Вернувшись поздно вечером из леса, я растапливал печь.
В этот момент на крыльце послышались быстрые шаги, и в дом буквально вбежал Влад Куспеков. Он с силой закрыл дверь, даже не поздоровался и, крепко держась за дверную ручку, стал к чему-то прислушиваться. Словно кто-то непрошенный мог сейчас войти следом.
Удивлённо и молча я смотрел на него. А Влад всё стоял у двери, потом быстро накинул крючок, который, похоже, не сразу заметил, - и только тогда осторожно отошёл от порога и присел рядом на корточки. Бледное испуганное лицо с тёмными кругами у глаз, сами его тревожные глаза - навели на мысль, что гость болен.
- Что случилось, Влад?
Он не ответил. Но, увидев в моих руках бересту, приготовленную для растопки, торопливо достал из кармана спички, взял её и поджёг. Когда береста, с треском сворачиваясь, загорелась, он положил её в топку и смотрел, пока лучины не занялись, и пламя не перекинулось на поленья.
- Я посижу здесь у печки? – спросил он.
Даже эти слова были как будто бы не его. Никак не шли к тому парню, которого я знал ещё несколько дней назад –бесшабашного и почти всегда хмельного. Точно: нездоров.
Я поднялся и пододвинул ему стул. Но он всё также неподвижно и долго продолжал сидеть на корточках, смотрел на мерцающие блики в поддувале и слушать гудение огня в печи.
Я вскипятил чай, предложил ему, но он отказался.
- Можно, я в поддувало покурю? - попросил. Я кивнул. Он достал сигарету, но так и не закурил, в конце концов, смял её и потом держал в руках на протяжении всего своего долгого и сбивчивого рассказа.
- Где-то с недельку назад мы у бабки Саклачихи дрова перекололи, в поленницы сложили, и она за работу рассчиталась деньгами. Мы тут же взяли шмурдяка, потащились в бомжатник, а я закрутился и отстал от всех.
«Бомжатником» в посёлке назывался заброшенный барак. В те годы было много таких, никому ненужных обветшалых строений, разбираемых деревенскими. Из года в год они стояли без окон и дверей, без печей и пола. Но в том, который облюбовали бомжи, имелись потолок и даже крыша.
Но вернёмся к рассказу Влада, такому нервному и путанному, что я лучше перескажу его сам, кое-что от его имени.
…Темнело. Было холодно и сыро. Влад спешил. Не столько из-за холода, легко проникающего сквозь изношенную одежонку, сколько из-за трёхлитровой банки спирта, унесённой собутыльниками. Каждый бомж знает, что, когда имеется выпивка, зевать нельзя: ждать опаздывающих никто не будет, выпьют, и это – закон.
Влад уже представил, как алкаши, усевшись кружком, молча пускают по кругу стакан, и банка на глазах пустеет.
«Законы» эти регулируют жизнь бомжей, привнося в неё хоть какой-то порядок.
Согласно им, в «кругу» положено пить молча, чтобы не возникло ссоры: опьянев, припоминают какие-то обиды, и тогда начинается драка. А пьяные бьют друг друга, чем попало и калечат. Вот когда тара опустеет, все молча встают и расходятся, кто куда, а на расстоянии 50 метров от места сбора можно говорить и делать, что угодно.
Тот же закон диктует: попавшего в круг, пусть даже он чужак, не обделяют. Всем должно доставаться поровну. Тех же, кто нарушит закон, сразу изгоняют.
До барака оставалось совсем немного, когда перед взором Влада возник старик. «Халявшик» - мелькнулов сознании. На халявщиков Влад имел особое чутьё, возможно, потому что и сам был таковым.
На ходу присмотрелся - незнакомый. Значит, лучше проскользнуть мимо. Ведь если сейчас поздороваться и завести разговор, то быстро не отделаешься, а алкаши не ждут. Тащить же старика с собой и даром поить, чтобы самому и другим меньше досталось, Влад не собирался. Он сделал вид, что не замечает незнакомца и, уткнувшись под ноги, прошёл мимо. Однако старик, похоже, даже не посмотрел на него.
Барак с долгожданной выпивкой был уже рядом.
Явление светящегося
Внутри горел огонёк, и все давно уже сидели вокруг. Костёр-то разводят не для тепла, а чтобы видно было откуда и куда наливать.
Командывал с банкой в руках Налим. Никто, кроме него, слова не сказал. Следили за Налимом и молча выпивали, когда доходила очередь.
Налим прищурился:
- Кто не успел, тот опоздал, - произнёс он.
- А я что? Я ничего. Я законы знаю.
Очередь приближалась. Влад терпеливо ждал, внимательно наблюдая, как Налим наливает, и протянул было руку, чтобы взять стакан.
Кто и когда принёс этот стакан, никто не знал, но, как только всё допивали, тару аккуратно заворачивали в газету и клали под половицу до следующей сходки.
Влад потянулся к стакану, но в этот момент сверху раздался голос:
- Что, греху предаётесь? Рабы страстей и слуги порока жизни смрадной!
Алкаши так и замерли, вытаращив глаза. Голос был настолько сильным, что, казалось, исходил отовсюду.
«Кто это?» - разом подумали все и почему-то с подозрением посмотрели друг на друга. Налим первый, задрав голову, уставился в потолок, в чёрный проём от печной трубы.
- Я вам говорю: пьянство - грех! – громыхал тот же голос. - Бегите, спасайте души свои, пока не поздно…
- Да ты кто такой? - крикнул Налим. - Что по чердакам прячешься? Если такой крутой, спускайся, покажи себя.
Ответом была тишина.
- То-то, - произнёс Налим и добавил: – Что, труханул?
Налим был горд и непререкаем. Самодовольная улыбка появилась на его лице, различимая даже в слабых отблесках костра. Он вопросительно взглянул на Влада, когда же тот, в конце-то концов, возьмёт свой стакан?
-Люди… - раздалось в эту минуту наверху.
- Пошел нахр… - закричал, вскакивая Налим. Но, вдруг, поперхнулся и закашлялся. Да так, что свалился. Казалось, у него сейчас внутренности полезут через глотку. Приятели кинулись спасать - по хребту колотить. Чем сильнее кашлял, тем сильнее били.
Влад, глядя на ползающего у самых его ног Налима, не выдержал, пару раз врезал изо всех сил, чтобы тот поскорее перестал. Но не помогло.
- Так ему, - раздалось сверху. – Дайте ещё, да посильнее! Будет знать, как закон нарушать.
Тут все решили, что это кто-то из бомжей забавляется. Кто ещё мог знать про «закон»?
-Ты первый нарушил! - крикнул Чебак.
- А как я мог его нарушить, если не принимал? И что это за дурацкий закон?
- Это наш закон!
- Так и не нарушайте его! Законы для того и существуют, чтобы жизнь была.
Жуть охватила несчастных, даже про банку со шмурдяком забыли.
- Да кто ты такой? Что из темноты кричишь? Спускайся к нам: по-человечески, при свете, поговорим, - сказал Мойрых. И каждый подумал: «Сейчас спустится, поймаем и как следует отвалтузим».
- Хотите меня увидеть?
- Да, уж, сделай милость. Снизойти к нам, грешникам. Хоть на одного праведного глянем. Может, за ум возьмёмся, бухать завяжем.
И тут весь чердак осветился. В проём от печной трубы ударил такой яркий белый свет, словно тысячи прожекторов включили на чердаке. Бомжи позакрывали глаза. Влад почувствовал, как внутри у него, в самом сердце, зародился страх такой силы, что невозможно было с ним совладать. Сжался в комок и приготовился бежать, но в последний момент увидел: в ярком свете нечто сверкающее, крылатое, с телом высокого, крепкого человека, плавно опускалось через освещённый проём. Который от света будто стал шире.
Перепуганные люди бросились к выходу, натыкаясь друг на друга, позабыв обо всём на свете.
Праведники поневоле
Новый день стал пыткой. Выпить страсть, как хотелось, а в рот не лезло. Собирались пойти в «бомжатник», но так и не дошли. А выпивки у продавцов, как назло, было вволю. Так что только слюни глотали. Весь день, как неприкаянные, шатались по селу, не зная, куда себя девать. Тоска зелёная навалилась. Пьяный-то времени не замечает, и даже разницы между днями и ночами не ощущает. А тут почти трезвые - и без дела! Мучились-мучились, но заметили: чем дальше от барака, тем непонятное действо слабее.
Тогда решили вечерним автобусом ехать в соседний посёлок, и там уж напиться вдоволь. Потянулись к остановке, уселись на землю и стали ждать. До автобуса ещё целых пять часов, но им-то что? Делом заняты – автобус ждут. Смотрят, Налим тащится. Пьяный! От удивления, что он жив да ещё пьяный, так на него и вытаращились. Налим, в свою очередь, внимательно осмотрел их.
- Что, развалились тут, а? – с угрозой произнёс вожак. - Сейчас морды ваши поганые начистить, или потом?
- Налим, это ты?
- И пьяный?!
Никто из них не верил глазам своим.
- Бросили, собаки, удрали. Думали, окочурюсь? Во, видели! - Налим сложил фигу. – Чуть не замёрз. Спина вот болит. Будто камни по мне катали.
- Да ты хоть знаешь, что было?!
- А что было? Бросили. Очнулся, холод собачий. Никого нет. Смотрю, банка стоит. Если бы утащили, я бы сейчас с вами по-другому разговаривал.
Стали наперебой рассказывать кто что видел. Налим не верил, исподлобья поглядывая на приятелей. В конце концов, ему сказали:
- Ты что, дурак? С какой бы радости мы этот шмурдяк тебе оставили и убежали?
- А и вправду! Вы бы оставили, как же!
И поверил, не мог не поверить, зная повадки своих дружков.
Рассуждая над тем, что бы это могло быть, предположили, что это, скорее всего, был ангел - уж больно похож по рисункам. Или какой-то колдун, или экстрасенс гипноз подпустил. Больше всего, однако, понравился вариант с ангелом. Всё-таки прикосновение к праведной жизни…
Алкаши набились в автобус.
- Куда вас черти понесли? – недовольно пробурчала кондукторша, открывая форточки. – Фу, какая вонища! Как сами-то этим дышите?
Она недовольно взглянула на них, собираясь обилечивать, когда в дверях автобуса появился Налим.
- А ты куда такой лезешь? – остановила кондуктор. – Сидел бы уж, не высовывался. Здесь вот милиции нет, а там тебя сразу упрячут. Эти-то хоть трезвые... - обвела она строгим взглядом алкашей в автобусе.
- А я никуда не еду, - ответил Налим. – Мне и тут хорошо.
По обыкновению говорил он громко. Но кондуктору не перечил.
- Выхожу, выхожу, - попятился Налим, но в дверях тормознулся и доложил:
- Эти хмыри ангела видели.
- Иди уже отсюда!
Автобус тронулся.
- Ну что, святые ангелочки, платить-то будем?
У Влада вдруг сердце защемило. Какая-то тяжесть на душу навалилась.
Бойся того, кто с вилами
Вскоре добрались до соседнего поселка Койрык. Этот Койрык на проезжающих производит тягостное впечатление. Дома, словно со времен потопа, уж скоро по крыши в землю врастут. Даже деревья вокруг стоят осиротелые, больные.
А глянешь на людей, так и видишь неких персонажей, насмерть сражающихся со Змием зелёным.
Нашим бомжам-алкашам, которые впервые увидели Койрык трезвыми глазами, вдвойне стало тягостно, аж выть захотелось. Выползали из автобуса с одной лишь мыслью – побыстрее добраться до выпивки. И как о бетонную стену лбами ударились: койрыканцы-то трезвые!
- Что такое?
- Шмурдяк кончился, со вчерашнего дня ни у кого нет, как черти языком слизали.
- А вы-то чего притащились?
- У нас вообще жуть! Крылатый да светящийся завёлся. Вот и лишил нас радости: выпивка есть, выпить хочется, а в рот не лезет.
У койрыканцев чуть шары не выпали от удивления.
- А много у вас шмурдяка?
- Навалом.
Онемела братва от зависти.
- А чего к нам-то притащились? Прём лучше к вам!
- Так говорим же: светящийся да крылатый у нас завелся. Пить из-за него не можем.
- Какой ещё крылатый?
- Такой, весь светился.
- Вы это серьёзно? Или вольтанулись по трезвяни?
Всякого за жизнь наслышались, навидались койрыканцы, но чтобы выпивка в рот не лезла?! И собрались они к нам за шмурдяком. А в это время кто-то возьми да и скажи:
- Был бы ангел, то с каких радостей он перед вами светился? До ангелов, вроде как, нельзя допиться. До чертей можно, а до них нельзя. История такого не знает.
- Это кто у вас такой умный? Расскажите толком, как оно было-то?
Рассказали.
- Черти так себя не ведут, - признали местные. – С чертями мы давно дело имеем. Вон Шмурдяк с ними встречался.
Шмурдяк услышал свою кликуху, оживился, давай рассказывать:
- Целый месяц пил. Однажды сижу вечером на кухне за столом, смотрю, на полу, возле порога, какая-то чёрная точка появилась. Раньше вроде бы и не замечал её. Вижу, а это не точка, двое стоят. Были маленькие, да вдруг выросли. Чёрные. У одного бородка козлиная, топор в руках держит, у другого – острога. Стоят и на меня смотрят. Вот так дела, думаю, что делать? Смотрю – окружают! Я на стол вскочил. Схватил бутылку за горло, как гранату держу, приготовился отбиваться. «Ну, - кричу,- подходите!». А они хитрые, черти, оказались: один шаг сделает, я к нему поворачиваюсь, чтобы бутылкой огреть. Он остановится - другой в это время ко мне щемится. Я к нему. Тот – в столбняк. Так и верчусь - от одного к другому. Смотрю, ой-ёё, совсем зажимают меня. Всё, думаю, сейчас этот с острогой меня достанет. «Не на того напали!», - кричу. Развернулся - и в окно. Раму снёс, весь порезался. Провалился в сугроб, сижу. Слышу над головой: «Смотри-ка, живой ещё». Наклонились с подоконника и смотрят на меня. Второй говорит: «Дай-ка я его острогой по башке огрею». «Шиш тебе»,- думаю. И что было силы, давай из сугроба выгребать. Бегу по снегу через огород. А они, черти, в окно вылезли и, спокойно так идут за мной. А у меня в голове только одна мысль: в лес надо бежать, в лес. Снег по пояс, но я гребу, как могу. Они - за мной, не отстают. Потом уж не помню, что было. Вон Штоп расскажет.
- И ты после такого пьешь?
- Пью. А что делать? Месяца три не пил, но потом запил. Решил, что лучше с чертями драться, чем трезвым ходить по Койрыку нашему.
- А я коня поить пошёл, - сказал в этот момент Штоп, сорокавосьмилетний мужик. Он на целую голову выше Шмурдяка, на лице чуть больше разных следов от борьбы, а в остальном – такой же. – Смотрю, Шмурдяк в лес, весь в снегу, бредёт. Оборачивается, будто кто-то за ним гонится. Я сразу не понял, что это с ним. Потом, думаю: да его никак черти гонят. А когда он за деревьями скрылся, ясно стало: сам теперь не вернётся. Идти выручать надо. Он под пихту забился и лежит. Зову - не откликается. Тут братуха на коне подскочил. Достали мы его из-под пихты – весь в крови. Лежит без сознания. Так и замерз бы.
- Вот так они, черти, себя ведут. Сразу в бочину острогой хресь - и всё. Поминай, как звали. А ваш крылатый - это что-то совсем другое.
Влад и сам не заметил, как вслух произнес:
- Кто-то из ваших прознал об ангеле и зелье спрятал, чтобы притаиться на время.
- А кому это надо было, - спрашивают.
- Ясно кому – чертям вашим.
- А ваши, что же, не успели спрятать?
Тут со стороны города машина подъехала, четверо молодых, в доску пьяные, из неё вылезли. Ещё и кое-что привезли. Как по заказу!
Достали они канистру и началась жизнь! Попробовал я выпить – пошло, хорошо стало. Так обрадовался, что решил нажраться, как следует. Пью вместе со всеми, веселюсь, стараясь обо всём на свете забыть. Только вот сидит на сердце что-то и никак не даёт покоя. Пью, а не пьянею толком, и не выходит эта боль из меня.
Решил, что разобраться во всём надо. Что же здесь не так? Почему раньше такого не было? Что бы я о чём-то беспокоился, переживал – да ни в жизнь! Стою, размышляю. Вдруг, слышу, разборки начались. Крик поднялся. А это двое местных решили выяснить отношения:
- Ты взялся разливать, ты и следи, чтобы всем поровну доставалось! Видел, как я разливаю? Было такое, чтобы кого-то обделил?
- Ты, что думаешь, я специально?
- Я не думаю, я говорю.
- Ну, ладно, хватит вам. Подумаешь, ошибся. Налей ему, - сказали из толпы.
На такие слова обделённый выпивкой совсем обиделся.
- Что значит - налей ему?! Я что, скотина?! Тут дело принципа.
Разливавший подал ему стакан.
- Что ты мне суёшь? - с презрением произнёс обиженный.
-Всё, хорош, а то сейчас раздерётесь!
А дело к тому и шло.
- Я! С этим? Драться?! Да, я его счас просто размажу!
Разливавший, даже побледнел, а затем нервно выставил свой средний палец.
- На, видел, - голосом, срывавшимся от злости произнёс он. – Вот кто ты, понял?
Оба вцепились друг в друга и повались в грязь. Никто не лез разнимать: каждый из этих двоих был здесь уважаемым «авторитетом». Образовав круг, местные и гости смотрели на драку.
- Ты кому это показал? Ты кого опустить решил, а? - сдавленно от натуги хрипел обделённый. Когда-то Влад не пропускал такие зрелища. Теперь же ему прямо до тошноты стало не по себе. И он услышал голос:
- Это что же за такие слова и знаки, а? Почему они над вами такую власть имеют?
Влад обернулся. И сразу узнал старика, что повстречался ему прошлым вечером у бомжатника. На этот раз Влад хорошо разглядел его. Уж слишком он отличался от остальных – стройный, прямой, красивый, с длинными седыми волосами и, длинной бородой.
- Он мне понравился. Я подошёл и говорю:
- Дед, откуда такой будешь?
Старик глянул на меня и, странное дело, я впервые почувствовал силу другого человека. Силу не грубую, не враждебную - мягкую. Но при этом необычайную! Эта сила не пугала и не отталкивала, а наоборот - стало хорошо и легко на сердце.
Драка между тем продолжалась.
- О чем это они? - спросил старик, всё также внимательно глядя на Влада. – Разве есть закон, чтобы так убивать друг друга? За какие-такие слова? Кто хозяин их?
- Стоящие это слова. Жизнь наша и есть хозяин слов этих, - ответил Влад.
А старик промолвил:
- Жизнь ваша - хозяин слов этих, или слова - хозяева жизни вашей?
- Да, слова эти - самые что ни на есть важные. Не быть в жизни чмошником - в этом закон и смысл жизни, - Влад, как мог, отстаивал странные принципы. - Это ребята чести. И за уважение к себе они и мордуют друг друга. Уважать их будут обоих, но кому-то уважения достанется больше, а кому-то меньше. Всё зависит от того, кто из них сейчас другого победит.
Взгляд старика померк, стал обыденным. Он отвёл Влада в сторону и спросил:
- Разве это достойно уважения? В этом есть смысл?
Новая волна отвращения накатила на Влада. Хотел было что-то ответить, но быстро об этом забыл. Потому что, со стороны города подъехала машина, и из неё вышел невысокого роста мужчина с усиками.
Свинья везде грязь найдёт
-О! Работать не хотят, а силу девать некуда, - рассмеялся приезжий при виде драки.
- Как не хотят? Если нету её, работы, - возразила ему подвыпившая женщина.
- Работы везде навалом, - возразил мужчина.
- Где у нас в Койрыке работа? Нет её.
- Работа есть везде. Она прямо под ногами валяется. Только наклониться надо и взять. А вот наклониться-то как раз кое-что и мешает.
- Жалко молодых, - сказала женщина. - Молодые, здоровые, а вот так губят себя. Что же нужно, чтобы они не пили, а работали?
- Ну, давай спросим, вот у этого молодого, чуть тёпленького. Пусть скажет, что им надо?
- Что вам надо, чтобы вы не пили, а работали? - спрашивает женщина.
А я стою и молчу. Мне как-то в голову такие вопросы не приходили. Всё казалось естественным. Есть выпивка - пить надо! А работать, жениться, чтоб дети-семья, заботы непонятные, - зачем? Когда можно просто жить!
- Что молчишь? - спрашивает меня тётка.
- Да он серьёзно мыслить не умеет, - говорит тот, с усиками. - Не научили.
Тут он меня раздражать начал.
- Что, серьёзно мыслить не умеешь? – эта повторяет за ним, как попугай.
- Из них вообще никто думать не умеет, - опять повторил усатый.
А я им говорю:
- Вы серьёзный вопрос задайте, чтобы я серьёзно ответить мог.
Сказал и сам себе таким умным показался: «Здорово, думаю - обоим рот заткнул». Стою и свысока на них поглядываю: «Что – выкусили?» В этот момент кто-то как закричит:
- Шмурдяк кончается, что делать будем?
Я этим обоим:
- Где шмурдяк достать, вот серьёзный вопрос.
Мужчина с усиками ухмыльнулся и сказал:
- Я же говорю, они серьёзно мыслить не умеют. Не научились.
Отошли они от меня. А я мальчишкой себя чувствую. Совсем рассердился на них. Сама, думаю, пьяная не меньше моего, а чего-то рассуждает. Чувствую, как злость закипает во мне. Пойду, разберусь. Пошёл, нашёл их. Стоят и о чём-то рассуждают.
- Что, соображаете, где шмурдяк достать?
Повернулись они ко мне, а женщина зло так говорит:
- Не твоё дело, иди отсюда.
- А чего, - говорю, - в душу ко мне лезли, а?
- А у тебя она есть, душа? - спрашивает усатый.
- А у тебя? - говорю я.
Он опять ухмыльнулся, отвернулся от меня и встал боком, чувствую – презирает!
- Я, - говорит, - человек практичный...
- Какой? - спрашиваю.
- Практичный.
- Ну, так держи, - говорю, - кардан!
Ох, как мы там побутызились! Толпа вокруг собралась. Он орет:
- Дерьмо какое-то на меня руку подняло!
А я ему средний палец свой под нос:
- Вот ты кто, понял! - и хлещем друг друга.
Не помню, как успокоились. Но затошнило - так он мне по шарабану настучал. Сел на землю поодаль, сижу, смотрю, он ко мне идёт, а в руках свою рваную одежду несёт. Бросил в меня и кричит:
- Только посмей не купить мне такое же.
А я свою майку, им разорванную, снял, кинул в него и говорю:
- На, почини, чтобы целая была!
Он развернулся и ушёл.
Больше не видел его. Потом, оказалось, он ездил по нашим местам, скупал орех. И с женщиной насчёт ореха договаривался.
Сижу, остываю. Уставился на средний свой палец, - вспоминаю слова старика о власти знаков. Кто, действительно, всё это придумывает и для чего?
Опять ко мне прежнее беспокойство вернулось. Будто я не доделываю чего-то, или делаю не то. А может, не делаю совсем.
Прозрение собутыльника
Отбросил я лохмотья этого усатого, глянул по сторонам, а на улице уже нет никого. Все куда-то ушли. Поднялся и пошёл искать своих. Уже как-то больше ничего не хотелось – ни выпивки, ни веселья, ничего. Иду, размышляю, прислушиваюсь к этому непонятному чувству. Холодновато становится, чувствую, мороз пробирает, дело-то уже к ночи. И где-то рядом – голоса, шум - гуляют. Человек стоит, подхожу, а это Кычык.
- Что стоишь? – говорю.
А он стоит и не отзывается, весь испуганный. И смотрит, не отрываясь, на дом, где гулянка.
- Эй, ты чего? - говорю, - Пошли туда.
- Мойрык, это ты? - кликуха такая моя. - Ты видел: две огромные черные собаки по крыльцу поднялись и в дом зашли, а дверь даже не открывалась?..
Я подумал - глюки у человека начались. А потом вспомнил последние происшествия. Тоже смотрю на дом. А там – веселье полным ходом. Пошли, говорю, в дом, посмотрим, что там происходит.
- Нет, туда я не ногой.
- Пойдём, может, наша помощь нужна. Там же ребята свои.