Петр Иванович Филиппов умер ровно через полгода после своего пятидесятилетия. Темным декабрьским утром он бодро зашел на кафедру, где уже много лет преподавал, как он сам шутил, в статусе «приглашенной звезды». Небольшая комната в два окна была наряжена к Новому году: по углам висела мишура, на стену лаборантка Анечка прицепила на скотч универсальное «ПОЗДРАВЛЯЕМ!» Петр Иванович зашел, оглядел всю эту красоту и, раскатисто хохотнув, сказал: – Как у вас нарядно! Сразу чувствуется: скоро праздник! Через 15 секунд после этих слов доктор Филиппов сначала побелел лицом, потом посерел и, пока Анечка бегала за водой и в деканат за помощью, умер. Знал бы он заранее, что ему, кардиохирургу, суждено умереть от обширного инфаркта, рассмеялся бы такому совпадению. Петр Иванович всегда много и охотно смеялся, и любые совпадения его забавляли. Организацией похорон занимались сразу все: и друзья Филиппова, а было их у него много, и старший сын – гордость и опора отца, и руководство клиники, в которой доктор работал последние пятнадцать лет своей жизни, и заведующий той самой кафедры, на которой завершился земной путь известного в городе хирурга. На прощание пришло, казалось, полгорода. Были тут и многочисленные ученики Петра Ивановича, и благодарные пациенты, многих из которых он вытащил буквально с того света, и коллеги. Друзья, однокурсники, соседи. Все его обожали и хотели проститься. Филиппова невозможно было не обожать. Большой, громкий, веселый и жизнерадостный мужик одним своим появлением создавал ощущение праздника. Он был умен и остроумен, и безгранично обаятелен, и по-мужски красив, и внимателен к другим людям. И еще он был отличным врачом. О таких говорят «врач от Бога», но сам Филиппов не любил ни эту фразу, ни подобные банальности. Четверо братьев Филиппова, похожие на покойного высоким ростом, значимостью фигуры и посадкой головы, держались чуть в стороне в окружении жен и детей (счет племянникам доктор Филиппов потерял уже после первого десятка). Братья Филипповы – пятеро погодок – выросли одной дружной бандой и считали, что именно такая комплектация семьи и есть нормальная, единственно правильная. Петр Иванович был старшим в этой банде, соответственно – главным. И огромные мужики, младшие его братья, стояли заплаканные в большом зале для прощания городского крематория и выглядели осиротевшими мальчишками. Три бывших жены покойного стояли по разным сторонам гроба, образуя собой вершины равнобедренного треугольника. Удивительный дар Филиппова жить в мире со всеми сделал так, что все три его жены были знакомы и в случае необходимости даже общались, зла друг на друга не держали. Смерть Петра Ивановича обнуляла и все то недоговоренное, что, возможно, было припрятано у каждой из них в глубине души. На первой своей жене, Наталье, Филиппов женился в 19 лет с мотивацией «а вдруг уведут». Наталья была самая красивая девушка на курсе, высокая и статная брюнетка, с длинными волосами и большими голубыми глазами. Она позволяла себя обожать. И Филиппов обожал ее, любил истерически. Ревновал к одногруппникам, подругам и старым друзьям. Ревновал к ее увлечению танцами, и когда она задерживалась на репетициях, устраивал ей сцены. Наталью такое поведение мужа сначала смешило, она не верила, что он всерьез. Потом стало раздражать. Потом она начала огрызаться и бить посуду. И в какой-то момент, после очередного визгливого скандала Филиппов сам понял, что с него хватит. И дело было даже не в постоянной ругани, а в страшных и изматывающих подозрениях. Слишком уж она была красивая, слишком независимая, душа влюбленного Пети Филиппова была изорвана в клочья. Он плохо спал из-за этой своей иррациональной ревности, начал курить, да и вообще – не узнавал себя. И с хирургической решительностью он решил избавить себя от этой любви, которая, как опухоль, пожирала его изнутри. Филиппов ушел от жены, и через месяц они уже были разведены. Брак продлился всего полтора года, и впоследствии оба называли его главной ошибкой молодости. Однако Наталья на всю жизнь осталась Филипповой, не взяв фамилии трех своих последующих мужей. И Петр, переболев, перестрадав, пережив состояние, близкое к ломке, снова смог общаться с бывшей женой. Они стали не то чтобы друзьями, но приятелями. К выбору второй жены Филиппов решил подойти спокойно и взвешенно. Хотелось стабильности, семьи, детей, а скандалов – не хотелось. До окончания обучения в мединституте и потом в интернатуре он пережил несколько быстротечных ярких романов и в конце концов остановился на Нине. Нина – основательная, как ее имя. Умница, отличница, хорошая хозяйка. Скромная, серьезная. Нина пошла учиться «на врача», потому что так решила ее мама – фельдшер сельской больницы. Вообще же, со временем понял Филиппов, Нина людей не любила и даже старалась избегать их, профессия доктора была ей буквально противопоказана. Поэтому сразу, как только представилась возможность, она сбежала на административную работу – в отдел здравоохранения тогда еще горисполкома. И стала заботиться о здоровье людей, так сказать, на расстоянии – без приемов и личных встреч, зато сразу обо всех. Во втором браке у Филиппова родилось двое детей: сын Иван и дочка Маша. Иван да Марья. Сыном он гордился, тот пошел в мать, был серьезен и тих, но чрезвычайно уперт в своих стремлениях с младенчества. Марью Филиппов обожал, она была его породы – хохотушка и вертунья, открытая людям и миру, высокая, почти на голову выше матери. Дождавшись, впрочем, того момента, когда детей можно уже было охарактеризовать как «взрослых», Филиппов развелся с Ниной. «Просто удивительно, как я мог прожить столько лет с женщиной, которая никого не любит», – сказал он после одному из братьев. Нина не возражала, она за эти годы устала от человеколюбия мужа, его готовности всем всегда помогать и бежать в больницу, наплевав на выходные, отпуск и семейные торжества. Третья жена звалась Татьяна и была коллегой Филиппова, оперирующим хирургом в отделении гинекологии. «Нас связывает любовь, – шутил в очередной раз новобрачный Филиппов, – любовь к медицине!» И это была правда. Оба пропадали на работе, и никто не чувствовал себя при этом виноватым. Хирург хирурга поймет. Петр преподавал, Татьяна ездила по области с лекциями о женском здоровье. Бывали недели, когда они впервые виделись и могли поговорить только на выходных. И вся родня с удивлением констатировала, что, похоже, это и есть идеальный брак для неугомонного Петра. Невероятно, но факт. Почти за восемь лет брака громадное филипповское семейство видело Татьяну не больше десятка раз, и ни одна сторона не страдала: ни Филиппов, имевший возможность безоглядно напиваться с братьями, ни Татьяна, не любившая громкие их посиделки с песнями и танцами, ни родня, получавшая своего главу в полное распоряжение. Детей в третьем браке у Филиппова не было. Братья и снохи иногда подкалывали, спрашивали про потомство, но тот отшучивался, что двоих старших ему вполне достаточно, а когда хочется понянчить младенцев, то на что ему полтора десятка племянников? Так родня и многочисленные друзья постепенно отстали от Филиппова. А потом он умер. Внезапно, неотвратимо и совсем на себя не похоже. Филиппов был воплощением жизни, ее энергии, и мертвый не помещался в сознании, как, казалось, не помещалось его тело в тесный гроб. Поэтому прощание с профессором было еще и церемонией общего потрясения обманчивостью жизни: случилось то, чего случиться не могло. Зал при областном крематории был большой, высокий, гулкий. Набилось много народу, поэтому новое лицо заметили не сразу. Вернее, два лица. Возле гроба стояла и не мигая смотрела на покойного стройная моложавая брюнетка в черном платке и такой же черной, словно траурной, лоснящейся шубе. Была она бледная, но очень сосредоточенная и даже строгая. За локоть ее держал мальчик-подросток, высокий, большой, широкоплечий, но совершенно растерянный. Брови сведены домиком и закушена до крови розовая нижняя губа. Этих двоих никто не знал, и их безмолвное стояние вытянуло некоторых присутствующих из пучины собственной скорби. Пристальнее других на мальчика смотрела Наталья Филиппова, та из жен покойного, которая помнила его еще в нежном послешкольном возрасте. Глаза ее цепко бегали по лицу подростка: нос, лоб, брови, подбородок, а вот и ямочка, цвет глаз, уши... Татьяна подошла к Нине и встала рядом с ней. – Ты его видишь? – спросила она тихо и таким тоном, словно они были не на похоронах, а в центре детективного сериала. – Мальчишку этого видишь? Подслеповатая Нина сощурилась, долго смотрела в сторону странной пары, а потом открыла рот, но тут же прикрыла его рукой с безупречными красными ногтями. Метнула взгляд в сторону филипповской родни, и там тоже уже прошел ветерок перешептывания. Братья с женами, имея 17 детей на пятерых (теперь уже на четверых), «свою» породу определяли сходу и безошибочно. И никому не знакомый подросток с трагически задранными к челке бровями, несомненно, был из своих, из Филипповых. К незнакомке с сыном решилась подойти жена младшего брата покойного – Наталья, бойкая и обычно громкая. В перерывах между декретами Наталья работала инспектором по делам несовершеннолетних и славилась в кругу семьи тем, что не тушевалась ни перед бомжами, ни перед миллионерами, ни перед трудными подростками всех мастей – в общем, была безупречным переговорщиком. – Здравствуйте, – осторожно начала она, приблизившись к брюнетке. – Вы коллега Петра Ивановича? Та подняла холодные сухие глаза и посмотрела настолько отсутствующим взглядом, что Наталье стало не по себе. Потом молча отвела взгляд. Наталья повернулась к мальчишке: – Ну, а ты кто будешь? Помимо воли вопрос прозвучал так, будто перед ней стоял беспризорник, пойманный за руку, но пока не опознанный. Нижняя губа у подростка задрожала, глаза налились слезами. – Слава, успокойся, иди сядь, – брюнетка почувствовала волнение сына, даже не глядя на него. Когда мальчик послушно отошел, она сказала Наталье сухо, но не враждебно: – Это Вячеслав, сын Петра Ивановича. Вячеслав Петрович Филиппов. И Наталья, движимая каким-то непонятным ей самой порывом, притянула к себе незнакомку в дорогой шубе и крепко обняла ее. * * * Ее звали Вероникой. После погребения она была утянута вместе с сыном на поминки. Там, в большом зале университетской столовой Филипповы усадили Веронику с ее Славой с собой за один стол. И смотрели, смотрели во все глаза на эту отстраненную, словно замороженную, но очень красивую женщину. Вероника была неразговорчива, почти не ела, пила белое вино и подкладывала еды сыну. Часто озиралась, осматривала помещение столовой, погружаясь в свои мысли. Сын ее, Вячеслав Петрович, был фантастически похож на своего теперь уже покойного отца. Братья Филиппова наблюдали, как мальчик поворачивал голову, как откидывал челку со лба, как держал ложку, – и не могли поверить. Потеряв брата, они вдруг обрели его почти точную копию, только помолодевшую, и от этого у взрослых мужиков бежали по спине мурашки – то ли восторга, то ли ужаса, не разобрать. Ни один из двух детей Филиппова – ни Иван, ни Марья – не были похожи на отца, унаследовав материнские мелкие черты лица. Слава же, этот великовозрастный найденыш, словно был нарисован размашистой кистью щедрого художника: хотите копию Филиппова – получите! Вдова доктора Филиппова, Татьяна, единственная, казалось, не заметила пришествия из ниоткуда взявшейся парочки. Она была так погружена в свои переживания, что, сидя за столом, молча смотрела в тарелку. Внебрачный сын покойного мужа прошел по краешку ее сознания, не задев сердца, не ранив, не шокировав. А вот две «старшие» жены находились в странном возбуждении. Бывший муж, такой простой, понятный и открытый, после смерти предстал для них каким-то неизвестным человеком, с двойным дном, с параллельной жизнью. Наталья даже хотела поговорить с бледной женщиной – матерью копии Петра, но это не представлялось возможным: Вероника с сыном были окружены Филипповской родней, как крепостной стеной. Поминки заканчивались, друзья и коллеги Петра Ивановича, прощаясь, по одному исчезали из столовой. Две девушки в передниках ходили между столами и собирали посуду. А Филипповы так до сих пор и не выяснили, откуда взялась эта парочка – Вероника и Вячеслав. Как мог Петр – открытый, душевный, откровенный со своими братьями и верный своим женам – спрятать от них целого сына?! Да и мать его... Как он урывал на них время в бешеном потоке своей жизни? Почему скрывал? Видел ли сына вообще? Знал ли о нем? И снова спасла положение младшая Наталья. Она вышла вместе с Вероникой на крыльцо университета, они закурили, и та, кутаясь в свою шубу, сказала: – А ведь я училась здесь. И с Петром Ивановичем тут познакомилась. Наталья навострилась: – Ты студенткой его была? – Нет, он у меня не преподавал. А познакомились... в столовой этой, в которой сейчас его поминаем. Господи, какая странная штука жизнь... Подсел ко мне за столик как-то, мест не было свободных. А он с булкой и компотом. И говорит мне: я, говорит, очень столовский компот люблю с детства! Не могу устоять перед искушением. Ну, и разговорились. – Сколько лет Славе? – Четырнадцать. Впрочем, и без того было понятно, что мальчик родился тогда, когда Филиппов был женат еще на предыдущей жене, на Нине. – Он про сына знал? – Конечно. Очень любил его. Они часто общались. – Слава знает, что он его отец? – Да, знает, – ответила Вероника и выпустила длинную струю дыма. – Петр Иванович был для Славы... очень важным человеком. – А для тебя? – И для меня тоже. Филиппов был... глыба. Вероника задрала голову и посмотрела на возвышавшееся над ними здание университета. Или на небо? Наталья не могла разобрать. Сигарета истлела почти до фильтра, но она так и не поняла главного. – Вероника, ты была любовницей Петра? Сколько лет? Та опустила лицо в воротник шубы, задумалась. Потом невесело улыбнулась: – Он мне говорил: «Ника, ты мне не любовница, ты моя любимая женщина». Ну, лет 16 мы жили так: он своей жизнью, я своей, он к Славе приезжал часто. – Так почему ты замуж за него не пошла? Не звал? Ты знаешь, что за эти 16 лет он развелся и опять женился? – Конечно, знаю. Он несколько раз звал меня замуж, но... Я не люблю его. Не любила, – поправила себя Вероника и горько усмехнулась. Наталья потрясенно уставилась на собеседницу. Она не представляла, что Филиппова можно не любить. Его с детства обожали все, с кем он так или иначе соприкасался: родители, братья, одноклассники и учителя, однокурсники, коллеги, студенты и пациенты. Наталья сама души не чаяла в старшем брате мужа. Филиппов создавал вокруг себя энергетику безусловной любви и сам был в центре ее, и все тянулись к нему. А тут – «не любила». Как это – не любила?! – Да как не любила?! Его все любили! – почти обиделась за родственника Наталья. – Как бы это сказать... Его было слишком много для меня. Как только мы стали близко общаться, он решил, что может заменить мне всех – родителей, друзей. Буквально изводил меня своей заботой. Говорят: «окружил заботой», а меня он душил этой заботой. А мне не надо было этого, понимаешь? Я протестовала. Ладно, купил мне шубу, снял мне квартиру, не посоветовавшись даже. Просто привез меня туда с вещами – вот, говорит, будешь жить здесь. А там почти сто квадратов, и я там одна. Ну, зачем мне это? Так он даже сапоги мне покупал. Сапоги! Я их не надела ни разу, просто видеть их не могла. Вероника затянулась и выдохнула дым в морозный воздух. Наталья молчала, боясь спугнуть разговорчивость собеседницы, и смотрела на свои сапоги, прикидывая, знает ли ее муж, как и когда она покупает себе сапоги. Замечает ли? – Как мужчина Филиппов был, конечно, невероятный, – продолжала Вероника. – Я сразу решила, что хочу себе такого же сына, он был рад. Я забеременела. Суеты вокруг меня и моего живота стало еще больше, но потом родился Слава, он перетянул на себя часть этой любви и заботы. Петр Иванович очень любил сына. Находил время, приезжал практически каждый день. Потом он решил разводиться. Говорит мне: «Ника, выходи за меня, будешь как сыр в масле кататься». А я себе представила, что его будет еще больше, что я буду с ним в одном доме, что каждое утро и каждый вечер только с ним, и мне даже... страшно становилось. Душно, что ли. Я, наверное, единственная любовница в мире, которая не хотела становиться женой, – тут Вероника коротко и невесело рассмеялась. Сигареты погасли. Но женщины продолжали стоять на высоком мраморном крыльце и вглядываться в наступающий вечер, думая каждая о своем. Наталья не могла поверить, что деверь ухитрялся прятать такой огромный кусок своей жизни от всех. Как легко он жил и здесь, с ними, и там, в своей секретной реальности! Как его хватало на всех? – Не могу понять тогда, – пробормотала она, – зачем он женился на Татьяне. Если любил тебя, то зачем?.. – Я не уверена, – сказала Вероника, – но, мне кажется, назло мне. Когда я отказалась от его предложения, он исчез на несколько месяцев. Молча скидывал деньги на карту, но ни звонков, ни сообщений, ни визитов. Я все равно чувствовала, что под присмотром, не знаю, как объяснить. А потом приехал: «Я женюсь». Ждал, что я отвечу. Я говорю: «Поздравляю». А он так, знаешь, даже за голову схватился: «Что ты за человек такой, Ника? Что тебе надо? Как так получилось, что именно тебе я не нужен?» Потом пропал, появился уже после свадьбы. Мы в последние годы с ним все отдалялись друг от друга. Мне хотелось отдельной жизни, своей. Но не хотела Славу лишать отца. Приходилось... балансировать. Наталья смотрела на собеседницу и пыталась угадать в ней то, во что влюбился брат ее мужа. И не просто влюбился, а любил, страдал, скрывал. Красивый четкий профиль, большие глаза, четко очерченные скулы и подбородок. Наталья догадывалась: Филиппова-старшего зацепила женщина, которая хотела жить сама по себе, как та кошка. Окруженный теплом и любовью, купающийся во внимании женщин, он не мог разгадать ту, которая его не любила. И поэтому он был в ее плену, в ее власти. Наталья не могла этого понять, но чувствовала – так оно и есть, так бывает. – Я вообще думала, что мы со Славой так и останемся в тени, – продолжала Вероника, – никто никогда ничего про нас не узнает. Сын уже почти вырос, станет жить своей жизнью, будет общаться с отцом без меня. Я наконец стану независимой, свободной. И тут вижу в новостях: доктор Филиппов умер, прощание там и тогда. И вдруг так страшно стало. Как будто мы совсем одни остались. И ладно я, но Слава... Я же знала, что у Петра Ивановича есть дети, огромная родня, много братьев, про племянников он часто рассказывал – вот, новый племянничек народился! И я подумала: если вдруг со мной что-то случится, то Славка совсем один на этом свете останется. А ведь у него есть братья и сестры, дядья и тетки. Имею ли я право лишать ребенка родных людей? Ника растерянно смотрела на Наталью, словно ища поддержки. – Все правильно сделала, – сказала Наталья, дотронувшись до узкой холодной руки собеседницы. – Как бы ни было, а все же родная кровь. Ну, и Славка твой похож на Петра... Слов нет, как похож. Вероника усмехнулась, кивнула: – Я в этом тоже вижу какую-то издевку судьбы: вот тебе, Ника, двойник Филиппова. Он теперь навсегда с тобой.