Лаврик подпрыгнул, развернулся лицом к винтокрылой машине. Олеся тоже проворно переставила лыжи и жадно схватилась за ружье на спине Лаврика. Тот резко отвел ее руку и поприветствовал перчаткой вертолет. Машина взмыла вверх, зависла над мужчиной и женщиной. Дверца открылась, высунулась круглая красная морда. Перекрикивая гул, крикнула вниз:
– Ребята, шуруйте на станцию!
Лаврик в знак понимания помахал рукой. Дверца закрылась, вертолет загудел дальше широким кругом вправо и скрылся в горах с затихающим звуком. Олеся посмотрела на спутника.
– Они, наверное, залили шары и перепутали нас с кем-то.
– С теми двумя, которые проскочили здесь утром.
– Разве мы похожи?
– Ты когда-нибудь читала об индийских факирах? Сидит такой в чалме на площади в Бомбее и на дудочке играет. Перед ним является мальчик, забрасывает веревку на небо и поднимается вверх. Когда западные кинооператоры отсняли процесс, то на пленке не оказалось ни мальчика, ни веревки. Картинку создал своим воображением факир и перенес в сознание толпы. Я владею этим методом. Вертолетчикам подсунул тех двоих, которые прошли перед нами…
– Так Мессинг умел пудрить мозги, – согласилась Олеся.
– А ты, оказывается, не только стреляешь наповал! – съязвил охотник, разворачивая лыжи.
– Я не такая дура, как ты думаешь, – огрызнулась она.
Лаврик вспомнил, кто живет в оболочке этой женщины.
– Согласен! Ты умна, как смерть, – ляпнул он и сконфузился от своего некорректного сравнения. Никакой реакции. Олеся будто не услышала последнего слова, оттолкнулась палками и пошла топтать лыжами пышный хрусткий снег.
Оба двигались по березовому леску, который простирался по низине. Между тем мороз усиливался. На местности сгущался туман и мрак.
– Сегодня переночуем еще на свежем воздухе, – сказал Лаврик, окутываясь сизой дымкой у рта.
– Не замерзнем? – встревожилась Олеся. – Меня холод берет за жабры.
– Сейчас пройдем мертвую деревню, возле склона горы закопаемся в хороший сугроб.
Деревня оказалась за березовым лесом. Из сугробов торчали редкие крыши, стены и печные трубы. У Лаврика всегда щемила сердце, когда в тайге он видел заброшенное жилье. Здесь когда-то играли дети, суетились женщины, важно ходили мужчины с трубками. Из домов курился дымок. А теперь запустелое кладбище, которое догнивает своими останками и летом зарастает травой. Лаврик и Олеся постояли задумчиво у проломанной крыши, которую огибали следы зайцев. Чуть в сторонке даже марал проскочил, оставив цепочку глубоких ямок. Тихон заинтересовался четкими отпечатками лап росомахи, которая торопилась за маралом. По ним затрусил в лес, но охотник осадил его:
– Не отвлекайся!
Тихон вернулся, поплелся по лыжне за женщиной.
Хороший сугроб оказался перед самым склоном горы. Охотник снял лыжи и стал рыть пещеру. Олеся с топором пошла за сушняком. Когда совсем стемнело, они уже сидели в глубине сугроба на пихтовых лапках перед костром и готовили ужин. Лаврик рассказывал:
– Завтра утром перевалим гору и окажемся в доме Степана Уртегешева, охотника и шамана, старого друга моего отца. Это удивительно добродушный, незлобивый человек. Однажды он убил медведицу с сосцами, наполненными молоком. Он не мог себе простить такого. Упрекал себя в жестокости. Чтобы исправить свою вину, решил найти медвежат и спасти от голодной смерти. Целую неделю бродил по тайге, детенышей убитой медведицы нашел все-таки, выкормил и отпустил на волю. Для Уртегешева природа – раскрытая книга, – продолжал охотник, ладонью теребя спину пса. Тихон изогнулся и, посчитав, что получил достаточно ласковой энергии от человека, отошел к выходу, лег калачиком, сунул черный нос в живот. – Степан читает любую страницу Горной Шории. Для него все здесь – животные, деревья, тайга, реки, горы одушевлены. Он общается с ними, как с людьми. Ты сама познакомишься и влюбишься в настоящего шорского Дерсу Узала. Отец очень уважал Степана, учился у него.
– Сколько же ему лет? – спросила Олеся, снимая котелок с огня:
Лаврик рассмеялся:
– В первый раз он ответил – девяносто. Во второй – восемьдесят шесть, в третий восемьдесят один. Когда я спросил, почему он из года в год уменьшает себе годы, Степан совершенно серьезно сказал: «Чтобы обмануть смерть».
– Интересный человек, – согласилась Олеся и убежденно добавила. – Но смерть не обманешь.
После плотного завтрака каждый удобно устроился на своей месте перед костерком. Даже Тихон возлег мордой к огню, а хвостом к выходу из пещеры.
– И все-таки ты, Лаврик, совсем не тот человек, за которого себя выдаешь, – вдруг сказала Олеся. Все эти недели женщина присматривалась к нему глазами и сердцем. То, что она видела физическим зрением, притягивало ее. Мужчина был выше среднего роста, атлетически сложен, настоящий таежник. В горах он чувствовал себя, как в своем доме. Все умел! С таким, можно и в разведку, и к черту на рога. А сердце почему-то страшилось его. Ей хотелось при первой же возможности сбежать. Но условия складывались так, что она не могла шаг сделать в сторону от него. Она задыхалась вблизи его. Ей хотелось понять свое чувство, поэтому она затеяла этот разговор и теперь напряженно ждала. Может, он приоткроет глубину своей души, на дне которой таилось нечто, пугающее ее?
Лаврик понимающе усмехнулся. Он не любил скоропалительно отвечать. Всегда давал время себе подумать. Для этого взял прутик, поиграл с огоньком, как с кошечкой. Только потом спросил:
– Зачем тебе знать, кто я? Главное, доберешься в целости-сохранности до города. Там мы расстанемся и уйдем каждый своим путем.
– Ты не понял. Я не хочу знать моменты твоей физической жизни. У меня такое чувство, что ты из какого-то другого мира.
Он подумал: кто бы говорил об этом. Поднял глаза и через огонь увидел серебристые доспехи, короткий меч на поясе, открытое ото лба до пояса ослепительное белое тело, которое полулежало перед ним. Перед этим существом можно не таиться.
– Хорошо, расскажу, – согласился охотник. – Держись двумя руками за котелок. Я… Берия.
Еще секунда и глаза Олеси выскочили бы из орбит. Она расстегнула теплую куртку и уселась на своей постели, подогнув ноги. Хотела что-то сказать, но не смогла даже раскрыть рот. Только наклонилась, достала полено и сунула в огонь. Он с удовольствием наблюдал за ее растерянностью и видел, что у нее в земной душе разрастается страх. Оказаться в тайге рядом с сумасшедшим? Она и руку сунула в карман куртки, где был пистолет. Оружие чуть успокоило ее. Она снова робко посмотрела на Лаврика, который невозмутимо прутиком пошевеливал огненную кошечку и тихо рассказывал:
– Когда мне было четырнадцать лет, я зимние каникулы проводил с отцом в охотничьей избушке, в которой ты спасалась. Мы ставили капканы на соболей. Однажды отец заболел, температура под сорок, с постели не мог встать. Я пошел в тайгу осматривать капканы. Одного зверька снял и двинулся назад. В это время начался горный буран. Я оказался в кипящем белом вихре. Он подхватил меня и куда-то потащил. Сперва я чувствовал землю под ногами. Потом ощутил, что буран поднял меня и куда-то понес… по воздуху. Сколько продолжался полет, не помню. Постепенно ветер стал стихать, ослабевать, уходя куда-то в сторону. Я увидел редкий сухой лес. За ним возвышалась очень большая гора. Пошел к ней. По склону тянулась каменная лестница. Стал подниматься. Под самой вершиной открылась пещера. Что-то сильно потянуло меня туда. Там снова увидел лестницу. Поднялся, и передо мной оказалось белое облако. Оно наплыло на меня и поглотило. Потом облако рассеялось, я увидел, что стою на горке, а внизу виднеется наш охотничий дом. И время какое-то странное. Когда я уходил проверять капканы, был разгар зимы. А теперь чувствовалась весна. Очень ярко светило солнце, снег был рыхлый, пористый, подтаявший и воздух влажный, теплый. Я только краем сознания отметил перемену климата. Меня больше занимали мысли об отце. Как он там в избушке? Когда я уходил, он лежал с высокой температурой в постели. Быстро скатился вниз, зашел в избушку и увидел отца. Он, постаревший, заросший, сидел у окна и чистил ружье. Увидел меня, выронил из рук двустволку. Я бросился поднимать. Но он взял меня за плечи и резко поднял. В его измученных глазах я увидел слезы.
– Ты где был? – спросил он.
– В буране блуждал.
– Знаешь, какой месяц сейчас?
– Январь.
– Нет, дорогой, март.
Тут пришла моя очередь потерять способность говорить. Мы с отцом в тот же день собрались и пошли домой. Мне надо было заканчивать седьмой класс.
Но самое удивительное случилось дома.
Мать увидела меня, обняла и прошептала:
– Лаврик, я так соскучилась по тебе
Отец, который услышал возглас жены, возмутился:
– Ты что, баба, умом тронулась. Его же Артемом зовут.
Меня, в самом деле, звали Артемом. Но после тайги все почему-то стали называть Лавриком, Лаврентием. Мать рассказывала, что она увидела сон. Во сне к ней подошел какой-то старец, очень худой одетый в черный плащ с капюшоном, полностью закрывавшим его лицо. Он перед матерью откинул назад капюшон и уставился на нее пронзительными глазами из-под густых бровей.
– Сынка-то своего кличь теперь Лаврентием, – сказал и тут же пропал. Мать была человеком верующим. Видение во сне так впечатлило ее, что она начисто забыла мое прежнее имя и стала называть Лаврентием. В конце-концов и отец смирился. Когда мне исполнилось шестнадцать лет, родители настояли, чтобы я в паспорте записался Лаврентием.
После этого у меня пошли странные сны. В них я стал видеть и чувствовать себя Лаврентием Берия, проживать его жизнь, которая днем странным образом переходила в мою настоящую. Вчера ночью я сопровождал Сталина в бронепоезде на фронт. Видение было таким четким, как наяву. За окном под стук колес мелькали картины боев – в снегу танк с изломанной пушкой, лошадь с развороченным брюхом, цепочка лыжников в белых маскхалатах и с автоматами на шее. Я сидел напротив Сталина и почему-то страшно боялся немецких самолетов. Налетят и разбомбят бронепоезд. И будто мой страх притянул «Мессершмидты». Истребители пролетели перед самым стеклом. Я увидел маленькие головы летчиков в кабинах. Пилот повернул лицо к бронепоезду и погрозил кулаком. Тогда я вытянул руку из купе и стал хватать самолеты, как игрушечные, перебрасывать на другую сторону поезда. Я проснулся и понял, что сегодня встречусь благополучно с вертолетом. Так и получилось. Я проживаю жизнь Лаврентия Берия во сне, он проживает мою наяву. Так мы и существуем одновременно в двух мирах.
Теперь в глазах Олеси было только любопытство. Она оставила в покое свой пистолет в кармане и двумя руками осторожно подкармливала ненасытный костер мелкими веточками. В его пламени лицо женщины казалось высеченным из адского огня, было зловещим. Лаврик продолжал:
– В университете, затем в разведшколе я читал запоем книги, статьи о Берии, сопоставлял со своими знаниями и пришел к выводу, что он похож на картину, оригинал которой закрасили и написали по нему чудовищный демонический облик. Он постоянно воевал за спасение России с агентами Англии, Турции, Ирана. В конце тридцатых годов Берия спасал интеллигенцию страны от ежовского террора. Красный карлик выбрался из глубоких недр партийно-бюрократического аппарата и стал распоряжаться судьбами людей. Он был таким злобным, что расстрелял даже своего родного брата, главного инженера одной из сибирских шахт. Он изобрел идеальную машину уничтожения, которая сама планировала «врагов» народа, пытками добивалась признания вины и подводила к расстрельной стенке.
И дана была этому зверю власть на два года. Берия полностью разрушил ежовскую машину. Он освободил из-под стражи незаконно арестованных по всей стране – около миллиона человек. На службу вернулись репрессированные военные, как маршал Рокоссовский. Ученым создавались идеальные для того времени условия работы в так называемых «шаражках». Высокие специалисты обеспечивались всем необходимым для работы, но труд интеллектуалов, конечно, охранялся, потому что он был жестко связан с обороной. После войны «шаражки» превратились в секретные специализированные города, которые существуют и поныне как у нас, так и на Западе.
Но родоначальником советских «силиконовых долин» был все-таки Берия. Великая Отечественная война во всей красе показала его силу. Он уговорил Сталина возглавить освободительное движение. Создал второй фронт против немцев – партизанский. Внутри страны организовал выпуск новых самолетов, танков, минометов, боеприпасов. Он руководил работой трех наркоматов, нефтяной, угольной промышленности и путей сообщения.
Когда немцы в 1942 году вышли к Волге и захватили правый берег, Берия снял шпалы, рельсы с Байкало-Амурской магистрали и построил дорогу по левому берегу, по которой пошли поезда с военной техникой и людьми к Сталинграду. Город выстоял благодаря этой дороге жизни. В начале войны под ударами немцев наши войска были полностью деморализованы. Стоило кому-нибудь крикнуть: «Танки! Окружают!», целые полки срывались с позиции и, сломя голову, бежали в тыл. Были случаи, когда по обочинам отступали наши войска, а по центру дорог неслись на Восток немецкие танки в условиях стихийного перемирия.
Лавину беспорядочных отступлений смогли задержать только заградотряды, созданные по инициативе Берия. Лично он подготовил знаменитый приказ Сталина «Ни шагу назад!» Когда угроза миновала, уже в 1943 году заградотряды расформировали. Очень эффективно работали и разведывательные, и контрразведывательные службы, они так умело маскировали действия своей армии, что немцы не смогли разгадать подготовку наших самых крупных наступлений на фронте. Между тем замыслы германского командования заранее становились известными советскому. Берия абсолютно выиграл схватку с самой лучшей в мире разведкой. Ему вполне заслуженно присудили звание маршала. Одно время он даже непосредственно командовал закавказским фронтом и не пропустил немцев за перевалы к бакинской нефти.
Война не дала мира Советскому Союзу. Американцы уже в 1946 году произвели 300 атомных бомб и готовились бомбардировать нашу страну. Черчилль в Хилтоне даже объявил горячую войну России. Спасти СССР могло только ядерное оружие. Создать такое оружие и средства доставки до Америки поручили Берия. Он совершил невозможное – с помощью разведки и интеллектуального потенциала ученых, которых сберег в «шарагах», за два года создал не только атомную бомбу, но и ракеты, которые могли донести заряд до территории врага. А потом в СССР, опередив американцев, провели испытание водородной. Советский ядерный щит надежно опустился перед оружием агрессора. Россия была спасена.
Еще об одном поступке Берии. Сразу же после похорон Сталина он выпустил из тюрем и лагерей политических заключенных. Ему такого руководители партии и правительства не простили. Они усиленно сажали, сажали людей и вот находится государственный деятель, который освобождает. В убийстве роковую роль сыграл Жуков. Именно он организовал военный переворот и поставил во главе государства-гиганта человека с младенческим умом, который возродил во внешней политике троцкизм и стал активно разрушать Советской государство. Эту заслугу отметил даже умный и язвительный Черчилль.
Лаврик замолчал. Ему уже хотелось спать, будто сила, которая была в нем, вытекла. Он лег на бок и отбросил прутик. Только тогда посмотрел на Олесю. Женщина продолжала сидеть, завороженная его рассказом. Увидев взгляд Лаврика, она встрепенулась:
– Не знаю, что сказать. Я читала, в Тибете души умерших лам переселяются в младенцев. Монахи по каким-то признакам находит старые души в новых телах. Может, с Берией произошло то же самое. Он перешел в тебя через облако.
– Может, – согласился Лаврик. Он не сказал, что недалеко от своей охотничьей избушки обнаружил скелет своего погибшего тела. Кто же он тогда на самом деле? Для него это тоже было загадкой.
Она легла на пихтовый матрац, накрылась маскхалатом, закрыла глаза. Лаврик некоторое время смотрел на спокойное женское лицо, тоже зажмурился и оказался на… пиру в Грузии. За длинным столом сидели уважаемые люди, которых давно уже не было в живых. Тамадой за столом был Сталин, молодой, в белой свободной рубахе и кинжалом на поясе. Лаврентий разливал и подавал вино как самый младший. Бочка была полной. Когда он в очередной раз наклонился с черпаком, то к своему ужасу увидел, что вино едва покрывает дно. Явно его не хватит для всего стола. Позорища тогда не оберешься.
Он потеряет как виночерпий свое лицо. С чувством страха Лаврик проснулся. Костер почти догорел. В пещере было морозно. Олеся закутала голову халатом. Нижняя половина тела в брюках и ботинках была открыта. К ней подобрался Тихон и растянулся рядом. Она спала, нежно обнимая собаку за шею. Лаврик бесшумно поднялся, взял три полена, подложил в костер и стал готовить завтрак. За пещерой было еще темно. «Скоро начнет светать», – подумал он. На душе было тяжело. Лаврик всегда чувствовал себя плохо, когда просыпался. Сны обрывались на тревоге и требовалось время, чтобы освободиться от темных чар. Он начинал медленно и глубоко дышать, пока не снимал в себе нервное напряжение. Через минут десять он уже с легким сердцем размешивал варево в котелке.
На гору пошли, когда наступил день и каждый кустик хорошо виднелся. Сперва деревья росли плотно, как в лесопосадке. Иногда приходилось между стволами протискиваться боком. Лаврик прокладывал лыжню и через три часа так взмок, что устроил привал, лег на спину, раскинул руки и блаженно закрыл глаза. Он слышал, как рядом, тяжело дыша, затопталась лыжами Олеся и почувствовал холодный нос собаки на щеке. Нос задышал горячо.
Лаврик нащупал густую жесткую шкуру:
– Ну, Тихон, приходит время расставаться. Ты вернешься к своему настоящему хозяину и будешь снова гонять белок по тайге.
Голубые круглые добрые глаза лайки смущенно моргали. Пес потянулся мордой к лицу Лаврика, лизнул в губы. Олеся, которая стояла, опираясь на палки, звонко рассмеялась:
– Какой нежный зверь! Давай возьмем его в город. Я буду приходить к нему в гости и приносить вкусные косточки.
Последняя ночь отыскала в ледяной душе женщины какое-то слабое местечко. Абсолютно холодная субстанция вдруг потеплела. У Олеси пропало желание бежать. Ей захотелось остаться рядом с Лавриком…навсегда. Она испугалась своего чувства, замерла.
– Охотничья собака – не забава. Она должна работать, – назидательно сказал охотник, поднялся на ноги и показал рукой вверх. – А теперь на вершину, на вершину!
- 8 -
Густой лес через километр кончился, пошли редкие деревья, к самой вершинке прилипла каменная бородавка, на которую Лаврик с Олесей, сняв рюкзаки и лыжи, забрались. С высоты открывались цепи заснеженных гор. Хребты поднимались все выше и выше один за другим. Если бы Лаврик был великаном, он мог пробежать по ним, как по ступеням лестницы к… Белому пику. Они обошли по тайге полукруг, по центру которого летел вертолет. Далекий рокот вспарывал тишину гор.
– Не угомонятся! – проворчал охотник. Он был доволен, что киллеры в растерянности и крутятся возле сгоревшей избушки. Но станцию они, наверняка, хорошо обложили.
Он посмотрел вниз. Склон от «бородавки» круто опускался к домикам шорского улуса.
Лаврик показал рукой на правый край селения. Там у высокого кедра и двух тополей виднелась избушка с желтой крышей и голубоватыми сенцами. Чуть сбоку держалась стайка со стогом сена на крыше. Чувствовалось, что здесь живет домовитый человек.
– Это дом Степана Уртегешева. Он встретит нас, как родных, приютит и, когда нужно, доставит на лошади к станции.
– Что бы я делала без тебя, – только сказала в ответ Олеся.
Он промолчал и стал осторожно спускаться с бородавки. За ним потянулась женщина, путаясь в полах халата. Путь вниз был не менее трудный, чем вверх. Встречались завалы деревьев, занесенные снегом. Потом пошел какой-то ров, в который Олеся глубоко провалилась. Пришлось вызволять с помощью веревки. Наст перестал держать Тихона. Лаврик взвалил его на плечи и удивился, какой он тяжелый. Только во второй половине дня беглецы выбрались к улусу и пошли по улице. Дома здесь были все деревянные, неказистые, некоторые крышами торчали из-под снега. У каждого дома что-нибудь лежало: то дрова, то заготовленные для строительства бревна.
В конце улицы они свернули в переулок, стали подниматься вверх и задержались возле пятистенного бревенчатого дома с яркими сенцами. Из дома на крыльцо вышла пожилая полная шорка. Увидев охотника, она просияла круглым лицом, протянула вперед руки и, переваливаясь с ноги на ногу, как гусыня, заторопилась к калитке.
– Эзен, Лаврик! Эзен!
Охотник снял лыжи, открыл калитку, шагнул во дворик и раскинул руки навстречу женщине. Тихон с ума сошел. Он прыгал вокруг хозяйки, взлаивал и старался лизнуть в щеку. Она отмахивалась от собаки и обнимала крепко Лаврика, остро поглядывая на женщину. Олеся тоже вошла в оградку, сняла с себя рюкзак, поставила возле ног и стала терпеливо ждать, когда закончится бурная встреча старых знакомых. На шум вышел из дома пожилой худой шорец с ясным одухотворенным лицом, раскосыми глазами и жесткими черными волосами, коротко остриженными, с заметной проседью. Он был в зеленоватой, очень изношенной вельветовой рубашке, толстых суконных брюках и в галошах. Он так торопился встретить гостей, поэтому оделся наспех. Тихон при виде его оставил в покое женщину и громадным прыжком бросился к хозяину. Шорец взял пса на руки, Тихон стал его неистово целовать. От такого бурного проявления любви хозяин не знал куда деваться. Смущенно бормотал: «Ну, ну!». Потом резко наклонился, поставил собаку на четыре лапы и посмотрел на Лаврика:
– Однако, здравствуй!
– Здравствуй!
Лаврик крепко с чувством обнял старика, потерся щекой о колючки его щеки. Сам он всегда в любых условиях брился. Порядок нарушал, когда в моджахедах ходил. Тогда борода ему так надоела, что он поклялся больше никогда не запускать свои щеки. Брился опасной германской бритвой, которую получил от отца в наследство. Передавая ему прибор в красной коробочке, батя хлопнул его по плечу и сказал:
– На фронте мне отдал умирающий смершник. Сказал, что это подарок наркома. Я передаю через эту бритву тебе привет от самого Лаврентия Берии.
«Привет» стал талисманом для Лаврика. Он никогда не расставался с ним. Однажды, когда его выбросили с парашютом в горы, выронил бритву уже при приземлении. Целый день потом проползал в зарослях карагача, пока не нашел потерю.
У Степана были жесткие волосы. Ни одна бритва не брала. Поэтому его подстригала жена, которая за много лет научилась это делать так хорошо, как будто подбривала. Уколовшись о щетину старика, Лаврик подумал, что тетка Агаша стала плохо исполнять свои обязанности, много волос оставила на лице мужа.
Лаврик опустил руки, мотнул головой в сторону своей спутницы, которая подошла к ним, встала рядом с напряженным лицом.
– Познакомься с Олесей, за которой гонится свора бандитов по воздуху и по тайге, – сказал он.
Степан выстрелил яркими глазами из-под кустистых бровей, его бородка упала, рот раскрылся. Тень страха покрыла сухощавое морщинистое кроткое лицо. Он хотел что-то сказать, но тут же приложил к губам три пальца, чтобы не вылетело слово. Очень быстро старый охотник справился со своими чувствами и вежливо пригласил женщину в дом:
– Проходите! Будьте гостьей.
Олеся сложила ладони у груди и поклонилась, как тибетский монах:
– Мир вам!
Степан еще раз зыркнул глазами и благожелательно кивнул. К Олесе подошла тетя Агаша, взяла под руку и повела в дом. Когда за женщинами закрылась дверь, Степан спросил:
– Ты хоть чуток знаешь, кого привел?
– Знаю! – резко ответил охотник. Ему не хотелось даже Степану открывать тайну инопланетянки. Смягчив тон, добавил, – Олесю надо во что бы то ни стало спасти. Повеление свыше! - он многозначительно ткнул пальцем в небо.
Друг отца наклонился, подхватил лямки рюкзака женщины, взвалил на плечо, к удивлению Лаврика, слишком легко. А ведь в мешке было не менее двадцати килограммов.
Глядя, как девяностолетний старец управился с приличной тяжестью, Лаврик подумал: друг отца помолодел еще лет на десять. Он тоже захватил свой рюкзак и пошел за хозяином в сенцы, которые состояли из двух отсеков. По первому ходили хозяева и гости в дом, второй был кладовкой с полуоткрытой дверью. Из проема виделась бревенчатая стенка с двумя веревками. На верхней под самой крышей висели пучки красных гроздьев калины, на нижней березовые веники. Степан держал баньку, маленькую, очень тесную, с низким потолком. Когда Лаврик мылся там, то обычно сидел на полу. Хозяин любил, лежа на полке, париться. Такая банька очень быстро нагревалась. Пришел из тайги, десять полешек кинул в топку, затопил и помылся. Это было очень удобно. Глядя на веники, Лаврик подумал о том, что неплохо было бы перед последним рывком к станции побаловать себя хорошей банькой. Степан зашел в кладовку, поставил там рюкзак. Обернулся, протянул сухие костистые горячие пальцы, в которые Лаврик вложил лямки своего рюкзака и пошел во двор, чтобы занести еще лыжи.
Олеся с интересом оглядела дом шорца изнутри. Ей приходилось бывать в улусах. Ее всегда поражали здесь улицы летом. На них валялись конские и человеческие экскременты, запах стоял невыносимый. Чтобы пройти по улице, надо было пальцами зажать нос и не дышать. Зимой эта вся гадость покрывалась снегом, становилось чистенько, благолепно. И вот теперь она впервые вошла в дом. Тут царила чистота и скромность. Крашенные полы были очень тщательно промыты. Русская печь, стол, шкаф, плюшевый коричневый диван без пыли. Особенно Олесю умилил плотный, похожий на вытянутую тыкву кактусенок с детками-шариками на колючках в коричневом горшочке на голубоватом подоконнике под белыми шторками. Гостья сразу же обратила внимание на огромный бубен, который висел над диваном на темно-красном с белыми узорами ковре. Она вспомнила о том, что Лаврик называл Степана не только охотником, но и шаманом. Олеся читала о шаманах, но больше о них слышала от шорцев. В геологической экспедиции, где она работала коллектором под прикрытием, был сторожем дядя Мокей, тоже шорец. Он рассказывал о таинственных способностях и могуществе шаманов. Одна шаманка прокляла оскорбившую ее женщину. После этого мужчины в роду этой женщины стали в молодом возрасте тонуть, и никто не мог снять проклятие. Обращались к другим шаманам. Те решительно отказывались:
– Слишком сильная шаманка наложила проклятие.
Так мужчины из рода проклятой женщины из поколения в поколение продолжали бояться воды и тонуть. Последнего она сама видела, когда его в гробу уже несли под гром духового оркестра на кладбище. Выпил, упал лицом в ручей возле поселка и захлебнулся. Он работал бурильщиком в экспедиции. «Если такое правда, надо очень осторожно общаться с хозяином дома», – подумала Олеся и посмотрела на цветную фотографию, которая висела по правую сторону от бубна. На ней кокетливо улыбалась шестнадцатилетняя девочка-шорка с двумя косичками.