ПАВЛОВ Сергей Михайлович (1952–2020) родился в городе Белово в семье шахтёра. Подполковник милиции в отставке. Член Союза писателей России, Союза журналистов России. Имеет награды МВД, церковные, губернаторские. Автор 19 книг. За серию книг о политических репрессиях в СССР награждён Патриархом Московским и всея Руси Алексием II орденом Святого Даниила III степени. Лауреат литературных премий: им. А. Волошина, «Энергия творчества», им. святителя Павла Тобольского и др. Публиковался в журналах «Огни Кузбасса», «Наш современник», «Всерусский собор», «Бийский вестник», «Литературный меридиан», «Пенаты» (Германия), «Новый Свет» (Канада), «Красная Горка», «Южная звезда» и др. Жил в Кемерове.
Книга 5
Шахтёрскому роду нет переводу
Глава 1
Шестидесятые годы в советской угольной промышленности стали тем временем, когда на шахтах страны подземное хозяйство повсеместно переводилось на механизированную добычу угля. Технологическая революция, именно так называли тогда этот процесс, обещала дать огромный рост производительности труда горняков, невиданные прорывы в процессе угледобычи. Беловский рудник оказался на передовой этих преобразований: здесь были поставлены первые рекорды механизированной добычи топлива, именно здесь громко зазвучали имена шахтёров Николая Путро, Николая Бизина, Николая Малютина, Анатолия Орловского. Выпускники Кузбасского политехнического института, направлявшиеся после получения дипломов на шахты Кузбасса, знали о проходящих в угольной отрасли преобразованиях и потому готовили
себя к нелёгкой и ответственной работе.
Любой приезд в Белово отзывался в душе у Виктора какой-то невыразимой грустью, скорее щемящей тоской по тем временам, когда он жил здесь, по тем людям, с которыми провёл детство и юность. Это он замечал за собой уже тогда, когда студентом приезжал из Кемерова к родным в старый деревянный барак на Новом Городке, позднее, когда проходил практику на шахте «Чертинская» (в отмеченном трагической печатью шестьдесят шестом году), и потом, когда с тёткой Натальей Кузьминой приезжал на могилы близких. Два года минуло с той поры, и вновь у него свидание с малой родиной, но теперь он здесь как совсем взрослый человек, как специалист, прибывший к месту работы. Но всё так же где-то под сердцем он чувствовал лёгкую щемящую боль. Она тревожила его, звала в начало шестидесятых, словно подсказывала, что ему обязательно нужно поклониться родным могилам, навестить тот самый старый барак, из которого он, мальчишка шахтёрского посёлка, совершил смелый и отчасти неожиданный рывок в инженеры.
Когда Виктор ехал на автобусе из Кемерова, для себя решил, куда пойдёт в первую очередь, с кем обязательно встретится. Впрочем, встречаться-то ему особо было не с кем: из школьных друзей остался только Дёма, да и тот сейчас в Кемерове, а с другими одноклассниками он практически потерял всякую связь. За те три неполные недели производственной практики на «Чертинской» новых друзей он здесь не нажил. Оставалась только Ульяна Васильевна.
«Найду Ульяну Васильевну, если не съехала ещё на другую квартиру, передам привет от Дёмы, расскажу, как он устроился на шахте. Ведь он, поросёнок, после окончания института только неделю-то и пожил у матери вместо трёх ему отведённых на отдых, поспешил на место новой работы, где якобы его уже ждут не дождутся! Расскажу, как начал он трудовую карьеру. С ним встречались всего пару дней назад – свежий будет привет для матери. А может быть, даже придётся переночевать у неё пару ночей, пока не выделят общежитие», – размышлял молодой инженер Виктор Егорович Кузнецов, размашисто шагая с чемоданом в руке от клуба «Горняк» по знакомой асфальтированной дороге, упиравшейся на излёте в административно-бытовой комбинат шахты «Чертинская». Широкое полотно плавно шло под уклон, позволяя одинокому путнику на ходу перебирать в голове разные мысли.
Начальник отдела кадров на шахте встретил его как старого знакомого и, внимательно изучая предоставленные документы, задавал вопросы, пытаясь понять, с каким настроением прибыл молодой специалист на новое место работы. Неожиданно он замолчал, внимательно вчитываясь в одну из бумаг. Виктор понял, что это была его характеристика.
– Ты, Кузнецов, посиди пока тут, а я сейчас. – Кадровик, захватив характеристику и диплом, поспешно вышел из кабинета, но уже через пару минут вернулся с пустыми руками и, заговорщически улыбаясь, заявил: – Ты собери-ка со стола все свои бумаги и ступай в партком, а чемодан твой пусть пока у меня побудет, я его, так и быть, покараулю, не волнуйся...
– А зачем мне в партком? – удивлённо спросил Виктор. – Я же пришёл устраиваться на шахту.
– А я тебя куда посылаю? В колхоз, что ли? В партком шахты. Там тебя ждёт Александр Григорьевич Маркин. Помнишь такого?
– Помню... Так он же работал...
– Да, работал. А сейчас – наш партийный секретарь! Ну ты иди, иди. Он ждёт тебя.
– Виктор Егорович Кузнецов? – приветливо встретил его Маркин. – Отучился, значит? Хорошо! Молодец! А ты готов поддержать почин наших горняков?
– Кого вы имеете в виду?
– Как это «кого»? Вся страна знает наших передовиков: Николая Петровича Бизина, Николая Максимовича Путро, Анатолия Владимировича Орловского. Наши, беловские, между прочим! А ты, похоже, и не знал?
– Да нет, что вы, Александр Григорьевич, конечно, я знаю их. Меня даже преподаватели на экзамене подробно расспрашивали, мол, расскажи про земляков.
– Ну а ты?
– Я и рассказал, что знал... из газет. Путро-то я видел на шахте не раз, даже разговаривать приходилось, Орловского. А вот Бизина я совсем не знаю, он же на «Южной» работал... Но всё равно рассказал.
– Работал и сейчас работает. А то, что не растерялся и рассказал о своих земляках, – молодец! Такими героями гордиться надо!
– А я и так горжусь, – проговорил Виктор, продолжая стоять у торца стола напротив парторга, не решаясь присесть.
Маркин, спохватившись, махнул ему рукой:
– Да ты не стой столбом, присядь, да поближе ко мне: разговор-то будет длинный и серьёзный.
Так же, как и кадровик, Маркин внимательно рассматривал документы Виктора, задавал вопросы, но, похоже, самые главные были ещё впереди.
– Так, оценки по предметам у тебя хорошие. Характеристика прекрасная: «Показал твёрдые знания учебных дисциплин. Выдержанный, умеет анализировать и быстро принять правильное решение, умеет работать с коллективом. Пользуется доверием товарищей, инициативен. Проявил незаурядные журналистские способности, его материалы регулярно публиковались в институтской многотиражной газете «Горняк», а также областных газетах». Всё хорошо, Кузнецов, а отправлять тебя механиком в забой не хочется.
– Это почему? – удивился Виктор.
– А потому, что у нас все механики на месте. Горным мастером пойдёшь?
– Если ненадолго, то пойду...
– Как покажешь себя, то и получишь. Или ты сразу хочешь возглавить участок? Сознавайся!
– Сразу не хочу! У меня же опыта нет.
– Разумно рассуждаешь. Ну а если мы тебе другую работу предложим на шахте?
В это время на столе требовательно зазвонил телефон.
– Да, Виктор Евгеньевич, я вас слушаю... – Маркин встал со стула и теперь разговор продолжал стоя. – Да... Понимаю... Работаем... Обязательно! Да, прямо сейчас... Да, у меня он... Ну, готовься, Виктор Кузнецов, – сев, обратился к нему парторг.
Виктор недоумённо смотрел на него, ожидая пояснений, но тут дверь распахнулась, в кабинет стремительно вошёл невысокого роста мужчина, крепкого телосложения, с сердитым выражением лица. При появлении Брагина Маркин и Кузнецов мгновенно оказались на ногах.
– Ну что это такое, Александр Григорьевич? Второй день звонки из горкомов мне летят: вчера – из горкома комсомола, а сегодня уже из горкома партии. Мол, почему у вас на шахте работа с молодёжью на таком уровне?! Самая крупная шахта на руднике, а комсорга уже полгода нет, недобор по взносам, никакой связи с милицией, нет этих... оперативных комсомольских отрядов! На всю шахту одна комсомольско-молодёжная бригада, хотя на «Пионерке» их три, на «Южной» – две.
Высказав негодование, мужчина чуть сбавил тон и уже тише спросил, указывая кивком в сторону Виктора:
– Это ты про него мне говорил? Ну, и до чего договорились?
– Да вот обсуждаем вопросы трудоустройства молодого специалиста, Виктор Евгеньевич.
– Ты пока разговоры здесь разговариваешь, мне горкомы голову мылят! После таких разговоров можно запросто и лысым стать. Так, нет, молодой человек?
Только теперь Брагин перевёл взгляд на Виктора, на лице появилась улыбка.
– Ба, да это же наш старый знакомый! Тёзка! Виктор... – он на секунду задумался, – Кузнецов, кажется?
– Так точно, Виктор Евгеньевич. – Похоже, молодой человек был удручён всем происходящим в кабинете и чувствовал себя скованно.
– «Так точно». После армии, что ли?
– Никак нет, на военных сборах был.
– А-а, тогда понятно! Значит, будущий офицер! Ну садитесь, что вскочили?
– Так вот, я объясняю молодому человеку, что электромехаников у нас полный комплект, а вот комсорга нормального не можем подобрать. Хороший был, да без высшего образования, а теперь нужен диплом. А тут у Кузнецова такие характеристики, что хоть в горком сразу направляй: грамотный, принципиальный, хороший организатор...
– Так в чём дело, тёзка? – Брагин всем телом повернулся к Виктору и теперь в упор буравил его серыми глазами. – Почему не хочешь попробовать себя на общественно важном участке работы? Или боишься ответственности? Как помню, ты не испугался, когда у нас в шахте рвануло. А что сейчас робеешь?
– Да не робею я, Виктор Евгеньевич. Я ещё ничего не успел ответить Александру Григорьевичу... Я думал.
– А вот это хорошее качество! Когда человек думает, он меньше глупостей делает. Так, значит, уговорили мы тебя с парторгом? Так, нет?
– Наверное, так... – пожал плечами Кузнецов.
– Ну и лады! Ты, Александр Григорьевич, определи его пока горным мастером на второй участок, там вроде вакансия, а через месяц проведём отчётно-выборное комсомольское собрание и предложим его в комсорги.
– Виктор Евгеньевич, мне надо шахтового опыта набираться, я же не буду всю жизнь комсомольцем?
– Всю жизнь, конечно, не будешь, а придёт срок – примем тебя кандидатом в члены партии. А там сам выбирать будешь: производство или партийная работа, – пояснил Маркин.
Брагин жестом остановил парторга, обратился к Виктору:
– Про опыт работы на шахте ты правильно заметил. Но ведь ты же здесь будешь работать, два раза в неделю должен будешь спускаться в шахту, на планёрках будешь, на собраниях участковых – вот и наберёшься опыта, узнаешь производство в масштабах шахты, с людьми научишься работать. С гаечным ключом пусть слесаря ходят, а ты – инженер, значит, должен головой работать, смотреть на шахтовые проблемы шире и глубже. Ты думаешь, я не прошёл эту школу или Александр Григорьевич? Несколько лет поработаешь с людьми, втянешься в жизнь коллектива, а там, глядишь, пойдёшь вверх, ты же ещё молодой. Сколько тебе лет?
– Двадцать три.
– Прекрасный возраст. А в комсомоле у нас состоят до двадцати семи лет, кажется, Александр Григорьевич?
– Точно так.
– Ну вот, поработаешь три – пять лет, поднимешь работу, а там, может быть, и в парторги, главные инженеры. А то, может, сразу меня заменишь, а? – Последние слова Брагин произнёс уже с широкой улыбкой на лице. – Ну, ладно, беседуйте тут, только поясни молодому человеку, какие его задачи ждут, отмобилизуй да позвони в горком Чернову, успокой, а то ведь снова будет мне названивать! Да переговори с нашим комендантом, чтобы Виктору выделили в общежитии отдельную комнату: как-никак будущий комсомольский командир.
Брагин встал из-за стола, давая понять, что разговор окончен, пожал руку Виктору и направился было к двери, но задержался на мгновение.
– Познакомь его с нашими старыми комсомольцами, с Колей Толстых обязательно. Да пусть его и Михно привлекает по своим профсоюзным делам. Он хорошо умеет с людьми ладить, да и Виктору какая-никакая помощь будет. Удачи, тёзка! А если что-то неясно или какие-то проблемы будут одолевать – бегом к парторгу! Он теперь твой отец родной. Ну а если совсем плохо будет – ко мне стучись. Я Валентине Васильевне подскажу, чтобы она тебя не мариновала в приёмной. Удачи!
Когда Брагин вышел из кабинета парторга, Виктор облегчённо вздохнул, а Маркин засмеялся:
– Что, напряжённый разговор получился? То-то же. Начальник у нас реактивный и... строгий, всех в тонусе держит!
* * *
Получив от парторга три дня на решение вопросов с жильём и пропиской, Виктор рьяно взялся за обустройство первого собственного домашнего очага: ни отца, ни бабушки, ни деда, даже студенческих друзей, на кого можно было бы взвалить часть забот, рядом не было – всё сам!
Передав необходимые документы в отдел кадров шахты и решив вопрос с пропиской, весь следующий день Виктор приводил в божий вид комнату, до этого пустовавшую несколько месяцев. У коменданта получил кое-какую мебель. Только после этого он решил навестить мать своего друга Дёмы. Третий его свободный день выпал на воскресенье. Ульяну Васильевну он нашёл в том же бараке, в той же комнатёнке. За прошедшие два года она заметно постарела, осунулась, а мелкие паутинки морщинок вокруг глаз и у рта делали её похожей на добрую старушку фею из детских сказок.
Расцеловав гостя, Ульяна Васильевна усадила его за стол и принялась угощать домашними разносолами, а Виктор тем временем без умолку рассказывал о житье-бытье её сына, о том, как тот устроился на шахте. Но чем больше он говорил, тем больше мрачнело лицо женщины, пока в глазах не заблестели слёзы.
– Тётя Уля, что с вами? Что-то не так?
– Всё так, да только это я должна была услышать от него самого. Ведь уже два месяца, как уехал, и ни строчки не написал, ни звонка не было, хотя я дала ему номер нашей диспетчерской на хлебозаводе.
«Вот гад Дёма, – подумал Виктор, – при встрече я ему шею-то намылю!» – и принялся успокаивать расстроенную мать:
– Тётя Уля, закрутился ваш Дёма, новая работа, с жильём надо всё решать… На участке у них проблемы с планом, а мне он так и заявил: «Как только квартиру дадут, то сразу мать перевезу к себе. А не получится с квартирой – домик купим и будем жить вместе».
– Ой, Витя, не ври! Защищаешь дружка…
– Ей-ей, тётя Уля, он так и говорит, что без мамы мне никакой жизни не будет!
Теперь Ульяна Васильевна уже улыбалась сквозь слёзы, наблюдая, как сидящий напротив молодой красивый парень выгораживает непутёвого сына.
– Ну, ладно, Витя, успокоил ты меня, так оно и есть, наверное. Мы сейчас с тобой, если ты наелся, поедем на кладбище. Ты ведь почитай два года уже не был на могиле у родных?
– Всё так, тётя Уля. Учёба, диплом...
– Вот и съездим сейчас, как раз скоро автобус шахтовый пойдёт в ту сторону.
Разрослось чертинское кладбище, с тех пор как Виктор был здесь в последний раз. И не нашёл бы, наверное, родных могил, но Ульяна Васильевна уверенно находила дорогу среди заросших травой, зачастую просевших захоронений. Остановилась перед большим памятником, огороженным металлической оградой, выкрашенной в серебристый цвет. Подножие памятника было закрыто букетами и корзинами с цветами.
– Здесь покоятся те шахтёры, что погибли тогда при взрыве. Ты же помнишь, наверное?
– Конечно, Ульяна Васильевна, я же тогда был на шахте…
Женщина выпрямилась, закрыла глаза и шёпотом принялась читать молитву. Виктор стоял рядом и растерянно смотрел то на памятник, то на молящуюся женщину, потом вдруг мимолётно перекрестился, как его в детстве учила Алёна Ивановна, и опасливо огляделся: не дай бог, кто заметит – комсомолец, а крестится.
На месте захоронения родных он тоже обнаружил значительные изменения. Поначалу могилка его отца много лет одиноко ютилась за пределами кладбища, но два года назад, словно желая скрасить её одиночество, рядом нашли себе последнее пристанище дед Никита, прабабушка Алёна Ивановна, двоюродная бабушка Мария Барбашова, в девичестве носившая фамилию Кузнецова. Так смерть соединила их всё более редеющий род. Год назад, когда он приезжал сюда вместе со своей тёткой Натальей Кузьминой, здесь было только четыре кузнецовские могилы. Теперь же они находились в середине длинного ряда захоронений, и уже ничто не напоминало о той одинокой могиле изгоя Егора Кузнецова.
– Видишь, Витя, всё по-людски получилось, – приглушённым голосом поясняла ему Ульяна Васильевна, – теперь твои родственники вместе с другими покоятся здесь. Вон ребёночек, совсем крошка, похоронен, а вот дед девяностолетний… Много их тут теперь! Люди говорят, что здесь Черта быстрее растёт, чем в посёлке. А старушки богомолицы, видать, знали, как твой отец помер, и теперь так говорят: «Если люди пришли к нему, значит, простил ему Господь все прегрешения, принял его душу к себе...»
Слушал Виктор рассказ пожилой женщины, а глаза сами собой наполнялись слезами, и он стал истово креститься и кланяться родным могилам.
Всю следующую неделю Виктор сидел в только что отремонтированном кабинете комитета ВЛКСМ, разбираясь с комсомольской документацией и по возможности приводя её в надлежащий вид. За тот неполный год, что шахта оставалась без комсомольского вожака, деревянный ящик с документами, похоже, побывал во многих руках, не заботящихся о порядке, часть листов была даже подмочена дождём.
Устав перебирать пыльные бумаги, Виктор не раз пытался спуститься в шахту – развеяться – и пройти по знакомым уже выработкам «Чертинской», но каждый раз ему запрещали спуск: нет допуска, нет рабочего комбинезона, нет противогаза, нет ещё чего-то. И он был вынужден возвращаться к своей рутинной работе.
Видать, эти его метания дошли до парторга, потому как Маркин сам зашёл к нему в кабинет. Поинтересовавшись, как идут дела, посоветовал пока забыть про спуски в шахту.
– Придёт время – ещё находишься! Тебя скоро вызовут в горком комсомола для знакомства, проинструктируют. Спросят, как дела. Так ты уж сильно там не исповедуйся. Скажи, что часть документов пострадала при аварии водопровода – такое у всех бывает. Скажешь, что списки комсомольцев уточняем и заново составляем. Мол, идёт работа, готовимся к Дню комсомола провести отчётно-выборное собрание, а в дальнейшем приложим все силы для претворения в жизнь решений родной коммунистической партии! Примерно в таком духе, но главное – никакой конкретики.
– Это что, у вас так работают комсомольцы? – недоумённо спросил Виктор.
– А у вас в институте не так работают? – с ехидцей спросил парторг. – По-моему, сейчас слишком часто и много обо всём рапортуют, берут разные обязательства, а дела-то идут всё труднее и со скрипом.
– Да нет, Александр Григорьевич, у нас в институте работа веселее шла, огня и задора больше было…
– Ну… – смутился парторг, – люди молодые, грамотные… Всё-таки город большой. А у нас тут, ты обрати внимание, половина комсомольцев не имеют среднего образования, а самый важный вопрос у них: «Сколько получаешь?» Много – уважаемый человек, а если мало – так себе, работяга! Все просятся в бригады Путро и Орловского, где план дают стабильно, но ведь на других-то участках тоже люди работают, им тоже хочется хорошо зарабатывать! Капиталистический рубль пытается задавить социалистические принципы! Когда дойдёшь до сбора членских взносов, тогда поймёшь, как их собирать. Кстати, учёт взносов вела Валя Мохова из отдела труда и зарплаты, она уже несколько лет является членом комитета комсомола. Хорошая работница, но у неё кончается комсомольский возраст, так что придётся тебе искать ей достойную замену. – И, подводя итог разговору, он добавил: – Ты, Виктор, здорово-то не раскисай. Слушай, критикуй, но дело делай! А зашёл я вот зачем: тебя уже завтра вызывают. Помни, о чём я тебе говорил сейчас! Беседовать с тобой, наверное, будет заведующий орготделом Виктор Просин. Он когда-то работал у нас на шахте доставщиком-такелажником, был комсоргом, но недолго. Без образования, но цепкий, чертёнок, дорос до горкома комсомола. А дату проведения собрания для согласования назови пятнадцатое – двадцатое октября – как раз перед юбилеем комсомола. К тому времени, я думаю, найдём о чём рапортовать!
В горкоме его, действительно, встретил заворг Виктор Иванович Просин. Он был старше Кузнецова, большая голова его походила на репу, на темечке вместо ботвы торчали жиденькие волосы, а с лица не сходила чуть слащавая улыбка. Зато глаза смотрели почти немигающе и, казалось, буравили собеседника насквозь.
– Ну садись, Виктор Егорович, рассказывай, как дела тебе поддаются. Сосчитал, сколько у тебя живых комсомольцев осталось? Какая задолженность по взносам? Стыд-позор: крупнейшая шахта рудника, а работа с молодёжью в полном загоне!
Уже первые слова комсомольского чиновника рассердили Виктора не на шутку, и он сразу ушёл в глухую оборону:
– Извините, Виктор Иванович. Но я на шахте ещё и месяца не работаю и за все огрехи, что совершали до меня, отвечать не собираюсь!
– Вон ты какой колючий, однако! Тебя, наверное, и критиковать даже нельзя будет?
– Если по существу дела и без язвочек разных, то можно и даже нужно критиковать, а ради красного словца да чтобы поизгаляться – лучше не надо. Делу не поможет да и обидеть можно понапрасну.
– А ты не прост, Виктор Кузнецов! Видать, пойдут дела на «Чертинской» с таким-то секретарём. А?
– И пойдут, и поедут – куда им деваться...
Заворг громко расхохотался, а глаза его сразу потеряли колючки.
– Ладно, тёзка, говори, что успели уже сделать, а что ещё думаете предпринять…
Неторопливо и спокойно Виктор доложил о проделанной работе, о том, какие вопросы ещё предстоит решить.
– В двадцатых числах октября хотим провести отчётно-выборное комсомольское собрание – это и будет ответом наших комсомольцев к юбилею ВЛКСМ.
– Рассказал ты, Кузнецов, всё толково, а вот с датой проведения собрания ошибся. С парткомом согласовывал?
– Да, партком дал добро.
– Согласимся и мы… А на праздничной демонстрации в честь Октябрьской революции должна быть оформлена комсомольская колонна: знамёна, портреты комсомольцев-героев, лозунги: «Даёшь комсомольско-молодёжную бригаду...» – и фамилию бригадира или звеньевого.
– Мы хотели это указать в рапорте к юбилею комсомола…
– В рапорте вы укажете соцобязательства этих комсомольских коллективов, другие полезные дела. А на собрание к вам приедем мы со вторым секретарём, а может быть, и первый захочет на вас посмотреть. Вы уж там в грязь лицом не ударьте!
– Ну я не знаю, как это всё получится… – неуверенно проговорил Виктор.
В глазах комсомольского чиновника опять появились ёжики, и голос заметно посуровел:
– Значит, запомни следующее: собрание состоится пятого ноября в актовом зале шахты в двенадцать часов! Это уже не обсуждается!
«Так вот он где вылез, этот чертёнок!» Виктору сразу вспомнились слова парторга, и он невольно поёжился, но уже в следующее мгновение ответил спокойно и твёрдо:
– В двенадцать часов собрание никак не может состояться, Виктор Иванович! На него мы приглашаем комсомольцев и молодёжь из первой и второй смены. Оно должно пройти в пересменок: с тринадцати до четырнадцати часов, иначе не будет кворума. Надо же учитывать особенности нашего предприятия, Виктор Иванович?
Хоть и не было в его голосе ни злорадства, ни иронии, Просин невольно поморщился. Но согласился:
– Хорошо, Виктор Егорович, горком комсомола учитывает особенности работы вашего предприятия, а потому собрание начнётся в тринадцать часов.
* * *
Время близилось к обеду, когда видавший виды рейсовый шахтёрский автобус остановился на площади перед зданием административно-бытового комбината «Чертинской» и, громко клацнув дверями, отправил пассажиров в промозглый ноябрьский полдень. Люди постарше неторопливо направились в здание комбината, некоторые из них успевали на ходу раскурить папироску. С десяток молодых парней явно не торопились в помещение, а, сгрудившись у центрального входа комбината, устроили перекур, спешно обсуждая свои вопросы.
– Ну что, рёбя, идём, что ли, на собрание или ну его? – озвучил мучивший всех вопрос долговязый проходчик одиннадцатого участка Ковтун.
Он прикурил «Приму» и, словно подзадоривая, поглядывал на остальных.
– Да надо бы, – неуверенно отозвался слесарь Василюк с участка ВШТ. – Наш начальник сказал, что не пустит в шахту того, кто не пойдёт на собрание!
– Да ну, куда он денется, уволит, что ли, так, ни за что?
– Ну, наш-то если захочет, то всегда найдёт за что.
– И наш Афоня тоже строжился, – вставил своё слово рабочий с участка дегазации. – И что они так взъелись на комсомольцев?
– Так полгода же у нас нет комсорга, взносы не собираются, вот горком и давит на директора да парторга, а уж те – на начальников наших, а от них и нам достаётся, – пояснял Ковтун обступившим его парням. – Вон видите, стоит газик, он из горкома комсомола – значит, начальство уже к нам пожаловало на собрание, а кому охота втык получать по партийной линии?
– Ну и сходим на это собрание, проголосуем за кого надо, беды-то? – Голос крепыша Якушина из бригады Путро звучал явно соглашательски.
– Ага, а потом взносы будут собирать, субботники проводить, шефство брать над кем-нибудь. То ли дело – полгода нас никто не кантовал!
– Ты-то, Ковтун, и так ни разу на субботниках не был, в рейды не ходил. Не хочешь быть в комсомоле – сдай билет. И гуляй как хочешь. А других не сбивай с толку! – Теперь голос крепыша звучал жёстко.
– Да я бы так и сделал, но меня же сразу на отстающий участок откомандируют «в связи с производственной необходимостью» – и прощай, премия!
– Ну а что тогда хрюкаешь здесь да всех подбиваешь на саботаж? Пойдем, ребята, время уже.
Якушин взялся за ручку входной двери, но в это время она открылась и появился Михно, недавно избранный председателем шахтного профсоюзного комитета.
– Хлопцы, вы чего тут митингуете?! А ну, марш в актовый зал! Сто человек ждут их, а они тут раскуривают! На свои участки не заходите, а поднимайтесь сразу в зал, идите прямо в одежде, давайте побыстрее!
Побросав окурки в урну, стоявшую у входа, и продолжая что-то ворчать себе под нос, парни вошли в здание.
В зале заканчивался подсчёт присутствующих, и, когда вместе с Михно вошла новая группа рабочих, главный счетовод громко объявил:
– Всё! Кворум есть!
Парторг Маркин, стоявший на сцене, крикнул кому-то за кулисы:
– Приглашайте гостей! Они у начальника в кабинете. – Следующие его слова уже были обращены в зал: – Всё, товарищи, успокаиваемся, рассаживаемся по местам, не забудьте, что у нас на собрании будут представители горкома комсомола!
В это время появилась ещё группа рабочих. Лица их были красны, а волосы на голове влажные.
– Опаздываем, товарищи!
– Александр Григорьевич, – отозвался один из вошедших, – воду в мойке отключали почти на полчаса, вот и припозднились…
Из-за ширмы на сцену в сопровождении начальника шахты вышли двое мужчин.
– Вот они, наши молодые герои! – отрекомендовал Брагин гостям своих комсомольцев, после чего что-то шепнул парторгу и покинул зал.
Маркин представил гостей собранию, пригласил их в президиум, усадив рядом с ними председателя шахткома Михно и ветерана-комсомольца Николая Толстых. Его же он предложил избрать председателем собрания.
Высокий, кряжистый, с открытым русским лицом, Николай какое-то время сурово и молча смотрел в зал и только потом заговорил:
– Я давно работаю на шахте, многих вас, сидящих здесь, знаю. Надеюсь, и вы меня знаете, поэтому хочу сказать вам правду, может быть, горькую, но правду… Год текущий для горняков нашей шахты был обычным, трудовым. Так же брались соцобязательства, выполнялся и перевыполнялся план по проходке и добыче угля, но наш комсомол практически не работал с начала года. Один секретарь уволился, второго сняли, а потом так и не смогли подобрать достойного кандидата. Позор, но так получилось, что некому
было даже подготовить отчёт о работе комсомольской организации за прошедший период. А если говорить честно, то и хвалиться особо нечем. Почему так случилось, сейчас мы говорить не будем – это дело серьёзное и потребует много времени. Но я уверен, что партийный комитет, вновь избранный комитет комсомола и его новый секретарь при поддержке руководства шахты и шахтного комитета проведут самый тщательный и строгий анализ ошибок и просчётов, допущенных старым составом комитета, сделают необходимые выводы и уже к юбилею ВЛКСМ мы обозначим свои планы на будущее, отразим их в рапорте ЦК ВЛКСМ. Сейчас я предлагаю отчёт о работе организации не делать, а сразу рассмотреть второй вопрос: об избрании нового секретаря комитета ВЛКСМ, а также утвердить новый состав комитета. Голосуем... Единогласно!
Николая Толстых сменил Маркин. Он пригласил на сцену Виктора Кузнецова, огласил его институтскую характеристику, зачитал оценки из диплома.
– Кандидатура Кузнецова согласована с горкомом комсомола, поэтому я передаю слово секретарю горкома Владимиру Сергеевичу Светлову. Пожалуйста…
Из-за стола президиума поднялся стройный мужчина, в сером элегантном костюме, с густой русой шевелюрой. Во время короткого выступления с его лица не сходила какая-то загадочная улыбка, словно он, представляя собранию нового человека, знал о нем всё или почти всё и теперь предлагал собравшимся узнать его так же близко, как он сам.
– Виктор Кузнецов – наш, беловский. Вашей шахтой он был направлен на учёбу в Кемеровский горный институт, а по окончании вернулся сюда. Хотя сейчас, к сожалению, нередко случается так, что выпускники не хотят возвращаться на то предприятие, что направляло его в вуз, и норовят устроиться где-то в большом городе. Но, как видим, Виктор вернулся, что называется, в родные пенаты.
Книга 5
Шахтёрскому роду нет переводу
Глава 1
Шестидесятые годы в советской угольной промышленности стали тем временем, когда на шахтах страны подземное хозяйство повсеместно переводилось на механизированную добычу угля. Технологическая революция, именно так называли тогда этот процесс, обещала дать огромный рост производительности труда горняков, невиданные прорывы в процессе угледобычи. Беловский рудник оказался на передовой этих преобразований: здесь были поставлены первые рекорды механизированной добычи топлива, именно здесь громко зазвучали имена шахтёров Николая Путро, Николая Бизина, Николая Малютина, Анатолия Орловского. Выпускники Кузбасского политехнического института, направлявшиеся после получения дипломов на шахты Кузбасса, знали о проходящих в угольной отрасли преобразованиях и потому готовили
себя к нелёгкой и ответственной работе.
Любой приезд в Белово отзывался в душе у Виктора какой-то невыразимой грустью, скорее щемящей тоской по тем временам, когда он жил здесь, по тем людям, с которыми провёл детство и юность. Это он замечал за собой уже тогда, когда студентом приезжал из Кемерова к родным в старый деревянный барак на Новом Городке, позднее, когда проходил практику на шахте «Чертинская» (в отмеченном трагической печатью шестьдесят шестом году), и потом, когда с тёткой Натальей Кузьминой приезжал на могилы близких. Два года минуло с той поры, и вновь у него свидание с малой родиной, но теперь он здесь как совсем взрослый человек, как специалист, прибывший к месту работы. Но всё так же где-то под сердцем он чувствовал лёгкую щемящую боль. Она тревожила его, звала в начало шестидесятых, словно подсказывала, что ему обязательно нужно поклониться родным могилам, навестить тот самый старый барак, из которого он, мальчишка шахтёрского посёлка, совершил смелый и отчасти неожиданный рывок в инженеры.
Когда Виктор ехал на автобусе из Кемерова, для себя решил, куда пойдёт в первую очередь, с кем обязательно встретится. Впрочем, встречаться-то ему особо было не с кем: из школьных друзей остался только Дёма, да и тот сейчас в Кемерове, а с другими одноклассниками он практически потерял всякую связь. За те три неполные недели производственной практики на «Чертинской» новых друзей он здесь не нажил. Оставалась только Ульяна Васильевна.
«Найду Ульяну Васильевну, если не съехала ещё на другую квартиру, передам привет от Дёмы, расскажу, как он устроился на шахте. Ведь он, поросёнок, после окончания института только неделю-то и пожил у матери вместо трёх ему отведённых на отдых, поспешил на место новой работы, где якобы его уже ждут не дождутся! Расскажу, как начал он трудовую карьеру. С ним встречались всего пару дней назад – свежий будет привет для матери. А может быть, даже придётся переночевать у неё пару ночей, пока не выделят общежитие», – размышлял молодой инженер Виктор Егорович Кузнецов, размашисто шагая с чемоданом в руке от клуба «Горняк» по знакомой асфальтированной дороге, упиравшейся на излёте в административно-бытовой комбинат шахты «Чертинская». Широкое полотно плавно шло под уклон, позволяя одинокому путнику на ходу перебирать в голове разные мысли.
Начальник отдела кадров на шахте встретил его как старого знакомого и, внимательно изучая предоставленные документы, задавал вопросы, пытаясь понять, с каким настроением прибыл молодой специалист на новое место работы. Неожиданно он замолчал, внимательно вчитываясь в одну из бумаг. Виктор понял, что это была его характеристика.
– Ты, Кузнецов, посиди пока тут, а я сейчас. – Кадровик, захватив характеристику и диплом, поспешно вышел из кабинета, но уже через пару минут вернулся с пустыми руками и, заговорщически улыбаясь, заявил: – Ты собери-ка со стола все свои бумаги и ступай в партком, а чемодан твой пусть пока у меня побудет, я его, так и быть, покараулю, не волнуйся...
– А зачем мне в партком? – удивлённо спросил Виктор. – Я же пришёл устраиваться на шахту.
– А я тебя куда посылаю? В колхоз, что ли? В партком шахты. Там тебя ждёт Александр Григорьевич Маркин. Помнишь такого?
– Помню... Так он же работал...
– Да, работал. А сейчас – наш партийный секретарь! Ну ты иди, иди. Он ждёт тебя.
– Виктор Егорович Кузнецов? – приветливо встретил его Маркин. – Отучился, значит? Хорошо! Молодец! А ты готов поддержать почин наших горняков?
– Кого вы имеете в виду?
– Как это «кого»? Вся страна знает наших передовиков: Николая Петровича Бизина, Николая Максимовича Путро, Анатолия Владимировича Орловского. Наши, беловские, между прочим! А ты, похоже, и не знал?
– Да нет, что вы, Александр Григорьевич, конечно, я знаю их. Меня даже преподаватели на экзамене подробно расспрашивали, мол, расскажи про земляков.
– Ну а ты?
– Я и рассказал, что знал... из газет. Путро-то я видел на шахте не раз, даже разговаривать приходилось, Орловского. А вот Бизина я совсем не знаю, он же на «Южной» работал... Но всё равно рассказал.
– Работал и сейчас работает. А то, что не растерялся и рассказал о своих земляках, – молодец! Такими героями гордиться надо!
– А я и так горжусь, – проговорил Виктор, продолжая стоять у торца стола напротив парторга, не решаясь присесть.
Маркин, спохватившись, махнул ему рукой:
– Да ты не стой столбом, присядь, да поближе ко мне: разговор-то будет длинный и серьёзный.
Так же, как и кадровик, Маркин внимательно рассматривал документы Виктора, задавал вопросы, но, похоже, самые главные были ещё впереди.
– Так, оценки по предметам у тебя хорошие. Характеристика прекрасная: «Показал твёрдые знания учебных дисциплин. Выдержанный, умеет анализировать и быстро принять правильное решение, умеет работать с коллективом. Пользуется доверием товарищей, инициативен. Проявил незаурядные журналистские способности, его материалы регулярно публиковались в институтской многотиражной газете «Горняк», а также областных газетах». Всё хорошо, Кузнецов, а отправлять тебя механиком в забой не хочется.
– Это почему? – удивился Виктор.
– А потому, что у нас все механики на месте. Горным мастером пойдёшь?
– Если ненадолго, то пойду...
– Как покажешь себя, то и получишь. Или ты сразу хочешь возглавить участок? Сознавайся!
– Сразу не хочу! У меня же опыта нет.
– Разумно рассуждаешь. Ну а если мы тебе другую работу предложим на шахте?
В это время на столе требовательно зазвонил телефон.
– Да, Виктор Евгеньевич, я вас слушаю... – Маркин встал со стула и теперь разговор продолжал стоя. – Да... Понимаю... Работаем... Обязательно! Да, прямо сейчас... Да, у меня он... Ну, готовься, Виктор Кузнецов, – сев, обратился к нему парторг.
Виктор недоумённо смотрел на него, ожидая пояснений, но тут дверь распахнулась, в кабинет стремительно вошёл невысокого роста мужчина, крепкого телосложения, с сердитым выражением лица. При появлении Брагина Маркин и Кузнецов мгновенно оказались на ногах.
– Ну что это такое, Александр Григорьевич? Второй день звонки из горкомов мне летят: вчера – из горкома комсомола, а сегодня уже из горкома партии. Мол, почему у вас на шахте работа с молодёжью на таком уровне?! Самая крупная шахта на руднике, а комсорга уже полгода нет, недобор по взносам, никакой связи с милицией, нет этих... оперативных комсомольских отрядов! На всю шахту одна комсомольско-молодёжная бригада, хотя на «Пионерке» их три, на «Южной» – две.
Высказав негодование, мужчина чуть сбавил тон и уже тише спросил, указывая кивком в сторону Виктора:
– Это ты про него мне говорил? Ну, и до чего договорились?
– Да вот обсуждаем вопросы трудоустройства молодого специалиста, Виктор Евгеньевич.
– Ты пока разговоры здесь разговариваешь, мне горкомы голову мылят! После таких разговоров можно запросто и лысым стать. Так, нет, молодой человек?
Только теперь Брагин перевёл взгляд на Виктора, на лице появилась улыбка.
– Ба, да это же наш старый знакомый! Тёзка! Виктор... – он на секунду задумался, – Кузнецов, кажется?
– Так точно, Виктор Евгеньевич. – Похоже, молодой человек был удручён всем происходящим в кабинете и чувствовал себя скованно.
– «Так точно». После армии, что ли?
– Никак нет, на военных сборах был.
– А-а, тогда понятно! Значит, будущий офицер! Ну садитесь, что вскочили?
– Так вот, я объясняю молодому человеку, что электромехаников у нас полный комплект, а вот комсорга нормального не можем подобрать. Хороший был, да без высшего образования, а теперь нужен диплом. А тут у Кузнецова такие характеристики, что хоть в горком сразу направляй: грамотный, принципиальный, хороший организатор...
– Так в чём дело, тёзка? – Брагин всем телом повернулся к Виктору и теперь в упор буравил его серыми глазами. – Почему не хочешь попробовать себя на общественно важном участке работы? Или боишься ответственности? Как помню, ты не испугался, когда у нас в шахте рвануло. А что сейчас робеешь?
– Да не робею я, Виктор Евгеньевич. Я ещё ничего не успел ответить Александру Григорьевичу... Я думал.
– А вот это хорошее качество! Когда человек думает, он меньше глупостей делает. Так, значит, уговорили мы тебя с парторгом? Так, нет?
– Наверное, так... – пожал плечами Кузнецов.
– Ну и лады! Ты, Александр Григорьевич, определи его пока горным мастером на второй участок, там вроде вакансия, а через месяц проведём отчётно-выборное комсомольское собрание и предложим его в комсорги.
– Виктор Евгеньевич, мне надо шахтового опыта набираться, я же не буду всю жизнь комсомольцем?
– Всю жизнь, конечно, не будешь, а придёт срок – примем тебя кандидатом в члены партии. А там сам выбирать будешь: производство или партийная работа, – пояснил Маркин.
Брагин жестом остановил парторга, обратился к Виктору:
– Про опыт работы на шахте ты правильно заметил. Но ведь ты же здесь будешь работать, два раза в неделю должен будешь спускаться в шахту, на планёрках будешь, на собраниях участковых – вот и наберёшься опыта, узнаешь производство в масштабах шахты, с людьми научишься работать. С гаечным ключом пусть слесаря ходят, а ты – инженер, значит, должен головой работать, смотреть на шахтовые проблемы шире и глубже. Ты думаешь, я не прошёл эту школу или Александр Григорьевич? Несколько лет поработаешь с людьми, втянешься в жизнь коллектива, а там, глядишь, пойдёшь вверх, ты же ещё молодой. Сколько тебе лет?
– Двадцать три.
– Прекрасный возраст. А в комсомоле у нас состоят до двадцати семи лет, кажется, Александр Григорьевич?
– Точно так.
– Ну вот, поработаешь три – пять лет, поднимешь работу, а там, может быть, и в парторги, главные инженеры. А то, может, сразу меня заменишь, а? – Последние слова Брагин произнёс уже с широкой улыбкой на лице. – Ну, ладно, беседуйте тут, только поясни молодому человеку, какие его задачи ждут, отмобилизуй да позвони в горком Чернову, успокой, а то ведь снова будет мне названивать! Да переговори с нашим комендантом, чтобы Виктору выделили в общежитии отдельную комнату: как-никак будущий комсомольский командир.
Брагин встал из-за стола, давая понять, что разговор окончен, пожал руку Виктору и направился было к двери, но задержался на мгновение.
– Познакомь его с нашими старыми комсомольцами, с Колей Толстых обязательно. Да пусть его и Михно привлекает по своим профсоюзным делам. Он хорошо умеет с людьми ладить, да и Виктору какая-никакая помощь будет. Удачи, тёзка! А если что-то неясно или какие-то проблемы будут одолевать – бегом к парторгу! Он теперь твой отец родной. Ну а если совсем плохо будет – ко мне стучись. Я Валентине Васильевне подскажу, чтобы она тебя не мариновала в приёмной. Удачи!
Когда Брагин вышел из кабинета парторга, Виктор облегчённо вздохнул, а Маркин засмеялся:
– Что, напряжённый разговор получился? То-то же. Начальник у нас реактивный и... строгий, всех в тонусе держит!
* * *
Получив от парторга три дня на решение вопросов с жильём и пропиской, Виктор рьяно взялся за обустройство первого собственного домашнего очага: ни отца, ни бабушки, ни деда, даже студенческих друзей, на кого можно было бы взвалить часть забот, рядом не было – всё сам!
Передав необходимые документы в отдел кадров шахты и решив вопрос с пропиской, весь следующий день Виктор приводил в божий вид комнату, до этого пустовавшую несколько месяцев. У коменданта получил кое-какую мебель. Только после этого он решил навестить мать своего друга Дёмы. Третий его свободный день выпал на воскресенье. Ульяну Васильевну он нашёл в том же бараке, в той же комнатёнке. За прошедшие два года она заметно постарела, осунулась, а мелкие паутинки морщинок вокруг глаз и у рта делали её похожей на добрую старушку фею из детских сказок.
Расцеловав гостя, Ульяна Васильевна усадила его за стол и принялась угощать домашними разносолами, а Виктор тем временем без умолку рассказывал о житье-бытье её сына, о том, как тот устроился на шахте. Но чем больше он говорил, тем больше мрачнело лицо женщины, пока в глазах не заблестели слёзы.
– Тётя Уля, что с вами? Что-то не так?
– Всё так, да только это я должна была услышать от него самого. Ведь уже два месяца, как уехал, и ни строчки не написал, ни звонка не было, хотя я дала ему номер нашей диспетчерской на хлебозаводе.
«Вот гад Дёма, – подумал Виктор, – при встрече я ему шею-то намылю!» – и принялся успокаивать расстроенную мать:
– Тётя Уля, закрутился ваш Дёма, новая работа, с жильём надо всё решать… На участке у них проблемы с планом, а мне он так и заявил: «Как только квартиру дадут, то сразу мать перевезу к себе. А не получится с квартирой – домик купим и будем жить вместе».
– Ой, Витя, не ври! Защищаешь дружка…
– Ей-ей, тётя Уля, он так и говорит, что без мамы мне никакой жизни не будет!
Теперь Ульяна Васильевна уже улыбалась сквозь слёзы, наблюдая, как сидящий напротив молодой красивый парень выгораживает непутёвого сына.
– Ну, ладно, Витя, успокоил ты меня, так оно и есть, наверное. Мы сейчас с тобой, если ты наелся, поедем на кладбище. Ты ведь почитай два года уже не был на могиле у родных?
– Всё так, тётя Уля. Учёба, диплом...
– Вот и съездим сейчас, как раз скоро автобус шахтовый пойдёт в ту сторону.
Разрослось чертинское кладбище, с тех пор как Виктор был здесь в последний раз. И не нашёл бы, наверное, родных могил, но Ульяна Васильевна уверенно находила дорогу среди заросших травой, зачастую просевших захоронений. Остановилась перед большим памятником, огороженным металлической оградой, выкрашенной в серебристый цвет. Подножие памятника было закрыто букетами и корзинами с цветами.
– Здесь покоятся те шахтёры, что погибли тогда при взрыве. Ты же помнишь, наверное?
– Конечно, Ульяна Васильевна, я же тогда был на шахте…
Женщина выпрямилась, закрыла глаза и шёпотом принялась читать молитву. Виктор стоял рядом и растерянно смотрел то на памятник, то на молящуюся женщину, потом вдруг мимолётно перекрестился, как его в детстве учила Алёна Ивановна, и опасливо огляделся: не дай бог, кто заметит – комсомолец, а крестится.
На месте захоронения родных он тоже обнаружил значительные изменения. Поначалу могилка его отца много лет одиноко ютилась за пределами кладбища, но два года назад, словно желая скрасить её одиночество, рядом нашли себе последнее пристанище дед Никита, прабабушка Алёна Ивановна, двоюродная бабушка Мария Барбашова, в девичестве носившая фамилию Кузнецова. Так смерть соединила их всё более редеющий род. Год назад, когда он приезжал сюда вместе со своей тёткой Натальей Кузьминой, здесь было только четыре кузнецовские могилы. Теперь же они находились в середине длинного ряда захоронений, и уже ничто не напоминало о той одинокой могиле изгоя Егора Кузнецова.
– Видишь, Витя, всё по-людски получилось, – приглушённым голосом поясняла ему Ульяна Васильевна, – теперь твои родственники вместе с другими покоятся здесь. Вон ребёночек, совсем крошка, похоронен, а вот дед девяностолетний… Много их тут теперь! Люди говорят, что здесь Черта быстрее растёт, чем в посёлке. А старушки богомолицы, видать, знали, как твой отец помер, и теперь так говорят: «Если люди пришли к нему, значит, простил ему Господь все прегрешения, принял его душу к себе...»
Слушал Виктор рассказ пожилой женщины, а глаза сами собой наполнялись слезами, и он стал истово креститься и кланяться родным могилам.
Всю следующую неделю Виктор сидел в только что отремонтированном кабинете комитета ВЛКСМ, разбираясь с комсомольской документацией и по возможности приводя её в надлежащий вид. За тот неполный год, что шахта оставалась без комсомольского вожака, деревянный ящик с документами, похоже, побывал во многих руках, не заботящихся о порядке, часть листов была даже подмочена дождём.
Устав перебирать пыльные бумаги, Виктор не раз пытался спуститься в шахту – развеяться – и пройти по знакомым уже выработкам «Чертинской», но каждый раз ему запрещали спуск: нет допуска, нет рабочего комбинезона, нет противогаза, нет ещё чего-то. И он был вынужден возвращаться к своей рутинной работе.
Видать, эти его метания дошли до парторга, потому как Маркин сам зашёл к нему в кабинет. Поинтересовавшись, как идут дела, посоветовал пока забыть про спуски в шахту.
– Придёт время – ещё находишься! Тебя скоро вызовут в горком комсомола для знакомства, проинструктируют. Спросят, как дела. Так ты уж сильно там не исповедуйся. Скажи, что часть документов пострадала при аварии водопровода – такое у всех бывает. Скажешь, что списки комсомольцев уточняем и заново составляем. Мол, идёт работа, готовимся к Дню комсомола провести отчётно-выборное собрание, а в дальнейшем приложим все силы для претворения в жизнь решений родной коммунистической партии! Примерно в таком духе, но главное – никакой конкретики.
– Это что, у вас так работают комсомольцы? – недоумённо спросил Виктор.
– А у вас в институте не так работают? – с ехидцей спросил парторг. – По-моему, сейчас слишком часто и много обо всём рапортуют, берут разные обязательства, а дела-то идут всё труднее и со скрипом.
– Да нет, Александр Григорьевич, у нас в институте работа веселее шла, огня и задора больше было…
– Ну… – смутился парторг, – люди молодые, грамотные… Всё-таки город большой. А у нас тут, ты обрати внимание, половина комсомольцев не имеют среднего образования, а самый важный вопрос у них: «Сколько получаешь?» Много – уважаемый человек, а если мало – так себе, работяга! Все просятся в бригады Путро и Орловского, где план дают стабильно, но ведь на других-то участках тоже люди работают, им тоже хочется хорошо зарабатывать! Капиталистический рубль пытается задавить социалистические принципы! Когда дойдёшь до сбора членских взносов, тогда поймёшь, как их собирать. Кстати, учёт взносов вела Валя Мохова из отдела труда и зарплаты, она уже несколько лет является членом комитета комсомола. Хорошая работница, но у неё кончается комсомольский возраст, так что придётся тебе искать ей достойную замену. – И, подводя итог разговору, он добавил: – Ты, Виктор, здорово-то не раскисай. Слушай, критикуй, но дело делай! А зашёл я вот зачем: тебя уже завтра вызывают. Помни, о чём я тебе говорил сейчас! Беседовать с тобой, наверное, будет заведующий орготделом Виктор Просин. Он когда-то работал у нас на шахте доставщиком-такелажником, был комсоргом, но недолго. Без образования, но цепкий, чертёнок, дорос до горкома комсомола. А дату проведения собрания для согласования назови пятнадцатое – двадцатое октября – как раз перед юбилеем комсомола. К тому времени, я думаю, найдём о чём рапортовать!
В горкоме его, действительно, встретил заворг Виктор Иванович Просин. Он был старше Кузнецова, большая голова его походила на репу, на темечке вместо ботвы торчали жиденькие волосы, а с лица не сходила чуть слащавая улыбка. Зато глаза смотрели почти немигающе и, казалось, буравили собеседника насквозь.
– Ну садись, Виктор Егорович, рассказывай, как дела тебе поддаются. Сосчитал, сколько у тебя живых комсомольцев осталось? Какая задолженность по взносам? Стыд-позор: крупнейшая шахта рудника, а работа с молодёжью в полном загоне!
Уже первые слова комсомольского чиновника рассердили Виктора не на шутку, и он сразу ушёл в глухую оборону:
– Извините, Виктор Иванович. Но я на шахте ещё и месяца не работаю и за все огрехи, что совершали до меня, отвечать не собираюсь!
– Вон ты какой колючий, однако! Тебя, наверное, и критиковать даже нельзя будет?
– Если по существу дела и без язвочек разных, то можно и даже нужно критиковать, а ради красного словца да чтобы поизгаляться – лучше не надо. Делу не поможет да и обидеть можно понапрасну.
– А ты не прост, Виктор Кузнецов! Видать, пойдут дела на «Чертинской» с таким-то секретарём. А?
– И пойдут, и поедут – куда им деваться...
Заворг громко расхохотался, а глаза его сразу потеряли колючки.
– Ладно, тёзка, говори, что успели уже сделать, а что ещё думаете предпринять…
Неторопливо и спокойно Виктор доложил о проделанной работе, о том, какие вопросы ещё предстоит решить.
– В двадцатых числах октября хотим провести отчётно-выборное комсомольское собрание – это и будет ответом наших комсомольцев к юбилею ВЛКСМ.
– Рассказал ты, Кузнецов, всё толково, а вот с датой проведения собрания ошибся. С парткомом согласовывал?
– Да, партком дал добро.
– Согласимся и мы… А на праздничной демонстрации в честь Октябрьской революции должна быть оформлена комсомольская колонна: знамёна, портреты комсомольцев-героев, лозунги: «Даёшь комсомольско-молодёжную бригаду...» – и фамилию бригадира или звеньевого.
– Мы хотели это указать в рапорте к юбилею комсомола…
– В рапорте вы укажете соцобязательства этих комсомольских коллективов, другие полезные дела. А на собрание к вам приедем мы со вторым секретарём, а может быть, и первый захочет на вас посмотреть. Вы уж там в грязь лицом не ударьте!
– Ну я не знаю, как это всё получится… – неуверенно проговорил Виктор.
В глазах комсомольского чиновника опять появились ёжики, и голос заметно посуровел:
– Значит, запомни следующее: собрание состоится пятого ноября в актовом зале шахты в двенадцать часов! Это уже не обсуждается!
«Так вот он где вылез, этот чертёнок!» Виктору сразу вспомнились слова парторга, и он невольно поёжился, но уже в следующее мгновение ответил спокойно и твёрдо:
– В двенадцать часов собрание никак не может состояться, Виктор Иванович! На него мы приглашаем комсомольцев и молодёжь из первой и второй смены. Оно должно пройти в пересменок: с тринадцати до четырнадцати часов, иначе не будет кворума. Надо же учитывать особенности нашего предприятия, Виктор Иванович?
Хоть и не было в его голосе ни злорадства, ни иронии, Просин невольно поморщился. Но согласился:
– Хорошо, Виктор Егорович, горком комсомола учитывает особенности работы вашего предприятия, а потому собрание начнётся в тринадцать часов.
* * *
Время близилось к обеду, когда видавший виды рейсовый шахтёрский автобус остановился на площади перед зданием административно-бытового комбината «Чертинской» и, громко клацнув дверями, отправил пассажиров в промозглый ноябрьский полдень. Люди постарше неторопливо направились в здание комбината, некоторые из них успевали на ходу раскурить папироску. С десяток молодых парней явно не торопились в помещение, а, сгрудившись у центрального входа комбината, устроили перекур, спешно обсуждая свои вопросы.
– Ну что, рёбя, идём, что ли, на собрание или ну его? – озвучил мучивший всех вопрос долговязый проходчик одиннадцатого участка Ковтун.
Он прикурил «Приму» и, словно подзадоривая, поглядывал на остальных.
– Да надо бы, – неуверенно отозвался слесарь Василюк с участка ВШТ. – Наш начальник сказал, что не пустит в шахту того, кто не пойдёт на собрание!
– Да ну, куда он денется, уволит, что ли, так, ни за что?
– Ну, наш-то если захочет, то всегда найдёт за что.
– И наш Афоня тоже строжился, – вставил своё слово рабочий с участка дегазации. – И что они так взъелись на комсомольцев?
– Так полгода же у нас нет комсорга, взносы не собираются, вот горком и давит на директора да парторга, а уж те – на начальников наших, а от них и нам достаётся, – пояснял Ковтун обступившим его парням. – Вон видите, стоит газик, он из горкома комсомола – значит, начальство уже к нам пожаловало на собрание, а кому охота втык получать по партийной линии?
– Ну и сходим на это собрание, проголосуем за кого надо, беды-то? – Голос крепыша Якушина из бригады Путро звучал явно соглашательски.
– Ага, а потом взносы будут собирать, субботники проводить, шефство брать над кем-нибудь. То ли дело – полгода нас никто не кантовал!
– Ты-то, Ковтун, и так ни разу на субботниках не был, в рейды не ходил. Не хочешь быть в комсомоле – сдай билет. И гуляй как хочешь. А других не сбивай с толку! – Теперь голос крепыша звучал жёстко.
– Да я бы так и сделал, но меня же сразу на отстающий участок откомандируют «в связи с производственной необходимостью» – и прощай, премия!
– Ну а что тогда хрюкаешь здесь да всех подбиваешь на саботаж? Пойдем, ребята, время уже.
Якушин взялся за ручку входной двери, но в это время она открылась и появился Михно, недавно избранный председателем шахтного профсоюзного комитета.
– Хлопцы, вы чего тут митингуете?! А ну, марш в актовый зал! Сто человек ждут их, а они тут раскуривают! На свои участки не заходите, а поднимайтесь сразу в зал, идите прямо в одежде, давайте побыстрее!
Побросав окурки в урну, стоявшую у входа, и продолжая что-то ворчать себе под нос, парни вошли в здание.
В зале заканчивался подсчёт присутствующих, и, когда вместе с Михно вошла новая группа рабочих, главный счетовод громко объявил:
– Всё! Кворум есть!
Парторг Маркин, стоявший на сцене, крикнул кому-то за кулисы:
– Приглашайте гостей! Они у начальника в кабинете. – Следующие его слова уже были обращены в зал: – Всё, товарищи, успокаиваемся, рассаживаемся по местам, не забудьте, что у нас на собрании будут представители горкома комсомола!
В это время появилась ещё группа рабочих. Лица их были красны, а волосы на голове влажные.
– Опаздываем, товарищи!
– Александр Григорьевич, – отозвался один из вошедших, – воду в мойке отключали почти на полчаса, вот и припозднились…
Из-за ширмы на сцену в сопровождении начальника шахты вышли двое мужчин.
– Вот они, наши молодые герои! – отрекомендовал Брагин гостям своих комсомольцев, после чего что-то шепнул парторгу и покинул зал.
Маркин представил гостей собранию, пригласил их в президиум, усадив рядом с ними председателя шахткома Михно и ветерана-комсомольца Николая Толстых. Его же он предложил избрать председателем собрания.
Высокий, кряжистый, с открытым русским лицом, Николай какое-то время сурово и молча смотрел в зал и только потом заговорил:
– Я давно работаю на шахте, многих вас, сидящих здесь, знаю. Надеюсь, и вы меня знаете, поэтому хочу сказать вам правду, может быть, горькую, но правду… Год текущий для горняков нашей шахты был обычным, трудовым. Так же брались соцобязательства, выполнялся и перевыполнялся план по проходке и добыче угля, но наш комсомол практически не работал с начала года. Один секретарь уволился, второго сняли, а потом так и не смогли подобрать достойного кандидата. Позор, но так получилось, что некому
было даже подготовить отчёт о работе комсомольской организации за прошедший период. А если говорить честно, то и хвалиться особо нечем. Почему так случилось, сейчас мы говорить не будем – это дело серьёзное и потребует много времени. Но я уверен, что партийный комитет, вновь избранный комитет комсомола и его новый секретарь при поддержке руководства шахты и шахтного комитета проведут самый тщательный и строгий анализ ошибок и просчётов, допущенных старым составом комитета, сделают необходимые выводы и уже к юбилею ВЛКСМ мы обозначим свои планы на будущее, отразим их в рапорте ЦК ВЛКСМ. Сейчас я предлагаю отчёт о работе организации не делать, а сразу рассмотреть второй вопрос: об избрании нового секретаря комитета ВЛКСМ, а также утвердить новый состав комитета. Голосуем... Единогласно!
Николая Толстых сменил Маркин. Он пригласил на сцену Виктора Кузнецова, огласил его институтскую характеристику, зачитал оценки из диплома.
– Кандидатура Кузнецова согласована с горкомом комсомола, поэтому я передаю слово секретарю горкома Владимиру Сергеевичу Светлову. Пожалуйста…
Из-за стола президиума поднялся стройный мужчина, в сером элегантном костюме, с густой русой шевелюрой. Во время короткого выступления с его лица не сходила какая-то загадочная улыбка, словно он, представляя собранию нового человека, знал о нем всё или почти всё и теперь предлагал собравшимся узнать его так же близко, как он сам.
– Виктор Кузнецов – наш, беловский. Вашей шахтой он был направлен на учёбу в Кемеровский горный институт, а по окончании вернулся сюда. Хотя сейчас, к сожалению, нередко случается так, что выпускники не хотят возвращаться на то предприятие, что направляло его в вуз, и норовят устроиться где-то в большом городе. Но, как видим, Виктор вернулся, что называется, в родные пенаты.
| Далее