ВЕРСИЯ ДЛЯ СЛАБОВИДЯЩИХ
Огни Кузбасса 2015 г.

Владимир Скиф. В двадцатом веке было дело

РЫНОК



Вот рынок осенний, дымящийся, праздный,

Где радуга красок и звон голосов.

Красуется перец и жёлтый, и красный,

На длинных прилавках, на чашках весов.

И сливы, и персики тут же - по кругу

Мне кажут свои налитые плоды,

И груша мигает, как лучшему другу:

«Попробуй-ка сочной моей вкусноты!»

Купцами пузатыми дремлют арбузы,

Вздымаются яблоки в каплях росы,

С горы винограда - прозрачные бусы,

И чёрные бусы - спешат на весы.



Читаю салата зелёные свитки,

Цепляю глазами лотки, где лежат

Живых баклажанов тяжёлые слитки,

В жаровню бы сразу такой баклажан!



Ах, золотом дыня слепит, как царевна,

Готовая к ласкам и сладким пирам.

Здесь юг и восток, и родная деревня

Закатит с околицы свой тарарам.



В мешках развернёт золотую картошку,

В атласных шелках обжигающий лук,

А дед хомутовский расскажет дотошно,

Как лук и чеснок убивают недуг.



Иду меж рядов, где духмяною смолью

К себе подзывает кедровый орех,

Где сало томится в чесночном засоле,

Вниз - мягкою шкуркой,

прослойкою - вверх.



Рассыпаны спелые горы брусники,

Как будто рубины, сладки и черны.

И клюква пылает так ярко, взгляни-ка! –

Плоды её в сумерках даже видны.

Сидят и стоят у коробок старушки,

А в банках и гриб, и огурчик тугой.

У этой старушки в засоле волнушки,

И рыжик, и груздь - у старушки другой.



Солёной капустой меня привлекают,

Опятами и горлодёром таким! –

Попробуешь, будто змею приласкаешь,

И купишь себе, и подаришь другим.



Вот бабка цветную капусту приносит,

Огромную, плотную - ах, как бела!

Беру! - потому что не много и просит,

И в рынке не бросить, ведь еле снесла.



Старушки, старушки пестры, как кукушки,

На рынке у крынок сидят с молоком.

Их лица узришь, и привидится Пушкин,

И няня Арина с кудрявым клубком.



А эту бабулю узнаю и скоро

Уже у прилавка бабули стою:

Она настоящие мне помидоры

Приносит на рынок и редьку свою.



О, Боже! Какая красивая редька,

Черна, как чернушка, сладка и горька.

И где, как ни здесь ты отыщешь, ответь-ка,

Дремучего, жгучего - к мясу - хренка!



Здесь тмин и кинза, и петрушка с укропом,

Букеты последних, дешёвых цветов…

Такого не знает, наверно, Европа,

Поскольку не видит таких стариков.





* * *



Белый Ангел пролетает,

Чёрный бес глядит в окно.

Ночью звёздами блистает

То ли небо, то ли дно.



Будь для русских,

белый Ангел,

Путеводною звездой.

Сбрызни мёртвые полянки

Животворною водой.



Чтобы Родина святая

Снова крылья обрела…

Белый Ангел, пролетая,

Уронил свои крыла.



…Сверху чёрт свои обманки

Тоже кинул в этот миг,

И пошли утюжить танки

Русский дом и русский крик.



Бедной Родины останки

Разметало, как грозой.

И умылся белый Ангел

Горькой Руссою слезой.





ВАРЬКА



В холодном, пустынном углу,

неприглядная, корчится

Судьбу проклиная за кружкой палёной бурды,

Бомжиха бездомная ─ бывшая Варька-уборщица,

Упавшая в злую воронку российской беды.



Ей сытой не быть,

ей волчицей не быть, но утробою

Она ощущает несчастья в родимом краю.

Бомжиха напьётся и в жизнь улетает загробную,

А утром опять прилетает на свалку свою.



С ней дружат ворóны и псы, тёмным небом прижатые,

Им Варька бросает ─ замёрзшими комьями ─ хлеб,

Почти в преисподней,

в огромном российском бомжатнике,

Ей ─ Варьке ─ не сладко. Теплее ─ подвал или хлев.



Но Варька сидит

на картонных коробках расплющенных,

Палёную водку по кружкам разлив на троих.

И с нею бомжи, эту водку зальделую пьющие,

Собак и ворон принимают за братьев своих.



И Варька поёт им про дуб и рябину-зазнобушку,

И пёс подзаборный, отдав ей частицу души,

Как волк подвывает,

и тянут с ней вместе «Коробушку» ─

На смятых коробках ─ зарытые в свалку бомжи.







ТАЛЛИН И СТАЛИН



Таким бы дерзким не был Таллин,

Когда б ему, сказав: «К ноге!»,

Своё внушенье сделал Сталин

На крепком русском языке.



Солдатской бронзы этот Таллин

Не стал бы трогать никогда,

Когда б сказал товарищ Сталин:

─ Подать Эстонию сюда!



Наверняка сказал бы грозно:

─ Побаловались и шабаш!

Победа наша, наша бронза,

И древний Таллин – тоже наш.





КРИВАЯ



В двадцатом веке было дело,

В том деле

горький смысл зарыт:

В деревне баба окривела,

А отчего ─ не говорит.



Она криветь-то не хотела,

Она смотрела, как и все,

И вот однажды окривела,

Пришла домой во всей красе.



Была здряшнóю эта баба,

Сжила со света ─ мужика.

Она не баба, а ухаба,

Она не баба! ─ кочерга.



Черна, прилипчива, как дёготь,

Всех зацепила кочерга,

Впивалась в жизнь,

как чёртов локоть,

Врагу и бесу дорога.



Вопила, всех перебивая,

И окривела, дожила…

Теперь зовут её ─ Кривая.

─ Кривая! ─ Гаркнет полсела.



Другая часть села ─ боится,

Мол, заколдует, закривит,

Останутся кривыми лица,

И их никто не обновит.



Так и живёт средь них Кривая,

Как порожденье сатаны,

Кривой усмешкой накрывая,

То полсела, то полстраны.



Она на свете одолела

Юнца, солдата, мужика,

Она и вправду захотела

Царицей быть наверняка.





Проснусь

от собственного крика,

Но мне спокойно скажет высь:

«Кривая баба ─ это кривда,

Вы все сегодня ей сдались».



…Когда случилось это дело,

В какой такой безумный час,

Что наша правда окривела

В двадцатом веке среди нас?









СТАЛИНГРАД



И на земле не стало тишины,

И мир сошёл во мглу земного ада,

И ангелы в окопах Сталинграда

Вставали в ряд с солдатами войны.



Летели пули плотною грядой,

Крошили кости, камни разрывали,

И ангелы-солдаты со звездой

Сквозь пули шли и редко выживали.



И тот, кто падал, тот – не воскресал,

Дробилось солнце в мелкие осколки.

Казалось, тёк свинец по небесам

В смертельной битве

у великой Волги.



Шёл в небе русский лётчик на таран,

Творили чудо ангелы-солдаты,

И – раненый – своих не чуял ран,

И превращались в танки – автоматы.



И было – лучшей – изо всех наград,

Когда в душе, как орден величавый,

Вставал непокорённый Сталинград,

В лучах своей непобедимой славы.



…В той страшной битве

немец проиграл.

«План Барбароссы» разлетелся в клочья.

И Паулюс – пленённый генерал,

Как башней танка, головой ворочал.



Звенела Волга, пел иконостас

И, сапогом раздавленный солдатским,

Немецкий дух, который их не спас,

Горел в котле великом

Сталинградском.
2015 г №2 Проза