Автор: Виталий Снежин
Беллетрист Федор Иноземцев был человеком нежным. Пожалуй, он был одним из самых нежных людей своего времени. Другое дело, что нежность эта была незаметна (на лице Федора, например, не было никакой нежности, а было, наоборот, выражение злости и загнанности). Она залегала на большой глубине, пребывала в голубых лакунах его души в сжиженном состоянии. И только когда он засыпал в своей односпальной кровати, поджав к животу колени и, прикрыв обеими руками голову, нежность тайком проникала в его сознание, заполняла его от пяток до макушки.
Теперь был как раз такой момент. Федор спал в кресле под горящими от дневного солнца занавесками. С губ его не сходила улыбка, под веками бродили глазные яблоки, перелистывая картинки сна. Федору снилась эскимоска в легкой песцовой шубке. Она танцевала, она дразнила Федора, не даваясь ему в руки: то вертелась перед ним пушистой юлой, притопывая босыми пятками, то наклонялась к нему близко-близко, и глаза ее – черные звезды – вспыхивали призывным светом, то вдруг, тряхнув тяжелой смоляной челкой, отстранялась назад и беззвучно хохотала, закидывая кверху скуластое личико. При этом острые костяные бусы, лежащие рядами на ее смуглой груди, поднимались и ощетинивались, словно снежные жабры.
Сон был вещий: с девушками Федору не везло. Не только во сне, но и в дневной яви девушки старались держаться от беллетриста Иноземцева подальше. Почему – неизвестно. Может быть, потому, что беллетристом его никто еще по-настоящему не признал (кроме, может быть, местной газеты, выпустившей двусмысленную рецензию на его рукопись). А может, потому, что был он хмур и молчалив, и в глазах у него то и дело проступала хрустальная грусть, за которой девушки сердцем чувствовали человека-призрака, стеклянную и ненадежную фантазию. Последнюю минуту сна Федор думал именно об этом: никогда, никогда не уловить ему этого проворного зверька, эту пушистую мечту по имени женщина, никогда...
Федор проснулся, словно и не спал, просто перед глазами сменили кадр – улетела в даль эскимоска, растаял шлейф его нежности. Солнце уже опустилось за крышу соседнего дома, и с запада на полнеба растянулась серая пелена циклона. Во дворе гулял ветер. Постукивал жестяной подоконник, бумажный мусор взвивался протуберанцами над мусорными баками, две точеные красотки никак не могли одолеть встречный поток воздуха в расщелине домов, попеременно хватались то за шляпки, то за трепещущие подолы юбок. Слава богу, подоспели молодые люди, сидевшие до этого на скамейке. Взяв барышень под руки, они пошли уже вчетвером.
«Вот умеют же они как-то это делать, – изнывая темной завистью, думал Федор. – Некоторым жизнь дается, как костюм, сшитый на заказ: бери и пользуйся, и в каждом кармане у тебя уже лежит по удовольствию».
Наверное, он был сам виноват. Он просто вовремя не разгадал главный незатейливый секрет этой жизни. Должна быть какая-то совсем простая и уютная формула, всего несколько переменных: свежие простыни на широком супружеском ложе, шипение сковороды на кухонной плите, радостный топот детских ножек в прихожей... Но как это устроить, как извлечь эти милые домашние всем понятные обстоятельства из мутного течения ежедневной жизни? И потом: можно ли в самом деле этим жить? За тридцать лет он так и не сумел во всем этом разобраться. А теперь уже, пожалуй, и поздно, – жизнь не удалась, жизнь застряла в темном углу.
Эта мысль спросонок была особенно невыносима. Чувствуя, как надвигается волна черноты, душевной немочи, Федор поднялся с кресла и, одолевая слабость в ногах, пошел к комоду. Пузырек с транквилизаторами – последний и самый верный друг, ожидал его в аптечке. Федор проглотил пару таблеток, запил их глотком холодного чая. Только теперь он вспомнил, что его разбудило. Компьютер. Нежный звоночек электронной почты. Кто-то еще помнит о нем, кому-то еще есть до него дело.
Три аккуратных конвертика улыбались ему с монитора васильковыми улыбками.
В первом письме Федору предлагалось стать владельцем пластиковой карты. С редким бездушием и занудством банковский клерк описывал все пластиковые блага, которые прольются на голову Федора, если он, разумеется, не откажется от собственного счастья. Во втором письме ему очередной раз отказывали в публикации: его рассказы, увы, не вполне соответствовали редакционной политике журнала. В качестве компенсации, ему предлагалось оформить подписку на этот самый журнал. От такой почты на душе стало совсем тошно. Все хотели пользоваться им, и никто не хотел его любить. Обычная история. Такая обычная, что хотелось повеситься.
Преодолевая отвращение, Федор распечатал последний третий конверт.
Прогноз погоды от нанокорпорации «АФРОДИТА»
«Драгоценный наш друг и товарищ!
Позволь поздравить тебя с тихим угасанием еще одного чудесного майского дня. Сегодня в нашем городе двадцать два градуса тепла. Легкий юго-восточный ветерок разносит по паркам и скверам аромат цветущей черемухи, развивает кудри восхитительных женщин, гуляющих по центральной набережной.
Ночью ожидается похолодание и усиление ветра. Но какая сегодня будет Луна!.. Знатоки говорят, что это лучшая ночь для романтических свиданий и нежных встреч с возлюбленными.
Мы надеемся, что твоя возлюбленная уже готовится к вашей встрече. В таком случае нам остается только поздравить тебя и удалиться. Если же до сих пор ты не выбрал себе спутницу сердца, – просто нажми на эту маленькую незабудку. Все остальное сделает для тебя «Афродита».
P.S. Ничего человеческого. Только мечта и сказочные технологии.
На этом письмо заканчивалось.
Несколько минут он смотрел на экран, чувствуя, как искушение борется в нем с природной подозрительностью. Нанокорпорация – это, пожалуй, слишком. С другой стороны, они там делают фантастические вещи. И вот это «ничего человеческого» – очень подкупает. Почему бы и нет? В конце концов, хоть кто-то проявляет о нем заботу.
Федор кликнул незабудку с такой силой, как будто хотел вырвать ее с корнем.
Он не думал, что все пойдет так быстро. Но уже этим вечером случилось еще одно занятное событие.
Два великолепно сложенных молодых человека в белоснежных медицинских халатах возникли на пороге его квартиры. Не слишком интересуясь мнением Федора, они уложили его на кровать. Затем, блистая дорогими зубами и проявляя чудеса проворства, они налепили на него несколько датчиков: два под сердце и по одному на каждую конечность. В довершении всего, его голову поместили в огромный железный куб, остро пахнущий девичьими духами (Федор невольно представил себе кудрявую головку, побывавшую здесь до него). Он ощутил легкий укол в висок, потом что-то вибрирующее уперлось в затылок, в глазах у него поплыли цветные картинки, и сам он, кувыркаясь, полетел в зудящую мглу.
По-видимому, процедура закончилась вполне успешно. Во всяком случае, когда Федор очнулся, – на небе высыпали первые звезды, – молодые люди уже защелкивали свои чемоданчики и улыбались ему с выражением хищного удовлетворения, точь в точь, как коты, поймавшие и сожравшие крупную мышь. Сам Федор, напротив, ощущал только опустошенность и грусть. У него было такое чувство, как будто он только что смотрел сон потрясающей красоты и правдивости, и в самую последнюю минуту, когда должны были пролиться золотые слезы просветления, кто-то грубо выключил свет.
Перед тем, как лечь спать, он посмотрел на звезды. Ничего не изменилось. Созвездие Мужского Одиночества по-прежнему занимало всю видимую часть ночной Вселенной.
Прошло две недели. Это происшествие уже стало уплывать на край его сознания.
Но однажды, в три часа ночи в дверь постучали...
2
Долой притворство!.. Сначала я хотел рассказать эту историю, спрятавшись за маской литературного героя. Я думал, что под личиной анонима, мне будет проще обеспечить свою безопасность и безопасность женщин, которые мне дороги. Но сегодня, рассудив здраво, я принял другое решение.
Жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на малодушные игры в жмурки. Поэтому, сегодня я говорю всем, кто держит в руках эту книгу: я Федор Иноземцев лично пережил все, о чем собираюсь рассказать, и отвечаю своим именем за каждое слово этой истории. Если кто-то захочет отомстить мне, – что ж, – имеете право. Только не торопитесь. Посмотрите на это дело со стороны Вечности. Кто знает, пройдет время, и может однажды, воскреснув из мертвых, мы пожмем друг другу руку.
Итак... В три часа ночи в дверь постучали.
Несколько секунд я сидел на кровати, со страхом соображая, кто бы это мог быть. Потом вспомнил. Приблизившись на цыпочках к двери, посмотрел в глазок. Так и есть: за дверью стоял озабоченного вида мужчина лет пятидесяти; на нем был дорогой костюм, золотое пенсне, в руках – продолговатый около двух метров футляр, отдаленно напоминавший морскую раковину. Меня предупреждали, что все будет именно так: костюм, футляр, золотое пенсне. Но одно дело – выслушивать чужую историю, и совсем другое – топтаться босым у порога, когда в дверь стучится сама Судьба... Стук повторился. Нужно было решаться. Была еще последняя возможность повернуть назад, отменить, отказаться. Несколько раз пальцы мои ложились на дверную задвижку и снова повисали в воздухе.
Когда постучали в третий раз, я открыл дверь.
Незнакомец шагнул внутрь широким танцевальным шагом, ловко, точно с партнершей, обогнул с футляром дверной косяк, остановился напротив Федора, сияя профессиональной улыбкой:
– Федор Иноземцев?
– Так точно.
– Курьер Меркурьев. Сожалею, что не могу подать вам руки... Почему у вас так темно?
Мои попытки включить свет ни к чему не привели. (Теперь я думаю, что это была одна из их проделок). Пришлось зажечь несколько свечей в коридоре и в комнате. Но, в конце концов, так даже лучше – он не сразу разглядит мой страх. Валкой пингвиньей походкой курьер продвинулся внутрь комнаты, покрутился на месте, потом решительно подошел к письменному столу и водрузил футляр между настольной лампой и кипой рукописей; несколько верхних листков спланировало на пол. Отступив на шаг, он полюбовался своей работой:
– По-моему, хорошо.
– Что хорошо?
– Все хорошо... Но не будем отвлекаться. Для начала, хотелось бы вам объяснить суть происходящего.
– Суть?
– Да, самую суть.
Он снял пиджак и повесил его на стул.
– Многие думают, что женщина нашей мечты – это сказка для взрослых, что-то такое, живущее на облаках...
Курьер деловито щелкнул запонками и принялся укатывать рукава.
– И они по-своему правы. Кто имел дело с женщинами, хорошо усвоил этот урок: вы смотрите на женщину с десяти шагов, и она кажется вам ангелом, который спустился за вами с неба. Потом вы берете ее за руку и понимаете, что всего лишь крепче стали стоять на ногах. Наконец, вы просыпаетесь с ней утром в одной постели и чувствуете, что угодили в такие топи и хляби, откуда никто никогда не выбирался. Вам понятна моя мысль?
Я неопределенно кивнул, не смея оторвать взгляда от футляра.
– Всегда один и тот же сюжет – царь Мидас наоборот: вы тянетесь к золоту, но едва берете его в руки, оно превращается в хлам. Женщина разочаровывает, она всегда, абсолютно всегда обманывает наши надежды. В ста случаях из ста. Не верьте болтовне о счастливцах, нашедших свою половину. Все это истории о том, как некое вьючное животное смирилось со своими мозолями или полностью потеряло чувствительность. Но те, кто еще жив и чуток, обязательно скажут вам: не верьте! – такова природа земной женщины: какую струну ни возьми, в конце обязательно будет фальшивый звук.
Оказалось, что футляр еще покрыт прозрачной оболочкой. Курьер ловко надорвал ее где-то снизу, потом потянул с торца, и она с шуршанием слезла с корпуса, точно кожа змеи.
– Впрочем, я здесь не для того, чтобы бередить ваши раны, – даже совсем наоборот. Я только хотел сказать, что там, где мы всегда искали выход мы всегда находили тупик. Ни одна женщина не рождена для того, чтобы соответствовать нашим ожиданиям, или, скажем, утолять наши печали. Так было с библейских времен, тысячи лет, ровно до того момента, когда руководителя нашей Корпорации мистера Арчибальда осенила эта изумительная идея.
– Какая идея?
– Идея очень проста... Каждый мужчина имеет право на женщину своей мечты.
– Хорошая идея.
– Очень хорошая.
– А откуда вы знаете о моей мечте?
– Это наша работа. Пусть это будет нескромно, но я скажу: мы знаем о вашей мечте больше вас самих. Мы слишком долго ощупывали вашу душу, мы заглянули в ваше сердце так глубоко, как только это возможно. Корпорация сродни сказочной роженице: то, что было лишь призраком мужских бессонниц, томлением сердца – становится кровью и плотью... Ага, чуть не забыл...
Он извлек из шуршащей оболочки несколько белоснежных листков бумаги.
– Распишитесь, пожалуйста, вот здесь.
– Что это?
– Контракт. Услуга оплачена, обязательства сторон исполнены.
Я качнулся на ватных ногах к протянутой ручке, но, в последний момент овладел собой:
– Мне хотелось бы взглянуть.
– О, разумеется!
Деликатно ступая на коротеньких ножках, курьер приблизился к футляру. Первым делом он добавил свечей, расставив их по периметру, потом распустил пару золоченых ремешков, скреплявших корпус и, с величайшей осторожностью, приподнял длинную выпуклую крышку. Обернувшись, он одним глазом поманил меня к себе.
Само движение к открытому футляру стало испытанием. Сердце стучало так, что отдавало в височных костях. И еще была мысль: вот сейчас резко повернуть направо в коридор, потом на лестницу, посильней хлопнуть дверью, чтобы не сразу открыл, а там уже вольный ветер, бегущие фонари – лови нас тогда!..
Я подошел к футляру и заглянул внутрь.
3
На дне футляра лежала молодая женщина. Стройная, худощавая, бледная до костной синевы. На ней были темные туфли и ночная рубашка алого шелка. Рубашка начиналась прямо от острых коленок, и, на талии, была перехвачена широкой лентой с огромным бантом. Вверху она заканчивалась глубоким кружевным вырезом на груди, узкими бридочками, впившимися в точеные мраморные плечи. Даже в желтых отсветах свечи белизна ее тела поражала – спящий подросток, мраморный ангел, ледяная непорочность. Темная челка с двумя молочными клиньями покатого лба. От нее веяло холодом и слабым запахом ландыша – красивая, холодная, чужая.
– Это она? – спросил я шепотом.
– Она, – так же шепотом ответил курьер. – У вас отменный вкус: сто пятьдесят фунтов чистейшей грации!
– Почему она такая?...
– Простите?
– Словно замерзшее молоко. Мне кажется, если ее потрогать...
– О, нет, нет! Трогать мы ее пока не будем. Барышня недавно пережила абсолютный ноль: минус двести семьдесят два градуса по Цельсию. Наберитесь терпения, она вот-вот оттает.
Я снова склонился над футляром. Снегурочка действительно оттаивала на глазах. Ее гипсовая бледность (теперь это стало заметно), оказалась всего лишь тонким слоем изморози. Комнатный воздух, а может быть, и ее собственное тепло, на глазах превращали снежный покров в блестящую ледяную кожицу. С кончика носа в ложбинку съехала большая капля, потом еще одна; перламутровое озерцо, переполнившись, соскользнуло вниз по щеке. Блестящий след на щеке загорелся живым телесным румянцем.
– Господи! – опять восторженно зашипел у самого уха курьер: – Юная богиня! Да вы просто счастливчик, мой дорогой. Хотел бы я, чтобы у меня хотя бы раз вышло что-нибудь подобное!
Я и сам уже видел, что женщина была хороша. Точеное детское ушко, простодушно выглядывающее из-под темной волны волос, милое сусликовое выражение рта, – не улыбка, не печаль, скорее чувственность, готовность подчиниться, стать тем, что ищет в ней мужчина. Тихая нежность спящих ресниц. Обещание. Загадка. Признание в верности... (Голова у меня закружилась). Ночная рубашка на ней намокла и потемнела, отчего все ее легкое упругое тело словно бы подалось вперед. Такую женщину хорошо взять на руки. Не то слово, хорошо – умопомрачительно!
– Она скоро проснется, – проговорил курьер. – Я начинаю чувствовать себя лишним. Давайте закончим с бумагами.
– Еще минутку... Хотелось бы побольше света.
Пока он передвигал свечи поближе к футляру, я не отводил глаз от женщины. Вот ведь как бывает: не было, не было, и вдруг есть. И какая! Неужели все это одна технология, лабораторный экземпляр?
– Как вам это удалось? – не удержался я от вопроса.
– Мне? Да бог с вами – это вам удалось... Вы что же думаете, что Корпорация склеивает суженых по лекалам мужских журналов? Хороши бы мы были... Нет, мой милый, все эти визуальные прелести: павлиньи перья, фиалковые очи, титановые бюсты, – все это забавы для престарелых подростков. «Афродита» не торгует упаковкой, «Афродита» доставляет вам женщину из вашей самой глубокой глубины, из душевной сердцевины. Суженая – это самая соль, так сказать, квинтэссенция тайных мужских ожиданий.
Курьер поставил последнюю свечу рядом с футляром. Теперь свет проник глубоко внутрь, освещая каждую складку на рубашке женщины.
– В некотором смысле она ваша дочь. То есть я хотел сказать – ваше дитя, давно томящаяся в темных водах души. Корпорация, я бы сравнил ее с волшебником-акушером, лишь помогает родиться тому, что уже созрело: аккуратно накладывает щипчики, аккуратно тянет за головку – и ах! – наше сокровище у нас в руках.
Он склонился над суженой, вероятно для того, чтобы поправить складки праздничного банта и завис над ней так надолго, что я, в конце концов, почувствовал отчетливый укол ревности. Пора уже было провожать этого восторженного женолюба. Не хватало еще, чтобы, проснувшись, открыв глаза, она увидела перед собой его умильную физиономию.
– Ну вот и все, – отстранившись, наконец, от суженой, он вытер руки носовым платком и полез в карман за бумагами. Какая-то едва уловимая фальшь появилась в его улыбочке.
– Надеюсь, у вас не будет претензий к Корпорации?
Я согласно кивнул: «Не будет».
– Тогда покончим с формальностями.
Полистав бумаги, он нашел нужную страницу, поставил галочку, хмыкнул, потом, с каким-то новым выражением озабоченности вновь нагнулся над женщиной. Его навязчивый интерес начинал выходить за рамки приличий. В какой-то момент мне захотелось взять его за ворот пиджака и проводить за дверь.
Но что означало это новое выражение на его физиономии? Похоже, произошло что-то непредвиденное.
Я шагнул к футляру и, не обращая внимания на неуклюжие попытки курьера заслонить от меня суженую, сначала бумагами, потом широкой фалдой пиджака, и добрался до изголовья.
В ярких пляшущих отсветах четырех свечей женщина была великолепна. Ничего от мраморной холодности; казалось, она лишь на минуту легла отдохнуть, мечтательно прикрыла глаза. Та же детская покатость лба, та же сусликовая улыбка, но дальше... Дальше открывалось ужасное: через всю грудь суженой, словно след от ногтя, тянулась тонкая багровая полоса. Царапина начиналась под ключицей, шла наискосок, на левую грудь и обрывалась под алым лифом ночной рубашки.
Я не верил своим глазам:
– Что это?
– Где? – Курьер сделал круглые глаза.
– Вот тут. Что это за царапина?
– Царапина? Где вы нашли царапину?
Курьер вслед за мной склонился над суженой. Вся сладость и респектабельность моментально слетела с его физиономии. Во всем его облике появилось что-то от матерого рыночного торговца:
– Вот эта?.. Ну да: допустим. Допустим царапина. И что же из того?
– Послушайте!.. – горло перехватила судорога, и я не мог выговорить ни слова.
– Минуту. – Он сделал казенную физиономию и вынул из кармана рубашки крошечный телефон. – Я должен позвонить.
Он выскочил в коридор и пару минут топал по половицам, чертыхаясь и вскрикивая. Я стоял неподвижно, стараясь не глядеть на суженую. Минуты тянулись бесконечно, как ленточные черви.
– Никто не отвечает, – сказал он, вернувшись.
– Тогда вы мне скажите.
– А что тут говорить. Я вас кажется предупредил: Корпорация ничего не добавляет от себя... Или может вы думаете – это я ее поцарапал?
– А кто?!..
– Кто?.. А кто, по-вашему, сделал вот это? – курьер, уже без всякого стеснения ткнул пальцем в суженую.
Я взглянул в указанном направлении и ощутил прилив обморочной тошноты: на шее суженой, в самом нежном месте, рядом с розовым детским кадычком медленно проступал, расползался в стороны ядовито-лиловый кровоподтек. Второй такой же кровоподтек, – не понимаю, как я его не заметил сразу, – зловеще расцветал в подключичной ямке. Он был еще более откровенным: отпечатки зубов – двух крупных мужских резцов – так глубоко врезались в кожу, что образовалась узкая запекшаяся ранка... Суженая менялась на глазах.
С обреченностью приговоренного к казни я смотрел, как на ее теле, один за другим проступают чудовищные знаки: несколько белесых шрамов, змеясь и разветвляясь, потянулись по плечу и предплечью, словно следы какой-то изощренной пытки, еще один такой же шрам пересек щеку суженой и линию рта, отчего на верхней губе появился ущерб – хищная зазубринка, невыносимая на лице молодой женщины. Нижняя губа кровоточила свежей раной...
В голове у меня помутилось.
В сущности, он был совсем тщедушный, этот курьер Меркурьев, – не в силах больше смотреть на суженую, я переключился на курьера, – наверное, хватило бы одного раза: с размаху приложить его о стенку, очки, конечно, разобьются, но потом можно аккуратно подмести щеткой. Или лучше свернуть ему шею, схватить его, когда он кинется к двери, подмять его под себя, переломить пополам, – похоже, он из той хрупкой породы с сухой тростиной вместо позвоночника...
Кажется, он прочитал мои мысли: отступил на пару шагов назад (совсем не в ту сторону, куда следовало, теперь я легко мог отрезать его от двери), нахохлился, всем своим видом давая понять, что так просто его не возьмешь.
– Мне очень жаль, что все так вышло, Корпорация, разумеется, скорбит вместе с вами... Однако вы должны понимать, что Корпорация ни в коем случае не несет ответственности...
– Заткнитесь!
Я загородил проход, спиной ощущая темную дыру прихожей, в которой он уже никогда не должен оказаться. С правой стороны – стол с футляром, слева – диван с деревянными резными спинками. Даже если он попробует бежать через окно, я, наверняка, успею поймать его за штанину. Скорее всего, он попытается позвать на помощь. Поднимется большой шум. Надо сделать все как можно быстрее.
– Послушайте, любезный, я не знаю ваших планов, – проговорил курьер решительным голосом и встал в оборонительную стойку, – но хочу вас предупредить: два дня в неделю все сотрудники Корпорации посещают мастера рукопашного боя. Думаю, не в ваших интересах устраивать здесь кулачное состязание.
Он и в самом деле держался уверенно. Я продолжал надвигаться на курьера, но мужское чутье уже подсказывало мне, что победа в поединке вовсе не гарантирована, этот хлыщеватый упругий субъект может оказаться мне не по зубам.
Похоже, он почувствовал мои колебания.
– Вы же разумный человек, Федор, – произнес он так уверенно, что я невольно остановился на месте. – Поймите же вы, наконец, что я здесь ни при чем. Эта дама – полностью ваше произведение. В некотором смысле, это слепок вашей души, зеркальное отражение всех ваших бугорков и трещинок, – разве я в этом виноват? Вы же не будете обижаться на зеркало за то, что оно прибавило вам морщин или родимых пятен.
Моя решимость быстро рассеивалась.
В этот момент за нашими спинами раздался тихий стон.
4
Забыв про ссору, мы, как по команде, обернулись к футляру.
Похоже, она очнулась, и теперь пыталась найти себя в этом новом, явившемся ниоткуда мире.
Прошло несколько секунд, и над футляром поднялась тонкая рука. Она деревянно распрямилась, потрогала кругом воздух, будто отыскивая опору. Поймав борт футляра, она ощупала его короткой перебежкой пальцев, как это делают слепые. За первой рукой появилась вторая, обе руки ухватились за борта футляра и, точно в фильме про мертвецов, вытянули на свет истерзанную девицу.
Смотреть за всем этим со стороны было невыносимо. Краем глаза я посмотрел на курьера – он тоже, казалось, пребывал в затруднении: беззвучно мял губами непроизнесенное, застрявшее на полпути слово.
Теперь она сидела посреди футляра как пловец в байдарке и мучительно пыталась приподнять веки. На кого она была похожа? На безбашенную альпинистку, скатившуюся вниз с неприступного каменного зуба? На цирковую примадонну, истерзанную любимыми хищниками? На искательницу наслаждений, измученную всеми видами плотской любви? И это она – моя суженая? – слепок души моей, вечной души моей бессмертный оттиск? Я в ужасе закрыл глаза: кем угодно могло быть это существо, только не девушкой моей мечты. Едва я успел это подумать, суженая завозилась в своей скорлупе и, неожиданно для всех, подала голос:
– Извините, меня немного тошнит.
Она обвела мутным взглядом комнату, задержавшись сначала на мне, потом на курьере. Как будто что-то припоминала:
– Кажется, я должна кого-то из вас поцеловать...
– О, нет, ради бога... – Меркурьев первый пришел в себя, – обойдемся без этих условностей.
Да он умел взять себя в руки: уже бодрый, уже шутит. Наверное, такая работа должна закалять, или, как минимум, лишать чувствительности. Он подошел к суженой, снял очки, и стал осматривать ее, как ценитель осматривает живописное полотно:
– Поразительный образец, – откуда-то появилась профессорская интонация: – Обратите внимание – явные следы насилия: кровоподтеки, ссадины, шрамы. Повреждено около тридцати процентов кожных покровов. Не женщина, а кулачный боец.
Он вдруг обернулся и двусмысленно заглянул мне в глаза:
– За два года службы в Корпорации я не видел ничего подобного.
Не удовлетворившись наружным осмотром, он нацепил стеклышки и ткнул пальцем в голое плечо суженой. Та вздрогнула, словно ее обожгли горячим.
– Гиперчувствительность. Еще один дурной знак. – Курьер многозначительно помял подбородок: – Она обязательно станет неврастеничкой... К сожалению, должен признать вашу правоту – совершенно непригодный экземпляр. От лица Корпорации и от себя лично приношу вам извинения. Вы, разумеется, можете рассчитывать на компенсацию...
Продолжая говорить (я уже мало его слушал), курьер взялся исследовать свой карман. Он последовательно вынул оттуда носовой платок в лиловый горошек, продолговатую железяку, напоминающий дверную отмычку и, наконец, блестящую шоколадку телефона. Нажав клавишу, он задумчиво уставился в пол. Через секунду ему ответили. «Пожалуйста, диспетчера» – проговорил он.
– Ну вот, – он почесал затылок, счастливый от налаженной коммуникации. – Сейчас мы решим все ваши проблемы.
– Это ваши проблемы, – мрачно проговорил я.
– Ну хорошо. – Он улыбнулся, как улыбаются упрямому ребенку. – Сейчас мы решим все наши проблемы... Алло! Диспетчер?... Меркурьев говорит... Тот самый, какой же еще... Да... Нет... У меня здесь проблемы... Нет. Неясная девиация. Плюс повреждение кожных покровов... Да, весьма приличное... А я тут причем? Не могу же я в голову... Разумеется, не берет. – Он воровато покосился в мою сторону. – Я бы не хотел сейчас распространяться... Нет. Прошу выслать эталон... Погодите, я соображу...
Он снова посмотрел на меня.
– Думаю, «Номер Пять»... Хотя, нет. «Пять» – это будет слишком. Давайте лучше вторую. Да, пусть будет вторая.
– Вот и замечательно! – он спрятал телефон и весело потер ручки. – Видите, как все чудесно складывается. Все-таки вы везунчик, мой дорогой: ни здесь, так там, ни там, так в двух местах сразу, – всюду вам фортуна.
– Что вы еще придумали? – спросил я с нехорошим предчувствием.
– А это секрет. Могут быть у меня секреты? Пусть это станет для вас сюрпризом, наберитесь терпения. Кстати, где у вас тут можно... в общем, заведение для нужд?
Я указал ему в сторону туалета: за угол, вторая дверь.
Он исчез.
Мы остались вдвоем с суженой.
Колыхалась под форточкой занавеска. Точно на отпевании, горели четыре свечи.
Только теперь, когда прекратились курьерские речи, и воцарилась тишина, я почувствовал, как странно, немыслимо, дико все происходящее.
Вот сидит на столе женщина. Я вижу ее первый раз в жизни. Но они уверяют, что она создана специально для меня. Они говорят, что это Афродита, доставленная из океана моего подсознания. Но для чего? Для того, чтобы исполнить мечту? осуществить заветное желание? – Не представляю, как она сможет это сделать.
Она сидела согнувшись, уронив голову на плечо, так что волосы свешивались до самых колен. Не смела поднять головы, как девушка у разбитого кувшина... Понятно, ей было что скрывать...
Вот это было самое скверное: глядя на нее, я остро чувствовал собственную ущербность. Себя не обманешь, – она не была техническим браком. Она была слепком моей сути, оттиском моей собственной природы. А значит, – вот невыносимая мысль, – такова суть моей природы: я не способен создать Красоту, только такое вот нечто: умученное, истерзанное, избитое жизнью. Как с этим жить – непонятно.
И что делать с ней? – еще задача. Меркурьев, конечно, захочет ее забрать, репутация фирмы прежде всего. И тогда все – прощай мечта, прощай надежда... А если оставить ее у себя? И что я буду с ней делать? Водить ее по врачам? Нянчиться с ней, вытирать ей слезы, слушать ее истерики...
Я не успел додумать фразу до конца. Суженая подняла голову и посмотрела на меня острым и очень осмысленным взглядом. Это было неожиданно, я был уверен, что она все еще дремлет в своей печали.
– Подойдите, – вдруг проговорила она громким голосом.
Я подошел.
– Слушайте меня внимательно, у нас совсем мало времени.
Я открыл рот от изумления.
– Вы попали в гадкую историю. И я вместе с вами. Не знаю, для чего вам понадобилось выворачиваться наизнанку и искать себе женщину таким дурацким способом...
«Вот это да! – промелькнуло у меня в голове. – Да она ко всему еще и стерва».
– Ну бог вам судья: что сделано, то сделано... Теперь послушайте, что я скажу.
Она притянула меня за рукав и заговорила быстро, сверкая глазами:
– Вы сделали большую глупость, ввязавшись в это дело со всеми своими комплексами. Сами видите, что из этого вышло. Если обо мне станет известно, это будет скандал. Это будет такая пощечина Корпорации, что она едва ли устоит на ногах. Поэтому не надейтесь, что вам удастся легко выкрутиться, – Корпорация не прощает таких промахов.
– То есть, как?... – Страх проник в меня, как проникает сквозняк, сразу побежал по телу во все стороны.
– Очень просто. Сначала они постараются избавиться от меня, – я слишком бросаюсь в глаза, потом возьмутся за вас.
– Эй-эй, погодите. Что это значит?...
В голове моей все смешалось, я хотел задать тысячу вопросов. К несчастью, Меркурьев закончил свои процедуры.
Загрохотало в туалете, сошли вниз коммунальные водопады. Меркурьев вышел из потемок. Он держал в руках зажигалку и выглядел расстроенным.
– Интересно, кому понадобилось выключать в туалете свет!
– Так везде же нет. – Я постарался придать своему голосу естественное выражение.
– Да, но именно там его по-настоящему не хватает... Ну да ладно... О чем это вы тут шептались?
– Да так... Знакомились.
Меркурьев пробежал по мне взглядом, в глазах его мелькнула искра подозрительности:
– В самом деле? И как вам показалось?
– Ничего. – Я пожал плечами.
– Ничего?... Надеюсь, вы не передумали?
В эту минуту за окном взвизгнули тормоза.
Потемнев лицом, он взялся за телефон:
– Привезли?... Ага... Нет, стандартное усиление... Да: двое у входа, остальные как обычно... Нет, не хватало еще разбудить соседей... Разумеется... С этим я разберусь.
Я во все глаза смотрел на затылок курьера. Подозрения суженой начинали оправдываться. Но что делать? Затаиться, прикинуться наивной игрушкой в руках Корпорации, ждать удобного случая. И что потом?
Закончив переговоры, он деловито прошелся взад-вперед по комнате, остановился рядом с футляром суженой, и внимательно на нее посмотрел. Она продолжала сидеть молча, уронив голову на колени, занавесившись шторкой темных волос.
– Вот что, дорогая моя, – проговорил он официально, – как ни печально мне вам об этом говорить – на сегодня представление окончено. Благодарю вас за оказанную услугу. Думаю вам пора принять исходное положение.
Так и есть. Они решили от нее избавиться. Даже не пытаются скрывать. Сейчас затолкают в этот мокрый гроб, включат заморозку. Мою суженую, плоть от плоти. Мою... Она как-то странно повела головой. В просвете волос я видел ее лицо. Она смотрела прямо на меня.
– Подождите. – Я шагнул к Меркурьеву. – Пусть она еще посидит.
Курьер повернулся, казенная рыбья улыбка никак не сходила с его лица.
– Зачем?
– Я хочу, чтобы она осталась. У меня есть право выбора, – разве нет?
Я сказал это. Значит, была еще смелость. Пусть это будет первый шаг, пусть они знают, что голыми руками нас не возьмешь. Мне показалось, что во взгляде суженой мелькнула благодарность.
– Ну разумеется, – сухо ответил Меркурьев. – Право клиента для нас свято... По-моему, кто-то стучит в дверь.
Теперь был как раз такой момент. Федор спал в кресле под горящими от дневного солнца занавесками. С губ его не сходила улыбка, под веками бродили глазные яблоки, перелистывая картинки сна. Федору снилась эскимоска в легкой песцовой шубке. Она танцевала, она дразнила Федора, не даваясь ему в руки: то вертелась перед ним пушистой юлой, притопывая босыми пятками, то наклонялась к нему близко-близко, и глаза ее – черные звезды – вспыхивали призывным светом, то вдруг, тряхнув тяжелой смоляной челкой, отстранялась назад и беззвучно хохотала, закидывая кверху скуластое личико. При этом острые костяные бусы, лежащие рядами на ее смуглой груди, поднимались и ощетинивались, словно снежные жабры.
Сон был вещий: с девушками Федору не везло. Не только во сне, но и в дневной яви девушки старались держаться от беллетриста Иноземцева подальше. Почему – неизвестно. Может быть, потому, что беллетристом его никто еще по-настоящему не признал (кроме, может быть, местной газеты, выпустившей двусмысленную рецензию на его рукопись). А может, потому, что был он хмур и молчалив, и в глазах у него то и дело проступала хрустальная грусть, за которой девушки сердцем чувствовали человека-призрака, стеклянную и ненадежную фантазию. Последнюю минуту сна Федор думал именно об этом: никогда, никогда не уловить ему этого проворного зверька, эту пушистую мечту по имени женщина, никогда...
Федор проснулся, словно и не спал, просто перед глазами сменили кадр – улетела в даль эскимоска, растаял шлейф его нежности. Солнце уже опустилось за крышу соседнего дома, и с запада на полнеба растянулась серая пелена циклона. Во дворе гулял ветер. Постукивал жестяной подоконник, бумажный мусор взвивался протуберанцами над мусорными баками, две точеные красотки никак не могли одолеть встречный поток воздуха в расщелине домов, попеременно хватались то за шляпки, то за трепещущие подолы юбок. Слава богу, подоспели молодые люди, сидевшие до этого на скамейке. Взяв барышень под руки, они пошли уже вчетвером.
«Вот умеют же они как-то это делать, – изнывая темной завистью, думал Федор. – Некоторым жизнь дается, как костюм, сшитый на заказ: бери и пользуйся, и в каждом кармане у тебя уже лежит по удовольствию».
Наверное, он был сам виноват. Он просто вовремя не разгадал главный незатейливый секрет этой жизни. Должна быть какая-то совсем простая и уютная формула, всего несколько переменных: свежие простыни на широком супружеском ложе, шипение сковороды на кухонной плите, радостный топот детских ножек в прихожей... Но как это устроить, как извлечь эти милые домашние всем понятные обстоятельства из мутного течения ежедневной жизни? И потом: можно ли в самом деле этим жить? За тридцать лет он так и не сумел во всем этом разобраться. А теперь уже, пожалуй, и поздно, – жизнь не удалась, жизнь застряла в темном углу.
Эта мысль спросонок была особенно невыносима. Чувствуя, как надвигается волна черноты, душевной немочи, Федор поднялся с кресла и, одолевая слабость в ногах, пошел к комоду. Пузырек с транквилизаторами – последний и самый верный друг, ожидал его в аптечке. Федор проглотил пару таблеток, запил их глотком холодного чая. Только теперь он вспомнил, что его разбудило. Компьютер. Нежный звоночек электронной почты. Кто-то еще помнит о нем, кому-то еще есть до него дело.
Три аккуратных конвертика улыбались ему с монитора васильковыми улыбками.
В первом письме Федору предлагалось стать владельцем пластиковой карты. С редким бездушием и занудством банковский клерк описывал все пластиковые блага, которые прольются на голову Федора, если он, разумеется, не откажется от собственного счастья. Во втором письме ему очередной раз отказывали в публикации: его рассказы, увы, не вполне соответствовали редакционной политике журнала. В качестве компенсации, ему предлагалось оформить подписку на этот самый журнал. От такой почты на душе стало совсем тошно. Все хотели пользоваться им, и никто не хотел его любить. Обычная история. Такая обычная, что хотелось повеситься.
Преодолевая отвращение, Федор распечатал последний третий конверт.
Прогноз погоды от нанокорпорации «АФРОДИТА»
«Драгоценный наш друг и товарищ!
Позволь поздравить тебя с тихим угасанием еще одного чудесного майского дня. Сегодня в нашем городе двадцать два градуса тепла. Легкий юго-восточный ветерок разносит по паркам и скверам аромат цветущей черемухи, развивает кудри восхитительных женщин, гуляющих по центральной набережной.
Ночью ожидается похолодание и усиление ветра. Но какая сегодня будет Луна!.. Знатоки говорят, что это лучшая ночь для романтических свиданий и нежных встреч с возлюбленными.
Мы надеемся, что твоя возлюбленная уже готовится к вашей встрече. В таком случае нам остается только поздравить тебя и удалиться. Если же до сих пор ты не выбрал себе спутницу сердца, – просто нажми на эту маленькую незабудку. Все остальное сделает для тебя «Афродита».
P.S. Ничего человеческого. Только мечта и сказочные технологии.
На этом письмо заканчивалось.
Несколько минут он смотрел на экран, чувствуя, как искушение борется в нем с природной подозрительностью. Нанокорпорация – это, пожалуй, слишком. С другой стороны, они там делают фантастические вещи. И вот это «ничего человеческого» – очень подкупает. Почему бы и нет? В конце концов, хоть кто-то проявляет о нем заботу.
Федор кликнул незабудку с такой силой, как будто хотел вырвать ее с корнем.
Он не думал, что все пойдет так быстро. Но уже этим вечером случилось еще одно занятное событие.
Два великолепно сложенных молодых человека в белоснежных медицинских халатах возникли на пороге его квартиры. Не слишком интересуясь мнением Федора, они уложили его на кровать. Затем, блистая дорогими зубами и проявляя чудеса проворства, они налепили на него несколько датчиков: два под сердце и по одному на каждую конечность. В довершении всего, его голову поместили в огромный железный куб, остро пахнущий девичьими духами (Федор невольно представил себе кудрявую головку, побывавшую здесь до него). Он ощутил легкий укол в висок, потом что-то вибрирующее уперлось в затылок, в глазах у него поплыли цветные картинки, и сам он, кувыркаясь, полетел в зудящую мглу.
По-видимому, процедура закончилась вполне успешно. Во всяком случае, когда Федор очнулся, – на небе высыпали первые звезды, – молодые люди уже защелкивали свои чемоданчики и улыбались ему с выражением хищного удовлетворения, точь в точь, как коты, поймавшие и сожравшие крупную мышь. Сам Федор, напротив, ощущал только опустошенность и грусть. У него было такое чувство, как будто он только что смотрел сон потрясающей красоты и правдивости, и в самую последнюю минуту, когда должны были пролиться золотые слезы просветления, кто-то грубо выключил свет.
Перед тем, как лечь спать, он посмотрел на звезды. Ничего не изменилось. Созвездие Мужского Одиночества по-прежнему занимало всю видимую часть ночной Вселенной.
Прошло две недели. Это происшествие уже стало уплывать на край его сознания.
Но однажды, в три часа ночи в дверь постучали...
2
Долой притворство!.. Сначала я хотел рассказать эту историю, спрятавшись за маской литературного героя. Я думал, что под личиной анонима, мне будет проще обеспечить свою безопасность и безопасность женщин, которые мне дороги. Но сегодня, рассудив здраво, я принял другое решение.
Жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на малодушные игры в жмурки. Поэтому, сегодня я говорю всем, кто держит в руках эту книгу: я Федор Иноземцев лично пережил все, о чем собираюсь рассказать, и отвечаю своим именем за каждое слово этой истории. Если кто-то захочет отомстить мне, – что ж, – имеете право. Только не торопитесь. Посмотрите на это дело со стороны Вечности. Кто знает, пройдет время, и может однажды, воскреснув из мертвых, мы пожмем друг другу руку.
Итак... В три часа ночи в дверь постучали.
Несколько секунд я сидел на кровати, со страхом соображая, кто бы это мог быть. Потом вспомнил. Приблизившись на цыпочках к двери, посмотрел в глазок. Так и есть: за дверью стоял озабоченного вида мужчина лет пятидесяти; на нем был дорогой костюм, золотое пенсне, в руках – продолговатый около двух метров футляр, отдаленно напоминавший морскую раковину. Меня предупреждали, что все будет именно так: костюм, футляр, золотое пенсне. Но одно дело – выслушивать чужую историю, и совсем другое – топтаться босым у порога, когда в дверь стучится сама Судьба... Стук повторился. Нужно было решаться. Была еще последняя возможность повернуть назад, отменить, отказаться. Несколько раз пальцы мои ложились на дверную задвижку и снова повисали в воздухе.
Когда постучали в третий раз, я открыл дверь.
Незнакомец шагнул внутрь широким танцевальным шагом, ловко, точно с партнершей, обогнул с футляром дверной косяк, остановился напротив Федора, сияя профессиональной улыбкой:
– Федор Иноземцев?
– Так точно.
– Курьер Меркурьев. Сожалею, что не могу подать вам руки... Почему у вас так темно?
Мои попытки включить свет ни к чему не привели. (Теперь я думаю, что это была одна из их проделок). Пришлось зажечь несколько свечей в коридоре и в комнате. Но, в конце концов, так даже лучше – он не сразу разглядит мой страх. Валкой пингвиньей походкой курьер продвинулся внутрь комнаты, покрутился на месте, потом решительно подошел к письменному столу и водрузил футляр между настольной лампой и кипой рукописей; несколько верхних листков спланировало на пол. Отступив на шаг, он полюбовался своей работой:
– По-моему, хорошо.
– Что хорошо?
– Все хорошо... Но не будем отвлекаться. Для начала, хотелось бы вам объяснить суть происходящего.
– Суть?
– Да, самую суть.
Он снял пиджак и повесил его на стул.
– Многие думают, что женщина нашей мечты – это сказка для взрослых, что-то такое, живущее на облаках...
Курьер деловито щелкнул запонками и принялся укатывать рукава.
– И они по-своему правы. Кто имел дело с женщинами, хорошо усвоил этот урок: вы смотрите на женщину с десяти шагов, и она кажется вам ангелом, который спустился за вами с неба. Потом вы берете ее за руку и понимаете, что всего лишь крепче стали стоять на ногах. Наконец, вы просыпаетесь с ней утром в одной постели и чувствуете, что угодили в такие топи и хляби, откуда никто никогда не выбирался. Вам понятна моя мысль?
Я неопределенно кивнул, не смея оторвать взгляда от футляра.
– Всегда один и тот же сюжет – царь Мидас наоборот: вы тянетесь к золоту, но едва берете его в руки, оно превращается в хлам. Женщина разочаровывает, она всегда, абсолютно всегда обманывает наши надежды. В ста случаях из ста. Не верьте болтовне о счастливцах, нашедших свою половину. Все это истории о том, как некое вьючное животное смирилось со своими мозолями или полностью потеряло чувствительность. Но те, кто еще жив и чуток, обязательно скажут вам: не верьте! – такова природа земной женщины: какую струну ни возьми, в конце обязательно будет фальшивый звук.
Оказалось, что футляр еще покрыт прозрачной оболочкой. Курьер ловко надорвал ее где-то снизу, потом потянул с торца, и она с шуршанием слезла с корпуса, точно кожа змеи.
– Впрочем, я здесь не для того, чтобы бередить ваши раны, – даже совсем наоборот. Я только хотел сказать, что там, где мы всегда искали выход мы всегда находили тупик. Ни одна женщина не рождена для того, чтобы соответствовать нашим ожиданиям, или, скажем, утолять наши печали. Так было с библейских времен, тысячи лет, ровно до того момента, когда руководителя нашей Корпорации мистера Арчибальда осенила эта изумительная идея.
– Какая идея?
– Идея очень проста... Каждый мужчина имеет право на женщину своей мечты.
– Хорошая идея.
– Очень хорошая.
– А откуда вы знаете о моей мечте?
– Это наша работа. Пусть это будет нескромно, но я скажу: мы знаем о вашей мечте больше вас самих. Мы слишком долго ощупывали вашу душу, мы заглянули в ваше сердце так глубоко, как только это возможно. Корпорация сродни сказочной роженице: то, что было лишь призраком мужских бессонниц, томлением сердца – становится кровью и плотью... Ага, чуть не забыл...
Он извлек из шуршащей оболочки несколько белоснежных листков бумаги.
– Распишитесь, пожалуйста, вот здесь.
– Что это?
– Контракт. Услуга оплачена, обязательства сторон исполнены.
Я качнулся на ватных ногах к протянутой ручке, но, в последний момент овладел собой:
– Мне хотелось бы взглянуть.
– О, разумеется!
Деликатно ступая на коротеньких ножках, курьер приблизился к футляру. Первым делом он добавил свечей, расставив их по периметру, потом распустил пару золоченых ремешков, скреплявших корпус и, с величайшей осторожностью, приподнял длинную выпуклую крышку. Обернувшись, он одним глазом поманил меня к себе.
Само движение к открытому футляру стало испытанием. Сердце стучало так, что отдавало в височных костях. И еще была мысль: вот сейчас резко повернуть направо в коридор, потом на лестницу, посильней хлопнуть дверью, чтобы не сразу открыл, а там уже вольный ветер, бегущие фонари – лови нас тогда!..
Я подошел к футляру и заглянул внутрь.
3
На дне футляра лежала молодая женщина. Стройная, худощавая, бледная до костной синевы. На ней были темные туфли и ночная рубашка алого шелка. Рубашка начиналась прямо от острых коленок, и, на талии, была перехвачена широкой лентой с огромным бантом. Вверху она заканчивалась глубоким кружевным вырезом на груди, узкими бридочками, впившимися в точеные мраморные плечи. Даже в желтых отсветах свечи белизна ее тела поражала – спящий подросток, мраморный ангел, ледяная непорочность. Темная челка с двумя молочными клиньями покатого лба. От нее веяло холодом и слабым запахом ландыша – красивая, холодная, чужая.
– Это она? – спросил я шепотом.
– Она, – так же шепотом ответил курьер. – У вас отменный вкус: сто пятьдесят фунтов чистейшей грации!
– Почему она такая?...
– Простите?
– Словно замерзшее молоко. Мне кажется, если ее потрогать...
– О, нет, нет! Трогать мы ее пока не будем. Барышня недавно пережила абсолютный ноль: минус двести семьдесят два градуса по Цельсию. Наберитесь терпения, она вот-вот оттает.
Я снова склонился над футляром. Снегурочка действительно оттаивала на глазах. Ее гипсовая бледность (теперь это стало заметно), оказалась всего лишь тонким слоем изморози. Комнатный воздух, а может быть, и ее собственное тепло, на глазах превращали снежный покров в блестящую ледяную кожицу. С кончика носа в ложбинку съехала большая капля, потом еще одна; перламутровое озерцо, переполнившись, соскользнуло вниз по щеке. Блестящий след на щеке загорелся живым телесным румянцем.
– Господи! – опять восторженно зашипел у самого уха курьер: – Юная богиня! Да вы просто счастливчик, мой дорогой. Хотел бы я, чтобы у меня хотя бы раз вышло что-нибудь подобное!
Я и сам уже видел, что женщина была хороша. Точеное детское ушко, простодушно выглядывающее из-под темной волны волос, милое сусликовое выражение рта, – не улыбка, не печаль, скорее чувственность, готовность подчиниться, стать тем, что ищет в ней мужчина. Тихая нежность спящих ресниц. Обещание. Загадка. Признание в верности... (Голова у меня закружилась). Ночная рубашка на ней намокла и потемнела, отчего все ее легкое упругое тело словно бы подалось вперед. Такую женщину хорошо взять на руки. Не то слово, хорошо – умопомрачительно!
– Она скоро проснется, – проговорил курьер. – Я начинаю чувствовать себя лишним. Давайте закончим с бумагами.
– Еще минутку... Хотелось бы побольше света.
Пока он передвигал свечи поближе к футляру, я не отводил глаз от женщины. Вот ведь как бывает: не было, не было, и вдруг есть. И какая! Неужели все это одна технология, лабораторный экземпляр?
– Как вам это удалось? – не удержался я от вопроса.
– Мне? Да бог с вами – это вам удалось... Вы что же думаете, что Корпорация склеивает суженых по лекалам мужских журналов? Хороши бы мы были... Нет, мой милый, все эти визуальные прелести: павлиньи перья, фиалковые очи, титановые бюсты, – все это забавы для престарелых подростков. «Афродита» не торгует упаковкой, «Афродита» доставляет вам женщину из вашей самой глубокой глубины, из душевной сердцевины. Суженая – это самая соль, так сказать, квинтэссенция тайных мужских ожиданий.
Курьер поставил последнюю свечу рядом с футляром. Теперь свет проник глубоко внутрь, освещая каждую складку на рубашке женщины.
– В некотором смысле она ваша дочь. То есть я хотел сказать – ваше дитя, давно томящаяся в темных водах души. Корпорация, я бы сравнил ее с волшебником-акушером, лишь помогает родиться тому, что уже созрело: аккуратно накладывает щипчики, аккуратно тянет за головку – и ах! – наше сокровище у нас в руках.
Он склонился над суженой, вероятно для того, чтобы поправить складки праздничного банта и завис над ней так надолго, что я, в конце концов, почувствовал отчетливый укол ревности. Пора уже было провожать этого восторженного женолюба. Не хватало еще, чтобы, проснувшись, открыв глаза, она увидела перед собой его умильную физиономию.
– Ну вот и все, – отстранившись, наконец, от суженой, он вытер руки носовым платком и полез в карман за бумагами. Какая-то едва уловимая фальшь появилась в его улыбочке.
– Надеюсь, у вас не будет претензий к Корпорации?
Я согласно кивнул: «Не будет».
– Тогда покончим с формальностями.
Полистав бумаги, он нашел нужную страницу, поставил галочку, хмыкнул, потом, с каким-то новым выражением озабоченности вновь нагнулся над женщиной. Его навязчивый интерес начинал выходить за рамки приличий. В какой-то момент мне захотелось взять его за ворот пиджака и проводить за дверь.
Но что означало это новое выражение на его физиономии? Похоже, произошло что-то непредвиденное.
Я шагнул к футляру и, не обращая внимания на неуклюжие попытки курьера заслонить от меня суженую, сначала бумагами, потом широкой фалдой пиджака, и добрался до изголовья.
В ярких пляшущих отсветах четырех свечей женщина была великолепна. Ничего от мраморной холодности; казалось, она лишь на минуту легла отдохнуть, мечтательно прикрыла глаза. Та же детская покатость лба, та же сусликовая улыбка, но дальше... Дальше открывалось ужасное: через всю грудь суженой, словно след от ногтя, тянулась тонкая багровая полоса. Царапина начиналась под ключицей, шла наискосок, на левую грудь и обрывалась под алым лифом ночной рубашки.
Я не верил своим глазам:
– Что это?
– Где? – Курьер сделал круглые глаза.
– Вот тут. Что это за царапина?
– Царапина? Где вы нашли царапину?
Курьер вслед за мной склонился над суженой. Вся сладость и респектабельность моментально слетела с его физиономии. Во всем его облике появилось что-то от матерого рыночного торговца:
– Вот эта?.. Ну да: допустим. Допустим царапина. И что же из того?
– Послушайте!.. – горло перехватила судорога, и я не мог выговорить ни слова.
– Минуту. – Он сделал казенную физиономию и вынул из кармана рубашки крошечный телефон. – Я должен позвонить.
Он выскочил в коридор и пару минут топал по половицам, чертыхаясь и вскрикивая. Я стоял неподвижно, стараясь не глядеть на суженую. Минуты тянулись бесконечно, как ленточные черви.
– Никто не отвечает, – сказал он, вернувшись.
– Тогда вы мне скажите.
– А что тут говорить. Я вас кажется предупредил: Корпорация ничего не добавляет от себя... Или может вы думаете – это я ее поцарапал?
– А кто?!..
– Кто?.. А кто, по-вашему, сделал вот это? – курьер, уже без всякого стеснения ткнул пальцем в суженую.
Я взглянул в указанном направлении и ощутил прилив обморочной тошноты: на шее суженой, в самом нежном месте, рядом с розовым детским кадычком медленно проступал, расползался в стороны ядовито-лиловый кровоподтек. Второй такой же кровоподтек, – не понимаю, как я его не заметил сразу, – зловеще расцветал в подключичной ямке. Он был еще более откровенным: отпечатки зубов – двух крупных мужских резцов – так глубоко врезались в кожу, что образовалась узкая запекшаяся ранка... Суженая менялась на глазах.
С обреченностью приговоренного к казни я смотрел, как на ее теле, один за другим проступают чудовищные знаки: несколько белесых шрамов, змеясь и разветвляясь, потянулись по плечу и предплечью, словно следы какой-то изощренной пытки, еще один такой же шрам пересек щеку суженой и линию рта, отчего на верхней губе появился ущерб – хищная зазубринка, невыносимая на лице молодой женщины. Нижняя губа кровоточила свежей раной...
В голове у меня помутилось.
В сущности, он был совсем тщедушный, этот курьер Меркурьев, – не в силах больше смотреть на суженую, я переключился на курьера, – наверное, хватило бы одного раза: с размаху приложить его о стенку, очки, конечно, разобьются, но потом можно аккуратно подмести щеткой. Или лучше свернуть ему шею, схватить его, когда он кинется к двери, подмять его под себя, переломить пополам, – похоже, он из той хрупкой породы с сухой тростиной вместо позвоночника...
Кажется, он прочитал мои мысли: отступил на пару шагов назад (совсем не в ту сторону, куда следовало, теперь я легко мог отрезать его от двери), нахохлился, всем своим видом давая понять, что так просто его не возьмешь.
– Мне очень жаль, что все так вышло, Корпорация, разумеется, скорбит вместе с вами... Однако вы должны понимать, что Корпорация ни в коем случае не несет ответственности...
– Заткнитесь!
Я загородил проход, спиной ощущая темную дыру прихожей, в которой он уже никогда не должен оказаться. С правой стороны – стол с футляром, слева – диван с деревянными резными спинками. Даже если он попробует бежать через окно, я, наверняка, успею поймать его за штанину. Скорее всего, он попытается позвать на помощь. Поднимется большой шум. Надо сделать все как можно быстрее.
– Послушайте, любезный, я не знаю ваших планов, – проговорил курьер решительным голосом и встал в оборонительную стойку, – но хочу вас предупредить: два дня в неделю все сотрудники Корпорации посещают мастера рукопашного боя. Думаю, не в ваших интересах устраивать здесь кулачное состязание.
Он и в самом деле держался уверенно. Я продолжал надвигаться на курьера, но мужское чутье уже подсказывало мне, что победа в поединке вовсе не гарантирована, этот хлыщеватый упругий субъект может оказаться мне не по зубам.
Похоже, он почувствовал мои колебания.
– Вы же разумный человек, Федор, – произнес он так уверенно, что я невольно остановился на месте. – Поймите же вы, наконец, что я здесь ни при чем. Эта дама – полностью ваше произведение. В некотором смысле, это слепок вашей души, зеркальное отражение всех ваших бугорков и трещинок, – разве я в этом виноват? Вы же не будете обижаться на зеркало за то, что оно прибавило вам морщин или родимых пятен.
Моя решимость быстро рассеивалась.
В этот момент за нашими спинами раздался тихий стон.
4
Забыв про ссору, мы, как по команде, обернулись к футляру.
Похоже, она очнулась, и теперь пыталась найти себя в этом новом, явившемся ниоткуда мире.
Прошло несколько секунд, и над футляром поднялась тонкая рука. Она деревянно распрямилась, потрогала кругом воздух, будто отыскивая опору. Поймав борт футляра, она ощупала его короткой перебежкой пальцев, как это делают слепые. За первой рукой появилась вторая, обе руки ухватились за борта футляра и, точно в фильме про мертвецов, вытянули на свет истерзанную девицу.
Смотреть за всем этим со стороны было невыносимо. Краем глаза я посмотрел на курьера – он тоже, казалось, пребывал в затруднении: беззвучно мял губами непроизнесенное, застрявшее на полпути слово.
Теперь она сидела посреди футляра как пловец в байдарке и мучительно пыталась приподнять веки. На кого она была похожа? На безбашенную альпинистку, скатившуюся вниз с неприступного каменного зуба? На цирковую примадонну, истерзанную любимыми хищниками? На искательницу наслаждений, измученную всеми видами плотской любви? И это она – моя суженая? – слепок души моей, вечной души моей бессмертный оттиск? Я в ужасе закрыл глаза: кем угодно могло быть это существо, только не девушкой моей мечты. Едва я успел это подумать, суженая завозилась в своей скорлупе и, неожиданно для всех, подала голос:
– Извините, меня немного тошнит.
Она обвела мутным взглядом комнату, задержавшись сначала на мне, потом на курьере. Как будто что-то припоминала:
– Кажется, я должна кого-то из вас поцеловать...
– О, нет, ради бога... – Меркурьев первый пришел в себя, – обойдемся без этих условностей.
Да он умел взять себя в руки: уже бодрый, уже шутит. Наверное, такая работа должна закалять, или, как минимум, лишать чувствительности. Он подошел к суженой, снял очки, и стал осматривать ее, как ценитель осматривает живописное полотно:
– Поразительный образец, – откуда-то появилась профессорская интонация: – Обратите внимание – явные следы насилия: кровоподтеки, ссадины, шрамы. Повреждено около тридцати процентов кожных покровов. Не женщина, а кулачный боец.
Он вдруг обернулся и двусмысленно заглянул мне в глаза:
– За два года службы в Корпорации я не видел ничего подобного.
Не удовлетворившись наружным осмотром, он нацепил стеклышки и ткнул пальцем в голое плечо суженой. Та вздрогнула, словно ее обожгли горячим.
– Гиперчувствительность. Еще один дурной знак. – Курьер многозначительно помял подбородок: – Она обязательно станет неврастеничкой... К сожалению, должен признать вашу правоту – совершенно непригодный экземпляр. От лица Корпорации и от себя лично приношу вам извинения. Вы, разумеется, можете рассчитывать на компенсацию...
Продолжая говорить (я уже мало его слушал), курьер взялся исследовать свой карман. Он последовательно вынул оттуда носовой платок в лиловый горошек, продолговатую железяку, напоминающий дверную отмычку и, наконец, блестящую шоколадку телефона. Нажав клавишу, он задумчиво уставился в пол. Через секунду ему ответили. «Пожалуйста, диспетчера» – проговорил он.
– Ну вот, – он почесал затылок, счастливый от налаженной коммуникации. – Сейчас мы решим все ваши проблемы.
– Это ваши проблемы, – мрачно проговорил я.
– Ну хорошо. – Он улыбнулся, как улыбаются упрямому ребенку. – Сейчас мы решим все наши проблемы... Алло! Диспетчер?... Меркурьев говорит... Тот самый, какой же еще... Да... Нет... У меня здесь проблемы... Нет. Неясная девиация. Плюс повреждение кожных покровов... Да, весьма приличное... А я тут причем? Не могу же я в голову... Разумеется, не берет. – Он воровато покосился в мою сторону. – Я бы не хотел сейчас распространяться... Нет. Прошу выслать эталон... Погодите, я соображу...
Он снова посмотрел на меня.
– Думаю, «Номер Пять»... Хотя, нет. «Пять» – это будет слишком. Давайте лучше вторую. Да, пусть будет вторая.
– Вот и замечательно! – он спрятал телефон и весело потер ручки. – Видите, как все чудесно складывается. Все-таки вы везунчик, мой дорогой: ни здесь, так там, ни там, так в двух местах сразу, – всюду вам фортуна.
– Что вы еще придумали? – спросил я с нехорошим предчувствием.
– А это секрет. Могут быть у меня секреты? Пусть это станет для вас сюрпризом, наберитесь терпения. Кстати, где у вас тут можно... в общем, заведение для нужд?
Я указал ему в сторону туалета: за угол, вторая дверь.
Он исчез.
Мы остались вдвоем с суженой.
Колыхалась под форточкой занавеска. Точно на отпевании, горели четыре свечи.
Только теперь, когда прекратились курьерские речи, и воцарилась тишина, я почувствовал, как странно, немыслимо, дико все происходящее.
Вот сидит на столе женщина. Я вижу ее первый раз в жизни. Но они уверяют, что она создана специально для меня. Они говорят, что это Афродита, доставленная из океана моего подсознания. Но для чего? Для того, чтобы исполнить мечту? осуществить заветное желание? – Не представляю, как она сможет это сделать.
Она сидела согнувшись, уронив голову на плечо, так что волосы свешивались до самых колен. Не смела поднять головы, как девушка у разбитого кувшина... Понятно, ей было что скрывать...
Вот это было самое скверное: глядя на нее, я остро чувствовал собственную ущербность. Себя не обманешь, – она не была техническим браком. Она была слепком моей сути, оттиском моей собственной природы. А значит, – вот невыносимая мысль, – такова суть моей природы: я не способен создать Красоту, только такое вот нечто: умученное, истерзанное, избитое жизнью. Как с этим жить – непонятно.
И что делать с ней? – еще задача. Меркурьев, конечно, захочет ее забрать, репутация фирмы прежде всего. И тогда все – прощай мечта, прощай надежда... А если оставить ее у себя? И что я буду с ней делать? Водить ее по врачам? Нянчиться с ней, вытирать ей слезы, слушать ее истерики...
Я не успел додумать фразу до конца. Суженая подняла голову и посмотрела на меня острым и очень осмысленным взглядом. Это было неожиданно, я был уверен, что она все еще дремлет в своей печали.
– Подойдите, – вдруг проговорила она громким голосом.
Я подошел.
– Слушайте меня внимательно, у нас совсем мало времени.
Я открыл рот от изумления.
– Вы попали в гадкую историю. И я вместе с вами. Не знаю, для чего вам понадобилось выворачиваться наизнанку и искать себе женщину таким дурацким способом...
«Вот это да! – промелькнуло у меня в голове. – Да она ко всему еще и стерва».
– Ну бог вам судья: что сделано, то сделано... Теперь послушайте, что я скажу.
Она притянула меня за рукав и заговорила быстро, сверкая глазами:
– Вы сделали большую глупость, ввязавшись в это дело со всеми своими комплексами. Сами видите, что из этого вышло. Если обо мне станет известно, это будет скандал. Это будет такая пощечина Корпорации, что она едва ли устоит на ногах. Поэтому не надейтесь, что вам удастся легко выкрутиться, – Корпорация не прощает таких промахов.
– То есть, как?... – Страх проник в меня, как проникает сквозняк, сразу побежал по телу во все стороны.
– Очень просто. Сначала они постараются избавиться от меня, – я слишком бросаюсь в глаза, потом возьмутся за вас.
– Эй-эй, погодите. Что это значит?...
В голове моей все смешалось, я хотел задать тысячу вопросов. К несчастью, Меркурьев закончил свои процедуры.
Загрохотало в туалете, сошли вниз коммунальные водопады. Меркурьев вышел из потемок. Он держал в руках зажигалку и выглядел расстроенным.
– Интересно, кому понадобилось выключать в туалете свет!
– Так везде же нет. – Я постарался придать своему голосу естественное выражение.
– Да, но именно там его по-настоящему не хватает... Ну да ладно... О чем это вы тут шептались?
– Да так... Знакомились.
Меркурьев пробежал по мне взглядом, в глазах его мелькнула искра подозрительности:
– В самом деле? И как вам показалось?
– Ничего. – Я пожал плечами.
– Ничего?... Надеюсь, вы не передумали?
В эту минуту за окном взвизгнули тормоза.
Потемнев лицом, он взялся за телефон:
– Привезли?... Ага... Нет, стандартное усиление... Да: двое у входа, остальные как обычно... Нет, не хватало еще разбудить соседей... Разумеется... С этим я разберусь.
Я во все глаза смотрел на затылок курьера. Подозрения суженой начинали оправдываться. Но что делать? Затаиться, прикинуться наивной игрушкой в руках Корпорации, ждать удобного случая. И что потом?
Закончив переговоры, он деловито прошелся взад-вперед по комнате, остановился рядом с футляром суженой, и внимательно на нее посмотрел. Она продолжала сидеть молча, уронив голову на колени, занавесившись шторкой темных волос.
– Вот что, дорогая моя, – проговорил он официально, – как ни печально мне вам об этом говорить – на сегодня представление окончено. Благодарю вас за оказанную услугу. Думаю вам пора принять исходное положение.
Так и есть. Они решили от нее избавиться. Даже не пытаются скрывать. Сейчас затолкают в этот мокрый гроб, включат заморозку. Мою суженую, плоть от плоти. Мою... Она как-то странно повела головой. В просвете волос я видел ее лицо. Она смотрела прямо на меня.
– Подождите. – Я шагнул к Меркурьеву. – Пусть она еще посидит.
Курьер повернулся, казенная рыбья улыбка никак не сходила с его лица.
– Зачем?
– Я хочу, чтобы она осталась. У меня есть право выбора, – разве нет?
Я сказал это. Значит, была еще смелость. Пусть это будет первый шаг, пусть они знают, что голыми руками нас не возьмешь. Мне показалось, что во взгляде суженой мелькнула благодарность.
– Ну разумеется, – сухо ответил Меркурьев. – Право клиента для нас свято... По-моему, кто-то стучит в дверь.
| Далее