Когда синее поле неба зажглось звездами, они устроили большой привал. Разожгли костер, на веточке прожарили две тушки, подкрепились медом, орехами и снова двинулись. Катиться было легко, потому что светила полная луна и в тайге было видно, как днем. Темно становилось там, где начинался пихтовый лес, поэтому Лаврик шел больше по березовым колкам. Скользили медленно, часто отдыхая. И все-таки он поражался выносливости женщины. После такого ранения, после боевых действий, она еще умудрялась держаться на ногах. Чтобы не терять силы, он время от времени доставал мед и мясо рябчика. Но к утру все-таки усталость взяла свое. Олеся катилась-катилась, потом вдруг упала на снег и вытянула вперед руки с палками. Тихон обошел лыжницу, носом поддел бок два раза, пытаясь перевернуть. Затем перенес свое внимание на ухо женщины, языком стал тщательно вылизывать раковину и ворчать.
– Щикотно! – дернулась Олеся, как от назойливого ухажера.
Лаврик стал искать глазами место, где можно было вырыть пещеру, забраться туда и отключиться до вчера. И тут в тайгу неожиданно ворвался сильный ветер. Деревья закачались, сорвался снег с веток и поднялся с земли. Людей в один момент обдало холодным дыханием, леденя лица. Охотник понял: накатился буран.
– Нам повезло! – крикнул он. – Сейчас начнется ад в тайге. Все заметет. Ни одна сволочь не найдет нас ни сверху, ни снизу.
Олеся с трудом поднялась и смотрела на него широко открытыми, полными страха усталыми глазами, в которых был немой вопрос, как укрыться от бури.
– Будем в снегу копать пещеру, – сказал Лаврик. Он подошел к сугробу между двумя толстыми соснами, снял лыжину и стал рыть. Олеся тоже сняла лыжину, ткнулась в снег, но охотник отстранил ее.
– Отдыхай, не сорви рану! – закричал он, стараясь голосом прорваться сквозь гул бури.
Она сразу же прислонилась спиной к дереву и с тревогой огляделась. Такого разгула природы ей не приходилось видеть. Вокруг с треском валились деревья. Перед ней ныла, стонала черная гора. В воздухе стоял свист, хохот, гул. От всего этого становилось жутко. Хотелось зажать уши ладонями и убежать. Олеся зарылась головой в снег. Давление на барабанные перепонки уменьшилось. Стало чуть легче.
Лаврик копал лыжиной, как бешеный, время от времени отталкивал морду пса, который лез к нему, повизгивая от страха. Наконец внутри сугроба образовалась пещера. Он взял за плечи Олесю, залепленную с головы до ног снегом, и затащил в укрытие. Еще раньше туда забрался Тихон и визгом жаловался на погоду.
Внутри сугроба было хорошо, как в домике. Трое устроились в кружок друг перед другом. Олеся, снимая липкий снег с лица и отбрасывая комочки, попросила охотника:
– Почистите мои перышки.
Он помог ей снять маскировочный халат.
– Теперь можем спокойно перекусить и даже поспать. Только бы на нас дерево не свалилось. Но, думаю, не свалится, потому что рядом сосны молодые, гибкие и крепкие. Выдержат натиск бури.
– А сколько будет жахать? – спросила Олеся.
– До недели. Но самое главное, нас теперь никто не достанет, – сказал Лаврик. Он никак не мог привыкнуть к словечкам инопланетянки. Она порой так смачно выражалась, что у него глаза лезли на лоб от изумления.
Вместе они развели костер и стали готовить завтрак. Потом, перекусив, улеглись спать. Олеся положила голову на плечо Лаврика. Между ними устроился Тихон. От него шло необыкновенно сильное тепло, как от печки. Вся троица под шум и вой ветра, под треск веток погрузилась в сон…
Лаврик увидел себя в Москве. Он находился в кабинете, облицованном деревянными панелями. Он стоял возле открытого большого стального сейфа, доставал красные папки со сверхсекретными документами. Ему нужно было донесение с Южного фронта, где немцы свертывали нашу оборону и неудержимо катились на Кавказ. Это донесение могло убедить Сталина сменить бездарного командующего фронтом и создать оборону. Он нервно открывал одну за другой папки и не мог найти важную бумагу. Страх ломал до боли сердце. Вдруг документ выкрали! К его ужасу раздался телефонный звонок. Он взял трубку, услышал знакомый с грузинским акцентом голос:
– Лаврентий, ты запаздываешь.
И в это время дикий лай, затем два выстрела под ухом подбросили его. Он схватился за ружье и увидел потрясающую картину. Олеся сидела, раздвинув ноги. Между ними лежала голова медведя с вытаращенными остекленевшими глазами. Мохнатое темно-коричневое туловище зверя уходило в отверстие. Снаружи заходился лаем Тихон. Время от времени он прерывался рычанием, тогда голова хищника дергалась от усилий собаки вытащить тушу из пещеры.
Женщина была в шоке. Она смотрела то на зверя, то на пистолет в своей руке, которым убила медведя наповал. По черной морде стекала кровь на белый снег. Лаврик, который никогда не терял голову, наклонился к зверю, приподнял тяжелую голову за уши и опустил. Голова шлепнулась с глухим стуком, как камень. Охотник вопросительно посмотрел на Олесю, та вдруг заморгала часто и стала истерически хохотать, закидывая назад голову. Когда приступ прошел, она связно рассказала, что случилось. Смертельно уставшая, бедняжка спала грудью вниз. Вдруг почувствовала, что кто-то толкает ее носом в поясницу. Она спросонья протянула руку и пальцами ткнулась в морду. Открыла глаза, увидела медведя. Тихон в это время вылетел из пещеры и ухватился за ляжки зверя. Медведь зарычал, оскалив страшно пасть. Олеся выхватила пистолет и две пули послала мишке между глаз…
Лаврик выслушал и рассмеялся.
– Твой женский запах привлек медведя-шатуна. У шорцев много легенд о любовных отношениях медведей и женщин. Рассказывают, что некоторые из дам даже рожают от зверя. Ребенок оказывается внешне похожим на человека, а повадками на отца. Словом, мишка приполз к тебе с любовными предложениями, а ты не поняла и застрелила его.
Охотник говорил игриво, с юмором, чтобы вывести женщину из шокового состояния. И это ему удалось. Она наконец оттаяла, привычное чувство юмора вернулось к ней, она поджала ноги и, улыбнувшись, погладила лобастую мертвую голову:
– Прости! Я не поняла тебя, мохнашка.
Тихон тоже почувствовал, что дух медведя улетучился, осталось только безгласное мясо, и оставил в покое ляжки косолапого. Пробив лапами новое отверстие, вернулся в пещеру. Весь нос был в прилипших кусочках шерсти.
– Надо освежевать тушу, – сказал охотник.
Он выбрался из пещеры. По-прежнему злобствовал буран. Но его голос был на полтона ниже. Белая мгла, которая кипела вокруг, стала чуть-чуть прозрачнее. В двух шагах охотник увидел марала с высокими когтистыми рогами. Зверь пролетел, как привидение, и растворился в пелене. Затрещала верхушка сосны, под которой охотник стоял. Он с тревогой посмотрел вверх, но ничего, кроме кипящего снега, не увидел. Тогда наклонился, взял задние лапы косолапого и вытащил из пещеры. Тяжело вздохнул, ему почему-то жалко было медведя, который непонятно откуда появился, чтобы найти смерть, и стал умело снимать шкуру.
Разделав тушу, Лаврик прихватил большой кусок мяса и, как дед Мороз, в блестках снега забрался в пещеру. Олеся лежала на боку, подложив под голову свернутый маскировочный халат и обняв левой рукой шею Тихона. Вот почему он не вылазил из пещеры, пока охотник обрабатывал тушу. Так не ведет себя охотничья собака. Желание утешить перепуганную женщину оказалось у пса выше инстинкта.
Оба отреагировали на появление охотника. Олеся открыла глаза, села, подтянула колени к груди и задумчиво обняла ноги. Тихон бросился к хозяину и виновато завилял хвостом.
– Разожжем костер, поджарим шашлык из медвежатины! – проговорил c воодушевлением Лаврик. – Теперь мы можем целую неделю сидеть здесь. Продуктов на месяц хватит.
Буран стих через четыре дня. Вдруг стало тихо. Троица выбралась из пещеры. Вокруг большие сугробы блестели отшлифованным серебром. Тайга выглядела ужасно. С деревьев свисали кухты. Лежали на земле слабые и больные ели, осины. У сосны, под которой прятались беглецы, была сломана вершина и валялась в метрах двадцати, огрызок зениткой торчал из сугроба.
Лаврик разглядывал покореженную природу и прикидывал, как лучше уйти отсюда. Олеся положила ему на плечо голову и тихо сказала, с душой:
– Спасибо, голубь сизокрылый!
– За что? – у охотника брови взлетели от изумления. Он не видел ничего особенного в своих поступках. Они исходили из его характера. Просто он не мог поступать по-другому. Когда его за что-то благодарили, он смущался, терялся и не знал, что ответить. А потом, почему она вдруг назвала его голубем да еще сизокрылым? Кем-кем, а голубем он никогда не был.
– За угар, – ответила она на его вопрос. У нее душа разрывалась от двух странных чувств. Одно тянулось к этому мужчине, который явился к ней, как ангел с небес, и спас. Второе набухало непонятным ужасом, ей хотелось, сломя голову, убежать в тайгу, в которой она тоже была своя. Еще беда, у нее стало крепнуть влечение к нему, это тоже пугало. Олеся опустила руки. Проваливаясь по пояс в снег, подошла к сухой осинке, которая под прикрытием сосны умудрилась выстоять в такой буран, топориком стала рубить ветки для костра.
За спиной будто кто-то засверлил дрелью хрустальное небо. Сперва звук был тонкий, пронзительный, ноющий, потом прорвался и стал заполнять гулом пространство над тайгой. Олеся с охапкой сухих веток оглянулась, подняла встревоженное лицо. Даже Тихон задрал голову
– На охоту полетели, – со злостью сказал Лапврик. Он только что пережил кошмарный буран, у него нервы гудели от напряжения. И новые испытания были уже не по силам.
– У тебя есть патроны с пулями на медведя? – Олеся решительно перешла на «ты». Адреналин бурлил у нее в крови. Глаза блестели, как у наркоманки. Полная готовность к бою.
– На десятерых хватит, – бросил Лаврик, не отрываясь взглядом от неба, в котором вот-вот должна появиться железная стрекоза.
– Дай ружье! Я уделаю вертолет. Тогда никто не будет нас преследовать. В экспедиции только одна машина. Пока они заполучат вторую, мы будем уже в городе, – азартно говорила инопланетянка, нетерпеливо поглаживая пальцами контуры пистолета в боковом кармане куртки.
– Леся, у тебя перебор с трупами! – Лаврик посмотрел на возбужденное лицо спутницы.
– Только шесть, – она опустила ресницы.
– Откуда ты еще двоих взяла?
– Когда они обложили нас с напарником в тайге, мне пришлось серьезно проредить цепь костоломов. Так я смогла унести ноги.
Вертолет появился. Охотник представил, как в застекленной плексиглазом кабине по обе стороны от пилота сидят два амбала и в морские бинокли до боли в глазах разглядывают каждую веточку в тайге.
– Прячемся! – приказал Лаврик.
Олеся вместе с нарубленными ветками нырнула в убежище.
Лаврик проворно забросал снегом шкуру и тоже скрылся в пещере, перешагнув собаку. Тут всех троих и накрыл гул вертолета. Обитатели уставились в снежный неровный купол с отверстием для дыма. Когда гул удалился к вершине горы, похожей на чачак-комуз, Олеся упрекнула:
– Жалко, что ты не дал мне свалить подлую стрекозку.
– Как бы сделала это?
– Очень просто. Выскочила на открытое место, замахала руками. Когда вертолет снизился, из ружья пробила бензобак.
– А вдруг они снизятся и откроют огонь. Там стрелки серьезные. Они, наверняка, обмозговали горький опыт своих товарищей.
– Трус не держит банк!
Оказывается, у дамы авантюрный характер, как у пиратки. Это черта совсем не нравилась Лаврику. Поэтому с раздражением он сказал:
– Лучше не испытывать судьбу. Днем поспим, а ночью, когда вертолеты над горной тайгой не шастают, спокойно покатим своей дорогой. Я в Афганистане пробыл всю войну, это восемь лет, и не убил ни одного человека. Не хочу в Горной Шории менять традицию. И еще… отдай мне пистолет. У тебя рука быстрее, чем голова. Рядом со мной ты можешь не стрелять. Я буду твоим пистолетом. По рукам?
Олеся не расставалась с оружием даже в туалете. Она опустила ресницы, долго молчала. Наконец протянула тонкую кисть, которую Лаврик осторожно пожал, потом достала из кармана куртки тяжелый черный «Макаров» со звездой на рукояти. Охотник подбросил оружие в руке, поймал, вернул хозяйке.
– Патроны можешь отдать, а ствол пусть будет у тебя.
Она отщелкнула полупустую обойму ему в пальцы. Заинтересованный Тихон оставил кость, подошел к хозяину, сунул нос в железку, понюхал. Ему явно не понравился предмет. Он вернулся на свое место и снова взялся зубами за медвежатину… За день вертолет несколько раз пролетал над убежищем. Оно было хорошо замаскировано, к вечеру ни с чем улетел восвояси. Между сном и полетами воздушной машины Лаврик, полулежа на локте в снежной юрте, рассказал женщине, как они будут выходить к железнодорожной станции. Обогнут ночью Черную гору, спустятся по гриве к реке, пройдут по льду километров пять, свернут в лощину и доберутся до шорского улуса к Степану Уртегешеву, у которого Лаврик купил Тихона. Надо вернуть собаку хозяину. Старый охотник поможет незаметно подойти или подъехать к станции. Самое опасное – река. По берегам скалы. Кто идет по реке, тот как прыщ на лице, его легко взять на мушку . Если проскочить реку, считай, все остальное – семечки.
К реке они вышли утром следующего дня и устроили бивак на вершинке, поросшей густыми низкорослыми елями. В зеленых колючих зарослях бросили рюкзаки, нарубили лапки, на которые присели и стали обсуждать, что делать. Ждать ночи или рискнуть – махнуть днем по замерзшей реке. Пять километров можно одолеть за час, а там затеряться в зарослях на левом берегу.
Бесстрашная Олеся, которой уже порядком надоело бегать по тайге и которая дышала опасностью, как воздухом, дергала палец Лаврика. Заглядывая ему в глаза, убеждала:
– Я по жизни колобок. От бабки и дедки ушла, от волка убежала, от медведей скрылась, от крокодилов как-нибудь отобьюсь.
– А если лиса встретится? – осадил охотник.
Будто лампочка включилась в голове женщины. Свет хлынул не только из глаз, но из пор кожи. Утренний сумрак отступил от лица.
– Ты для чего у меня? По-моему, с любой хитрованкой управишься. Я за тобой, как за стенами средневекового замка, - губы Олеси змеились в лукавой улыбке.
– Ты хочешь испытать крепость этих стен? – отрезал Лаврик.
Свет выключили. Инопланетянка погасла, отпустила его палец и устало сказала:
– Ты ведущий!
– Посидим, отдохнем и покатимся. Бог не выдаст, свинья не съест, - согласился он.
Он взял свой громадный рюкзак и стал доставать оттуда мясо, пшено, картошку, муку и укладывать на камень. Олеся, к которой вернулось настроение, взяла топорик и пошла рубить сушняк. Она всегда виртуозно находила мертвые ветки даже под снегом.
Когда костер уже лизал огнем закопченный котелок с водой, натопленной из снега, Тихон первым приметил две черные точки, которые двигались по запорошенному льду с западной стороны, и осторожно заворчал. Олеся взглянула на него, перевела взгляд на реку и как бы, между прочим, бросила:
– К нам хужаки.
– Кто-кто?
– Хуже не придумаешь. Хужаки.
Она восседала на охапке еловых веток, широко по-мужски разведя колени, чистила картофель ножичком. Шкурка выходила такая тонкая, что просвечивалась, как целлофановая пленка. Пшена, муки, мяса у беглецов было вдоволь, а вот картофеля оставалось только на один суп – четыре клубня. Олеся почистила два и взялась за третий, когда на горизонте показались лыжники. Она быстренько оголила картофелину, разрезала на пять долек и бросила в котелок.
Лаврик посмотрел на черные точки и острием ножа погасил огонь. Нельзя, чтобы запах костра уловили эти двое, которые очень быстро, как профессиональные лыжники, подкатывались к голой вершинке с кучерявым хвойным чубчиком.
– Посмотрим за ними, – сказал он Олесе. Поднялся, взял в охапку ветки ели, на которой сидел, и понес к границе зарослей. Место здесь было идеальное для наблюдателя. Каменные сколки в рост человека торчали то здесь, то там. Между ними росли густые широкие елочки. Тут можно было свободно и надежно упрятать целый взвод, замаскировав снегом. Лаврик бросил ветки между глыбой породы, похожей на кедровую шишку, и двумя елочками. Одна стояла сбоку, другая впереди, но через нее легко проглядывалась замерзшая река и другой лесистый пологий берег. Улегшись животом вниз, он положил рядом ружье и погладил голову Тихона, который на согнутых лапах подобрался к нему и часто задышал.
– Будь ниже травы, тише воды!
Пес согласно простонал, широко открыв пасть. Олеся тоже пристроилась рядом на своих ветках. Посмотрела на лыжников, протянула руку через тело собаки к ружью.
– Отсюда хорошо тяпну!
– Ты опять за свое! – он пристально смотрел на реку, не давая взять оружие.
Она ласково поглаживала вороненые стволы, ворковала, как преданная голубка:
– Не понимаю тебя. Это же профессиональные убийцы. Погасим хотя бы одного, столько человеческих жизней спасем.
Лаврик, не оглядываясь, бросил:
– Пусть бегут своей дорогой!
Олеся оставила в покое ружье, переложила руку на ершистый загривок собаки и вновь уставилась на лыжников, которые поравнялись с горой. Высокий с автоматом без приклада вдруг задержался, наклонился, протянул руки к ботинку. Второй, крепыш меньшего роста с шомпольным ружьем на спине, по инерции прокатился метров десять и только тогда обернулся.
– Что у тебя? – встревожено спросил..
– Шнурок развязался, – буркнул высокий.
– Салага! – разъярился крепыш и покатился дальше, сильно отталкиваясь палками.
Как оба славно подставлялись! Олеся не выдержала. Она вынула из кармана пистолет, прицелилась.
– У тебя же патронов нет, – съязвил Лаврик.
– Один остался в стволе. Все-таки пальну. Нет, далеко! – она нервно швырнула оружие в снег перед собой. К нему потянулся мордой Тихон, но не добрался. Пистолет вновь исчез в кармане куртки женщины.
Лаврик искоса взглянул на темпераментную инопланетянку и с пониманием ухмыльнулся. Его рука на всякий случай пододвинула поближе к себе двуствольное ружье тульского завода. В это время высокий «салага» перевязал шнурок на правом ботинке, и бросился догонять товарища. Киллерам в голову не пришла мысль, что женщина, за которой они так рьяно охотились, смотрела на них из-за елочки на горе и вся исстрадалась, что не может достать их выстрелом. Смерть не достала мужиков.
Олеся первая вернулась к погасшему костру. Вытащила из рюкзака еще одну картошину и стала срезать кожицу. Лаврик шумно принес свою охапку, бросил на снег, уселся на лапки, выбрал сучок потолще и ножом нарезал стружки. Поджег и сунул в костер. Огонь постепенно разгорелся.
После завтрака они улеглись спать по обе стороны костра. Возле голов пристроился Тихон, cвернув тело калачиком. Лаврик посмотрел на него, сказал задумчиво:
– Наверное, мороз ударит. Собака прячет нос.
Когда проснулись, была вторая половина дня. Солнце перешло на западную сторону неба. Сила свечения ослабла. Диск выглядел тусклым, как из тумана. Вокруг краснели широкие кольца. Солнце обогревало верхние слои атмосферы и не дотягивалось до нижних, в которых пребывали беглецы.
Лаврик открыл глаза первым и ощутил легкое онемение кожи на скулах. Он потер ладонью лицо, подобрал сухие ветки и подбросил в костер. Задумчиво посмотрел на огонь. Ему нравилось пребывать возле костра в тайге и смотреть, не отрываясь, как живет пламя, меняя формы. То оно становится похожим на гриву льва, то на волосы русалки, то на мамонта. Огненные образы оживляли в сознании удивительные картины, которые интересно было рассматривать и думать. Но теперь ему было не до медитации. Мороз встревожил его. Надо уходить с продуваемой всеми ветрами вершины. Охотник поставил котелок на огонь, чтобы подогреть остатки супа. Олеся в это время спала на боку, прижав коленки к животу. Красивое лицо было спокойно. В своих снах она, наверное, пребывала в садах детства, поэтому выглядела моложе лет на десять. Девочка-подросток, чистая, нежная, слабая. Лаврик тяжело вздохнул, вспомнив, как она жестко тянулась утром к ружью, чтобы расстрелять лыжников, и у нее были пустые, как у смерти, глаза. Сейчас ему так не хотелось возвращать женщину в современную жестокую жизнь. Но мороз и время поджимали. Он протянул руку и осторожно тронул плечо Олеси.
– Надо пообедать и двигаться дальше. Иначе здесь замерзнем.
Через полчаса они скатились с горки на реку и побежали по лыжне киллеров, конечно, не так прытко. У Олеси рана зажила, но двигать рукой долго она все-таки не могла. Начиналась ломящая боль и приходилось останавливаться. Наконец Лаврик сказал:
– Нам торопиться некуда. Пойдем простым шагом, не размахивая палками.
Сразу Олесе стало легче идти. Она даже заулыбалась.
Скоро местность изменилась. По обеим сторонам реки встали отвесные скалы, будто кто-то здесь прорубил горы для русла реки. По шорской легенде, могучий богатырь на крылатом огненном коне пролетал за своей невестой и сверху увидел, как бедная река попала в ловушку: бьется и никак не может выбраться. У богатыря было доброе сердце. Он задержал коня, достал меч и прорубил горы. В проход река вырвалась на волю и свободно потекла дальше между высокими отвесными берегами. Скалы стояли плотно к друг другу и между ними невозможно было иголку просунуть. Олеся тревожно оглядывалась.
– Не дай черт нарваться здесь на засаду сверху.
– Городские киллеры не способны на такое. Только охотник мог здесь выбрать позицию. Думаю, тот, кто руководит операцией, до конца не учитывает условия. Надо же так бездарно подставиться два раза, – сказал Лаврик, профессионально оценивая действия противника.
– А ты бы как поступил? – заинтересовалась Олеся.
– Очень просто. День-другой незаметно поизучал обитателей охотничьего дома, а потом спокойно расстрелял из-за деревьев.
Женщина остановилась, палкой шлепнула его по плечу и со вздохом сказала:
– Слава Богу, что ты не руководишь операцией.
– Я никогда не буду заниматься этим.
Они пошли дальше. Блуждающий по сторонам взгляд Олеси вдруг наткнулся на скульптурную фигуру крупного лося на скале. Некоторое время он стоял мордой к реке. Потом проворно развернулся, наклонил голову, выставляя, как вилы, рога и поддевая серую молнию, которая с пронзительным визгом отлетела. Тихон оглушительно залаял.
Лаврик посмотрел и сказал:
– Волки загнали лося.
Олеся встревожилась:
– Что дальше будет?
– Сохатый прыгнет со скалы и разобьется. Его мясо пойдет на приятное питание серым хищникам.
– Может, отогнать волков?
Олеся приподняла палки и с жалостью к животному неотрывно смотрела на скалу, где разыгрывалась таежная трагедия. «Она, оказывается, добрая», – вдруг подумал Лаврик и заторопил инопланетянку:
– Не будем мешать серым коллегам. Они, как мы, выживают охотой.
Когда мужчина и женщина проходили под скалой, обреченный лось еще яростно отбивался от хищников, всхрапывая на всю тайгу. Тихон, приседая на задние лапы и задрав морду вверх, сочно лаял. Но в его голосе не было азарта. Он понимал то, что происходит на скале, его не касается. Когда хозяин с женщиной уже прилично откатились, слабо гавкнул для формы последний раз и деловито, опустив хвост, затрусил по лыжне.
Через пять километров цепочка скал оборвалась, пошли пологие берега. Горы отодвинулись от реки в глубину местности. Слева выросла темная остроконечная шапка. Лаврик показал на нее палкой:
– Мы должны взобраться на гору и с другой стороны сойти к улусу.
В это время сзади будто загрохотал камнепад, невыносимый по силе звук лавиной понесся по руслу реки и накрыл беглецов. Они испуганно оглянулись и увидели вертолет, который в метрах десяти от льда мчался по воздуху. Тихон опрокинулся на спину, стал жалобно взвизгивать и передними лапами тереть уши.