании, то на четвертом или, уж точно, на пятом. Я не относилась к типу тех длинноногих девушек, которые с потупленным взором, нежной улыбкой на милом лице, обрамленном ниспадающими локонами, войдя в компанию и не произнеся ни единого слова, заставляют мужчин распрямлять плечи, громче смеяться, тянуться рукой к кадыку с желанием поправить несуществующий галстук. Конечно, мне хотелось быть в ряду подобных источников женственности, я даже знаю, как грациозно встряхивала бы гривой черных, белокурых, рыжих - без разницы какого цвета, лишь бы были - волос, но... Нет, я не была дурнушкой, но и в красавицы не годилась. Внешность моя свидетельствовала о крестьянских корнях обеих бабушек. Рост средний, кость широкая, грудь высокая, волосы русые, лицо круглое, с чуть вздернутым носом. Из плюсов - светлая, чистая кожа, большие синие глаза, прямые ноги (могли бы быть длиннее). А когда я пользовалась косметикой и надевала туфли на каблуке, то выглядела стильной штучкой. К тому же в любой компании была лидером, и девиз "пришел, увидел, победил" успешно применяла на любовном фронте. Но постепенно эйфория от победы проходила, и становилось очевидным, что ни любви, ни страсти я не испытывала, а легкая влюбленность или любопытство быстро угасали. Становилось скучно, и всегда находился предлог для расставания. Особенно хорошо срабатывало мое предложение сделать отношения более серьезными и подумать о женитьбе. Не уверена, что я разбивала чьи-то сердца, юношей подхватывали новые подруги, и мы иногда встречались на вечеринках у общих знакомых. Но были исключения, за одно из них стыдно до сих пор: Вовка, одноклассник, предлагал готовить мне супы во время сессии, лишь бы иметь возможность побыть рядом, и я этим пользовалась.
Сережу я увидела сразу, как только вошла в зал в поисках свободного места. Момент восхищения совпал с моментом узнавания. Повзрослев, он стал еще красивее. В прошлый раз у меня не было возможности разглядеть его, а сейчас я села неподалеку и, делая вид, что читаю, пристально рассматривала каждую деталь. Лоб - высокий, почти высоченный; нос - прямой, ни тонкий, ни широкий; брови и ресницы - темные; глаза были опущены, но я помнила, что они серо-голубые; чуть узкие, четко очерченные губы правильной формы; острые скулы; линия подбородка жесткая; выпирающий кадык; волосы прямые, светлые, немного короче линии плеч; пальцы длинные; плечи широкие; ноги длиннющие. Фигура была худощавой, но не худой. Прямо оторопь брала от сочетания всего этого!
"Надо что-то делать!" - лихорадочно соображала я, но поняла, что без боевой раскраски проявить себя не смогу. "Все твоя лень, - злилась я, - и самонадеянность! Что ж ты не накрасилась?! И время было! Но мы же и так - красавицы! Ну, иди теперь к нему в натуральном виде!
- И пойду!
- Иди, иди! Скажи: помните меня? Нет?! Это же я, та дурочка, подушками побитая! С пером в одном месте! Он сразу вспомнит! "А Вы и не изменились", - скажет!"
Сережа вдруг встал, слегка потянулся и направился к выходу, прервав тем самым мои внутренние противоречия. Сказал несколько слов седой библиотекарше, улыбнулся ей и ушел. Я быстро подошла к стойке посмотреть, что он читал. Сердце мое замерло: это был журнал "Москва" 11 номер за 1966 год.
Сочетание слов "Журнал "Москва" за 1966 год, 11 номер" звучало для меня как пароль. Если человек как-то реагировал на него, я понимала, что есть надежда найти единомышленника. В своем сознании я даже создала своеобразный орден приобщенных к тайне этого журнала и посвящала в него только очень близких по духу людей. Сегодня-то уже каждый может набрать в поисковике и узнать, что впервые роман "Мастер и Маргарита" Михаила Булгакова был напечатан именно в журналах "Москва" 11 номер 1966 год и 1 за 1967. Но тогда...
Первую часть "Мастера и Маргариты" я читала на железной койке общежитского образца, закрывшись двумя суконными одеялами, в однокомнатной, с промерзшими панелями квартире, принадлежавшей невероятной женщине Валентине Владимировне, преподавательнице истории ИЗО в нашем ВУЗе. В комнате, кроме такой же кровати, пластмассового стола с алюминиевыми ножками и двух стульев, обитали книги, теснившие друг друга на полках от пола до потолка вдоль одной из стен.
"Мы с собой из Ленинграда только книги взяли, не все, конечно, самые необходимые и любимые. Ой, Лидочка, я опять Вас отвлекаю! Ну, читайте, читайте дальше! Вы до какого момента дошли? Бездомный уже где? Нет! Ничего не говорите, читайте! Пойду готовить! В этой квартире, пока не поешь, не согреешься. Я бы дала Вам домой почитать, но вечером Александр Андреевич уже на очереди". Она жарила на кухне глазунью для нас, а я опять задавала себе вопрос: "Почему эта наиумнейшая, интеллигентнейшая женщина так тепло относится ко мне? Почему позвала к себе? Почему ей так хочется, чтобы именно я прочитала этот роман?! Какую ожидает реакцию на него? А вдруг я ничего не пойму!" Но постепенно вопросы ушли, и Михаил Афанасьевич повел меня за собой.
Я и сейчас не смогу описать в полной мере ту радость, удивление, восторг, смех и боль, которые я испытала во время чтения. Лживость казенной стороны нашей жизни, несуразность всех этих партийных дяденек, с их съездами, бесконечными собраниями после работы была и раньше для меня очевидна, а теперь прибавилось еще ощущение собственного невежества, ущемленности в чем-то важном, возможно, главном, без чего никак нельзя обрести душевное спокойствие.
С детства я знала, что Бог есть, но Он не соединялся с образом Христа, сложившимся от просмотра известных картин. Я радовалась Пасхе и Радунице вместе с многочисленной родней. Ночуя у бабушки Нюры, засыпала под ее шепот перед иконами с лампадкой. С пятого по десятый класс и я каждый вечер молилась Ему, чтобы помог поступить в Московский театральный ВУЗ. По конкурсу не прошла, на Бога обиделась, молиться перестала, и, хотя не разуверилась до конца - крестик носила - но трепета душевного не испытывала. В "Мастере и Маргарите" я увидела совсем другого Бога: живого, любящего, и, как ни странно, любящего именно меня. Я выпросила у Любы Евангелие, оставшееся у нее от бабушки, читала, и непривычные обороты, необычные имена, неизвестные ранее слова, ритм изложения входили в мое сознание и отзывались в сердце. Поделиться этим новым душевным волнением я могла только с немногими людьми: конечно, с Верой, моей однокурсницей Мариной и с Мишей. Мы восхищались, удивлялись, анализировали, но дальше обсуждения не шли, о церкви, естественно, даже и не думали и жизнь свою менять не собирались. Но, присматриваясь к людям, а особенно к молодым, я старалась понять: законченный ли он материалист, или его посещают сомнения. Вообще, умный, добрый, сильный и сомневающийся, прежде всего в себе, человек стал предметом моего постоянного подсознательного поиска.
И вот теперь, глядя на журнал, я подумала: "Господи! Он читал "Мастера"!" - и надежда, почти уверенность хлынули волной! И пусть мое яблоко еще только собиралось упасть, мне уже хотелось, как и Ньютону, воскликнуть "Нашел!"
Оставалось убедиться в том, что ожидания мои имеют реальные основания. Неуемное желание говорить с Сережей, выслушать его мнение о романе, узнать о любимых авторах, фильмах, вообще о его интересах и вкусах заставило меня тотчас, как пришла домой, взять городскую телефонную книгу, открыть страницу на фамилии Кортников, вычислить его номер и позвонить.
Трубку никто не взял.
Поздний вечер перешел в ночь. Но спать я не могла. Любопытство, желание немедленно слышать Сережу, смотреть на него, не давали мне заснуть, и я до утра вспоминала подробности нашей первой встречи, сочиняла варианты начала предстоящего телефонного разговора, придумывала за него ответы и тем самым, незаметно для себя, стирала знак вопроса в предложениях: "Это он?" "Я нашла его?".
Кое-как отсидев лекции, благо по расписанию в этот день не было специальности, я прибежала домой и набрала номер.
- Я слушаю! - низкий, приятный тембр накрыл меня теплой волной.
Голос был его!
- Але!
Я онемела.
- Але! - и, выждав немного, он положил трубку.
Когда через десять минут я перезвонила, меня трясло от волнения и решимости. Мозг из всех сил напрягся, дал сигнал языку, но тот не заговорил.
Прошло два часа, за это время я сделала еще четыре попытки. Реакция Сережи менялась от смешливо-вежливой до раздражительной, но в грубость не переходила.
Наконец, неожиданно для меня, связь между мозгом и языком наладилась, и я услышала свою речь: "Ради Бога, только не бросайте трубку!"
- Это Вы звонили весь день?
- Это я.
- И что?
- Это я звонила, - для продолжения разговора я припасла несколько интригующих заготовок, но все они вдруг показались мне банальными и даже пошлыми.
Редко, но бывали случаи в моей жизни, когда в экстремальный момент подсознание, не стесняясь, выходило на первый план и заставляло говорить именно то, что нужно. Вот и сейчас я с удивлением услышала от себя:
| Далее