Впервые его привезли в деревню, к бабушке Анне Семеновне, когда ему было четыре года. Привезла его бабушка по материнской линии Любовь Федоровна из города, где жила и работала вместе со своим мужем и дедом Ванечки, Александром Васильевичем на заводе «Карболит». Родители Ванечки – геологи и частенько на несколько месяцев, а то и на год пропадали в командировках, то в пустынях, то в таежных пространствах Сибири и Крайнего Севера.
Все заботы о своем сыне и его воспитании возлагались на плечи бабушки и дедушки, ну а летом, по настоятельной просьбе Анны Семеновны, Ванечку гостил в Полысаевке на свежем деревенском воздухе и парном молоке.
Расцеловав его и прослезившись, бабушка Аня, встретив долгожданных гостей у калитки, за руку повела «ненаглядное золотко свое», внука Ванечку в дом. По пути он с любопытством оглядывал двор, огород. Увидев курицу, засмеялся и порывался поймать ее и показать бабушке Любе, но его удержали, сказав, что курочка боится и может потерять яичко.
В доме, застланном домоткаными половиками и круглыми сшитыми из цветных лоскутов циновками, было много любопытного для него. Он обошел все комнаты, заглядывая во все окна, открывая для себя новые подробности уличного мира. Внимание его привлекла картина на стене, где изображалось море и островок на переднем плане. Островок представлял из себя не то скалу, не то утес: совершенно голый, внизу скалы у самой воды сидел мальчик. Как зачарованный Ванечка смотрел и смотрел на картину, ожидая, что вот сейчас из-за рамы покажется корабль и заберет с собой сидящего у воды мальчика. И настолько явственно и правдоподобно представилось ему грядущее появление корабля, что он с замирающим сердцем ждал его появления с парусами, с капитаном и матросами на палубе. Его окликнули из кухни, где за накрытым столом, заставленным разными яствами и домашними постряпушками, уже сидели его бабушки, называвшие друг друга – сватьями.
– Попей молочка, Ванечка, золотко мое… Ватрушечку с творожком скушай, внучек ты мой ненаглядный, – ласково говорила ему бабушка Аня, поглаживая по головке.
На столе также стояла бутыль с черемуховой наливкой, из которой сватьи уже испили за приезд и теперь, пребывая в благодушном настроении, разговаривали о своем, житейском и о внуке. Ванечка, прихватив с собой пару ватрушек, незаметно вышел во двор и стал кормить курицу, кроша ей творог и отламывая кусочки сдобы. Ватрушкой он покормил Захара, черную лохматую дворнягу, который лениво тявкнув на Ванечку, съел затем ватрушку. Горячим и влажным языком он лизнул Ванечку в щеку и улегся у конуры, высунув язык. .
Бабушки вышли на крылечко и уселись на ступеньке. Ванечке велено было не выходить за ограду, поскольку там ходит бычок и может забодать. И еще там же, в крапиве и лебеде прячется бабай и он утащит Ванечку в болото…
Вернувшись в дом, Ванечка снова уставился на картину с морем и островом, ожидая появление корабля. Так до самого вечера, с перерывами на обед и ужин, а затем походом с бабушками в огород, где его кормили свежей редиской и щавелем, Ванечка вбегал в дом и усевшись на пол, всматривался в картину. Обеспокоенная странным вниманием Ванечки к картине, Анна Семеновна собиралась было снять её и спрятать в чулане.
Любовь Федоровна, успокоив сватью, сказала ей, что Ванечка любит смотреть картинки, мол, в доме все книги перелистал и также часами рассматривает то одну картинку, то другую.
– Может художником будет?.. А вы, сватья, не давали ему карандаши, может, он рисует уже?..
– Давали, сватья... Одни каракули да еще картинки в книгах раскрашивает, – ответила Любовь Федоровна. – Может когда повзрослеет, проснется в нем тяга к живописи. . Ишь, как он смотрит на картину, – кивнув в сторону внука, продолжила бабушка Люба. Затем улыбнулась и вполголоса добавила сватье, – это он воображает, что сам, вместо мальчика, сидит у скалы…
Все лето проведенное в деревне, Ванечка, если только выпадало свободное время, садился на пол перед картиной и ожидал появления корабля. В перерывах, когда бабушка Аня водила его то в огород, покормить свежими, сорванными с грядки, овощами и клубникой, то смотреть корову Зорьку, перед вечерней дойкой, он беспокоился, что корабль может приплыть и, забрав мальчика у скалы, уплыть в далекие страны…
Управившись с утренними заботами, покормив Ванечку, бабушка, брала его за руку, шла на почту, а потом в сельмаг за хлебом и продуктами. По дороге и в магазине бабушка говорила всем встречным и знакомым, что это её внучек ненаглядный и его зовут Ваней. Встречные и знакомые гладили Ванечку по головке, спрашивали, как его зовут и сколько ему годиков. «Ванечка…» – говорил он им и показывал четыре пальчика. Знакомые и встречные говорили, какой хороший мальчик и давали ему кто конфетку, кто пряник…
Не дождавшись появления корабля на картине, Ванечка наконец-то понял, что корабль разбился о скалы и затонул. Картинку с тонущим кораблем ему довелось видеть дома, в городе в одной из книжек. Ванечке не так жаль было корабля, как мальчика сидящего у скалы, которого никто теперь не заберет с острова…
Ему было уже одиннадцать лет, когда вернувшись с рыбалки, он увидел у калитки и во дворе бабушки Ани женщин. Они о чем-то тихо переговаривались и утирали глаза концами платков. Увидев Ванечку с удочкой, они разом замолчали и с какой-то жалостью и тревогой посмотрели на него. Из дома доносились крики и причитания бабушки. Робко, с холодеющим сердцем вошел Ванечка в дом. Увидев его, бабушка Аня кинулась к нему и, обняв, заголосила, роняя слезы на голову и лицо внука: «Сиротинушка ты моя, кровинушка!.. Да как же нам жить теперь, Ванечка?!» На столе лежала телеграмма. В ней сообщалось, что родители Ванечки погибли в авиакатастрофе, при перелете с острова Диксон на материк. Вертолет, загоревшись в воздухе, упал в море.
Горе еще в полном смысле не коснулось его сердца. Лишь так, как бы в сознании он понимал, что родители, упав на вертолете в море, погибли, но, возможно, выбрались и теперь добираются вплавь к берегу. Ванечка вошел в зал, где висела картина. Взглянув на нее он подумал, что родители на вертолете, наверно, полетели за мальчиком, чтобы забрать его с острова. И, наверно, мальчик видел, как упал в море вертолет.
На следующий день приехали из города на «девять дней» дед Александр Васильевич с бабушкой Любой. У самого порога сватьи обнимаясь, ударились в слезы и, причитая, жалели своих детей и Ванечку. Бабушка Аня в какой-то момент вскричав, чтоб не отбирали у нее Ванечку, судорожно обхватив его, начала целовать и плакаться над ним. Он, освободившись от объятий бабушки, вышел во двор и взобрался на крытый сеновал, где для него было приготовлено заботливой бабушкой Аней укромное местечко с двумя одеялами и подушкой. Лежа на сеновале, Ванечка стал вспоминать лица своих родителей; как они, вернувшись из очередной командировки с разными подарками, водили его цирк, в кино, на стадион, где Ванечка вместе с мамой катался на коньках, а отец, сидя на скамейке, посмеивался над ними, называя их «Белоусовой и Протопоповым на первенстве Европы»… Там на сеновале Ванечка окончательно осознал, что его родители погибли, и уже никогда не приедут домой. Он молча дал волю слезам, а затем достал спрятанный в сене портфель, где хранилась тетрадка, в которой он писал свои стихотворные строки. Стихи он начал сочинять во втором классе, когда весенним днем, сидя на уроке у окна, загляделся в него и повинуясь внезапному чувству, написал в тетрадке по арифметике:
На заборе воробьишки,
Будто буковки из книжки.
Я читаю из окна:
В гости к нам пришла весна. .
Он удивился, что так быстро и складно получились эти строчки. А позднее, чаще осознанно и осмысленно, писал другие. Стихи свои никому не показывал, даже лучшему другу Леньке, что жил по соседству с бабушкой Аней.
Сами собой родились стихи посвященные родителям. Под стихотворением поставил число, месяц и год: 12 июля, 1973 г. Ниже поставил свою роспись – неуклюжую закорючку с началом его фамилии. Первая в его жизни роспись. Он спрятал портфель с тетрадкой обратно в сено, после чего решил умереть. Он закрыл глаза и стал ждать смерти. Не дождавшись, спустился и вошел в дом. В доме, за столом, обнявшись, сватьи негромко пели: «Вот кто-то с го-орочки-и спустился-я…». Дед, Александр Васильевич сидел рядом и, отвернувшись к окну, басовито подпевал, украдкой смахивая с щеки слезу. На столе у стены стояла фотография родителей Ванечки повязанная черной ленточкой. Перед фото горела свечка, поставленная в блюдце с крупой. Рядом стояла стопка с водкой, накрытая хлебцем.
– Посиди с нами, Ванечка, помяни папу с мамой, – сказала ему бабушка Люба. Она подвинула ему тарелочку с кутьей и протянула блинчик. Бабушка Аня, поднявшись налила ему стакан киселя. Она, поставив стакан перед ним, вновь всхлипнула и слезы покатили из глаз ее.
– Да полно тебе, сватья, убиваться-то… Теперь уж не вернешь… Ивана вот надо нам на ноги поставить… Один он у нас на всех и остался, – хмурым голосом отозвался Александр Васильевич. Он выждал паузу и тяжело вздохнув, подвел окончательный итог разговорам относительно дальнейшей судьбы Ванечки, – зимой учиться и жить будет у нас, сватья, а на лето пусть у тебя будет… На свежем воздухе…Так и порешим! – строгим голосом закончил дед, взглянув на Любовь Федоровну, которая хотела что-то возразить.
Городские сваты приезжали к ним в деревню и на сороковины. Опять в окружении знакомых и соседей Анны Семеновны пили горькую за души погибших, говорили о Ванечке; оставшись одни, сватьи, обнявшись, печальными голосами пели про «защитну гимнастерку и орден на груди»; дед, задумчиво глядя в окно, изредка басом подпевал…
Ванечка с другом Ленькой лежали на сеновале, где Ленька сказал: раз у Ваньки фамилия – Лузянин, как у бабки Ани, то он должен жить в деревне. На следующий день Ванечке предстояло ехать в город. И хотя была середина августа городские дед с бабушкой решили увезти его пораньше, чтоб на «школьном базаре» заранее подыскать ему по размеру ученическую форму.
Жизнь в городе протекала однообразно: учеба в школе, походы в кино и в цирк, с дедом, и с бабой Любой, играми во дворе. Ему купили пианино: Ванечка одним пальцем, на слух подбирал разные мелодии в том числе менуэты Моцарта. Сыграв бабушке Любе менуэтик, «Синий платочек» и «Чижика», Ванечка под умиленные глаза Любови Федоровны выходил во двор и присоединялся к играм мальчишек. Весной Ванечка начинал томиться по деревне, бабушке Ане, другу Леньке и по рыбалке на речке, ожидая скорейшего наступления летних каникул.
Когда ему исполнилось тринадцать лет, он впервые приехал в Полысаевку один, без сопровождения. Вручив бабушке Ане гостинцы от сватов и чмокнув ее в морщинистую щечку, он спешил на сеновал, где, отыскав в сене заветный портфель с тетрадками, прятал туда новые исписанные и чистые тетрадки. Затем бежал к другу Леньке, чтоб подарить ему китайский фонарик, купленный в городе. С Ленькой они целыми днями пропадали на речке, купаясь, загорая и рыбача на омутках и на перекатах. Иногда варили уху на костре на берегу. Присоединялись и к другим мальчишкам. Ватагой, прихватив с собой ведра, уходили в поле, где выливали из нор сусликов, называя их почему-то «имуранками». Ошкурив и очистив от внутренностей, имуранок затем варили в ведре над костром. В ведро бросали мелко порезанную картошку, лук и приправу.
Ванечка поначалу брезговал такой едой, но увидев, как ребятишки и Ленька с аппетитом уплетают варево, морщась, преодолевая отвращение, съел кусочек имуранки. По вкусу она напоминала вареную курицу. Еда ему понравилась, и он уже смело, не отличаясь от других, ел трофеи полевой охоты.
В это же лето Ванечка внезапно осознал, что чертей, колдунов и добрых фей с волшебной палочкой в природе не существует, всё – сказки и выдумки. В какое-то мгновенье мир в глазах Ванечки тотчас потускнел и обмелел, словно из него мощным насосом откачали тайну, и ему стало скучно жить. И тем же летом, спустя месяц после печального открытия, он встретил её, «девочку с персиком», будто сошедшую с картины Серова, что висела в городской квартире. Девочка с влажными темными глазами и кругленьким личиком, с припухшими губками вернула в мир тайну, которая незримо растворившись в воздухе, травах и речке, опять наполнила природу причудливым переплетением ветвей и трав, цветами и оттенками, голосами птиц, звенящим зноем и синевой глубокой, небесной; и далекая-предалекая синяя даль вновь затомила, маня к себе, словно там, в дальних далях живет заветное счастье…
Это было утром. Ванечка выйдя на крыльцо сельмага с авоськой, где лежали три буханки хлеба и пачка сахара, от неожиданности замер с полуоткрытым ртом – к магазину подъехала на дамском велосипеде девочка. Увидев её, Ванечка, будто громом пораженный, застыл с широко открытыми глазами, не веря увиденному: перед ним стояла, держа в руках руль велосипеда, его любимая «Девочка с персиком». Настолько убедительно и правдоподобно было сходство лицом, фигурой и отчасти платьицем, что Ванечке на какое-то мгновенье подумалось, что девочка только что сошла с картины Серова и ему захотелось убедиться: там ли, на картине в данный момент девочка?
Они встретились взглядами, девочка с покрасневшими щечками, глубоко дыша, сдувала с лица упавшие волосы. Какое-то время она смотрела на Ванечку, видимо, удивившись его растерянному виду, затем прислонив к крыльцу велосипед, поднялась по ступеням.
– Дай пройти, чего стоишь, как вкопанный?.. У, блаженный какой! – сказала, продолжавшему стоять в изумлении Ванечке, девочка. Она, капризно поджав губки, проследовала мимо отшатнувшегося Ванечки, обдав его разгоряченным запахом полевых трав и ветра, что живет в синей дали.
Не видя дороги, Ванечка двинулся домой, забредая в крапиву, в дорожные колдобины и ухабы. Воротясь в дом бабушки Ани и отдав ей сдачу, он залез на сеновал и предался мечтам о «девочке с персиком». Он достал из портфеля чистую тетрадь, уже зная, что полюбил самую красивую и хорошую в мире девочку. «Поднялось моё сердце в небесную синь/ и смотрело оттуда на лес и полынь/, на дорогу вдоль речки, на домик с крыльцом/, где стояла она с ненаглядным лицом…» – написал он и теперь стал мечтать о том, как сочинив массу хороших стихов, он принесет их поэту Баянову, что однажды выступал у них в школе на встрече с подрастающим поколением. Как поэт Баянов, прочитав его стихи, пожмет ему руку и предложит для печати в газету. И как Ванечка с газетой придет к этой девочке, «девочке с персиком», и покажет свои опубликованные стихи и девочка обязательно полюбит его, и они поедут потом на велосипедах в далекую синюю даль, где живет счастье.
Почти каждый день Ванечка прибегал в сельмаг за покупками или просто так; долгое время стоял на крыльце или ходил вкруг магазина, ожидая девочку. Но она не появлялась. Потом он стал бродить по улицам деревни, заглядывая в окна, во дворы. Наконец на улице, что была на той стороне речки, у дома с сиреневым палисадником он увидел прислоненный к штакетнику дамский велосипед. Затаив дыхание, обмирая сердцем, Ванечка прошел мимо дома, который он тут же полюбил, считая, что только в таком доме и могут жить самые красивые люди, благородные и возвышенные. Он прошел к берегу речки и там, усевшись на бревнышко, стал смотреть на дом, ожидая появления его «девочки с персиком». Она вышла с подсолнухом в руках и, сев на скамейку у калитки, принялась лузгать семечки. Он долго с обомлевшим сердцем смотрел на неё, боясь, что она обнаружит его присутствие. Наконец он, набравшись решительности, побрел к ней, волнуясь и робея всей душой. Он встал перед скамеечкой, опустив глаза долу. «Тебя как зовут?.. » – спросил он глухим голосом, не поднимая головы. Девочка, глядя на него насмешливо, с некоторым кокетством наклонив головку, мелодичным голосом ответила – «Лида…» Она вдруг засмеялась, а затем сказала: « А тебя Ваней зовут. Я знаю… Ты у бабки Лузянихи живешь…» Ванечка, осмелев, поднял на неё свои глаза. Она была той самой «девочкой с персиком», только весело улыбающейся.
– Хочешь подсолнуха, Ваня? – она отломила край подсолнуха и протянула ему.
Ванечка взял протянутый подсолнух и, присев рядом, стал щелкать еще мягкие, не окрепшие семечки. Лузгу он складывал в ладонь, а затем незаметно прятал в карман – бросать шелуху перед домом, где живут самые лучшие в мире люди, казалось ему кощунством.
– А почему тебя все зовут блаженным?.. Ты что ль Бога видел? – поинтересовалась Лида.
К своему прозвищу Ванечка привык, к тому же все деревенские мальчишки и даже мужики носили клички. Поэтому, когда его иной раз с насмешкой, а то и всерьёз называли Блаженным, он не обижался. Не обиделся и в этот раз, даже более того, посчитал, что между ним и девочкой Лидой установилась доверительность и простота общения. На вопрос девочки относительно своего прозвища он лишь недоуменно пожал плечами.
Они еще некоторое время сидели вместе, молча щелкая семечки, затем Лида со словами:«Некогда с тобой сидеть, мне еще помидоры полить надо, » – поднялась и вошла во двор. Проводив её взглядом, Ванечка с радостной душой, переполненный надеждами о высоком и светлом отправился домой. На сеновале он, лежа на спине, закрыв глаза, представлял в своем воображении лицо Лиды и снова мечтал, всё о том же: о своих стихах, о поэте Баянове и о грядущем признании в любви «девочке с персиком» с красивым именем – Лида…
Оставшиеся дни до своего отъезда в город Ванечка не единожды прохаживался мимо дома с сиреневым палисадником, ожидая встречи с Лидой, но её не было. Был лишь велосипед. На его частые прохождения взад и вперед по улице обратили внимание жители. Какая-то женщина, стоя у ворот своего дома, подозрительно оглядела его и спросила, что это он шастает по чужой улице?.. «Уж не выглядываешь ли, где полегче украсть подсолнухов иль яблок?.. » – высказала ему и пообещала рассказать бабе Анне, что он лазает по садам и огородам. Обвинения в предстоящем воровстве были нелепы, но они подействовали. Свои визиты на другой берег речки он сократил до минимума: один раз в день.
За неделю до конца каникул он поехал в город, увозя полную сумку гостинцев и связанные ему бабушкой Аней из овечьей шерсти варежки, носки и шарфик. Всё время проведенное в городе, Ванечка вспоминал Лиду, писал стихи и мечтал. Он с нетерпением ожидал окончания учебного года. Посылал письма бабушке в Полысаевку с просьбами, чтоб она отписала обо всех деревенских новостях и роде занятий местных мальчишек. В душе он надеялся, что в своих письмах бабушка Аня ненароком сообщит о его «девочке с персиком». Он частенько смотрел на картину Серова, находя в девочке новые подробности сходства с полысаевской Лидой, ставшей для него единственным смыслом существования…
С ликующим сердцем, повзрослевшим на год ехал Ванечка в Полысаевку в деревенское, четырнадцатое лето своей жизни. Они встретились буквально на следующий день у магазина. Она была в этот раз без велосипеда, в синеньком платьице в белый горошек. И хотя она была младше Ванечки на год, повзрослела Лида больше, чем Ванечка. Маленькая грудь уже явственно обозначилась сквозь платье, в походке, в манере держаться было много от рано повзрослевшей девушки. Глядя на них со стороны можно было подумать, что Лида старше Ванечки. Это, наверно, понимала сама Лида, поскольку встреча с Ванечкой её ничем не удивила. Она лишь поздоровалась и, зевая в ладошку, сказала ему, что он, как был блаженненьким, так им и остался, после чего вошла в магазин. Озадаченный такой встречей и разочаровавшись в своей внешности, Ванечка ушел, не дожидаясь выхода Лиды.
Дома он долго смотрелся в зеркало. Видя свое еще детское лицо, без намека на взрослость, без каких-либо других достоинств, он начинал презирать себя, выговаривая себе: куда тебе, Ваня Блаженный, до неё, уже принцессы. Уйдя на сеновал, он мечтал опять, как повзрослев лицом и статью, придет к ней со своей первой поэтической книжкой. Стихов за прошедшее время написалось много и, на взгляд Ванечки, они были хороши: он сравнивал свои стихи со стихами других, известных поэтов, и находил, что строки его изящны, и образностью не уступают.
Он искал встреч со своей «девочкой с персиком» и каждый раз разочарование ожидало его. Лида не обращала на него внимания. При встрече она лишь насмешливо хмыкала и проходила мимо, обдавая запахом ветра, поля, ароматом дорогих, кружащих голову, духов. Рано утром он приносил к её дому букеты цветов, заготовленных заранее вечером. Цветы он, прокравшись во двор, клал на крылечко дома, после чего уходил, не помышляя о встрече.
Однажды его застали с поличным. Сама Лида. Когда он, в очередной раз положив на крыльцо букет, собрался незаметно уйти, повернувшись, увидел Лиду. Она стояла у калитки с прутом, видимо, провожала корову в стадо. Лицо её было строгим и немного печальным. «Так вот кто нам цветы таскает, а я думала, что Игорь…» – явно, сожалея, произнесла она. Это открытие её, похоже, расстроило. «Наверно, ей нравится этот Игорь и она сожалеет, что это я, а не он приносит цветы…» – подумал Ванечка, собираясь извиниться за свой опрометчивый поступок. Лида подошла к нему и, положив свои ладони на плечи Ванечки, поцеловала его в губы. Поцелуй был коротким, но его хватило, чтоб опьянить и закружить голову. С ошалевшими глазами он глядел на неё, не веря неслыханному счастью своему. Кровь ударила в голову и сердце охватило сладкой истомой.
– Ты больше не носи цветы, Ваня, а то Игорь узнает и тебе не поздоровится, – сказала Лида и, поднявшись на крылечко, даже не взглянув на обомлевшего Ванечку, вошла в дом.
Ничего не изменилось и в следующее лето, и в следующее. Всякий раз приезжая в очередные летние каникулы, он встречал её, обращая внимание, что она взрослеет больше, чем он, но тем не менее не теряет сходство с «Девочкой с персиком». По-прежнему, встречаясь с ним, она равнодушно взглянув на него, проходила мимо, не удостоив словом приветствия.
Вечерами он приходил на «сабантуй». Так называли местные молодежные посиделки у дома Суходоловых, где кроме длинной скамьи, лежали раскатанные бревна, образуя некое подобие амфитеатра. Ванечка, обычно присев на дальнем конце бревна, смотрел на Лиду. Она сидела на скамье, прижавшись плечом к Игорю, высокому белокурому парню, играющему на гитаре. Перебирая пальцами струны, он пел приятным баритоном о девушке из Нагасаки.
«У ней такая маленькая грудь,
А губки, губки алые, как маки.
Уходит капитан в далекий путь,
Целуя девушку из Нагасаки…» –
пел Игорь, после чего обнимал прильнувшую к нему Лиду. Сердце Ванечки изнемогало от ревности и обиды за себя, за свою невыразительную внешность, за неумение играть на гитаре и петь, как Игорь, про девушку из Нагасаки.
Так продолжалось с полмесяца, пока Ванечку, возвращающегося с сабантуя, не встретили у мостика. На мосту, в виде двух связанных длинных бревен и перекинутых с одного берега на другой, стоял Игорь. Столкнувшись с ним, Ванечка беспокойно оглянулся и увидел позади себя его приятелей. Ванечка взошел на мост и, встав перед Игорем, попросил пропустить его.
– Ты чего на мою Лидку глаза пялишь, Блаженный?.. В лоб, что ли, хочешь? – грозно спросил Игорь. Он махнул кулаком, грозя ударить им, но не ударил, лишь приблизил к лицу Ванечки. Тот инстинктивно отшатнулся головой и чуть не упал в воду, тем самым вызвав смех приятелей Игоря.
– Не боись, Блаженный… Было бы кого бить, а тебя – только руки марать, – презрительно улыбаясь продолжил Игорь. Он смеясь, со словами « искупайся, остынь от любви», столкнул Ванечку в воду под дружный хохот своих дружков.
Ванечка, скользя о глину, цепляясь за ветки, выбрался на берег. Он смело взошел на мост и, подойдя вплотную к Игорю, ударил его кулаком в скулу. Получил в ответ и опять упал в воду. Стиснув зубы, Ванечка выбирался на берег, и, входя на мост, упрямо бросался с кулаками на обидчика, этого Игоря отобравшего у него «девочку с персиком». Наконец в очередной раз сбросив его с моста, Игорь с приятелями, не дожидаясь, когда Ванечка вылезет из воды, ушли.
Умывшись от крови, Ванечка, не заходя в дом, чтоб не беспокоить бабушку Аню своими разбитыми губами и фингалом под глазом, во дворе развешал мокрую одежонку, взобрался затем на сеновал и быстро заснул, стараясь не думать о Лиде.
На сабантуй он пришел на следующий вечер. С вызовом. Он опять присел на бревно с краю и смотрел на Лиду. Опять играл и пел Игорь и обнимал Лиду, но теперь уже демонстративно, видя, что Ванечка смотрит на них. Демонстративно жалась к своему кавалеру Лида, словно давала понять Ванечке, чтоб он оставил надежду покорить её сердце и не подвергал себя избиению. «Она меня жалеет и не хочет, чтоб меня побили…» – думал Ванечка, наблюдая за демонстративными объятиями двух влюбленных. Сердце его наполнялось благодарностью к Лиде за этот жест, и в нём вновь начинала оживать надежда на взаимность, где главную роль должны сыграть его стихи, посвященные «девочке с персиком», которые он опубликованными принесет ей.
Зимой он принес в редакцию областной газеты свои стихи. Их прочли и похвалили, но сославшись на высокие требования их газеты, печатать отказались: стихи местами недоработаны и вообще ему лучше обратиться в молодежную, комсомольскую газету, где иногда под рубрикой «Творчество молодых» печатают начинающих поэтов.
В молодежную газету Ванечка не пошел, полагая, что стихи должны быть такими, чтоб их безоговорочно могла печатать любая газета, даже столичная. Он пришел домой и почти два месяца работал над своими творениями: правил, переписывал, иногда выкидывая отдельные строфы и даже стихотворения. Исправленные, переработанные стихи он переписывал в новую тетрадь. Их накопилось три штуки. Не стал он менять только те стихи, которые родились в самом начале творчества: наивные и светлые, словно взгляд человека впервые увидевшего красоту окружающего мира. Они были в отдельной, общей тетрадке.
Со всеми тетрадками, с гостинцами для бабушки Ани он приехал в свое семнадцатое деревенское лето на каникулы в Полысаевку, с твердым убеждением, что ближе к осени он обязательно пойдет учиться на геолога. Еще он приехал с твердым намерением объясниться в любви к Лиде, заранее представляя свою встречу с ней и готовя слова признания, которые произнесет при встрече.
Узнав о его желании стать геологом, бабушка Аня всплакнула и попыталась отговорить любимого Ванечку, золотко свое, от принятого решения. Ванечка, как мог, объяснил, что выбор его окончателен и обсуждению не подлежит, добавив, что в городе бабушка Люба и дед Александр Васильевич его поддержали. Бабушка Аня молча согласилась с выбором внука и собралась вязать ему теплый свитер, варежки и носки. Она попросила, чтоб там в геологических походах, он берег себя и никогда не пользовался воздушным транспортом, особенно вертолетами.
У своего закадычного друга Леньки Ванечка справился о Лиде. Ленька, отводя глаза, долго мялся, уклончиво говорил, что, дескать, девка она красивая, но сейчас… Он умолкал, словно жалел Ивана и не хотел говорить о Лиде всей правды.
– Да сдалась тебе эта Лидка!.. Потаскуха она, а не твоя девочка с персиком, – наконец высказался Ленька и тут же стал успокаивать побледневшего, сменившегося в лице Ванечку.
С Лидой он встретился случайно, спустя неделю после приезда в деревню. Она сидела на фундаменте местной «забегаловки», крашеного зеленой краской магазинчика, где частенько торговали разливным пивом. Она курила, в лице ее присутствовало некоторое равнодушие к собственному неряшливому виду: крашеные в белый цвет волосы были растрепаны, на губах яркая вызывающая помада. Она была пьяна. Подняв голову, насмешливо глянула на подошедшего Ванечку. Ухмылка исказила её рот, придав её лицу еще более вульгарное, отталкивающее выражение.
– Ха, блаженный приехал!.. А чо без цветов приперся? – заговорила она и захохотала нервно, истерично. Внезапно замолчав, сплюнула наземь, и грязно, длинно выругалась, назвав Игоря козлом, а его новую пассию козой драной, и что она еще покажет этой Ленке, как чужих парней отбивать. .
– Ну чего ты вылупился на меня?.. Пьяных, что ли, не видел, идиотик блажной? – и снова заругалась матерно, но теперь уже по адресу Ванечки.
В полной растерянности он смотрел на Лиду, не понимая, куда подевалось сходство с его «девочкой с персиком»? Перед ним сидела непотребная девка с подобающими чертами лица, разговором и манерами. Остались лишь глаза – темные, влажные, но и в них уже поселилась некая вызывающая вульгарность.
– Хочешь, чтоб я тебе дала? – да ни за что!.. Топай отсюда к своей бабуле! – вскричала опять Лида и снова грязно и длинно выругалась, а затем истерично захохотала в лицо Ванечки. С содрогнувшимся от ужаса сердцем Ванечка развернулся и медленным шагом пошел прочь. Вслед ему в спину, словно камни, полетели матерки и обвинения в том, что это из-за него Игорь бросил её, и хохот, глумливый и надменный в то же время, понесся следом…
Летящие «камни» больно ударяли по душе Ванечки, где высоко, словно в небе, светился лик его «Девочки с персиком» кисти Серова. Он будто спиной, своим телом заслонял картину от летящей ругани, грязи и хохота, стараясь сохранить, уберечь светлый образ его первой любви.
Вернувшись в дом бабушки, он незаметно пробрался на сеновал. Достав из портфеля тетради, засунул их за пазуху. Спустился и осторожно, на цыпочках вошел в дом. Бабушка Аня дремала на диване, подложив под щеку ладонь. С минуту он стоял молча, вглядываясь в дорогие черты самого близкого для него на земле человека. Со словами: прости меня, бабушка Аня, взяв с припечка спички, вышел из дома.
Он пришел на берег речного омута, где среди кустов ивы и черемухи, часто в одиночестве лежал в траве, опрокинувшись на спину, следя за движением облаков, мечтая о дальних походах и о Лиде. Он собрал сухие ветки и развел костер, после чего стал сжигать свои тетради, где у него были стихи о Лиде и все связанные с ней объяснения мира сего и его открытие глазами поэта. Он сжигал стихи, даже не читая их. Он просто вырывал листок со стихотворением и бросал в пламя костра. Дождавшись, когда лист сгорит полностью, бросал следующий. Стал вырывать листки и из общей тетради, изредка прочитывая их. Он улыбался по прочтении, а затем бросал в костер. Одно стихотворение он пожалел: вырвав из тетради лист, он поднялся и прицепил его на торчащий сучок ивы, после чего сжег остальные.
Неподалеку от него лежало звено тракторной гусеницы, состоявшее из трех траков, сцепленных друг с другом пальцами. К звену был привязан толстый, скрученный алюминиевый провод. Ванечка перемотал провод, пропустив его сквозь отверстия трака. Сделав подобие петли, он отломал оставшийся кусок. Наклонившись, просунул голову в петлю и, надев её на шею, тяжело приподнялся. Провод больно давил шею, а траки грубо царапали тело. Не обращая внимания на боль, он обвязался оставшимся куском проволоки, после чего вошел в воду. Войдя в неё по пояс, он повернулся и начал уходить под воду спиной вперед, прощаясь с холмами и берёзами на них, с небом и облачком, с виднеющимися за кронами тополей крышами домов. Зайдя по плечи в воду, Ванечка развел руки и опустился спиной вниз. Когда спина и плечи коснулись прохладного илистого дна, он открыл глаза и сквозь толщу воды увидел над собой в склоненных ветвях ивы лица своих родителей. Он улыбнулся им и, выдохнув воздух, вдохнул воду. Речка смыла с глаз его последний живой взор и понесла с собой…
Ничего не изменилось в мире в это время. По-прежнему журчала речка на перекатах, а птичий гомон не умолкал в зелени кустарников; по-прежнему безмятежное облачко плыло по синему небу, а солнце плавило в своих жарких лучах звенящий зной. И только низко склоненные ветви ивы, как скорбные фигурки людей, глядели в воду, будто всматривались в фотографию дорогого и близкого им человека; и предчувствие страшной беды, необъяснимое еще, начало созревать в трех сердцах, которое буквально на следующий день, всколыхнется, захлебнется горем, и отчаянным, безутешным плачем полетит на этот берег, и, споткнувшись, замрёт перед висящим на сучке тетрадным листом со стихами Ванечки, написанными им в день, когда он узнал о гибели своих родителей:
По зеленой траве, по листве и холмам
Побежали глаза мои к тихим домам.
А потом – далеко, где печальные дни,
Где родители плачут у моря одни.
Не горюйте, родные, в снегах и во льду.
Подождите меня, я к вам скоро приду.
Старобачаты, март 2008 г.
Все заботы о своем сыне и его воспитании возлагались на плечи бабушки и дедушки, ну а летом, по настоятельной просьбе Анны Семеновны, Ванечку гостил в Полысаевке на свежем деревенском воздухе и парном молоке.
Расцеловав его и прослезившись, бабушка Аня, встретив долгожданных гостей у калитки, за руку повела «ненаглядное золотко свое», внука Ванечку в дом. По пути он с любопытством оглядывал двор, огород. Увидев курицу, засмеялся и порывался поймать ее и показать бабушке Любе, но его удержали, сказав, что курочка боится и может потерять яичко.
В доме, застланном домоткаными половиками и круглыми сшитыми из цветных лоскутов циновками, было много любопытного для него. Он обошел все комнаты, заглядывая во все окна, открывая для себя новые подробности уличного мира. Внимание его привлекла картина на стене, где изображалось море и островок на переднем плане. Островок представлял из себя не то скалу, не то утес: совершенно голый, внизу скалы у самой воды сидел мальчик. Как зачарованный Ванечка смотрел и смотрел на картину, ожидая, что вот сейчас из-за рамы покажется корабль и заберет с собой сидящего у воды мальчика. И настолько явственно и правдоподобно представилось ему грядущее появление корабля, что он с замирающим сердцем ждал его появления с парусами, с капитаном и матросами на палубе. Его окликнули из кухни, где за накрытым столом, заставленным разными яствами и домашними постряпушками, уже сидели его бабушки, называвшие друг друга – сватьями.
– Попей молочка, Ванечка, золотко мое… Ватрушечку с творожком скушай, внучек ты мой ненаглядный, – ласково говорила ему бабушка Аня, поглаживая по головке.
На столе также стояла бутыль с черемуховой наливкой, из которой сватьи уже испили за приезд и теперь, пребывая в благодушном настроении, разговаривали о своем, житейском и о внуке. Ванечка, прихватив с собой пару ватрушек, незаметно вышел во двор и стал кормить курицу, кроша ей творог и отламывая кусочки сдобы. Ватрушкой он покормил Захара, черную лохматую дворнягу, который лениво тявкнув на Ванечку, съел затем ватрушку. Горячим и влажным языком он лизнул Ванечку в щеку и улегся у конуры, высунув язык. .
Бабушки вышли на крылечко и уселись на ступеньке. Ванечке велено было не выходить за ограду, поскольку там ходит бычок и может забодать. И еще там же, в крапиве и лебеде прячется бабай и он утащит Ванечку в болото…
Вернувшись в дом, Ванечка снова уставился на картину с морем и островом, ожидая появление корабля. Так до самого вечера, с перерывами на обед и ужин, а затем походом с бабушками в огород, где его кормили свежей редиской и щавелем, Ванечка вбегал в дом и усевшись на пол, всматривался в картину. Обеспокоенная странным вниманием Ванечки к картине, Анна Семеновна собиралась было снять её и спрятать в чулане.
Любовь Федоровна, успокоив сватью, сказала ей, что Ванечка любит смотреть картинки, мол, в доме все книги перелистал и также часами рассматривает то одну картинку, то другую.
– Может художником будет?.. А вы, сватья, не давали ему карандаши, может, он рисует уже?..
– Давали, сватья... Одни каракули да еще картинки в книгах раскрашивает, – ответила Любовь Федоровна. – Может когда повзрослеет, проснется в нем тяга к живописи. . Ишь, как он смотрит на картину, – кивнув в сторону внука, продолжила бабушка Люба. Затем улыбнулась и вполголоса добавила сватье, – это он воображает, что сам, вместо мальчика, сидит у скалы…
Все лето проведенное в деревне, Ванечка, если только выпадало свободное время, садился на пол перед картиной и ожидал появления корабля. В перерывах, когда бабушка Аня водила его то в огород, покормить свежими, сорванными с грядки, овощами и клубникой, то смотреть корову Зорьку, перед вечерней дойкой, он беспокоился, что корабль может приплыть и, забрав мальчика у скалы, уплыть в далекие страны…
Управившись с утренними заботами, покормив Ванечку, бабушка, брала его за руку, шла на почту, а потом в сельмаг за хлебом и продуктами. По дороге и в магазине бабушка говорила всем встречным и знакомым, что это её внучек ненаглядный и его зовут Ваней. Встречные и знакомые гладили Ванечку по головке, спрашивали, как его зовут и сколько ему годиков. «Ванечка…» – говорил он им и показывал четыре пальчика. Знакомые и встречные говорили, какой хороший мальчик и давали ему кто конфетку, кто пряник…
Не дождавшись появления корабля на картине, Ванечка наконец-то понял, что корабль разбился о скалы и затонул. Картинку с тонущим кораблем ему довелось видеть дома, в городе в одной из книжек. Ванечке не так жаль было корабля, как мальчика сидящего у скалы, которого никто теперь не заберет с острова…
Ему было уже одиннадцать лет, когда вернувшись с рыбалки, он увидел у калитки и во дворе бабушки Ани женщин. Они о чем-то тихо переговаривались и утирали глаза концами платков. Увидев Ванечку с удочкой, они разом замолчали и с какой-то жалостью и тревогой посмотрели на него. Из дома доносились крики и причитания бабушки. Робко, с холодеющим сердцем вошел Ванечка в дом. Увидев его, бабушка Аня кинулась к нему и, обняв, заголосила, роняя слезы на голову и лицо внука: «Сиротинушка ты моя, кровинушка!.. Да как же нам жить теперь, Ванечка?!» На столе лежала телеграмма. В ней сообщалось, что родители Ванечки погибли в авиакатастрофе, при перелете с острова Диксон на материк. Вертолет, загоревшись в воздухе, упал в море.
Горе еще в полном смысле не коснулось его сердца. Лишь так, как бы в сознании он понимал, что родители, упав на вертолете в море, погибли, но, возможно, выбрались и теперь добираются вплавь к берегу. Ванечка вошел в зал, где висела картина. Взглянув на нее он подумал, что родители на вертолете, наверно, полетели за мальчиком, чтобы забрать его с острова. И, наверно, мальчик видел, как упал в море вертолет.
На следующий день приехали из города на «девять дней» дед Александр Васильевич с бабушкой Любой. У самого порога сватьи обнимаясь, ударились в слезы и, причитая, жалели своих детей и Ванечку. Бабушка Аня в какой-то момент вскричав, чтоб не отбирали у нее Ванечку, судорожно обхватив его, начала целовать и плакаться над ним. Он, освободившись от объятий бабушки, вышел во двор и взобрался на крытый сеновал, где для него было приготовлено заботливой бабушкой Аней укромное местечко с двумя одеялами и подушкой. Лежа на сеновале, Ванечка стал вспоминать лица своих родителей; как они, вернувшись из очередной командировки с разными подарками, водили его цирк, в кино, на стадион, где Ванечка вместе с мамой катался на коньках, а отец, сидя на скамейке, посмеивался над ними, называя их «Белоусовой и Протопоповым на первенстве Европы»… Там на сеновале Ванечка окончательно осознал, что его родители погибли, и уже никогда не приедут домой. Он молча дал волю слезам, а затем достал спрятанный в сене портфель, где хранилась тетрадка, в которой он писал свои стихотворные строки. Стихи он начал сочинять во втором классе, когда весенним днем, сидя на уроке у окна, загляделся в него и повинуясь внезапному чувству, написал в тетрадке по арифметике:
На заборе воробьишки,
Будто буковки из книжки.
Я читаю из окна:
В гости к нам пришла весна. .
Он удивился, что так быстро и складно получились эти строчки. А позднее, чаще осознанно и осмысленно, писал другие. Стихи свои никому не показывал, даже лучшему другу Леньке, что жил по соседству с бабушкой Аней.
Сами собой родились стихи посвященные родителям. Под стихотворением поставил число, месяц и год: 12 июля, 1973 г. Ниже поставил свою роспись – неуклюжую закорючку с началом его фамилии. Первая в его жизни роспись. Он спрятал портфель с тетрадкой обратно в сено, после чего решил умереть. Он закрыл глаза и стал ждать смерти. Не дождавшись, спустился и вошел в дом. В доме, за столом, обнявшись, сватьи негромко пели: «Вот кто-то с го-орочки-и спустился-я…». Дед, Александр Васильевич сидел рядом и, отвернувшись к окну, басовито подпевал, украдкой смахивая с щеки слезу. На столе у стены стояла фотография родителей Ванечки повязанная черной ленточкой. Перед фото горела свечка, поставленная в блюдце с крупой. Рядом стояла стопка с водкой, накрытая хлебцем.
– Посиди с нами, Ванечка, помяни папу с мамой, – сказала ему бабушка Люба. Она подвинула ему тарелочку с кутьей и протянула блинчик. Бабушка Аня, поднявшись налила ему стакан киселя. Она, поставив стакан перед ним, вновь всхлипнула и слезы покатили из глаз ее.
– Да полно тебе, сватья, убиваться-то… Теперь уж не вернешь… Ивана вот надо нам на ноги поставить… Один он у нас на всех и остался, – хмурым голосом отозвался Александр Васильевич. Он выждал паузу и тяжело вздохнув, подвел окончательный итог разговорам относительно дальнейшей судьбы Ванечки, – зимой учиться и жить будет у нас, сватья, а на лето пусть у тебя будет… На свежем воздухе…Так и порешим! – строгим голосом закончил дед, взглянув на Любовь Федоровну, которая хотела что-то возразить.
Городские сваты приезжали к ним в деревню и на сороковины. Опять в окружении знакомых и соседей Анны Семеновны пили горькую за души погибших, говорили о Ванечке; оставшись одни, сватьи, обнявшись, печальными голосами пели про «защитну гимнастерку и орден на груди»; дед, задумчиво глядя в окно, изредка басом подпевал…
Ванечка с другом Ленькой лежали на сеновале, где Ленька сказал: раз у Ваньки фамилия – Лузянин, как у бабки Ани, то он должен жить в деревне. На следующий день Ванечке предстояло ехать в город. И хотя была середина августа городские дед с бабушкой решили увезти его пораньше, чтоб на «школьном базаре» заранее подыскать ему по размеру ученическую форму.
Жизнь в городе протекала однообразно: учеба в школе, походы в кино и в цирк, с дедом, и с бабой Любой, играми во дворе. Ему купили пианино: Ванечка одним пальцем, на слух подбирал разные мелодии в том числе менуэты Моцарта. Сыграв бабушке Любе менуэтик, «Синий платочек» и «Чижика», Ванечка под умиленные глаза Любови Федоровны выходил во двор и присоединялся к играм мальчишек. Весной Ванечка начинал томиться по деревне, бабушке Ане, другу Леньке и по рыбалке на речке, ожидая скорейшего наступления летних каникул.
Когда ему исполнилось тринадцать лет, он впервые приехал в Полысаевку один, без сопровождения. Вручив бабушке Ане гостинцы от сватов и чмокнув ее в морщинистую щечку, он спешил на сеновал, где, отыскав в сене заветный портфель с тетрадками, прятал туда новые исписанные и чистые тетрадки. Затем бежал к другу Леньке, чтоб подарить ему китайский фонарик, купленный в городе. С Ленькой они целыми днями пропадали на речке, купаясь, загорая и рыбача на омутках и на перекатах. Иногда варили уху на костре на берегу. Присоединялись и к другим мальчишкам. Ватагой, прихватив с собой ведра, уходили в поле, где выливали из нор сусликов, называя их почему-то «имуранками». Ошкурив и очистив от внутренностей, имуранок затем варили в ведре над костром. В ведро бросали мелко порезанную картошку, лук и приправу.
Ванечка поначалу брезговал такой едой, но увидев, как ребятишки и Ленька с аппетитом уплетают варево, морщась, преодолевая отвращение, съел кусочек имуранки. По вкусу она напоминала вареную курицу. Еда ему понравилась, и он уже смело, не отличаясь от других, ел трофеи полевой охоты.
В это же лето Ванечка внезапно осознал, что чертей, колдунов и добрых фей с волшебной палочкой в природе не существует, всё – сказки и выдумки. В какое-то мгновенье мир в глазах Ванечки тотчас потускнел и обмелел, словно из него мощным насосом откачали тайну, и ему стало скучно жить. И тем же летом, спустя месяц после печального открытия, он встретил её, «девочку с персиком», будто сошедшую с картины Серова, что висела в городской квартире. Девочка с влажными темными глазами и кругленьким личиком, с припухшими губками вернула в мир тайну, которая незримо растворившись в воздухе, травах и речке, опять наполнила природу причудливым переплетением ветвей и трав, цветами и оттенками, голосами птиц, звенящим зноем и синевой глубокой, небесной; и далекая-предалекая синяя даль вновь затомила, маня к себе, словно там, в дальних далях живет заветное счастье…
Это было утром. Ванечка выйдя на крыльцо сельмага с авоськой, где лежали три буханки хлеба и пачка сахара, от неожиданности замер с полуоткрытым ртом – к магазину подъехала на дамском велосипеде девочка. Увидев её, Ванечка, будто громом пораженный, застыл с широко открытыми глазами, не веря увиденному: перед ним стояла, держа в руках руль велосипеда, его любимая «Девочка с персиком». Настолько убедительно и правдоподобно было сходство лицом, фигурой и отчасти платьицем, что Ванечке на какое-то мгновенье подумалось, что девочка только что сошла с картины Серова и ему захотелось убедиться: там ли, на картине в данный момент девочка?
Они встретились взглядами, девочка с покрасневшими щечками, глубоко дыша, сдувала с лица упавшие волосы. Какое-то время она смотрела на Ванечку, видимо, удивившись его растерянному виду, затем прислонив к крыльцу велосипед, поднялась по ступеням.
– Дай пройти, чего стоишь, как вкопанный?.. У, блаженный какой! – сказала, продолжавшему стоять в изумлении Ванечке, девочка. Она, капризно поджав губки, проследовала мимо отшатнувшегося Ванечки, обдав его разгоряченным запахом полевых трав и ветра, что живет в синей дали.
Не видя дороги, Ванечка двинулся домой, забредая в крапиву, в дорожные колдобины и ухабы. Воротясь в дом бабушки Ани и отдав ей сдачу, он залез на сеновал и предался мечтам о «девочке с персиком». Он достал из портфеля чистую тетрадь, уже зная, что полюбил самую красивую и хорошую в мире девочку. «Поднялось моё сердце в небесную синь/ и смотрело оттуда на лес и полынь/, на дорогу вдоль речки, на домик с крыльцом/, где стояла она с ненаглядным лицом…» – написал он и теперь стал мечтать о том, как сочинив массу хороших стихов, он принесет их поэту Баянову, что однажды выступал у них в школе на встрече с подрастающим поколением. Как поэт Баянов, прочитав его стихи, пожмет ему руку и предложит для печати в газету. И как Ванечка с газетой придет к этой девочке, «девочке с персиком», и покажет свои опубликованные стихи и девочка обязательно полюбит его, и они поедут потом на велосипедах в далекую синюю даль, где живет счастье.
Почти каждый день Ванечка прибегал в сельмаг за покупками или просто так; долгое время стоял на крыльце или ходил вкруг магазина, ожидая девочку. Но она не появлялась. Потом он стал бродить по улицам деревни, заглядывая в окна, во дворы. Наконец на улице, что была на той стороне речки, у дома с сиреневым палисадником он увидел прислоненный к штакетнику дамский велосипед. Затаив дыхание, обмирая сердцем, Ванечка прошел мимо дома, который он тут же полюбил, считая, что только в таком доме и могут жить самые красивые люди, благородные и возвышенные. Он прошел к берегу речки и там, усевшись на бревнышко, стал смотреть на дом, ожидая появления его «девочки с персиком». Она вышла с подсолнухом в руках и, сев на скамейку у калитки, принялась лузгать семечки. Он долго с обомлевшим сердцем смотрел на неё, боясь, что она обнаружит его присутствие. Наконец он, набравшись решительности, побрел к ней, волнуясь и робея всей душой. Он встал перед скамеечкой, опустив глаза долу. «Тебя как зовут?.. » – спросил он глухим голосом, не поднимая головы. Девочка, глядя на него насмешливо, с некоторым кокетством наклонив головку, мелодичным голосом ответила – «Лида…» Она вдруг засмеялась, а затем сказала: « А тебя Ваней зовут. Я знаю… Ты у бабки Лузянихи живешь…» Ванечка, осмелев, поднял на неё свои глаза. Она была той самой «девочкой с персиком», только весело улыбающейся.
– Хочешь подсолнуха, Ваня? – она отломила край подсолнуха и протянула ему.
Ванечка взял протянутый подсолнух и, присев рядом, стал щелкать еще мягкие, не окрепшие семечки. Лузгу он складывал в ладонь, а затем незаметно прятал в карман – бросать шелуху перед домом, где живут самые лучшие в мире люди, казалось ему кощунством.
– А почему тебя все зовут блаженным?.. Ты что ль Бога видел? – поинтересовалась Лида.
К своему прозвищу Ванечка привык, к тому же все деревенские мальчишки и даже мужики носили клички. Поэтому, когда его иной раз с насмешкой, а то и всерьёз называли Блаженным, он не обижался. Не обиделся и в этот раз, даже более того, посчитал, что между ним и девочкой Лидой установилась доверительность и простота общения. На вопрос девочки относительно своего прозвища он лишь недоуменно пожал плечами.
Они еще некоторое время сидели вместе, молча щелкая семечки, затем Лида со словами:«Некогда с тобой сидеть, мне еще помидоры полить надо, » – поднялась и вошла во двор. Проводив её взглядом, Ванечка с радостной душой, переполненный надеждами о высоком и светлом отправился домой. На сеновале он, лежа на спине, закрыв глаза, представлял в своем воображении лицо Лиды и снова мечтал, всё о том же: о своих стихах, о поэте Баянове и о грядущем признании в любви «девочке с персиком» с красивым именем – Лида…
Оставшиеся дни до своего отъезда в город Ванечка не единожды прохаживался мимо дома с сиреневым палисадником, ожидая встречи с Лидой, но её не было. Был лишь велосипед. На его частые прохождения взад и вперед по улице обратили внимание жители. Какая-то женщина, стоя у ворот своего дома, подозрительно оглядела его и спросила, что это он шастает по чужой улице?.. «Уж не выглядываешь ли, где полегче украсть подсолнухов иль яблок?.. » – высказала ему и пообещала рассказать бабе Анне, что он лазает по садам и огородам. Обвинения в предстоящем воровстве были нелепы, но они подействовали. Свои визиты на другой берег речки он сократил до минимума: один раз в день.
За неделю до конца каникул он поехал в город, увозя полную сумку гостинцев и связанные ему бабушкой Аней из овечьей шерсти варежки, носки и шарфик. Всё время проведенное в городе, Ванечка вспоминал Лиду, писал стихи и мечтал. Он с нетерпением ожидал окончания учебного года. Посылал письма бабушке в Полысаевку с просьбами, чтоб она отписала обо всех деревенских новостях и роде занятий местных мальчишек. В душе он надеялся, что в своих письмах бабушка Аня ненароком сообщит о его «девочке с персиком». Он частенько смотрел на картину Серова, находя в девочке новые подробности сходства с полысаевской Лидой, ставшей для него единственным смыслом существования…
С ликующим сердцем, повзрослевшим на год ехал Ванечка в Полысаевку в деревенское, четырнадцатое лето своей жизни. Они встретились буквально на следующий день у магазина. Она была в этот раз без велосипеда, в синеньком платьице в белый горошек. И хотя она была младше Ванечки на год, повзрослела Лида больше, чем Ванечка. Маленькая грудь уже явственно обозначилась сквозь платье, в походке, в манере держаться было много от рано повзрослевшей девушки. Глядя на них со стороны можно было подумать, что Лида старше Ванечки. Это, наверно, понимала сама Лида, поскольку встреча с Ванечкой её ничем не удивила. Она лишь поздоровалась и, зевая в ладошку, сказала ему, что он, как был блаженненьким, так им и остался, после чего вошла в магазин. Озадаченный такой встречей и разочаровавшись в своей внешности, Ванечка ушел, не дожидаясь выхода Лиды.
Дома он долго смотрелся в зеркало. Видя свое еще детское лицо, без намека на взрослость, без каких-либо других достоинств, он начинал презирать себя, выговаривая себе: куда тебе, Ваня Блаженный, до неё, уже принцессы. Уйдя на сеновал, он мечтал опять, как повзрослев лицом и статью, придет к ней со своей первой поэтической книжкой. Стихов за прошедшее время написалось много и, на взгляд Ванечки, они были хороши: он сравнивал свои стихи со стихами других, известных поэтов, и находил, что строки его изящны, и образностью не уступают.
Он искал встреч со своей «девочкой с персиком» и каждый раз разочарование ожидало его. Лида не обращала на него внимания. При встрече она лишь насмешливо хмыкала и проходила мимо, обдавая запахом ветра, поля, ароматом дорогих, кружащих голову, духов. Рано утром он приносил к её дому букеты цветов, заготовленных заранее вечером. Цветы он, прокравшись во двор, клал на крылечко дома, после чего уходил, не помышляя о встрече.
Однажды его застали с поличным. Сама Лида. Когда он, в очередной раз положив на крыльцо букет, собрался незаметно уйти, повернувшись, увидел Лиду. Она стояла у калитки с прутом, видимо, провожала корову в стадо. Лицо её было строгим и немного печальным. «Так вот кто нам цветы таскает, а я думала, что Игорь…» – явно, сожалея, произнесла она. Это открытие её, похоже, расстроило. «Наверно, ей нравится этот Игорь и она сожалеет, что это я, а не он приносит цветы…» – подумал Ванечка, собираясь извиниться за свой опрометчивый поступок. Лида подошла к нему и, положив свои ладони на плечи Ванечки, поцеловала его в губы. Поцелуй был коротким, но его хватило, чтоб опьянить и закружить голову. С ошалевшими глазами он глядел на неё, не веря неслыханному счастью своему. Кровь ударила в голову и сердце охватило сладкой истомой.
– Ты больше не носи цветы, Ваня, а то Игорь узнает и тебе не поздоровится, – сказала Лида и, поднявшись на крылечко, даже не взглянув на обомлевшего Ванечку, вошла в дом.
Ничего не изменилось и в следующее лето, и в следующее. Всякий раз приезжая в очередные летние каникулы, он встречал её, обращая внимание, что она взрослеет больше, чем он, но тем не менее не теряет сходство с «Девочкой с персиком». По-прежнему, встречаясь с ним, она равнодушно взглянув на него, проходила мимо, не удостоив словом приветствия.
Вечерами он приходил на «сабантуй». Так называли местные молодежные посиделки у дома Суходоловых, где кроме длинной скамьи, лежали раскатанные бревна, образуя некое подобие амфитеатра. Ванечка, обычно присев на дальнем конце бревна, смотрел на Лиду. Она сидела на скамье, прижавшись плечом к Игорю, высокому белокурому парню, играющему на гитаре. Перебирая пальцами струны, он пел приятным баритоном о девушке из Нагасаки.
«У ней такая маленькая грудь,
А губки, губки алые, как маки.
Уходит капитан в далекий путь,
Целуя девушку из Нагасаки…» –
пел Игорь, после чего обнимал прильнувшую к нему Лиду. Сердце Ванечки изнемогало от ревности и обиды за себя, за свою невыразительную внешность, за неумение играть на гитаре и петь, как Игорь, про девушку из Нагасаки.
Так продолжалось с полмесяца, пока Ванечку, возвращающегося с сабантуя, не встретили у мостика. На мосту, в виде двух связанных длинных бревен и перекинутых с одного берега на другой, стоял Игорь. Столкнувшись с ним, Ванечка беспокойно оглянулся и увидел позади себя его приятелей. Ванечка взошел на мост и, встав перед Игорем, попросил пропустить его.
– Ты чего на мою Лидку глаза пялишь, Блаженный?.. В лоб, что ли, хочешь? – грозно спросил Игорь. Он махнул кулаком, грозя ударить им, но не ударил, лишь приблизил к лицу Ванечки. Тот инстинктивно отшатнулся головой и чуть не упал в воду, тем самым вызвав смех приятелей Игоря.
– Не боись, Блаженный… Было бы кого бить, а тебя – только руки марать, – презрительно улыбаясь продолжил Игорь. Он смеясь, со словами « искупайся, остынь от любви», столкнул Ванечку в воду под дружный хохот своих дружков.
Ванечка, скользя о глину, цепляясь за ветки, выбрался на берег. Он смело взошел на мост и, подойдя вплотную к Игорю, ударил его кулаком в скулу. Получил в ответ и опять упал в воду. Стиснув зубы, Ванечка выбирался на берег, и, входя на мост, упрямо бросался с кулаками на обидчика, этого Игоря отобравшего у него «девочку с персиком». Наконец в очередной раз сбросив его с моста, Игорь с приятелями, не дожидаясь, когда Ванечка вылезет из воды, ушли.
Умывшись от крови, Ванечка, не заходя в дом, чтоб не беспокоить бабушку Аню своими разбитыми губами и фингалом под глазом, во дворе развешал мокрую одежонку, взобрался затем на сеновал и быстро заснул, стараясь не думать о Лиде.
На сабантуй он пришел на следующий вечер. С вызовом. Он опять присел на бревно с краю и смотрел на Лиду. Опять играл и пел Игорь и обнимал Лиду, но теперь уже демонстративно, видя, что Ванечка смотрит на них. Демонстративно жалась к своему кавалеру Лида, словно давала понять Ванечке, чтоб он оставил надежду покорить её сердце и не подвергал себя избиению. «Она меня жалеет и не хочет, чтоб меня побили…» – думал Ванечка, наблюдая за демонстративными объятиями двух влюбленных. Сердце его наполнялось благодарностью к Лиде за этот жест, и в нём вновь начинала оживать надежда на взаимность, где главную роль должны сыграть его стихи, посвященные «девочке с персиком», которые он опубликованными принесет ей.
Зимой он принес в редакцию областной газеты свои стихи. Их прочли и похвалили, но сославшись на высокие требования их газеты, печатать отказались: стихи местами недоработаны и вообще ему лучше обратиться в молодежную, комсомольскую газету, где иногда под рубрикой «Творчество молодых» печатают начинающих поэтов.
В молодежную газету Ванечка не пошел, полагая, что стихи должны быть такими, чтоб их безоговорочно могла печатать любая газета, даже столичная. Он пришел домой и почти два месяца работал над своими творениями: правил, переписывал, иногда выкидывая отдельные строфы и даже стихотворения. Исправленные, переработанные стихи он переписывал в новую тетрадь. Их накопилось три штуки. Не стал он менять только те стихи, которые родились в самом начале творчества: наивные и светлые, словно взгляд человека впервые увидевшего красоту окружающего мира. Они были в отдельной, общей тетрадке.
Со всеми тетрадками, с гостинцами для бабушки Ани он приехал в свое семнадцатое деревенское лето на каникулы в Полысаевку, с твердым убеждением, что ближе к осени он обязательно пойдет учиться на геолога. Еще он приехал с твердым намерением объясниться в любви к Лиде, заранее представляя свою встречу с ней и готовя слова признания, которые произнесет при встрече.
Узнав о его желании стать геологом, бабушка Аня всплакнула и попыталась отговорить любимого Ванечку, золотко свое, от принятого решения. Ванечка, как мог, объяснил, что выбор его окончателен и обсуждению не подлежит, добавив, что в городе бабушка Люба и дед Александр Васильевич его поддержали. Бабушка Аня молча согласилась с выбором внука и собралась вязать ему теплый свитер, варежки и носки. Она попросила, чтоб там в геологических походах, он берег себя и никогда не пользовался воздушным транспортом, особенно вертолетами.
У своего закадычного друга Леньки Ванечка справился о Лиде. Ленька, отводя глаза, долго мялся, уклончиво говорил, что, дескать, девка она красивая, но сейчас… Он умолкал, словно жалел Ивана и не хотел говорить о Лиде всей правды.
– Да сдалась тебе эта Лидка!.. Потаскуха она, а не твоя девочка с персиком, – наконец высказался Ленька и тут же стал успокаивать побледневшего, сменившегося в лице Ванечку.
С Лидой он встретился случайно, спустя неделю после приезда в деревню. Она сидела на фундаменте местной «забегаловки», крашеного зеленой краской магазинчика, где частенько торговали разливным пивом. Она курила, в лице ее присутствовало некоторое равнодушие к собственному неряшливому виду: крашеные в белый цвет волосы были растрепаны, на губах яркая вызывающая помада. Она была пьяна. Подняв голову, насмешливо глянула на подошедшего Ванечку. Ухмылка исказила её рот, придав её лицу еще более вульгарное, отталкивающее выражение.
– Ха, блаженный приехал!.. А чо без цветов приперся? – заговорила она и захохотала нервно, истерично. Внезапно замолчав, сплюнула наземь, и грязно, длинно выругалась, назвав Игоря козлом, а его новую пассию козой драной, и что она еще покажет этой Ленке, как чужих парней отбивать. .
– Ну чего ты вылупился на меня?.. Пьяных, что ли, не видел, идиотик блажной? – и снова заругалась матерно, но теперь уже по адресу Ванечки.
В полной растерянности он смотрел на Лиду, не понимая, куда подевалось сходство с его «девочкой с персиком»? Перед ним сидела непотребная девка с подобающими чертами лица, разговором и манерами. Остались лишь глаза – темные, влажные, но и в них уже поселилась некая вызывающая вульгарность.
– Хочешь, чтоб я тебе дала? – да ни за что!.. Топай отсюда к своей бабуле! – вскричала опять Лида и снова грязно и длинно выругалась, а затем истерично захохотала в лицо Ванечки. С содрогнувшимся от ужаса сердцем Ванечка развернулся и медленным шагом пошел прочь. Вслед ему в спину, словно камни, полетели матерки и обвинения в том, что это из-за него Игорь бросил её, и хохот, глумливый и надменный в то же время, понесся следом…
Летящие «камни» больно ударяли по душе Ванечки, где высоко, словно в небе, светился лик его «Девочки с персиком» кисти Серова. Он будто спиной, своим телом заслонял картину от летящей ругани, грязи и хохота, стараясь сохранить, уберечь светлый образ его первой любви.
Вернувшись в дом бабушки, он незаметно пробрался на сеновал. Достав из портфеля тетради, засунул их за пазуху. Спустился и осторожно, на цыпочках вошел в дом. Бабушка Аня дремала на диване, подложив под щеку ладонь. С минуту он стоял молча, вглядываясь в дорогие черты самого близкого для него на земле человека. Со словами: прости меня, бабушка Аня, взяв с припечка спички, вышел из дома.
Он пришел на берег речного омута, где среди кустов ивы и черемухи, часто в одиночестве лежал в траве, опрокинувшись на спину, следя за движением облаков, мечтая о дальних походах и о Лиде. Он собрал сухие ветки и развел костер, после чего стал сжигать свои тетради, где у него были стихи о Лиде и все связанные с ней объяснения мира сего и его открытие глазами поэта. Он сжигал стихи, даже не читая их. Он просто вырывал листок со стихотворением и бросал в пламя костра. Дождавшись, когда лист сгорит полностью, бросал следующий. Стал вырывать листки и из общей тетради, изредка прочитывая их. Он улыбался по прочтении, а затем бросал в костер. Одно стихотворение он пожалел: вырвав из тетради лист, он поднялся и прицепил его на торчащий сучок ивы, после чего сжег остальные.
Неподалеку от него лежало звено тракторной гусеницы, состоявшее из трех траков, сцепленных друг с другом пальцами. К звену был привязан толстый, скрученный алюминиевый провод. Ванечка перемотал провод, пропустив его сквозь отверстия трака. Сделав подобие петли, он отломал оставшийся кусок. Наклонившись, просунул голову в петлю и, надев её на шею, тяжело приподнялся. Провод больно давил шею, а траки грубо царапали тело. Не обращая внимания на боль, он обвязался оставшимся куском проволоки, после чего вошел в воду. Войдя в неё по пояс, он повернулся и начал уходить под воду спиной вперед, прощаясь с холмами и берёзами на них, с небом и облачком, с виднеющимися за кронами тополей крышами домов. Зайдя по плечи в воду, Ванечка развел руки и опустился спиной вниз. Когда спина и плечи коснулись прохладного илистого дна, он открыл глаза и сквозь толщу воды увидел над собой в склоненных ветвях ивы лица своих родителей. Он улыбнулся им и, выдохнув воздух, вдохнул воду. Речка смыла с глаз его последний живой взор и понесла с собой…
Ничего не изменилось в мире в это время. По-прежнему журчала речка на перекатах, а птичий гомон не умолкал в зелени кустарников; по-прежнему безмятежное облачко плыло по синему небу, а солнце плавило в своих жарких лучах звенящий зной. И только низко склоненные ветви ивы, как скорбные фигурки людей, глядели в воду, будто всматривались в фотографию дорогого и близкого им человека; и предчувствие страшной беды, необъяснимое еще, начало созревать в трех сердцах, которое буквально на следующий день, всколыхнется, захлебнется горем, и отчаянным, безутешным плачем полетит на этот берег, и, споткнувшись, замрёт перед висящим на сучке тетрадным листом со стихами Ванечки, написанными им в день, когда он узнал о гибели своих родителей:
По зеленой траве, по листве и холмам
Побежали глаза мои к тихим домам.
А потом – далеко, где печальные дни,
Где родители плачут у моря одни.
Не горюйте, родные, в снегах и во льду.
Подождите меня, я к вам скоро приду.
Старобачаты, март 2008 г.