Примостился возле речки Искитимки и глянул на холодную, свинцовую рябь.
Здесь, у знакомого заворота реки, плавают дикие утки, а на берегу мирно расхаживают голуби. Утки не летят на Юг. Зачем?
От сточных вод тепло, а сердобольные зрители подкинут и подкормку . Эдак , лет сорок с гаком назад, мы - беззаботные мальчишки, ныряли здесь, словно вот эти утки, а потом наволочками ловили гальянов и пескарей. Сейчас, по слухам, эти рыбки не живут в Томи, в Искитимке - тоже!
Берега тогда были повыше. Кособочились частные домишки, а весенние воды основательно подмывали берега. Здесь погиб друг детства Валера Ковелев: кромка берега, на котором стоял, обрушилась…
Незабываемое время послевоенного детства, где перед глазами мелькали гимнастёрки, мундиры, шинели с погонами. Людные общественные места - базары, бани. В банях – суровые татуированные дяди, хлебнувшие лиха на войне и в лагерях, жарко парились! Блаженствуя, обливались из тазиков, а потом, одевшись, выпивали в буфете 100 граммов, закусывали квадратиком сала да и шли, с успокоенной душой, в казённые бараки. Утром рано вставать на работу. Дисциплина была железная даже здесь, в Сибири.
Запиться, хотя горя и обид хватало? Такого не слыхивали! Опоздать на работу - да это же подсудное дело!
53-й год. Смерть Сталина. Заискитимские – это прозвище накрепко закрепилось за жителями этой части Кемерово, - как и вся страна, с тревогой думали: «Как жить дальше, кто его заменит?». Он, безмолвный, в мундире генералиссимуса, лежит в Колонном зале. Оставил минимум личных вещей: подшитые валенки и шубейку из овчины,… И страну с рейтингом на мировой арене, какой ей не снился никогда.
А тем временем, прервав мои воспоминания, появился военный в погонах майора. Словно шагнул из того времени. Мы взглянули друг на друга, и мне всё стало ясно. Вижу, мучается человек: внутренности горят, но не толкаться в очереди в офицерской форме кавалеру боевых орденов! Нужно выручать мужика. А вид у него – врагу не пожелаешь. Лицо землистого оттенка, большие руки трясутся, говорит с отдышкой:
- Слушай, солдат, вот тебе деньги, офицерское удостоверение. Тебя как зовут?
– Сергеем.
- Лети, Серёжа, по-быстрому, времени мало. Мне лекарство положено бесплатно, но вдруг не завезли, или мало ли что… Купи тогда за деньги. – Он сунул мне рецепт, добавил:
- И, главное, шприц, шприц не забудь – этот, одноразовый! Куда это моё лекарство запропастилось? Забыл или выронил, но это уже не важно.
Он тяжело опустился на скамейку. Его тело словно потеряло свои очертания. Ошибся я, подумав, что он жаждет похмелиться. Иногда первое впечатление обманчиво. Я быстро купил нужное лекарство и поспешил к новому знакомому, который представился майором Уваровым. Он с нетерпением уже поглядывал на меня. Помог расстегнуть ему шинель и китель. Офицер сам профессионально быстро сделал инъекцию. Не стал расспрашивать о болезни – их у ветеранов хватает. Вероятно, это был сахарный диабет. Старый воин словно заново народился на свет. И мне показалось, что даже и снежинки сверкают веселее. Словно гора свалилась с моих плеч.
Перед нами на небольших, оборудованных для этих целей площадках разместилась военная техника: истребитель - примерно шестидесятых годов, танк - ближе к современной технике. Вдали виднелась гаубица времён Великой Отечественной войны. А мы как старые знакомые беседовали на военную тематику. И Уваров задал мне каверзный вопрос:
- Есть противотанковая пушка. Точно такая, по калибру и длине, стоит на танке. Стреляет на 15 километров, а другая – на 20. В чём тут дело? Думай, рядовой, думай!
Я не мог ответить навскидку и подумал, что это шутка вроде школьной: «А и Б сидели на трубе…» Нет. Была реальная причина. Подивился её простоте. А мой собеседник, по его словам, выиграл таким манером не одно пари. Выходило: стволы-то одинаковые, да пороховые заряды разные. У традиционного противотанкового орудия они объёмнее. А в танке места мало, крупных снарядов много не возьмёшь, поэтому они меньше. И попутно Уваров ещё поведал, как офицеры оберегаются от мороз… Развязывать и опускать клапана ушанок не позволяет офицерская честь или гордость, одним словом - нельзя! Они на глазах рядовых и младшего командного состава. С них берут пример. Поэтому офицеры смазывают открытые части лица тонким слоем вазелина. Вот такая офицерская находчивость.
Кадровые военные не любят рассказывать о военных буднях, смертельном риске, связанным с выполнением боевого задания, спасением жизни своей и своих товарищей в критических условиях. Ведь, как говорят сами вояки: «Смел, кто остался цел!»
А майор много пережил, испытал. За колючей проволокой попал он как-то в карцер. В конце рабочего дня его вывели на свежий воздух. Бригадир подвёл его к огромной ели. Приказ был лаконичен. Вот тебе лопата и топор, и через час чтобы дерева тут не было. Так расправлялась администрация лагеря с неугодными им заключёнными. И бригадир ушёл вдвоём с автоматчиком. Время пошло, время неуклонно отстукивало секунды, словно обухом по нервам…
Майор поглядел на ель и подумал: «Шлёпнули бы уж сразу. Зачем этот маскарад?» Убрать такую лесину явно одному человеку не под силу. Видать, нельзя так просто убить человека, так выдумали такой дикий повод…
Ну вот, можно часок отдохнуть от лагерной жизни. Этот час, пусть и последний, но его, он сам себе хозяин. Прислонился спиной к дереву, вынул надёжно запрятанные трофейные часы. Наметил ту черту, за которой он уже не существует, и приготовил хорошую закрутку из махры. Что её жалеть, она больше не пригодится!.. На него навалилось непривычное спокойствие и равнодушие. Не торопясь затянулся горьким дымком. Да это эрзац – не деревенский самосад, даже настоящего табаку не выкурить в последний час. Вспомнил эпизоды своей жизни. Были ли в ней удачи? Перебирал год за годом. Спорный вопрос - что считать за удачу?
Майор окончательно смирился с участью и, кажется, даже вздремнул. На нарах не уснёшь: каждый заключённый дремлет вполглаза. Но его словно толканули в бок. На него шёл танк – ему мерещилось во сне. Танк с нарисованным крестом, заляпанный глиной и грязью, уверенно управляемый экипажем за полуметровой во сне привидевшейся бронёй, шел на майора. Вдруг сутулая, словно согнувшаяся от удара, пушка майора кашлянула огнём. В танке не ждали этого и не думали, что есть кто-то живой из расчёта орудия. Словно раненный зверь закрутился танк на одной гусенице. Бока уже лизали хищные языки пламени, повалил густой дым. Майор остался жив.
– Да что ж это я! Размечтался словно маршал за чаем! – Он вдруг увидел выход из создавшейся ситуации. Хватал куски глины, молол их в ладонях и отсыпал вокруг дерева. Делал он это машинально, всё как в бою, мозг работал чётко, подавая команды. Нужно торопиться, времени осталось мало. Вот стоит лесина – вершина в облаках, узловатые корни толщиной в руку. Не подступишься! Это ещё похлеще того танка… Майор выбрал самый толстый корень, быстро его обкопал, и корень повис в воздухе. Он обрубил его у основания ствола, а потом у черты, отсыпанной глиной, и такую процедуру проделал с другими корнями по всему кругу. Когда привычно вытер пот со лба, в сторонке набралась небольшая кучка из корней. Земля под корнями мягкая, крупенчатая, а потом и совсем пошла глина. Майор уже знал – он на верном пути. Скоро основание ели напоминало плохо зачиненный карандаш, поставленный стоймя. Уваров постарался его раскачать, и дерево словно ждало этого. Оно затрещало, майор отскочил в сторону. Ломая подлесок, дерево тяжело рухнуло на землю. По лесу прокатилось эхо. Обрубить ветки не составило труда: у ели они были некрупные. Набрав сухих сучьев, он положил их в основание костра, а сверху навалил корни и зелёные ветки. Яму быстро заровнял землёй, зажёг костёр. Вот и всё. Дерево лежало по всей длине, теряясь вершиной где-то вдали. И только вверх подымался дым, как из того танка. Вот и опять он спасся!
Я слушал, с трудом сдерживая чувства. С одной стороны была гордость за русского человека, за его смелость, находчивость. А с другой - и чувство досады. Как мало ему нужно лично для себя! Не положено это, по уставу – нельзя! Он офицер, спасший чуть ли не весь мир от нашествия. И предки его спасли мир и от татарского ига, и французского порабощения, тевтонских рыцарей и кого ещё? Русские косточки разбросаны по всему свету. И никто почему-то в мире об этом не говорит.
А Уваровым нужна самая малость: корректное, вежливое отношение лично к ним и заслугам. Такие мысли возникли у меня при общении с майором…
По лицу его я видел: он недоволен собой. Разболтался, как желторотый лейтенантик! Сколько их прошло через его судьбу и кануло в вечность.
Он растворился в серости наступившего дня так же неожиданно, как и появился. Осталось пронзительное осознание подвига военного поколения – его величие и бессмертие…