Андрей Романов
ТАЁЖНЫЙ ВЗВОД
повесть
А. А. Смирнову, солдату РККА
1
Утро двадцать второго июня 1941 года начиналось так же обычно, как любое другое летнее утро. После бессонной ночи голова была чугунная, глаза сами собой закрывались, сильно хотелось спать, но было не до сна, потому что взрывы продолжали грохотать один за другим, разрывая на куски твердый камень и сотрясая землю. С визгом проносились над головами острые осколки скальной породы, все затихало на некоторое время, а затем снова глухое и грозное «бум-м-м» и следом «вжик, вжик». Неприятный запах чего-то горелого драл носоглотку, проникал в легкие, вызывая долгий мучительный кашель.
День был воскресный, и потому хотелось уйти подальше от всех этих взрывов и осколков по тропинке заповедной, забраться в глушь потаенную, на самую дальнюю пасеку, где никто не найдет; насладиться дурманящим смоляным запахом пихтовой тайги; окунуться в хрустальные воды горной речки, почувствовав всем телом бодрящую свежесть ее холодных струй, прочесать бредешком омутки, наловить полведра рыбешек и сварить уху в чугунке; вечерком в баньку сходить, размять бока березовым веничком, а потом гонять чаи со свежевыкаченным медом и душистыми травами. Но пока это были только мечты.
На руднике заканчивалась ночная смена. Горнорабочие готовились выйти из штольни на поверхность, чтобы вдохнуть полной грудью свежей утренней прохлады после насыщенного едкой пороховой гарью воздуха подземелья. И это было бы самой большой наградой за добытые килограммы вольфрамовой руды, столь необходимой для укрепления бронетанковой мощи Рабоче-крестьянской Красной армии. В каменной тверди уже пробуравлен шпур, вставлен заряд, который через несколько секунд разнесет вдребезги еще один кусок скалы.
– Все сховались? – бригадир Виктор Степанович оглядывает своих ребят и командует взрывнику: – Дай искру, Сашок.
– Щас дам, – кивает головой Сашка и начинает отсчет: – Пять, четыре, три, два, раз.
После чего крутит взрывмашинку и «дает
искру».
Томительно тянутся мгновения. Горнорабочие – взрывники и крепильщики – не то чтобы со страхом (привыкли давно уже), а с каким-то душевным трепетом ожидают, затаив дыхание, когда содрогнется всем телом гора, взрывная волна пронесется по узкой штольне, саданет по ушным перепонкам, и после этого груда развороченной породы с черными крапинками вольфрама завалит неширокий проход. Когда пыль осядет, начнется их работа. А перед этим нужно было укрепить лиственничными подпорками многотонный свод, чтобы не дать ему обрушиться и придавить своей тяжестью тех, кто остался в штольне.
Время идет, но ничего не происходит. Вместо громкого «бух» – гробовая тишина.
– Ну, что там у тебя? – Виктор Степанович повернул голову к Сашке, потрогал укрепленный на каске шахтерский фонарь, направив пучок света на взрывмашинку, чтобы было лучше видно.
– Пять, четыре, три, два, раз, – повторно считает Сашка, снова крутит машинку и замыкает контакт.
– Что-то долго не взрывается, наверное, запал отсырел? – сидящий рядом с Андреем Петька, молодой еще парень, ходивший пока в учениках, нетерпеливо поерзал и высунул свою кучерявую голову из укрытия. – Может, глянуть пойти?
– Куда ты, мать твою?! – крикнул Виктор Степанович, но голос его потонул в запоздалом взрыве.
И опять с визгом пронеслись над головами осколки. А один камешек, небольшой, но с острыми гранями, отскочил сначала от одной стены, потом от другой и после этого прямо Петьке по шарабану. От моментальной гибели парня каска спасла да то еще, что осколок на излете был, силы уже не той. Потому и не убило Петьку сразу, а только дух вышибло. Упал бедолага без памяти на каменный пол штольни. Так его и вытащили на свежий воздух, уложили на широкую скамейку рядом с входом, согнав с нее двух дымивших «Беломорканалом» рабочих, у которых уже закончилась ночная смена.
– Вот тебе и рыбалка, и банька с чаем, – вздохнул Андрей, глядя на Петьку, все еще не пришедшего в сознание.
– Контузия, ни дать ни взять, – предположил Сашка, плюнул черной слюной в сторону, вытер рукавом спецовки выступивший на лбу пот, да только грязь по лицу размазал, потом тряхнул длинным чубом, чтобы волосы не лезли в глаза. – Спасать надо парня, как бы не загнулся.
– Давай, Петруха, не дури, приходи в сознание, – проговорил Виктор Степанович и обвел взглядом вмиг собравшихся зевак: – А вы что глазеете? Любопытные какие! Сгоняйте быстро за фельдшером, видите, чрезвычайное происшествие у нас!
Виктор Степанович – худощавый, жилистый, в возрасте немного за пятьдесят, коротко стриженный, с русыми усами, пахнущими махоркой. Причем один ус у него короче другого, потому что его бригадир постоянно обкусывал, особенно когда сильно волновался. А сейчас и откусывать уже было нечего, поэтому Виктор Степанович лишь проводил ладонью по усам, но и это его тоже немного успокаивало.
Фельдшера даже не искали, он, как ответственный человек, сидел в медпункте и читал какую-то потрепанную книженцию. Услышав шум на дворе и выглянув в окно, увидел толпу возле лежащего на скамейке человека, схватил свой чемоданчик с нарисованным на крышке красным крестом и выскочил из кабинета на улицу, даже забыв надеть на лысеющую голову белый колпак, как полагалось по инструкции.
Осмотрев Петькину голову, он изрек многозначительно:
– То, что еще жив, уже хорошо. Шишмарь на полголовы – это ладно. Со временем пройдет. Однако под шишкой гематома может быть. Вот это уже хуже. Как бы операцию не пришлось делать. А еще сотрясение мозга возможно. Это тоже нехорошо. Первую медицинскую помощь я ему оказал, укольчик обезболивающий поставил, все что надо вколол, сейчас он поспит чуток. А вы его, ребятушки, без промедления в город везите, в больничку. Погрузите на подводу и вперед. В машине трясти сильно будет, а на лошади в самый раз. Вы Серка запрягите. Он конь справный.
– Ага, справный, – возразил Сашка. – Нам на Серке до города за неделю не добраться. Давай машину.
– Да где ж я вам ее возьму? – удивился фельдшер непонятливости горнорабочих. – Лето ведь. Все машины при деле. А на лошади спокойнее. Старый Серко галопом не поскачет. В данном случае что важно? Чтобы не растрясло. Поэтому не спорьте со мной.
– Не строй из себя шишку конторскую, – вмешался Виктор Степанович. – Позвони в поселок. Кто трубку возьмет, пусть всех наших обежит и предупредит, чтобы не волновались. А мы прямиком в город поедем.
Старый Серко, запряженный в телегу, бредет себе шагом по проселочной дороге, часто останавливается, обмахивается хвостом, отгоняя назойливых оводов, трясет большой головой с давно не чесанной гривой, иногда поворачивает в сторону, увидев кустик сочной травы рядом с дорогой, сбавляет ход. Его хозяин – дед Матвеич, крепкий еще старик, немного сутуловатый, с широкоскулым лицом, обрамленным недлинной седой бородой, в общем, обычный деревенский дед. Он хорошо изучил повадки своего подопечного и поэтому не очень сильно хлопает старого мерина вожжами по крупу, незлобно восклицая при этом: «Но, едри твою налево. Все бы тебе жрать. Шагай шустрее». Серко, зная добродушный нрав хозяина, лишь дергает ушами, все-таки дотягивается большими желтоватыми зубами до приглянувшегося клочка травы на пригорке, срывает его и только потом топает дальше. Скоро уж полдень. Солнце в самом зените, палит нещадно. Пока дорога идет вдоль речки – прохладно, а как сворачивает в луга – духота невыносимая. Серко оглядывается на Матвеича, смотрит на него печальным глазом, словно укоряя его: «Что ж ты, дружок, в такую жару заставляешь меня тащить эту скрипучую полуразвалившуюся колымагу? Лучше бы привел на водопой, разрешил мне зайти по грудь в речку и пить большими глотками вкусную прохладную воду, до тех пор пока бока мои не раздуются и не станут похожими на ту огромную бочку, которую я возил много лет назад, в молодости, а потом разбил ее вдребезги, помчавшись галопом, когда меня укусил в зад этот проклятущий слепень».
Но хозяин, видимо, не желает читать лошадиных мыслей. Он не понимает или делает вид, что не понимает красноречивых взглядов четвероногого друга, и только взмахивает кнутом: «Но, леший! Иди себе, не оборачивайся». Возможно, хозяин сам раздумывает над тем, как хорошо было бы сейчас посидеть в тенечке под деревом с кружкой холодного кваса, а не ехать незнамо куда по пыльной дороге.
В это время лежавший сзади на соломе Петька вдруг зашевелился, пробормотал что-то нечленораздельное, приподнялся на локте и поглядел мутным взглядом сначала на Виктора Степановича, потом на Андрея и на Сашку:
– Мужики, где это мы?
– Оклемался, болезный? – Виктор Степанович пыхнул козьей ножкой. – Подвел ты нас, брат, под монастырь, ох как подвел.
– А что стряслось-то, братцы? – Петруха смотрит на всех непонимающими глазами.
– Ты какого хрена раньше времени из укрытия вылез? – набросился на него Сашка. – Я, значит, вторую искру даю, а он – нате вам, выпендрился. А если бы тебя убило?
– Погодь, Сашок. Ты же видишь, парень еще не в себе, – остановил Сашку Андрей, его друг и даже какой-то дальний родственник, то ли троюродный, то ли четвероюродный брат.
По возрасту он старше, а по характеру более спокойный, поэтому частенько сдерживает Сашку, когда тот чересчур раздухарится.
– В общем, в город тебя везем, сдавать будем, – вздохнул Виктор Степанович. – Поэтому лежи тихо, не брыкайся, резких движений не делай: фельдшер не велел.
– Зачем сдавать? Куда сдавать? – Петька пытается подняться на локте.
– А ты разве не понял, чего тебе Сашка сказал? Контузия у тебя. Каменюкой по башке шибануло, когда ты поперек батьки из укрытия высунулся, – ответил ему Виктор Степанович, позевывая. – Это же надо умудриться – нафунькать так, чтобы всем хватило. И когда – в самый что ни на есть неподходящий момент. В воскресный день, за пять минут до заслуженного выходного!
– Слышь, Петруха, ты точно ничего не помнишь? – уже более спокойным голосом спросил Сашка, и даже с какой-то жалостью в голосе. – Больно прилетело?
– Не-а, не помню, – признался Петька и схватился руками за голову: – Котелок гудит, мочи нет.
– Не довезем мы его до города. – Виктор Степанович в раздумье потер огрубевшим от работы пальцем щетинистый подбородок, побриться-то утром не получилось. – Андрейка, у тебя ведь где-то тут поблизости тетка живет?
– На пасеке, недалеко отсюда, – подтвердил Андрей.
– Говорят, травница знатная. До нее-то куда ближе, чем до города.
– Конечно, ближе.
– Нам бы и самих себя привести в порядок не помешало бы, а то вылезли из штольни грязные, как помазки. Ни переодеться, ни помыться толком не успели, – добавил Сашка. – Да нас люди встречные напугаются, точно вам говорю. Подумают, что лешаки из леса повылазили, конягу у кого-то стибрили и в город намылились... А все из-за тебя! Невтерпеж подождать-то минуту лишнюю было? – Сашка нахмурил брови, нагнал суровости на лицо. – Двинуть бы тебя как следует – за нарушение техники безопасности.
Мужики вроде и строжились на Петьку, но по их шутливому тону было понятно, что у них словно камень с души свалился. Раз парень очухался, значит, жить будет.
– Слышь, Матвеич, – Виктор Степанович окликнул возницу. – Ты знаешь, где бабка-травница обитает?
– Это Авдеевна, что ли? Знаю такую, она и мертвого на ноги поставит. Но вот с дорогой могу напутать. Коль покажешь, куда ехать, так вмиг домчим.
– Андрюшка покажет. – бригадир кивнул на Андрея. – Его тетка.
– Здесь не заблудимся. Вон у той лесины, – Андрей показал рукой, – дорога к реке спускается, на брод ведет, так ты реку-то не переезжай, а двигай прямо вдоль берега метров триста. До ручья доберешься – от него вверх по тропе.
– А тропа-то широкая? – засомневался дед Матвеич. – Телега проедет?
– Проедет, – успокоил его Андрей. – Летом каждую неделю на пасеку ездим. Накатали дорожку-то.
– В город все равно надо будет заехать, фельдшеру показаться. Чтобы справку выписал.
– А может, замять это дело? – предложил Сашка. – Парень-то живой. Ну, ушибся. С кем не бывает.
– Ушибся – это когда с печки упал, – не согласился с ним Виктор Степанович. – Здесь не ушиб. Здесь контузия, как на войне. В общем, посмотрим по обстоятельствам.
Старый Серко свернул с дороги и, таща за собой телегу, побрел медленно краем луга, чтобы не портить будущий сенокос. Пасека стояла на небольшом говорливом ручье у самой кромки леса на большой поляне, окруженной с трех сторон высокими пихтами вперемежку с тонкоствольными березками. Недалеко от избы на поляне с десяток ульев. Пчелы негромко гудели, собирая нектар. И от этого их деловитого гудения становилось спокойнее на душе. И жизнь текла своим чередом, будто ничего и не произошло.
– Авдеевна! Где ты там? Покажись! – крикнул дед Матвеич, подъехав к избе.
Дверь в избу была подперта палочкой.
– Вот незадача, – вздохнул Виктор Степанович. – Наверное, в поселок ушла.
– Придет, никуда не денется. – Андрей спрыгнул с телеги. – А мы пока похозяйничаем. Баньку истопим, а то какое лечение без баньки?
– С банькой это ты хорошо придумал, – согласился бригадир. – Давай воды наноси. Сашка, веничков березовых наломай. А ты, Матвеич, помоги мне Петьку до избы довести. Уложим его на кровать. Пусть отлеживается.
«День-то как разыгрался», – подумал Андрей и зачерпнул ведром воды из ручья, да как-то неудачно зачерпнул, вместе с песком. Вылить хотел, а в ведре блеснуло что-то, камешек желтый размером с полногтя. Думал сначала, что пирит. Шлихи частенько встречаются. На зуб попробовал – мягкий, значит, не пирит. Сунул камешек в карман штанов и, пока воду в баню таскал, забыл про находку.
Тут как раз Авдеевна пришла, по лесу ходила, трав целебных целую охапку насобирала. Гостей-то не ожидала встретить, удивилась сначала, но, увидев среди них племянника, обрадовалась.
– Андрейка, – окликнула она его. – Я третьего дня умывальник в поселке купила, в сенцах лежит. Приладь к пихточке, а то руки помыть к ручью приходится ходить. Да воды в дом пару ведер принеси.
– Прилажу, теть Варь, – ответил Андрей и, прихватив два ведра, пошел к ручью за водой.
Там, набрав полные ведра, поставил их на землю и, достав из кармана желтый камешек, стал внимательно его рассматривать.
– Интересно, – хмыкнул он и, спрятав камешек в карман, понес ведра в дом, потому что оттуда ему уже не раз кричали: «Где ты там запропастился?»
Принеся воды, он вернулся к ручью с лопатой, выкопал на бережке яму глубиной по колено, аккуратно складывая вырытую землю рядом с углублением.
– Андрейка! – послышался голос Авдеевны. – В баню собирайся. Виктор Степанович с Матвеичем уже пошли.
Андрей воткнул лопату в землю и направился к дому.
– Теть Варь, а где у нас доска стиральная была?
– Так возле бани стоит, а зачем она тебе? Ежели постирать чего надо, так оставь в предбаннике, я вечерком постираю. А не хочешь, чтоб я стирала, так женушку дождись. Она послезавтра обещалась приехать.
– Нет, не стирать, – ответил Андрей и со стиральной доской под мышкой пошел к ручью.
Он положил доску в воду в том месте, где течение было не очень сильным, и стал помаленьку сыпать на нее выкопанную землю. Вода уносила легкие частицы. После десятка высыпанных лопат в волнообразных бороздах стиральной доски осталось несколько блестящих желтых крупинок.
– Андрюха! Ты где там? – раздался зычный голос Виктора Степановича. – Весь пар уйдет! Тащи веник и ведро воды холодной захвати, а то уж невмоготу.
– Иду! – Андрей загреб яму лопатой и ругнулся про себя, увидев, что по неосторожности оторвал пуговицу с рукава рубашки: жене лишняя работа.
...В избе Варвара Авдеевна с Виктором Степановичем и дедом Матвеичем пили чай. Петька с замотанной головой полусидел-полулежал на кровати, подложив под бок подушку. Только вместо чая у него в кружке был травяной отвар.
– Пей, пей, – приговаривала Варвара Авдеевна, глядя, как Петька морщит нос, отхлебывая из кружки. – Подумаешь, горьковато немного. Водка уж на что противная, а вы, мужики, как воду ее хлещете. А тут травка горчит чуток, так и раскис сразу.
Варвара Авдеевна была довольно высокого роста, при этом сухощавого телосложения, как высохший ствол дикой жимолости, и всегда ходила прямо, не горбилась, а ведь лет ей было далеко за шестьдесят. Все ее ровесники постепенно матерели, дряхлели, а тетка Авдеевна как была в одном возрасте, так в нем и осталась. Волосы ее были аккуратно подвязаны под самые брови темным платочком с маленькими разно-цветными цветочками, так что ни одна прядь не выбивалась наружу. Уголки тонких губ были загнуты книзу, придавая всему лицу несколько печальное и сосредоточенно-отрешенное выражение, будто человек глубоко погружен в себя, в свои мысли.
Петьке после кружки целебного отвара да компресса, приложенного Варварой Авдеевной к ушибленному месту, полегчало настолько, что он встал с кровати, подсел к столу. Виктор Степанович достал из кармана пиджака сложенную вчетверо газету и протянул ему.
– Позавчерашняя, – пояснил он. – У тебя глаза молодые, почитай, чего нового в мире произошло.
– О, рассказик! – Петька взял газету и сразу обратился к четвертой странице, где печатали разные фельетоны, юморески, кроссворды, объявления, афиши и другую развлекательную дребедень, но бригадир остановил его:
– Ты давай новости почитай.
– Фи, чего тут читать? Нудятина сплошная, – скривил лицо Петька. – Вот послушайте: «Студенты на сельхозработах», – прочитал он название статейки и тут же прокомментировал: – Как же, они наработают, городские-то. Или вот еще: «Ни одного трудящегося без облигаций». Снова занимают, а когда отдавать будут, неизвестно.
– Ты рот-то закрой, – предостерег его Виктор Степанович. – Привыкнешь с нами так вольно разговаривать, болтанешь сдуру где-нибудь среди чужих и вмиг окажешься в краях неблизких, среди медведей белых. Давай найди лучше что-нибудь про международное положение. Просвети нас, что там за бугром творится.
– А чего тут искать? – хмыкнул Петька. – Вот целая полоса про международку, сплошняком. – и он стал зачитывать заголовки заметок: – «Война в Сирии», «Война в Западной Европе», «Война в Африке», «Война в Китае». Вот интересная статейка: «Иерусалимский корреспондент передает, что английские войска атаковали главную линию обороны город Дамаск...» «Французы оказывают усиленное сопротивление...» «В восточной Африке итальянцы оказывают упорное сопротивление неприятельским войскам...» «Японские войска действуют против китайских отрядов, оперирующих у них в тылу...» «Военные мероприятия в Голландской Индии...»
– Не понял, кто с кем воюет? – переспросил Андрей.
– Весь мир воюет, одни мы не при делах, – хмыкнул Сашка. – Черное воронье вокруг нашего эсэсэсэра собирается.
– А германцы молодцы, – одобрительно проговорил Петька. – Друзья наши.
– Как бы эти друзья да с вилами на нас не пошли, – возразил Сашка.
– Тише ты, балабон, – оборвал его Виктор Степанович.
– О, а вот это интересно! – вдруг воскликнул Петька. – Из Самарканда пишут. Раскопки гробницы Тимура. Это царь такой жил в Средней Азии в давние времена, – пояснил он. – Так вот, уже вскрыты погребения двух сыновей Тимура и его внука – знаменитого Улугбека. Вроде что-то нам училка на истории толковала про него... Так вот, – продолжил он чтение, – сегодня, то есть уже вчера, – уточнил он, – начинается вскрытие центральной гробницы Гур-Эмир, где похоронен Тимур. Сняты каменные плиты...
– Ладно, завтра дочитаешь, – зевнул Виктор Степанович. – Давайте укладываться спать. День шебутной был. Надо всем отдохнуть, а тебе, Петька, особенно. Чтобы к завтрашнему утру здоров был, как огурчик.
2
Три дня жили они на пасеке, а на четвертый день на старого Серко опять надели хомут, впрягли в телегу, и дед Матвеич несильно хлопнул его вожжами по крупу: «Но, доходяга! Пришла твоя пора, шагай давай».
И опять Серко потянул за собой телегу, бросая печальные взгляды на сочную травку, которую съесть ему уже не удастся, потому что хозяин был намерен сегодня добраться до города, а это ох как не близко. И поэтому стоило старому коню потянуть голову к какой-нибудь травинке, Матвеич ударом вожжей возвращал его в суровую действительность, приговаривая при этом: «Но, пошел! Все бы тебе жрать, утроба ненасытная».
Но, видно, есть конский бог на свете! Не успели они выехать на дорогу, ведущую в город, как увидели несущуюся навстречу полуторку, громыхающую на ухабах.
Поравнявшись с телегой, машина резко затормозила, и из нее выскочил дядька Захар, работавший в поселке участковым милиционером. Из-под фуражки выбивалась прядь вспотевших черных с проседью волос. Он был немного растерянный и оттого злой.
– Стоять! Не двигаться! – крикнул он и подскочил к телеге.
– Ты чего, дядь Захар? – удивился Сашка. – Не узнал, что ли? Это же мы! Что случилось?
– Молчать! Ты у меня сейчас додядькаешься! – рявкнул участковый, потрясая в воздухе кулаком. – Я вас всех на руднике сгною! В самую глушь отправлю!
– Ты хоть объясни, в чем дело-то, – попытался его урезонить Виктор Степанович.
– А в том дело, что все вы дезертиры! А у нас с дезертирами разговор короткий. Руки вверх, и без разговоров. А то пальну, будь здоров.
– Да какие же мы дезертиры? – Сашка удивленно пожал плечами. – У нас с Андрейкой и Виктором Степановичем по три дня выходных, дед Матвеич на пенсии, а Петька контуженый.
– Чего-то ты недоговариваешь Захар, – хмыкнул Виктор Степанович. – Петька в штольне каменюку башкой словил, когда скалу взрывали, еле выжил, а ты и его и нас дезертирами обзываешь. У него контузия явная. Да если бы не Авдеевна, он бы давно уже богу душу отдал. Она его, можно сказать, с того света вытащила.
– А кто вам позволил в военное время на целых три дня покинуть режимный объект, работающий на оборонную мощь страны?
– Ты чего буровишь? – недоуменно поглядел на него Виктор Степанович. – Какое военное время?
– Вы агнцами невинными не прикидывайтесь! Не знаете разве, что война с германцем началась? Все отпуска и отгулы отменены.
– Как это война? – Виктор Степанович обвел глазами товарищей. – Вот так раз! Вчера только в газете читали, что друзья они нам заклятые.
– Три дня уж как. На ушах все стоим. А вы взяли и пропали неизвестно куда. Вам фельдшер велел Петьку в город везти, в больницу. А вы до города не доехали. Где вас искать? Рудник почти на военном положении.
– Что ж нам делать-то? Ты уж помоги нам.
– Как я вам помогу, когда у меня в кабине оперуполномоченный сидит, по вашу душу между прочим, – прошептал дядька Захар. Потом достал из кармана галифе носовой платок, вытер пот со лба, одернул гимнастерку, поправил кобуру на поясе и произнес так громко, чтобы слышно было оставшемуся машине: – Чего тут у вас? Телега сломалась? И вы, трое мужиков, за три дня починить ее не могли? Да за это время пешком до города можно было дойти. Эх вы, разгильдяи!
После этого он вернулся к кабине, открыл дверцу и опять же во весь голос доложил:
– Все в порядке, товарищ сержант госбезопасности. Телега у них сломалась. Ремонтировались.
Из машины не торопясь вылез молодой парень в военной форме, снял фуражку, пригладил ладонью волосы, развел руки в стороны, разминая мышцы. И только после этого вскользь глянул на Виктора Степановича и стоявших рядом с ним у телеги ребят.
– Эти, что ли? – спросил он безразличным голосом у дядьки Захара.
– Так точно, они самые, – подтвердил дядька Захар и повторил, словно оправдываясь: – Телега у них сломалась. Так-то они мужики дисциплинированные, с благодарностями, ударники труда, можно сказать. Так что вы, товарищ сержант, не сомневайтесь.
– Ну, так если все в порядке, так и вопросов нет, поехали обратно, – вздохнул оперуполномоченный и направился к машине.
– Товарищ сержант, – остановил его Виктор Степанович. – Не подбросите до города? Нам контуженого надо врачам показать. А то пока мы на телеге-то доберемся.
– Я не возражаю, – пожал плечами сержант, поглядев на дядьку Захара. – Пусть едут, если надо. Кузов свободен.
– В общем, Матвеич, ты на телеге обратно езжай на рудник, – скомандовал дядька Захар. – Расскажи там все обстоятельно. Мол, беды не случилось, все найдены. А вы, орлы, марш в кузов.
Старенькая полуторка развернулась и покатила по пыльной дороге в обратную сторону.
– Товарищ сержант, сразу в город едем? – поинтересовался Захар.
– Давай сначала в поселок заскочим. Дельце там есть одно, – проговорил тот. – Мужиков найдешь, куда поселить?
– О них не волнуйтесь, поселим, – уверил его Захар.
– Убедись только, чтобы на рудник вернулись. Время сейчас военное, сам понимаешь, – согласно кивнул оперуполномоченный и попросил: – Останови возле общежития. Завтра к восьми часам утра сюда же подъедешь. Мне тут надо еще кое с кем разобраться.
Высадив оперуполномоченного, Захар свернул в ближайший проулок, попетлял по улицам и подъехал к небольшому опрятному домику с резными ставенками, выкрашенными в синий цвет.
– Ну что, в хату пойдете или летнюю кухню займете?
– В летней кухне остановимся, – решил за всех Виктор Степанович.
– Только чтоб не буянить и по девкам не шастать. Знаю я вас.
– Так мы же семейные, – улыбнулся Андрей.
– Я про них. – Захар кивнул на Сашку и Петьку.
– Про Сашку не знаю, он-то, наверное, может прогуляться, а Петька у нас контуженый, – засмеялся Виктор Степанович. – Сейчас мы ему лекарства нальем, и баюшки до утра.
С баюшками получилось, да не у всех. Потому как в летней кухне, в углу, прикрытый рогожкой, бидончик неполный с медовухой обнаружился. Так перед ужином кто по рюмке, кто по две – бидончик и опустошили.
Уже по темноте, когда Андрейка с Виктором Степановичем спали, Сашке с Петькой показалось, что маловато они на грудь приняли, надо бы добавить, а уж нечего, и пошли они вдвоем в центр. Клуб был закрыт, столовая тоже, только в двухэтажном общежитии светилось несколько окон.
– Пойдем, я там знаю одну деваху симпатичную. – Петька потянул Сашку к входу в общагу. – У нее всегда в загашнике пузырь имеется.
– Да неудобно как-то, час ночи, – замялся Сашка.
– Чего неудобного? – удивился Петька. – Вон в нескольких окнах свет горит. Значит, не спят еще люди. Нам бы только мимо вахты незаметно пробраться. Там такая мегера сидит, не приведи бог встретиться. Меня в прошлый раз так шваброй по хребту огрела, что три дня разогнуться не мог.
– Можно через окно, – предложил Сашка. – Невысоко. Всего лишь второй этаж. Вон рама приоткрыта.
– Но в этом-то окне нет света.
– Тем лучше. Мимо них тихо прошмыгнем, они и не заметят.
– Давай, коли так, подсаживай.
Они влезли в окно и стали пробираться к двери. В комнате еще не спали, на кровати кто-то ворочался, слышался шепот, тихий женский смех. В это время Сашка наткнулся на стул и с грохотом опрокинул его.
– Тикаем! – прошипел Петька и рванулся к двери, но налетел на Сашку, и они вместе грохнулись на пол.
– Ах, бандюганы! – вскочил с кровати здоровенный мужик и, не разбираясь, сразу начал пинать ногами лежавших на полу Петьку и Сашку.
Те вскочили и сами накинулись с кулаками на обидчика, врезали ему пару раз и быстрехонько выскочили в коридор. А там мимо сонной вахтерши – вон из общежития.
– Эх, не в то окно мы с тобой влезли, – посетовал Петька. – Надо было в соседнее сунуться.
– Да ладно, – махнул рукой Сашка. – И здесь неплохо размялись. Жаль, что бухнуть ничего не нашли.
– Слышь, а нехило мы ему накидали. – Петька потрогал припухший глаз.
– Так он же первый на нас набросился. Вот и получил по заслугам.
– Кто хоть такой?
– Не разглядел. Да и какая разница?
Разница оказалась большой. Утром, садясь в машину, они увидели, что у сержанта под глазом сиял огромный лиловый синяк. В ответ на немой вопрос Захара он буркнул: «В общежитии на косяк налетел. Кто-то свет отключил».
– В общежитии часто такое случается, – согласился Захар.
А перед тем как тронуться, он перегнулся с подножки кабины в кузов и грозно посмотрел на Петьку с Сашкой.
– Это вы его так? – он показал глазами на сержанта.
– Почем я знаю? – угрюмый Петька опустил голову и шмыгнул носом.
– В общаге встретились? – продолжал расспрашивать Захар.
– В общаге, – нехотя признался Петька. – Похоже, у него там краля живет.
– А вас-то какой бес в общагу понес?.. Что насупились, как мыши перед котом? Вот он вам сейчас-то головы поснимает. А если он не до конца оторвет, то я помогу!
Машина выехала из поселка и покатила вдоль кромки пихтового леса в сторону города. Миновав деревушку в десяток домов, вытянувшуюся вдоль речки, машина с трудом поднялась на перевал и остановилась.
– Закипели, товарищ сержант, – доложил дядька Захар. – Подождать бы немного, пусть малость остынет, а то мотор запорем.
– Перекур, – разрешил оперуполномоченный, ехавший всю дорогу молча, и вышел из машины, хлопнув дверью.
Вид с перевала открывался изумительной красоты. С одной стороны горные хребты, сплошь заросшие черневой тайгой и поэтому казавшиеся почти черными, были оторочены синей дымкой, выше которой белые, расплывчатые, почти невесомые облачка торопились куда-то в неведомые края. С другой стороны, внизу под перевалом, извивалась белая лента реки, а за ней вплоть до самого горизонта привольно раскинулись сенокосные луга. Посреди этих лугов возвышались, подобно сказочным великанам, одиночные, серовато-желтого цвета скалы. Дядька Захар любил это место. Он всегда останавливался на перевале, когда из города возвращался в поселок, выходил из машины, вдыхал полной грудью воздух и улыбался широкой улыбкой окружавшим его холмам, полям, реке, будто встречал своих старых друзей. Но сейчас на душе у него было как-то неспокойно, словно в предчувствии приближающейся грозы. И гроза пришла: оперуполномоченный заметил синяк под Петькиным глазом.
– Кто это тебя? – подозрительно спросил он, и его рука непроизвольно потянулась к висевшей на боку кобуре.
Наступила зловещая тишина. Казалось, что даже птички чирикать перестали и трещавшие в траве кузнечики вдруг разом смолкли.
– Это я ему приложил, – спас положение Сашка. – Каморка-то узкая была, там, где мы пили, в смысле спали, подвал настоящий, то есть – каземат. Света нет. Вокруг темнотища. Я пошел до ветру, ну и зацепил его кулаком. Нечаянно.
– А у самого почему губа разбита?
– Так это... прикусил по неосторожности, – соврал Сашка. – Говорю ведь, в комнате, то есть, это... в каземате, темно было.
Оперуполномоченный вроде поверил, но, пока они стояли на перевале, поглядывал косо то на Петьку, то на Сашку, потирая при этом свой подбитый глаз. Он явно что-то заподозрил, однако виду не подал. Может, понимал, что не в его интересах бучу зачинать. При этом выражение его лица было довольно угрюмым, он злился на самого себя и едва слышно бурчал, разговаривая сам с собой: «Ну вот на хрена ты разрешил взять этих придурков с собой? Пусть бы телепались на телеге. Это все твоя сопливость из нутра лезет. Надо помочь – ну давай помогу. Допомогался. Получил по морде. И ладно если бы морду расквасили где-нибудь в подворотне. Там разговор был бы другой. А то в такой момент по харе получил. Перед девчонкой стыдно. Замуж согласилась за тебя выйти. А из-за этих козлов фингал под глазом. Защитник хренов. Жениться собираешься, а защитить даже себя не можешь. Правильно деваха сделала, что не согласилась».
По пути еще несколько раз останавливались, и каждый раз оперуполномоченный бросал подозрительные взгляды на Петьку. В город приехали уже под вечер.
– Выбирайте, куда вас определить? – вдруг предложил оперуполномоченный, зло усмехаясь. – В НКВД или в военкомат? На запад с немцем воевать или на север тайгу корчевать?
– Так нам бы сначала в медпункт попасть, – резонно заметил Виктор Степанович. – Контуженого врачам показать. А потом уж хоть на запад, хоть на восток, а самое лучшее – в глушь, на самый дальний рудник. Мы как раз оттуда и приехали.
– Какого контуженого? – с издевкой спросил оперуполномоченный. – Вот этого с подбитым глазом? – он ткнул пальцем в Петьку. – Который вместо того, чтобы постельный режим соблюдать, ночами по женским общагам шастает?
– Так я это...
– Молчать! – рявкнул внезапно побагровевший оперуполномоченный. – Или я вам сейчас дело состряпаю, во-первых, за провокацию на оборонном предприятии с нанесением тяжкого вреда советским рабочим – это измена Родине, минимум пятнадцать лет, а во-вторых, за дезертирство, в военное время это расстрел.
ТАЁЖНЫЙ ВЗВОД
повесть
А. А. Смирнову, солдату РККА
1
Утро двадцать второго июня 1941 года начиналось так же обычно, как любое другое летнее утро. После бессонной ночи голова была чугунная, глаза сами собой закрывались, сильно хотелось спать, но было не до сна, потому что взрывы продолжали грохотать один за другим, разрывая на куски твердый камень и сотрясая землю. С визгом проносились над головами острые осколки скальной породы, все затихало на некоторое время, а затем снова глухое и грозное «бум-м-м» и следом «вжик, вжик». Неприятный запах чего-то горелого драл носоглотку, проникал в легкие, вызывая долгий мучительный кашель.
День был воскресный, и потому хотелось уйти подальше от всех этих взрывов и осколков по тропинке заповедной, забраться в глушь потаенную, на самую дальнюю пасеку, где никто не найдет; насладиться дурманящим смоляным запахом пихтовой тайги; окунуться в хрустальные воды горной речки, почувствовав всем телом бодрящую свежесть ее холодных струй, прочесать бредешком омутки, наловить полведра рыбешек и сварить уху в чугунке; вечерком в баньку сходить, размять бока березовым веничком, а потом гонять чаи со свежевыкаченным медом и душистыми травами. Но пока это были только мечты.
На руднике заканчивалась ночная смена. Горнорабочие готовились выйти из штольни на поверхность, чтобы вдохнуть полной грудью свежей утренней прохлады после насыщенного едкой пороховой гарью воздуха подземелья. И это было бы самой большой наградой за добытые килограммы вольфрамовой руды, столь необходимой для укрепления бронетанковой мощи Рабоче-крестьянской Красной армии. В каменной тверди уже пробуравлен шпур, вставлен заряд, который через несколько секунд разнесет вдребезги еще один кусок скалы.
– Все сховались? – бригадир Виктор Степанович оглядывает своих ребят и командует взрывнику: – Дай искру, Сашок.
– Щас дам, – кивает головой Сашка и начинает отсчет: – Пять, четыре, три, два, раз.
После чего крутит взрывмашинку и «дает
искру».
Томительно тянутся мгновения. Горнорабочие – взрывники и крепильщики – не то чтобы со страхом (привыкли давно уже), а с каким-то душевным трепетом ожидают, затаив дыхание, когда содрогнется всем телом гора, взрывная волна пронесется по узкой штольне, саданет по ушным перепонкам, и после этого груда развороченной породы с черными крапинками вольфрама завалит неширокий проход. Когда пыль осядет, начнется их работа. А перед этим нужно было укрепить лиственничными подпорками многотонный свод, чтобы не дать ему обрушиться и придавить своей тяжестью тех, кто остался в штольне.
Время идет, но ничего не происходит. Вместо громкого «бух» – гробовая тишина.
– Ну, что там у тебя? – Виктор Степанович повернул голову к Сашке, потрогал укрепленный на каске шахтерский фонарь, направив пучок света на взрывмашинку, чтобы было лучше видно.
– Пять, четыре, три, два, раз, – повторно считает Сашка, снова крутит машинку и замыкает контакт.
– Что-то долго не взрывается, наверное, запал отсырел? – сидящий рядом с Андреем Петька, молодой еще парень, ходивший пока в учениках, нетерпеливо поерзал и высунул свою кучерявую голову из укрытия. – Может, глянуть пойти?
– Куда ты, мать твою?! – крикнул Виктор Степанович, но голос его потонул в запоздалом взрыве.
И опять с визгом пронеслись над головами осколки. А один камешек, небольшой, но с острыми гранями, отскочил сначала от одной стены, потом от другой и после этого прямо Петьке по шарабану. От моментальной гибели парня каска спасла да то еще, что осколок на излете был, силы уже не той. Потому и не убило Петьку сразу, а только дух вышибло. Упал бедолага без памяти на каменный пол штольни. Так его и вытащили на свежий воздух, уложили на широкую скамейку рядом с входом, согнав с нее двух дымивших «Беломорканалом» рабочих, у которых уже закончилась ночная смена.
– Вот тебе и рыбалка, и банька с чаем, – вздохнул Андрей, глядя на Петьку, все еще не пришедшего в сознание.
– Контузия, ни дать ни взять, – предположил Сашка, плюнул черной слюной в сторону, вытер рукавом спецовки выступивший на лбу пот, да только грязь по лицу размазал, потом тряхнул длинным чубом, чтобы волосы не лезли в глаза. – Спасать надо парня, как бы не загнулся.
– Давай, Петруха, не дури, приходи в сознание, – проговорил Виктор Степанович и обвел взглядом вмиг собравшихся зевак: – А вы что глазеете? Любопытные какие! Сгоняйте быстро за фельдшером, видите, чрезвычайное происшествие у нас!
Виктор Степанович – худощавый, жилистый, в возрасте немного за пятьдесят, коротко стриженный, с русыми усами, пахнущими махоркой. Причем один ус у него короче другого, потому что его бригадир постоянно обкусывал, особенно когда сильно волновался. А сейчас и откусывать уже было нечего, поэтому Виктор Степанович лишь проводил ладонью по усам, но и это его тоже немного успокаивало.
Фельдшера даже не искали, он, как ответственный человек, сидел в медпункте и читал какую-то потрепанную книженцию. Услышав шум на дворе и выглянув в окно, увидел толпу возле лежащего на скамейке человека, схватил свой чемоданчик с нарисованным на крышке красным крестом и выскочил из кабинета на улицу, даже забыв надеть на лысеющую голову белый колпак, как полагалось по инструкции.
Осмотрев Петькину голову, он изрек многозначительно:
– То, что еще жив, уже хорошо. Шишмарь на полголовы – это ладно. Со временем пройдет. Однако под шишкой гематома может быть. Вот это уже хуже. Как бы операцию не пришлось делать. А еще сотрясение мозга возможно. Это тоже нехорошо. Первую медицинскую помощь я ему оказал, укольчик обезболивающий поставил, все что надо вколол, сейчас он поспит чуток. А вы его, ребятушки, без промедления в город везите, в больничку. Погрузите на подводу и вперед. В машине трясти сильно будет, а на лошади в самый раз. Вы Серка запрягите. Он конь справный.
– Ага, справный, – возразил Сашка. – Нам на Серке до города за неделю не добраться. Давай машину.
– Да где ж я вам ее возьму? – удивился фельдшер непонятливости горнорабочих. – Лето ведь. Все машины при деле. А на лошади спокойнее. Старый Серко галопом не поскачет. В данном случае что важно? Чтобы не растрясло. Поэтому не спорьте со мной.
– Не строй из себя шишку конторскую, – вмешался Виктор Степанович. – Позвони в поселок. Кто трубку возьмет, пусть всех наших обежит и предупредит, чтобы не волновались. А мы прямиком в город поедем.
Старый Серко, запряженный в телегу, бредет себе шагом по проселочной дороге, часто останавливается, обмахивается хвостом, отгоняя назойливых оводов, трясет большой головой с давно не чесанной гривой, иногда поворачивает в сторону, увидев кустик сочной травы рядом с дорогой, сбавляет ход. Его хозяин – дед Матвеич, крепкий еще старик, немного сутуловатый, с широкоскулым лицом, обрамленным недлинной седой бородой, в общем, обычный деревенский дед. Он хорошо изучил повадки своего подопечного и поэтому не очень сильно хлопает старого мерина вожжами по крупу, незлобно восклицая при этом: «Но, едри твою налево. Все бы тебе жрать. Шагай шустрее». Серко, зная добродушный нрав хозяина, лишь дергает ушами, все-таки дотягивается большими желтоватыми зубами до приглянувшегося клочка травы на пригорке, срывает его и только потом топает дальше. Скоро уж полдень. Солнце в самом зените, палит нещадно. Пока дорога идет вдоль речки – прохладно, а как сворачивает в луга – духота невыносимая. Серко оглядывается на Матвеича, смотрит на него печальным глазом, словно укоряя его: «Что ж ты, дружок, в такую жару заставляешь меня тащить эту скрипучую полуразвалившуюся колымагу? Лучше бы привел на водопой, разрешил мне зайти по грудь в речку и пить большими глотками вкусную прохладную воду, до тех пор пока бока мои не раздуются и не станут похожими на ту огромную бочку, которую я возил много лет назад, в молодости, а потом разбил ее вдребезги, помчавшись галопом, когда меня укусил в зад этот проклятущий слепень».
Но хозяин, видимо, не желает читать лошадиных мыслей. Он не понимает или делает вид, что не понимает красноречивых взглядов четвероногого друга, и только взмахивает кнутом: «Но, леший! Иди себе, не оборачивайся». Возможно, хозяин сам раздумывает над тем, как хорошо было бы сейчас посидеть в тенечке под деревом с кружкой холодного кваса, а не ехать незнамо куда по пыльной дороге.
В это время лежавший сзади на соломе Петька вдруг зашевелился, пробормотал что-то нечленораздельное, приподнялся на локте и поглядел мутным взглядом сначала на Виктора Степановича, потом на Андрея и на Сашку:
– Мужики, где это мы?
– Оклемался, болезный? – Виктор Степанович пыхнул козьей ножкой. – Подвел ты нас, брат, под монастырь, ох как подвел.
– А что стряслось-то, братцы? – Петруха смотрит на всех непонимающими глазами.
– Ты какого хрена раньше времени из укрытия вылез? – набросился на него Сашка. – Я, значит, вторую искру даю, а он – нате вам, выпендрился. А если бы тебя убило?
– Погодь, Сашок. Ты же видишь, парень еще не в себе, – остановил Сашку Андрей, его друг и даже какой-то дальний родственник, то ли троюродный, то ли четвероюродный брат.
По возрасту он старше, а по характеру более спокойный, поэтому частенько сдерживает Сашку, когда тот чересчур раздухарится.
– В общем, в город тебя везем, сдавать будем, – вздохнул Виктор Степанович. – Поэтому лежи тихо, не брыкайся, резких движений не делай: фельдшер не велел.
– Зачем сдавать? Куда сдавать? – Петька пытается подняться на локте.
– А ты разве не понял, чего тебе Сашка сказал? Контузия у тебя. Каменюкой по башке шибануло, когда ты поперек батьки из укрытия высунулся, – ответил ему Виктор Степанович, позевывая. – Это же надо умудриться – нафунькать так, чтобы всем хватило. И когда – в самый что ни на есть неподходящий момент. В воскресный день, за пять минут до заслуженного выходного!
– Слышь, Петруха, ты точно ничего не помнишь? – уже более спокойным голосом спросил Сашка, и даже с какой-то жалостью в голосе. – Больно прилетело?
– Не-а, не помню, – признался Петька и схватился руками за голову: – Котелок гудит, мочи нет.
– Не довезем мы его до города. – Виктор Степанович в раздумье потер огрубевшим от работы пальцем щетинистый подбородок, побриться-то утром не получилось. – Андрейка, у тебя ведь где-то тут поблизости тетка живет?
– На пасеке, недалеко отсюда, – подтвердил Андрей.
– Говорят, травница знатная. До нее-то куда ближе, чем до города.
– Конечно, ближе.
– Нам бы и самих себя привести в порядок не помешало бы, а то вылезли из штольни грязные, как помазки. Ни переодеться, ни помыться толком не успели, – добавил Сашка. – Да нас люди встречные напугаются, точно вам говорю. Подумают, что лешаки из леса повылазили, конягу у кого-то стибрили и в город намылились... А все из-за тебя! Невтерпеж подождать-то минуту лишнюю было? – Сашка нахмурил брови, нагнал суровости на лицо. – Двинуть бы тебя как следует – за нарушение техники безопасности.
Мужики вроде и строжились на Петьку, но по их шутливому тону было понятно, что у них словно камень с души свалился. Раз парень очухался, значит, жить будет.
– Слышь, Матвеич, – Виктор Степанович окликнул возницу. – Ты знаешь, где бабка-травница обитает?
– Это Авдеевна, что ли? Знаю такую, она и мертвого на ноги поставит. Но вот с дорогой могу напутать. Коль покажешь, куда ехать, так вмиг домчим.
– Андрюшка покажет. – бригадир кивнул на Андрея. – Его тетка.
– Здесь не заблудимся. Вон у той лесины, – Андрей показал рукой, – дорога к реке спускается, на брод ведет, так ты реку-то не переезжай, а двигай прямо вдоль берега метров триста. До ручья доберешься – от него вверх по тропе.
– А тропа-то широкая? – засомневался дед Матвеич. – Телега проедет?
– Проедет, – успокоил его Андрей. – Летом каждую неделю на пасеку ездим. Накатали дорожку-то.
– В город все равно надо будет заехать, фельдшеру показаться. Чтобы справку выписал.
– А может, замять это дело? – предложил Сашка. – Парень-то живой. Ну, ушибся. С кем не бывает.
– Ушибся – это когда с печки упал, – не согласился с ним Виктор Степанович. – Здесь не ушиб. Здесь контузия, как на войне. В общем, посмотрим по обстоятельствам.
Старый Серко свернул с дороги и, таща за собой телегу, побрел медленно краем луга, чтобы не портить будущий сенокос. Пасека стояла на небольшом говорливом ручье у самой кромки леса на большой поляне, окруженной с трех сторон высокими пихтами вперемежку с тонкоствольными березками. Недалеко от избы на поляне с десяток ульев. Пчелы негромко гудели, собирая нектар. И от этого их деловитого гудения становилось спокойнее на душе. И жизнь текла своим чередом, будто ничего и не произошло.
– Авдеевна! Где ты там? Покажись! – крикнул дед Матвеич, подъехав к избе.
Дверь в избу была подперта палочкой.
– Вот незадача, – вздохнул Виктор Степанович. – Наверное, в поселок ушла.
– Придет, никуда не денется. – Андрей спрыгнул с телеги. – А мы пока похозяйничаем. Баньку истопим, а то какое лечение без баньки?
– С банькой это ты хорошо придумал, – согласился бригадир. – Давай воды наноси. Сашка, веничков березовых наломай. А ты, Матвеич, помоги мне Петьку до избы довести. Уложим его на кровать. Пусть отлеживается.
«День-то как разыгрался», – подумал Андрей и зачерпнул ведром воды из ручья, да как-то неудачно зачерпнул, вместе с песком. Вылить хотел, а в ведре блеснуло что-то, камешек желтый размером с полногтя. Думал сначала, что пирит. Шлихи частенько встречаются. На зуб попробовал – мягкий, значит, не пирит. Сунул камешек в карман штанов и, пока воду в баню таскал, забыл про находку.
Тут как раз Авдеевна пришла, по лесу ходила, трав целебных целую охапку насобирала. Гостей-то не ожидала встретить, удивилась сначала, но, увидев среди них племянника, обрадовалась.
– Андрейка, – окликнула она его. – Я третьего дня умывальник в поселке купила, в сенцах лежит. Приладь к пихточке, а то руки помыть к ручью приходится ходить. Да воды в дом пару ведер принеси.
– Прилажу, теть Варь, – ответил Андрей и, прихватив два ведра, пошел к ручью за водой.
Там, набрав полные ведра, поставил их на землю и, достав из кармана желтый камешек, стал внимательно его рассматривать.
– Интересно, – хмыкнул он и, спрятав камешек в карман, понес ведра в дом, потому что оттуда ему уже не раз кричали: «Где ты там запропастился?»
Принеся воды, он вернулся к ручью с лопатой, выкопал на бережке яму глубиной по колено, аккуратно складывая вырытую землю рядом с углублением.
– Андрейка! – послышался голос Авдеевны. – В баню собирайся. Виктор Степанович с Матвеичем уже пошли.
Андрей воткнул лопату в землю и направился к дому.
– Теть Варь, а где у нас доска стиральная была?
– Так возле бани стоит, а зачем она тебе? Ежели постирать чего надо, так оставь в предбаннике, я вечерком постираю. А не хочешь, чтоб я стирала, так женушку дождись. Она послезавтра обещалась приехать.
– Нет, не стирать, – ответил Андрей и со стиральной доской под мышкой пошел к ручью.
Он положил доску в воду в том месте, где течение было не очень сильным, и стал помаленьку сыпать на нее выкопанную землю. Вода уносила легкие частицы. После десятка высыпанных лопат в волнообразных бороздах стиральной доски осталось несколько блестящих желтых крупинок.
– Андрюха! Ты где там? – раздался зычный голос Виктора Степановича. – Весь пар уйдет! Тащи веник и ведро воды холодной захвати, а то уж невмоготу.
– Иду! – Андрей загреб яму лопатой и ругнулся про себя, увидев, что по неосторожности оторвал пуговицу с рукава рубашки: жене лишняя работа.
...В избе Варвара Авдеевна с Виктором Степановичем и дедом Матвеичем пили чай. Петька с замотанной головой полусидел-полулежал на кровати, подложив под бок подушку. Только вместо чая у него в кружке был травяной отвар.
– Пей, пей, – приговаривала Варвара Авдеевна, глядя, как Петька морщит нос, отхлебывая из кружки. – Подумаешь, горьковато немного. Водка уж на что противная, а вы, мужики, как воду ее хлещете. А тут травка горчит чуток, так и раскис сразу.
Варвара Авдеевна была довольно высокого роста, при этом сухощавого телосложения, как высохший ствол дикой жимолости, и всегда ходила прямо, не горбилась, а ведь лет ей было далеко за шестьдесят. Все ее ровесники постепенно матерели, дряхлели, а тетка Авдеевна как была в одном возрасте, так в нем и осталась. Волосы ее были аккуратно подвязаны под самые брови темным платочком с маленькими разно-цветными цветочками, так что ни одна прядь не выбивалась наружу. Уголки тонких губ были загнуты книзу, придавая всему лицу несколько печальное и сосредоточенно-отрешенное выражение, будто человек глубоко погружен в себя, в свои мысли.
Петьке после кружки целебного отвара да компресса, приложенного Варварой Авдеевной к ушибленному месту, полегчало настолько, что он встал с кровати, подсел к столу. Виктор Степанович достал из кармана пиджака сложенную вчетверо газету и протянул ему.
– Позавчерашняя, – пояснил он. – У тебя глаза молодые, почитай, чего нового в мире произошло.
– О, рассказик! – Петька взял газету и сразу обратился к четвертой странице, где печатали разные фельетоны, юморески, кроссворды, объявления, афиши и другую развлекательную дребедень, но бригадир остановил его:
– Ты давай новости почитай.
– Фи, чего тут читать? Нудятина сплошная, – скривил лицо Петька. – Вот послушайте: «Студенты на сельхозработах», – прочитал он название статейки и тут же прокомментировал: – Как же, они наработают, городские-то. Или вот еще: «Ни одного трудящегося без облигаций». Снова занимают, а когда отдавать будут, неизвестно.
– Ты рот-то закрой, – предостерег его Виктор Степанович. – Привыкнешь с нами так вольно разговаривать, болтанешь сдуру где-нибудь среди чужих и вмиг окажешься в краях неблизких, среди медведей белых. Давай найди лучше что-нибудь про международное положение. Просвети нас, что там за бугром творится.
– А чего тут искать? – хмыкнул Петька. – Вот целая полоса про международку, сплошняком. – и он стал зачитывать заголовки заметок: – «Война в Сирии», «Война в Западной Европе», «Война в Африке», «Война в Китае». Вот интересная статейка: «Иерусалимский корреспондент передает, что английские войска атаковали главную линию обороны город Дамаск...» «Французы оказывают усиленное сопротивление...» «В восточной Африке итальянцы оказывают упорное сопротивление неприятельским войскам...» «Японские войска действуют против китайских отрядов, оперирующих у них в тылу...» «Военные мероприятия в Голландской Индии...»
– Не понял, кто с кем воюет? – переспросил Андрей.
– Весь мир воюет, одни мы не при делах, – хмыкнул Сашка. – Черное воронье вокруг нашего эсэсэсэра собирается.
– А германцы молодцы, – одобрительно проговорил Петька. – Друзья наши.
– Как бы эти друзья да с вилами на нас не пошли, – возразил Сашка.
– Тише ты, балабон, – оборвал его Виктор Степанович.
– О, а вот это интересно! – вдруг воскликнул Петька. – Из Самарканда пишут. Раскопки гробницы Тимура. Это царь такой жил в Средней Азии в давние времена, – пояснил он. – Так вот, уже вскрыты погребения двух сыновей Тимура и его внука – знаменитого Улугбека. Вроде что-то нам училка на истории толковала про него... Так вот, – продолжил он чтение, – сегодня, то есть уже вчера, – уточнил он, – начинается вскрытие центральной гробницы Гур-Эмир, где похоронен Тимур. Сняты каменные плиты...
– Ладно, завтра дочитаешь, – зевнул Виктор Степанович. – Давайте укладываться спать. День шебутной был. Надо всем отдохнуть, а тебе, Петька, особенно. Чтобы к завтрашнему утру здоров был, как огурчик.
2
Три дня жили они на пасеке, а на четвертый день на старого Серко опять надели хомут, впрягли в телегу, и дед Матвеич несильно хлопнул его вожжами по крупу: «Но, доходяга! Пришла твоя пора, шагай давай».
И опять Серко потянул за собой телегу, бросая печальные взгляды на сочную травку, которую съесть ему уже не удастся, потому что хозяин был намерен сегодня добраться до города, а это ох как не близко. И поэтому стоило старому коню потянуть голову к какой-нибудь травинке, Матвеич ударом вожжей возвращал его в суровую действительность, приговаривая при этом: «Но, пошел! Все бы тебе жрать, утроба ненасытная».
Но, видно, есть конский бог на свете! Не успели они выехать на дорогу, ведущую в город, как увидели несущуюся навстречу полуторку, громыхающую на ухабах.
Поравнявшись с телегой, машина резко затормозила, и из нее выскочил дядька Захар, работавший в поселке участковым милиционером. Из-под фуражки выбивалась прядь вспотевших черных с проседью волос. Он был немного растерянный и оттого злой.
– Стоять! Не двигаться! – крикнул он и подскочил к телеге.
– Ты чего, дядь Захар? – удивился Сашка. – Не узнал, что ли? Это же мы! Что случилось?
– Молчать! Ты у меня сейчас додядькаешься! – рявкнул участковый, потрясая в воздухе кулаком. – Я вас всех на руднике сгною! В самую глушь отправлю!
– Ты хоть объясни, в чем дело-то, – попытался его урезонить Виктор Степанович.
– А в том дело, что все вы дезертиры! А у нас с дезертирами разговор короткий. Руки вверх, и без разговоров. А то пальну, будь здоров.
– Да какие же мы дезертиры? – Сашка удивленно пожал плечами. – У нас с Андрейкой и Виктором Степановичем по три дня выходных, дед Матвеич на пенсии, а Петька контуженый.
– Чего-то ты недоговариваешь Захар, – хмыкнул Виктор Степанович. – Петька в штольне каменюку башкой словил, когда скалу взрывали, еле выжил, а ты и его и нас дезертирами обзываешь. У него контузия явная. Да если бы не Авдеевна, он бы давно уже богу душу отдал. Она его, можно сказать, с того света вытащила.
– А кто вам позволил в военное время на целых три дня покинуть режимный объект, работающий на оборонную мощь страны?
– Ты чего буровишь? – недоуменно поглядел на него Виктор Степанович. – Какое военное время?
– Вы агнцами невинными не прикидывайтесь! Не знаете разве, что война с германцем началась? Все отпуска и отгулы отменены.
– Как это война? – Виктор Степанович обвел глазами товарищей. – Вот так раз! Вчера только в газете читали, что друзья они нам заклятые.
– Три дня уж как. На ушах все стоим. А вы взяли и пропали неизвестно куда. Вам фельдшер велел Петьку в город везти, в больницу. А вы до города не доехали. Где вас искать? Рудник почти на военном положении.
– Что ж нам делать-то? Ты уж помоги нам.
– Как я вам помогу, когда у меня в кабине оперуполномоченный сидит, по вашу душу между прочим, – прошептал дядька Захар. Потом достал из кармана галифе носовой платок, вытер пот со лба, одернул гимнастерку, поправил кобуру на поясе и произнес так громко, чтобы слышно было оставшемуся машине: – Чего тут у вас? Телега сломалась? И вы, трое мужиков, за три дня починить ее не могли? Да за это время пешком до города можно было дойти. Эх вы, разгильдяи!
После этого он вернулся к кабине, открыл дверцу и опять же во весь голос доложил:
– Все в порядке, товарищ сержант госбезопасности. Телега у них сломалась. Ремонтировались.
Из машины не торопясь вылез молодой парень в военной форме, снял фуражку, пригладил ладонью волосы, развел руки в стороны, разминая мышцы. И только после этого вскользь глянул на Виктора Степановича и стоявших рядом с ним у телеги ребят.
– Эти, что ли? – спросил он безразличным голосом у дядьки Захара.
– Так точно, они самые, – подтвердил дядька Захар и повторил, словно оправдываясь: – Телега у них сломалась. Так-то они мужики дисциплинированные, с благодарностями, ударники труда, можно сказать. Так что вы, товарищ сержант, не сомневайтесь.
– Ну, так если все в порядке, так и вопросов нет, поехали обратно, – вздохнул оперуполномоченный и направился к машине.
– Товарищ сержант, – остановил его Виктор Степанович. – Не подбросите до города? Нам контуженого надо врачам показать. А то пока мы на телеге-то доберемся.
– Я не возражаю, – пожал плечами сержант, поглядев на дядьку Захара. – Пусть едут, если надо. Кузов свободен.
– В общем, Матвеич, ты на телеге обратно езжай на рудник, – скомандовал дядька Захар. – Расскажи там все обстоятельно. Мол, беды не случилось, все найдены. А вы, орлы, марш в кузов.
Старенькая полуторка развернулась и покатила по пыльной дороге в обратную сторону.
– Товарищ сержант, сразу в город едем? – поинтересовался Захар.
– Давай сначала в поселок заскочим. Дельце там есть одно, – проговорил тот. – Мужиков найдешь, куда поселить?
– О них не волнуйтесь, поселим, – уверил его Захар.
– Убедись только, чтобы на рудник вернулись. Время сейчас военное, сам понимаешь, – согласно кивнул оперуполномоченный и попросил: – Останови возле общежития. Завтра к восьми часам утра сюда же подъедешь. Мне тут надо еще кое с кем разобраться.
Высадив оперуполномоченного, Захар свернул в ближайший проулок, попетлял по улицам и подъехал к небольшому опрятному домику с резными ставенками, выкрашенными в синий цвет.
– Ну что, в хату пойдете или летнюю кухню займете?
– В летней кухне остановимся, – решил за всех Виктор Степанович.
– Только чтоб не буянить и по девкам не шастать. Знаю я вас.
– Так мы же семейные, – улыбнулся Андрей.
– Я про них. – Захар кивнул на Сашку и Петьку.
– Про Сашку не знаю, он-то, наверное, может прогуляться, а Петька у нас контуженый, – засмеялся Виктор Степанович. – Сейчас мы ему лекарства нальем, и баюшки до утра.
С баюшками получилось, да не у всех. Потому как в летней кухне, в углу, прикрытый рогожкой, бидончик неполный с медовухой обнаружился. Так перед ужином кто по рюмке, кто по две – бидончик и опустошили.
Уже по темноте, когда Андрейка с Виктором Степановичем спали, Сашке с Петькой показалось, что маловато они на грудь приняли, надо бы добавить, а уж нечего, и пошли они вдвоем в центр. Клуб был закрыт, столовая тоже, только в двухэтажном общежитии светилось несколько окон.
– Пойдем, я там знаю одну деваху симпатичную. – Петька потянул Сашку к входу в общагу. – У нее всегда в загашнике пузырь имеется.
– Да неудобно как-то, час ночи, – замялся Сашка.
– Чего неудобного? – удивился Петька. – Вон в нескольких окнах свет горит. Значит, не спят еще люди. Нам бы только мимо вахты незаметно пробраться. Там такая мегера сидит, не приведи бог встретиться. Меня в прошлый раз так шваброй по хребту огрела, что три дня разогнуться не мог.
– Можно через окно, – предложил Сашка. – Невысоко. Всего лишь второй этаж. Вон рама приоткрыта.
– Но в этом-то окне нет света.
– Тем лучше. Мимо них тихо прошмыгнем, они и не заметят.
– Давай, коли так, подсаживай.
Они влезли в окно и стали пробираться к двери. В комнате еще не спали, на кровати кто-то ворочался, слышался шепот, тихий женский смех. В это время Сашка наткнулся на стул и с грохотом опрокинул его.
– Тикаем! – прошипел Петька и рванулся к двери, но налетел на Сашку, и они вместе грохнулись на пол.
– Ах, бандюганы! – вскочил с кровати здоровенный мужик и, не разбираясь, сразу начал пинать ногами лежавших на полу Петьку и Сашку.
Те вскочили и сами накинулись с кулаками на обидчика, врезали ему пару раз и быстрехонько выскочили в коридор. А там мимо сонной вахтерши – вон из общежития.
– Эх, не в то окно мы с тобой влезли, – посетовал Петька. – Надо было в соседнее сунуться.
– Да ладно, – махнул рукой Сашка. – И здесь неплохо размялись. Жаль, что бухнуть ничего не нашли.
– Слышь, а нехило мы ему накидали. – Петька потрогал припухший глаз.
– Так он же первый на нас набросился. Вот и получил по заслугам.
– Кто хоть такой?
– Не разглядел. Да и какая разница?
Разница оказалась большой. Утром, садясь в машину, они увидели, что у сержанта под глазом сиял огромный лиловый синяк. В ответ на немой вопрос Захара он буркнул: «В общежитии на косяк налетел. Кто-то свет отключил».
– В общежитии часто такое случается, – согласился Захар.
А перед тем как тронуться, он перегнулся с подножки кабины в кузов и грозно посмотрел на Петьку с Сашкой.
– Это вы его так? – он показал глазами на сержанта.
– Почем я знаю? – угрюмый Петька опустил голову и шмыгнул носом.
– В общаге встретились? – продолжал расспрашивать Захар.
– В общаге, – нехотя признался Петька. – Похоже, у него там краля живет.
– А вас-то какой бес в общагу понес?.. Что насупились, как мыши перед котом? Вот он вам сейчас-то головы поснимает. А если он не до конца оторвет, то я помогу!
Машина выехала из поселка и покатила вдоль кромки пихтового леса в сторону города. Миновав деревушку в десяток домов, вытянувшуюся вдоль речки, машина с трудом поднялась на перевал и остановилась.
– Закипели, товарищ сержант, – доложил дядька Захар. – Подождать бы немного, пусть малость остынет, а то мотор запорем.
– Перекур, – разрешил оперуполномоченный, ехавший всю дорогу молча, и вышел из машины, хлопнув дверью.
Вид с перевала открывался изумительной красоты. С одной стороны горные хребты, сплошь заросшие черневой тайгой и поэтому казавшиеся почти черными, были оторочены синей дымкой, выше которой белые, расплывчатые, почти невесомые облачка торопились куда-то в неведомые края. С другой стороны, внизу под перевалом, извивалась белая лента реки, а за ней вплоть до самого горизонта привольно раскинулись сенокосные луга. Посреди этих лугов возвышались, подобно сказочным великанам, одиночные, серовато-желтого цвета скалы. Дядька Захар любил это место. Он всегда останавливался на перевале, когда из города возвращался в поселок, выходил из машины, вдыхал полной грудью воздух и улыбался широкой улыбкой окружавшим его холмам, полям, реке, будто встречал своих старых друзей. Но сейчас на душе у него было как-то неспокойно, словно в предчувствии приближающейся грозы. И гроза пришла: оперуполномоченный заметил синяк под Петькиным глазом.
– Кто это тебя? – подозрительно спросил он, и его рука непроизвольно потянулась к висевшей на боку кобуре.
Наступила зловещая тишина. Казалось, что даже птички чирикать перестали и трещавшие в траве кузнечики вдруг разом смолкли.
– Это я ему приложил, – спас положение Сашка. – Каморка-то узкая была, там, где мы пили, в смысле спали, подвал настоящий, то есть – каземат. Света нет. Вокруг темнотища. Я пошел до ветру, ну и зацепил его кулаком. Нечаянно.
– А у самого почему губа разбита?
– Так это... прикусил по неосторожности, – соврал Сашка. – Говорю ведь, в комнате, то есть, это... в каземате, темно было.
Оперуполномоченный вроде поверил, но, пока они стояли на перевале, поглядывал косо то на Петьку, то на Сашку, потирая при этом свой подбитый глаз. Он явно что-то заподозрил, однако виду не подал. Может, понимал, что не в его интересах бучу зачинать. При этом выражение его лица было довольно угрюмым, он злился на самого себя и едва слышно бурчал, разговаривая сам с собой: «Ну вот на хрена ты разрешил взять этих придурков с собой? Пусть бы телепались на телеге. Это все твоя сопливость из нутра лезет. Надо помочь – ну давай помогу. Допомогался. Получил по морде. И ладно если бы морду расквасили где-нибудь в подворотне. Там разговор был бы другой. А то в такой момент по харе получил. Перед девчонкой стыдно. Замуж согласилась за тебя выйти. А из-за этих козлов фингал под глазом. Защитник хренов. Жениться собираешься, а защитить даже себя не можешь. Правильно деваха сделала, что не согласилась».
По пути еще несколько раз останавливались, и каждый раз оперуполномоченный бросал подозрительные взгляды на Петьку. В город приехали уже под вечер.
– Выбирайте, куда вас определить? – вдруг предложил оперуполномоченный, зло усмехаясь. – В НКВД или в военкомат? На запад с немцем воевать или на север тайгу корчевать?
– Так нам бы сначала в медпункт попасть, – резонно заметил Виктор Степанович. – Контуженого врачам показать. А потом уж хоть на запад, хоть на восток, а самое лучшее – в глушь, на самый дальний рудник. Мы как раз оттуда и приехали.
– Какого контуженого? – с издевкой спросил оперуполномоченный. – Вот этого с подбитым глазом? – он ткнул пальцем в Петьку. – Который вместо того, чтобы постельный режим соблюдать, ночами по женским общагам шастает?
– Так я это...
– Молчать! – рявкнул внезапно побагровевший оперуполномоченный. – Или я вам сейчас дело состряпаю, во-первых, за провокацию на оборонном предприятии с нанесением тяжкого вреда советским рабочим – это измена Родине, минимум пятнадцать лет, а во-вторых, за дезертирство, в военное время это расстрел.
| Далее
