Он никогда, особо, в существование высших сил не верил. А иначе и быть не могло. Рождённый и выросший в Советском Союзе, и прошедший школу пионерии, комсомола и коммунистической партии, он считал себе атеистом по убеждениям и совести.
Поэтому с каким-то болезненным любопытством наблюдал за происходящим внизу. Где внизу сказать точно было нельзя. Если опираться на логику, он сейчас находился на уровне потолка операционной в знаменитой третьей городской больнице, но законы логики не подходили к данному случаю.
* * *
Этот день ничем примечательным от других дней не отличался, такой же серый и суетливый как сотни прошедших, и сотни предстоящих. Так думалось Дардину Николаю Алексеевичу, когда он отправлялся к очередному потенциальному заказчику. Толстый и пыхтящий словно паровоз, директор какого-то там ООО долго и нудно объяснял ему, как и где нужно провести проводку, поставить камеры слежения и т. д. , и т. п. Николай Алексеевич вежливо кивал, а сам то и дело, украдкой, поглядывал на часы и не мог дождаться конца ненужного разговора.
– Ну, вроде всё сказал, ничего не пропустил? – Директор поднялся и про-тянул руку, прощаясь, – было приятно побеседовать с таким приятным чело-веком.
«А мне не очень», – Хотелось сказать Дардину, но вместо этого он растянул губы в улыбке,
– Взаимно.
Сентябрьское солнце мягко играло на глади небольшого фонтана, отражаясь в стекле окон небольшого кафе, куда Николай Алексеевич забежал перекусить. – Вот же знаток универсал, битый час объяснял профессионалу, как ему работать. – Дардин с неожиданным раздражением ковырнул котлету вилкой. – И почему каждый считает, что если он платит за работу, так может давать ценные указания? Хорошо, если понимает что-нибудь, а так не уха, ни рыла, а туда же. – Стакан разливного пива несколько улучшил его наст-роение. – А, чего там, деньги нормальные, завтра перечислят аванс, и можно начинать монтаж. – Отодвинув пустой бокал, Николай Алексеевич закурил. – Никогда утром времени не хватает, чтобы позавтракать по-человечески. – Мысли текли плавно и лениво, в соответствии с его настроением и, казалось, даже фонтан замедлил полёт своих струй, прислушиваясь к его думам. – Всё, с сегодняшнего дня обязательно буду что-нибудь есть утром. – Он улыбнулся. – Врёшь ты Дардин: как привык много лет проглатывать чашку кофе, заедая парой сигарет, так и будешь делать, потому как человек ты безвольный и никогда не выполняешь обещаний, которые даёшь сам себе.
В офисе кроме секретарши Ларисы Братченко никого не было.
– А где? – Он показал на дверь директора и своего компаньона Олега Прай-кина. – С утра не приходил?
– Ушёл, минут двадцать как ушёл. Куда – не сказал.
– Что же он? – Протянул Николай Алексеевич с раздражением в голосе, слов-но Лариса была в чём-то виновата. – Мы же договаривались?
– Не знаю. – Секретарша пожала плечами. – Тут заказ поступил, просили под-готовить смету.
– Я технический директор, пусть этим занимается Олег.
– Просили именно Вас, Николай Алексеевич.
– Меня? – По выражению её глаз он всё понял. – Лариса специально передала заказ ему. – Спасибо тебе, госпожа Братченко, за представленную возмож-ность поработать.
Его сарказм был вполне объясним. В последнее время Олег всё больше отходил от дел и перекладывал все поручения на него.
– Николай Алексеевич. – Глаза Ларисы завлажнели. – Без Вас, нам всё, пол-ная хана.
– Прямо уж?
– Я, всё понимаю, но…
– Ларка, ты как ангел-хранитель нашей фирмы.
– Скорее, это Вы – ангел.
– Сегодня не пойду. – Вдруг решил он. – Завтра часам к двум договаривайся, спать хочу.
Секретарша, обрадованная его согласием, только улыбалась, контракт был в порядке. Кроме Дардина, никто не мог разрешить возникающие проблемы. Он внезапно почувствовал усталость. – Странно, – Дардин посмотрел на ча-сы: всего-то полдень.
– Я домой, что-то неважно себя чувствую. Если что-нибудь экстренное, зво-ни.
– Хорошо, Николай Алексеевич. Можно, и я сегодня пораньше уйду?
– Иди, конечно.
* * *
В маршрутке, пристроившись на сиденье, он закрыл глаза, ощущая, как солнечные блики скользят по его лицу. Конец августа в этом году стоял теплый, и температура воздуха держалась не менее двадцати пяти градусов.
Знатоки предсказывали слякотную и холодную осень и метельную зиму, но Николай Алексеевич был бы этому только рад. Он любил метель. Любил смотреть, как завихряется снежная карусель, а ветер сечёт лицо, облепляя его снежинками, любил ощущать, как тают эти снежинки, скатываясь по щекам, словно слёзы счастья и раскаяния.
Но сибирская зима в последние годыредко баловала настоящей метелью. Зимы, в подавляющем количестве, стояли морозные, сухие и, Дардин старался быстрее зайти в тепло, на сильном морозе, у него начинала ныть, простреленная в Афганистане рука.
– Мужчина, конечная. – Женский голос вырвал его из полудрёмы. – Заснули?
Он вскинул голову. Кондуктор стояла рядом и с болезненным любопытством рассматривая его.
– Извините, задремал.
– Ничего, бывает, – она улыбнулась, – особенно если лишнего за воротник заложишь.
Ему стало неприятно.
– Бывает.
Николай Алексеевич вышел из автобуса и, не торопясь, зашагал к дому. Обыкновенная, серая пятиэтажка скучно щурилась на божий свет мутновато-грязными окнами и щерилась обшарпанными дверями подъездов. – Капитализм строим, а всё живём как в захудалой африканской стране. – Привычно посетовал он про себя. – И чего это настроение у меня препаршивое? – Дардин невольно остановился. – Как пойдёт с утра наперекосяк, так потом весь день насмарку. – Он на долю секунды задумался. – Уйду я от Прайкина, к чёртовой матери! – От принятого решения Николаю Алексеевичу стало спокойней. – Завтра же поговорю с ним.
Ступени, выщербленные за долгие годы тысячами ног, медленно наплывали на него. – Что такое? – Он ухватился рукой за перила. – Вроде стакан пива всего выпил, а голова кружится как у пьяного. – Ему захотелось присесть на грязные ступени. – Ерунда какая-то, не хватало ещё улечься на отдых, прямо в подъезде. – Превозмогая слабость, он упорно двигался на свой четвёртый этаж.
Жена не ждала его.
– Ты что, так рано? – Она обеспокоено задвигала руками, – случилось что?
– Так, немного устал.
– Поесть подогреть?
– Не хочется. – Он обессилено опустился на табурет. – Как дочь?
– Растёт, что ей сделается. – Жена кружила вокруг него словно обеспокоенный муравей вокруг матки.
– Успокойся, всё хорошо, только устал немного.
– Правда? – не поверила она. – А вид у тебя, краше в гроб кладут.
– Не мели чепухи. – Дардин с трудом стянул с себя туфли. – Видно пиво по-палось вчерашнее.
Она не поверила ему, продолжая оставаться поблизости, словно незримо охраняя от неведомых бед.
* * *
Маленький туалет, весь пропахший сигаретным дымом, никак не располагал к долгим размышлениям. – Кровь в экскрементах не оставляла сомнений. – Внутреннее кровотечение? – Николай Алексеевич покрутил головой. – Что же это? – Тут же русское «авось» победило чувство самосохранения. – Отлежусь. – Он осторожно приподнялся. Вторые сутки его болезни катились к концу.
– Коль! Ты как себя чувствуешь?
– Нормально. – Николай Алексеевич постарался придать своему голосу как можно больше бодрости. – Немного морозит, а так ничего, ты же знаешь я бугай здоровый.
– Здоровый?! Лучше помолчал бы.
– Чего ты? – Уже примеряющее протянул он. – Может, и не Апполон, но…
– Терпимо, но болячку надо посмотреть. – Он улыбнулся и понял, что получилось плохо.
* * *
Через час его выносили из подъезда. Хмурая, уставшая докторша только головой покачала,
– Вроде взрослый человек, а ведёте себя, словно малое дитя.
– Я?! – Притворно удивился Дардин. – Да, вы что, доктор!
– Наглец! – Констатировала она. – Ещё и дурака валяет. Знаешь, сколько тебе осталось?
– Часов двенадцать?
– Не больше одного, если жив будешь, считай, повезло.
* * *
Каталка неприятно холодила спину, а два молоденьких санитара вообще обращали мало внимания на своего пациента. – Привычное дело, потому они и не торопятся. – Попытался оправдать он поведение санитаров. Однако тень беспокойства отразилась на его лице, Дардин вспомнил слова врачихи из «Скорой».
– Ребята, может, немного прибавим хода, а то, боюсь, не довезёте вы меня.
Удивление на их лицах было таким, словно заговорил оживший труп.
– Не боись, мужик, доставим вовремя. – Лениво отмахнулся один. – У нас редко помирают.
– Понятно, но как-то не хочется попадать в редко.
– Смотри, Коль, а дядька с юмором.
Наверно из-за юмора, но шаг они прибавили и уже через пару минут вкатили каталку с пациентом в процедурный кабинет.
– Так, кто это у нас? – Процедурная сестра, в образе краснощёкого крепыша, деловито направился к ним. – Карта где?
– В приёмном заполняют, сейчас поднесут. Фёдор, у тебя сигареты есть?
– Тебе не дам. – Отрезал крепыш. – Переваливайте его на стол.
Дардин, безмолвно наблюдавший за происходящим действием, решил вмешаться.
– Ребята, вы ничего не перепутали, я пока живой.
– Чего? – Крепыш удивился. – Лежите больной.
– Сам ты больной! Ты делом занимайся, а не лясы точи.
– Ух!
– Получил? – Обрадовался санитар, оставшийся без сигареты. – Так тебе и надо.
– Вам вредно волноваться. – Крепыш взялся за ручки каталки. – Чего стоите?! – Напустился он на санитаров. – Помогайте!
Те с неохотой перевалили тяжёлое тело на высокую кушетку.
Резиновая кишка, словно кобра, жалила где-то в середине желудка, вызывая спазмы рвоты. Дардин извивался в крепких руках санитаров, повторяя каждое движение зонда.
– Не нравится?
«Вот же сучонок! – подумал Дардин. – Это он специально больно делает, ну, подожди, закончишь со мной, я тебе скажу, пару тёплых».
Но, ему не удалось, привести в исполнение свою угрозу. По окончании неприятной процедуры, из горла у Николая Алексеевича ударила густая струя крови. Он ещё успел удивиться её ярко-алому цвету и, потерял сознание. Очнулся Дардин совсем в другом помещении. Несколько человек обступили кровать, на которой он лежал.
– Приходит в себя.
– Может, попробовать прижечь болячку? Где у нас Наталья Вениаминовна?
– Доктор обнадёживающе улыбнулся Дардину. – Как думаете, Николай Алексеевич?
– Раз шутит – жить будет. – Доктор ещё улыбнулся. – Подключайте его к аппарату, если, что… – Он многозначительно покачал головой. – Сами решайте.
– Видно важный человек, в этой медицинской братии. – Мысли текли вяло и шевелиться ему не хотелось. – Приказал к аппарату подключить. – Искра беспокойства отразилась в глазах Николая Алексеевича. Он стал поворачиваться на бок. – Где этот аппарат?
– Лежите, лежите, Вам нельзя двигаться. – Женские руки мягко вернули его на место. – Скоро начнём.
«Чего начнём? – подумал Дардин. – Больше часа начинаем»
Позвякивание стекла и шорох колёс заставили его скосить глаза на раздавшиеся звуки. В палату вкатывали уже знакомый агрегат с резиновой змеёй.
– Только не это! – Дардин заперебирал руками, словно хотел отмахнуться от появившегося наваждения и запротестовал. – Не надо! – Но из горла вырвалось лёгкое шипение. – Пропал я!
Невысокая докторша отложила рукоятку с присмиревшей кишкой.
– Не могу достать, язва на задней стенке двенадцатиперстной кишки и прикрыта складками, прижечь не удаётся. Желудок наполнен кровью.
– Тек-с. – Главный с сожалением покачал головой. – Не хотелось уродовать мужика, но делать нечего, везите в операционную и наркоз посильней.
* * *
Дальнейшее Николай Алексеевич помнил смутно. Несколько иголок вонзилось в вены рук, а одна куда-то в область ключицы. Прозрачная жидкость потекла по этим трубочкам.
– Считай. – Анестезиолог обхватил его голову руками и заглядывал в глаза. – Считай! – Повысил он голос.
– Отключился. – Это последнее, что Дардин разобрал, прежде чем ухнуть в темноту.
Белый туман плыл по всему видимому пространству. Николай повертел головой, стараясь понять, куда это он попал. Он опустил глаза. Внизу ярко светился крест, а рядом двигались три таких же светящихся столба. – Ерунда какая-то, – забеспокоился он, – я же на операции. Постой-ка, что такое? – Дардин вновь оглядел пространство. – Ничего, лишь туман приобрёл необъяснимую прозрачность и в на самой дальней точке горизонта появилось тёмное пятно. – Где я? Это же ерунда, такого не может быть, – он не отрывал взгляда от пятна, которое постепенно, медленно – медленно, обретало черты человеческой фигуры, – я сплю, точно! – обрадовался Дардин, – такое воз-можно только во сне.
Такое объяснение вполне успокоило его и он уже с некоторым любо-пытством наблюдал за фигурой женщины, плывущей по туману. То, что это женщина стало понятно по мягким, плавным очертаниям и особой походке, свойственной только им, слабому полу. – Подожди-ка, – вновь забеспокоился Николай Алексеевич, – это же моя жена и с дочкой на руках! Чертовщина какая-то. – Такой сон начинал ему очень не нравиться. Он испугался. – Да и не сон это вовсе. Тогда что? – Ещё больше запаниковал он. – Это в каком сне можно вот так, запросто, болтаться под потолком комнаты и смотреть как в твоих кишках, пара человек выискивают болячку и, при этом, философствовать и размышлять… – Додумать он не успел, каким шестым чувством понял, что женщина подошла очень близко. Дардин поднял голову и встретился взглядом с ней. Точнее встретился взглядом с чем-то бесконечно добрым и мягким. – Я…, – он невольно сделал шаг назад, и его тело стало отплывать по неосязаемому туману, но почти тутже зависло в неподвижности.
– Кто ты? – спросил он и, мгновенно услышал ответ.
– Друг. – Её губы не шевельнулись, но отчётливо расслышал ответ. – Ты знаешь: кто я.
– Знаю? – Он хотел возразить, что они незнакомы и никогда раньше не ви-делись. – Я. . , да, да, знаю. – С удивительной ясностью он понял, что знает Её. – Николай отвернулся. Ему стало стыдно за свою оплошность. – Извините. – Пробормотал он. – Я не сразу понял.
Она только подняла руку и поманила его.
– Пойдём. – Вновь зазвучал Её голос. – Нам пора.
– Как же? – Заспешил он. – Я не готов. – Николай замер, поняв всю нелепость своего высказывания. – Но у меня дочь маленькая. – Она молчала. – Да, чего это я? – Он сделал усилие и сделал шаг.
– Оставайся. – Её фигура стала истончаться, черты стремительно таяли, сли-ваясь с туманом.
Ему стало невыразимо грустно и больно.
* * *
Тупая боль возникла где-то в левом боку. – Что же ты так тянешь, ведь я ещё живой. – Мир с его звуками неожиданно проявился в его голове. – Боль…
– Шевелится, добавь.
Николай Алексеевич вновь ухнул в темноту.
Лицо жены выплывало из вязкого забытья.
«Какая она смешная», – подумал он. «В этой целлофановой шапочке и прозрачном халате». «Ты давно здесь?» – хотел сказать он, но из горла вырвалось лишь какое-то шипение и бульканье.
– Не торопись, сейчас позову сестру, она вытащит дыхательную трубку, – жена пропала из поля зрения.
Он с усилием повернул голову. Из странного аппарата к нему тянулась трубка. – А, для искусственного дыхания. – Дардин устало прикрыл глаза. – Значит живой, что же это было. – Его мозг никак не желал принять действительность случившегося. – Может всё таки это был сон, – цеплялся за последнюю соломинку всего своего предыдущего жизненного опыта и знаний Николай Алексеевич, но сам отвергал подобное объяснение, – снов таких не бывает, тем более что-то я никогда не слышал, чтобы вовремя операции кто-то видел сны. Значит. . , – что значит было понятно, хоть и казалось невероятным.
Они медленно шли по аллее, ведущей от больницы к автобусной остановке. Дардин несколько раз присаживался на скамейку, чтобы передохнуть. Он был ещё очень слаб и быстро терял силы. – Немного очухаюсь, схожу в церковь и поставлю свечку Богородице. – Николай Алексеевич щурился от не по-сентябрьски яркого солнца. – Главное что-то во мне изменилось, – думал он, – вот только знать бы к лучшему или нет.
– Коля, пошли домой, – жена тронула его за плечо, – дочь капризничать начинает.
– Пошли. – Он на удивление легко поднялся со скамьи.
Прошло почти два года, а в церковь он так и не удосужился сходить, хотя постоянно помнил об этом.