ЯЗЫЧНИКИ
Историческая драма
Действующие лица:
Горсер, варяг, боярин князя Святополка.
Мстивой, дружинник Горсера.
Ян, боярин, брат Горсера.
Князь Святополк.
Князь Борис.
Князь Глеб.
Анастас, епископ, первый глава русской церкви.
Илларион, монах, в будущем митрополит Руси.
Старшой, предводитель ватажников.
Торчин, раб князя Глеба.
Дружинники, купцы, киевляне.
ПРОЛОГ
Занавес еще закрыт. Темнота.
Голос диктора: «Русь. Начало одиннадцатого века. Всего чуть более десяти лет прошло с момента крещения Руси князем Владимиром».
Сцена чуть освещается, и мы видим стоящего человека. Он не торопясь оглядывает сцену и зал, потом делает знак рукой и говорит кому-то: «Давай его сюда». На сцену выталкивают Мстивоя. Он одет в какую-то рванину, глаза завязаны. За ним выходят двое, одетых и вооруженных примерно так же, как и тот, кого мы увидели первым. Один из них берет сзади Мстивоя за плечо и с силой толкает вперед со словами: «Вот он, Старшой». Теперь Мстивой и Старшой стоят лицом друг к другу, а те двое, скрестив руки, за спиной Мстивоя.
Старшой (после паузы). Повязку-то ему снимите. Вот так. (Снова внимательно разглядывает Мстивоя.) Бают, ты еще ни разу попа греческого не убивал? Правда аль нет?
Мстивой. Правда.
Старшой. А чего так?
Мстивой (пожимает плечами). Да так как-то. Случая, что ли, не представилось.
Старшой. Сколь же тебе годов?
Мстивой (считает что-то по пальцам, шевеля губами). Семнадцать, что ли… або чуть поболе.
Старшой. И ни разу случая не представилось?
Мстивой разводит руками.
Старшой. Ну, а чего ты им делал?
Мстивой. Кресты рубил. Церкву одну сжег.
Старшой (с усмешкой в голосе). За что ж ты их невзлюбил-то так?
Мстивой (яростно). А чего мне их любить?! Дом разорили, пожгли. Деда повесили. Дед никогда никому никакого худа не сотворил. Резал из дерева богов. Световида там, Ладу еще. Иных, прочих. Раскрашивал их. Людям продавал. Пришли эти... греки в черных одеждах с дружинниками княжьими. Деду говорят: «Жги идолов своих». Он отказался. Ему петлю на шею и… (Всхлипывает.)
Старшой. Деда как звали?
Мстивой. Сиявор. На все княжество первый резчик был.
Старшой смотрит на одного из тех, кто стоит за спиной Мстивоя. Тот утвердительно кивает головой.
Старшой. Ну-ну. Дале чего было? Сам-то как спасся?
Мстивой. Дед как увидел, кто к нам идет, меня в лес толкнул. «Беги, – кричит. – Беги отсель, Тиша. Подале».
Старшой. Тиша? Ты ж баял, что Мстивой тебя зовут. (Смеется.) Аль забыл уже? Заврался, а? Эх, ты! (Снова смеется.)
Мстивой. Ничего я не заврался! Родители Тихомиром назвали. Вот я и был Тишей, покуда эти (мотает головой в сторону) не пожгли нас. И тогда я решил зваться Мстивоем. Потому как мстить хочу! Мстить им! И не успокоюсь, покуда в кровь их поганую по самы уши не окунусь!
Старшой. Потому и нас искал?
Мстивой. Потому и искал.
Старшой. Складно. Покуда все складно. Вот только, паря (усмехается и треплет Мстивоя по плечу), ты ить не первый. Тут уже такие появлялись. Просили в ватагу принять. Тоже складно баяли. А на деле оказалось, князь да попы их к нам подсылали. Знаешь, что мы с такими делали?
Мстивой. И что?
Старшой. По вере их отпевали да хоронили. (После паузы.) Живыми. (Показывает пальцем вниз, на землю.) Туды.
Мстивой. Я не из таких! Проверь меня! Проверь!
Старшой. И проверим. Баешь, хочу мстить, да случая не представилось? Ну вот, зараз мы трудноте твоей поможем. (Кричит за кулисы.) Эй! Волоките монаха сюда! (Мстивою.) Тут мы намедни обоз церковный разбили. Ну, кого прям там порезали, а одного (усмехается) раба божьего сюда притащили. Как, скажи, знали, что ты к нам в гости пожалуешь. И гляди, как ладно получилось: ты пришел, а тебе и подарок готов.
На сцену выволакивают связанного по рукам монаха
и кидают перед Мстивоем. Слышно, как монах вполголоса молится.
Старшой. Как подарочек? Годится?
Мстивой. И на что он мне?
Старшой. А ты, сирота, не догадал ишшо? (Вынимает из ножен кинжал и протягивает его рукоятью Мстивою.) Ну! Чего ты так смотришь? Мстить хотел? Мсти! Вот и представился тебе случай!
Мстивой секунду колеблется, потом делает шаг вперед, решительно берет кинжал и поворачивается к монаху.
Старшой. Не здесь! Там. (Машет рукой на кулисы.) На поляне сварожьей.
Двое ватажников подхватывают монаха под руки и волокут за кулису. Мстивой идет следом. Оставшийся ватажник подходит к Старшому.
Ватажник. Слышь, Старшой, он вроде не брехал нам. Знал я и деда его Сиявора, да и парня этого еще юнаком видал.
Старшой. Зараз посмотрим.
Ватажник. Не сомневайся, Старшой. Он парень хват, сгодится квашню месить.
Из-за кулисы раздается отчаянный вопль.
Ватажник (оживленно). А, Старшой? Чего я тебе говорил?
Мстивой выходит и протягивает окровавленный кинжал Старшому. Секунду они смотрят друг другу в глаза, потом Старшой переводит взгляд на ватажников, что уходили вместе с Мстивоем. Один из них кивает головой и проводит ребром ладони у своего горла. Старшой принимает у Мстивоя кинжал.
Старшой (Мстивою). Рубаху сними.
Мстивой снимает рубаху и ищет глазами, куда ее положить.
Старшой (зло). Выкинь рванину свою. (Обеими руками поднимает кинжал острием вверх.) Свароже, дидо рода небесного и наш отец. Ты творец мира явного, солнца, звезд и земли-матушки. К тебе обращаюсь я, сын твой, и говорю тебе весть радостную: вот обрели мы, сварожичи, себе брата, а тебе сына. Не оставь его своей помощью. А узнаешь ты его всегда по знаку сему. (Кинжалом вырезает что-то на груди у Мстивоя, потом вновь вскидывает кинжал вверх острием.) Слава, Сварог!
Ватажники (хором). Слава, Сварог!
Старшой протягивает кинжал Мстивою.
Тот принимает и прижимает лезвием к сердцу.
Мстивой. Слава, Сварог!
Уходят. Некоторое время на сцене пусто. Слышно только, как громко тикают невидимые часы. Потом шум голосов, и на сцене появляются торговцы с различным товаром, покупатели. Все гомонят.
1-й торговец. Подходи, налетай! Товар не залежалый. Веревки пеньковые, канаты смоленые. В огне не горят, в воде не тонут!
2-й торговец. Ведерки дубовые, коромысла расписные. Подлетай, выбирай. Торгуем честно, всему Киеву известно!
3-й торговец. Яблочки садовые, груши медовые. Покупай про запас да на квас.
Появляется Мстивой. Он богато одет. Немного повзрослевший. Держится уверенно, даже нагло.
Торговка. Орешки каленые. Продает Алена. Всем продаю и всем сдачи даю.
Мстивой походя забирает у нее горсть орешков и проходит дальше к купцу, который молча сидит на лавке. Рядом разложены кольца, перстни, браслеты.
Мстивой. Ну, а ты, дидо, чего не базлаешь? Чего народ не зазываешь? Продать нечего?
Купец. Мой товар сам себя хвалит. Узорочье, дак и тово…
Мстивой (небрежно перебирая товар). Тоже мне, узорочье. И не в стыд таким торговать? Седой уж.
Купец (беря в руки перстень). А чем эта жуковина плоха?
Мстивой (берет перстень, вертит в руках). Груба. Не чернена, не наведена толком. Не… Груба работа. (Достает из пояса другой перстень.) Глянь, как надо.
Купец. Ну-ка, ну-ка. (Осматривает перстень, потом возвращает.) Спрячь. Садись рядом.
Мстивой (садясь рядом). Чего звал? Говори.
Купец (оглядываясь по сторонам). Ты пнем-то не сиди. Выбирай у меня в товарах чего-нито да слушай.
Мстивой. Чего такой пугливый стал?
Купец. Станешь тута. Князь Владимир воеводу на Киев нового поставил. Ох и лютого. Всюду у него глаза и уши.
Мстивой. Кто таков?
Купец. Зовут Горсер. Варяг. Боярин князя Святополка.
Мстивой. Святополк же в тюрьме.
Купец. Он-то в тюрьме, а Горсер, вишь… взлетел. Поверил ему Владимир чего-то. А только, я смекаю, зря поверил.
Мстивой. Почему зря?
Купец. У князя Святополка люди все верные. Умеет подбирать. С чего бы Горсер князя своего бросил да Владимиру служить стал?
Мстивой. Ну, ошибся Святополк, значит. С кем не быват?
Купец. Ошибся-то ошибся. Да не Святополк. Говорю ж тебе.
Мстивой. Да мне-то что до этого? Плевать мне на всех князей да бояр. Отцовскую веру предали, нас попам греческим продали, а я печалуй за ними? Да пусть они хоть все там друг друга перережут. Христианин мне не князь. И не боярин.
Купец. Э-э, брат, не смотри на кличку, смотри на птичку. Люди-то про Горсера на разно бают. Слыхал я от знающих, что Горсер, он… ну, не так чтоб христианин. Прикидывается просто. Уж не знаю, правда ли, нет ли, а люди верные то говорили.
Мстивой. Погоди. Так он наш, что ли? Сварожич?
Купец. Ну, это навряд. У них, у варягов-то, свои боги.
Мстивой. Да и ладно. Главное, что не распятые. Так ты за этим только и звал?
Купец. Нет. Слушай главное. Наибольший киевский поп Анастас обоз даров патриарху царьградскому стюковал. Завтра к вечеру отправит. Сначала горой пойдут, а уж у Хортицы на струги сядут.
Мстивой. Та-а-ак. Почем знаешь?
Купец. Попы у меня узорочье купляли. Проболтались.
Мстивой. Ага. Кто да кто с ними?
Купец. Не. Никто из купцов с ними обозом не идет. Только свои. Охраны мало. У Хортицы – тамо ратных много будет. Тамо они печенегов берегутся. А здесь, слышь, им вроде бы и некого опасаться.
Мстивой. Ну-ну. Спасибо, брат, за весть добру. Не забудем.
Расходятся. Все погружается в темноту. Слышен разбойничий свист, топот копыт, лязг мечей, дикие крики и вопли. Потом все стихает.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Сцена вновь освещается. Занавес уже раздвинут. На заднике слева нарисованы крупно языческие статуи богов и прочая языческая символика, справа – кресты, иконы и прочая символика христианская. На сцене стол, несколько лавок. За столом Горсер и несколько дружинников.
1
Горсер. Вота что, други. Зараз, не стряпая, отправитесь на реку Двину. Там, кажись, три или четыре моста через нее. На Новгород коль идти, их не минешь. Смекаете?
Дружинник. Князь Владимир приказал?
Горсер. А то. Брат мой, Ян, сегодня из Новгорода вернулся и сразу ко князю. Даже ко мне повидаться не зашел. И через мал час мне приказ от Владимира: чистить пути да мостить мосты на Новгород. Так вы и посмотрите, целы ли те мосты, крепки ли. А даже будут и крепки, все одно сгоните смердов тамошних да еще более мосты укрепите. Броды известные тоже укрепите да новые разыщите. Не помешает нам их много иметь. Работать чтоб мне споро! Мужичье мясом кормить, но и спуску не давать. Коли лениться будут – батогов не жалеть! Хоть целый лес на батоги переведите, а чтоб ко времени, как урожай снимем, дорога до самого Новгорода была гладкой! Иначе князь Владимир с меня шкуру спустит, но того раньше я с вас – три.
Дружинник (улыбаясь). Это мог бы и не говорить, Горсер. Не первый год тебя знаем, и не первый снег нам на голову упал, чтоб такое не понять. Лучше вот что скажи: коли такое князь приказал, стало быть, точно быть войне с Новгородом?
Горсер. Стало быть, точно, други. Не захотел князь Ярослав подчиниться отцу. Новгород от Руси упорно оторвать желает. А значит, быть войне. И не когда-то, а нынче же осенью. Владимир такое не прощает и медлить не любит. Прихлопнет сынка своего, как муху.
Дружинник. Сын на отца меч поднимает. Ох, до чего ж дошло на Руси. Раньше-то и помыслить о таком нельзя было.
Горсер. Погоди, еще не то увидим. Боги не только завистливы, но и мстительны. И счастье свое им показывать нельзя, и ссориться с ними нельзя. А князь наш и то и другое сделал. Да ладно, досыта уже об этом баяли. А и печалиться тоже особо не след. Новгород богат, каждый дружинник с возом добра из похода вернется. Чему ж печалиться-то?
Дружинник. Оно и не печально. Непривычно просто: сын на отца, отец на сына.
Горсер. Это ничего. Быстро привыкните. Война-то всегда одинаковая. Неважно, кто, на кого и зачем. Ну, в путь, други. Неча рассуждать. Дел много, а время мало.
Дружинники уходят. Появляется Анастас.
2
Горсер. Здравствуй, поп Анастас.
Анастас благословляет Горсера.
Горсер. Смешно ты это делаешь. Ну да ладно. С чем пожаловал ко князю? И вовремя ли? Владимир занят зараз. Дела у него господарские, тебя не касаемые. Да и недужится ему.
Анастас. Для того и звал меня великий князь. Для ради дел своих тяжких и для ради недуга.
Горсер. Ишь ты. Ну-ка, покажи, что там за свиток у тебя? Что за письмо князю несешь? Ну, давай, давай его сюда. Я воевода Киева, потому все знать должен.
Анастас. Ну что ж. (Протягивает Горсеру свиток.) Бери чти. Это и для тебя полезно будет знать, как надлежит народ стольного града христианской державы исправлять, поучать и наставлять.
Горсер (разворачивая свиток). И что бы я делал без тебя, Анастас? Так бы небось и умер дураком. (Читает.) «В воскресные праздники приходить в церковь и стоять смирно, скоморохов и ворожей к себе в дома не призывать, в первый день луны не смотреть, зернью, картами и тавлеями не играть, медведей не водить, с сучками не плясать. На браках жениха с невестой матерной бранью в церковь не провожать, срамными песнями из церкви не встречать, кулачных боев не делать, на качелях не качаться. Если не послушают, бить батогами. Домры, гусли находить и жечь». Экий ты свирепый, Анастас. За что ж тут батогами-то? Люди обычаи чтят. Это от дедов-прадедов повелось. А ты за батоги сразу.
Анастас. Обычаи от тьмы и невежества нарождаются. Церковь слушать надо, а не обычаи.
Горсер. Мало ты новин на Руси ввел? Народ кресты носит, в церковь ходит, какого рожна тебе еще нать? Гусли-то чем тебе помешали?
Анастас. Беса тешат.
Горсер. Нет у нас на Руси никаких бесов. И отродясь не было. Это у вас, в Греции, они водятся. А у нас откуда? Разве что ты с собой из Херсонеса их в мешке привез.
Анастас. Крест носят, а в душе язычники. И ты такой же, Горсер. Думаешь, коли крест надел, так обманул меня? Все я про тебя ведаю. Мне бы тебя, язычника, за шиворот да ко князю, но молчу пока. До часу.
Горсер. Я про тебя тоже много чего знаю, поп. Не первый день чай знакомы. Церкви Владимир десятину даней брать определил. А ты больше дерешь. И я о том доподлинно знаю. Мне бы тебя за руку да ко князю. А я смотрю и молчу. Все знаю и молчу.
Анастас (после паузы, поразмышляв над чем-то). Врешь ты, Горсер. Не можешь ты всего знать.
Горсер. Так это, выходит, я еще и не все знаю? Ловко. Ну, да и того, что знаю, немало.
Анастас. А того, что знаешь, никогда не докажешь. А сунешься – прогневаешь только князя Владимира наветами своими на церковь Христову. Князь церкви верит.
Горсер. Церкви? Тебе Владимир верит, это точно. В чести ты у него.
Анастас. Незаслуженно то и много для смиренного слуги Божьего.
Горсер. Слушай, смиренник, ты такого больше при мне не говори. Князь лучше знает, кто чего заслужил. Не тебе судить.
Анастас. Верно. Не мне, но и не князю, а господу нашему, Христу Вседержителю.
Горсер. О себе, Анастас, сам не будешь думать – бог за тебя тоже думать не станет.
Анастас. И это верно, боярин Горсер.
Горсер. Так чего ж не думаешь? О гуслях да песнях вона целую грамоту накатал. А о голове своей и мысли нету, что ли?
Анастас. А в чем угроза голове моей?
Горсер. Да некрепко она у тебя на плечах сидит с недавних пор. Закачалась. Аль не чуешь, Анастас?
Анастас. Почему так думаешь? Говори.
Горсер. Верно ли, что князь Владимир некую грамоту написал, в которой приказывает, чтобы по смерти его великим князем Руси стал не старший в роду, князь Святополк, а сын греческой княжны, князь Борис?
Анастас. Верно. И о том скоро всем повестят. Князя Бориса и брата его Глеба Владимир в Киев позвал. Скоро уже и здесь будут.
Горсер. Ну и вот.
Анастас. Что «ну и вот»? Князь Борис на троне киевском твоей голове, Горсер, угроза. Не моей. Он христианин с детства. И рожден от благочестивой княгини Анны, сестры божественного базилевса. С молоком матери Борис к вам, язычникам, нелюбие впитал. Так что это тебе о голове своей думать надо, Горсер. Не мне.
Горсер. Ай, Анастас. Умный ты, а дурак. Иль забыл, кто нам, русичам, Херсонес сдал? Кто тем самым базилевса предал? Божественного. Забыл? Так я напомню: ты, Анастас. Ни в жизнь мы бы тогда Херсонеса не взяли, если бы не ты. Так чьей голове цена в Константинополе назначена? Твоей, Анастас. А княгиня Анна? Может, она и благочестивая, как ты говоришь, вот только из-за этого Херсонеса, из-за измены твоей ее на Русь и отправили. А ведь не хотела. И по сей час не любит она Русь. Так кто же ей враг-то первый? Ты, Анастас! Чью голову она у сына своего Бориса попросит? Твою, Анастас! И чья башка первой с плеч слетит? Твоя, Анастас! Моя-то гораздо опосля. Да еще и не у всех руки такие длинные, чтоб до нее достать. А вот за тебя, Анастас, как станет Борис великим князем, вступиться некому будет.
Анастас (после паузы). Со мной, Горсер, произойдет только то, на что будет воля Божья. И ничего больше. Ну, а тебе-то чего до головы моей, боярин? Разговор такой затеял, значит, хочешь от меня что-то. Говори. Только прямо. Без кудрей!
Горсер. Головы спасти хочу. Твою да мою. Сам же видишь: мы теперь с тобой в одной лодке. Пусть временно, а в одной.
Анастас. И что я для этого сделать должен?
Горсер. Уговори князя Владимира, чтоб выпустил Святополка из темницы. Целый год ведь уж томит. И было б за что. А то – по навету. И жена его уж умерла в темнице. И епископа этого, духовника Святополкова иль как вы их, советчиков этих, зовете, тоже в той же темнице намедни уморили, а правду сказать – удавили.
Анастас. Епископ сей, именем Рейнберн, был не от церкви истинной, а от Римской церкви. Такие пусть хоть все передохнут, я возрадуюсь.
Горсер. Ну так радуйся, этот уже… того… к предкам ушел.
Анастас. Не к предкам, а в ад он ушел, собака папская!
Горсер. Да и хрен с ним! А Святополка спасти надо. Для тебя это надо. Ибо от одного князя может защитить только другой князь. Вот как Борис станет князем киевским, Святополк за тебя и вступится, ежели чего. Он ведь русич, Святополк-то, чистокровный. Что ему ваши свары греческие?
Анастас (подумав). Это ты говоришь дельно. Ладно, обмыслю, как сие сделать. Но и ты мне, Горсер, помоги.
Горсер. Говори, чего надо.
Анастас. Вчера ночью обоз мой с казной тати пограбили.
Горсер. Где?
Анастас. Да здесь! Под самым Киевом! Далеко отойти-то еще не успели.
Горсер. А и не знаю! Не доложили, суки! (Подбегает к кулисе и кричит.) Сотника градского мне быстро сюда! (Возвращается к Анастасу.) И что, много взяли, Анастас?
Анастас. Много. (Вздыхает.) Ой, много!
Горсер. Ну-ну. Не печалуй. Раз много взяли, далеко еще не ушли. А здесь, под Киевом, у меня все пути-дорожки их разбойничьи подсчитаны.
Вбегает градской сотник.
Горсер. Явился, кикимор! Что? Оплошал, а? Оплошал, спрашиваю?! И оплошку свою утаить от меня захотел, сукин сын?!
Сотник. Дак я сразу хотел про обоз тот тебе сказать, боярин.
Горсер. А-а-а! Сразу догадался, о чем речь! А пошто только хотел, а не мигом сказал?
Сотник. Так ты ж занят из ночи до утра был!
Горсер. Занят не занят, ночь-полночь, а сразу рассказать должон был. Под Киевом обозы грабят, а я, воевода Киева, о том и не ведаю. Да ты что, собака, с ума сошел?!
Анастас. И не только грабят, но и людей убивают. Всех обозных перебили тати. Да и глумились еще над телами. Уши и пальцы резали.
Сотник. Да то не глумились. То перстни да серьги снимали. Торопились, видать, дак и тово… Вместе с пальцами, чтоб быстрее.
Горсер (берет сотника за грудки). Ну ты, пес! Рассуждать тута будешь? У тебя тати под самым городом людей убивают невозбранно, а ты стоишь тут… (Отталкивает сотника.) Всех поднимай! Всю сотню на конь! Догнать татей! Рубить без жалости! И живьем кого-нито возьми. На торгу прилюдно бошки срубим волкам!
Сотник убегает.
Горсер. Ну вот, Анастас. Теперь все ладно будет. (Наливает себе вина.) Не горюй, поп, никуды они теперь не денутся.
Анастас (поднимаясь). Верю тебе, Горсер. И о деле, что ты мне сказал, как и обещал, помыслю.
Уходит.
Горсер (помолчав, подумав, выпив еще вина). Ишь ты. Песни русские ему срамные. Сука греческая! Аж руки чесались удавить, как того епископа давил. Но нельзя покуда. Святополка без него из темницы не вытащить никогда. (Снова выпивает, усмехается.) А не любят попы греческие римских попов. Стравить их, что ли? Можа, сами друг друга и перережут мне на радость. Ох, всем богам бы тогда богаты жертвы принес. Даже Христу ихнему. (Подумав.) Ладно. Потом помыслим. А пока Святополка пусть мне выручат.
3
Входит Ян.
Горсер. Здравствуй на тысячу лет, брат.
Ян. Здравствуй, Горсер.
Горсер. Ну что, окончательно ли князь Владимир решился?
Ян. Быть войне, брат. Владимир гневен на сына своего и на новгородцев.
Горсер. Так. Вот какие дела. Ну, а Ярослав там, в Новгороде, чего себе думает? Иль за него новгородцы теперь думают? Ты ж только что оттуда. Чего там?
Ян. Плохо, брат. Князь Ярослав даже не принял меня. И новгородцы говорить не захотели. Окончательно на сторону решили уйти. И под Киевом быть больше не хотят, и дань эту клятую, две тысячи гривен, давать даже не думают.
Горсер. Ишь ты. Мы ж их раздавим. Как блоху. Против всей Руси как выстоят?
Ян. Надеются. Три тысячи викингов наняли. Норманнов.
Горсер. Вона. Это серьезно. Норманны – это сила.
Ян. Сила. Только вот покуда силе этой делать нечего, она, от скуки должно, новгородцев силует. Блодят по Новгороду господа норманны как хотят. Людей грабят, лавки разбивают, женок насилуют.
Горсер. А новгородцы?
Ян. А чего им? Терпят. Чтоб Руси две тысячи не платить, они, похоже, и не то стерпят. Ожидовел чего-то совсем Господин Великий Новгород. За грош удавятся, а уж за две-то тысячи… Мало мы в тот раз их с Добрыней били, когда крестили. Недоучили, видать.
Горсер (смеется). Недокрестили, что ли?
Ян. Ан похоже.
Горсер. А может, наоборот?
Ян. Чего «наоборот»?
Горсер. Перекрестили? Перестарались? Вот зараз они нам и вспоминают?
Ян. Перестарались? Да им не такую бубну бы надо было набить в тот раз. Ить чуть не убили меня в те поры. Ежели бы ты не запалил им улицы, не отстали бы от меня.
Горсер. То-то что запалил. Много еще где палили. Это ж подумать, из-за греков с их верой мы русичей жгли и били.
Ян. Так ты ж сам и жег.
Горсер. Да я-то не из-за греков, не из-за Христа ихнего. Я чтоб тебя, дурака, из окружения выручить. Ты ж в самую середку Новгорода вперся. О как ради греков старался!
Ян. Да не ради греков. Ради Руси.
Горсер. Ради Руси? А на кой Руси греческая вера? Своей мало?
Ян. Для единой Руси и вера единая нужна. Иначе как?
Горсер. А так. Кому какая вера лучше, в ту пусть и верит.
Ян. Кому какая лучше, говоришь? Горсер, да только позволь стаду рассуждать, какая вера лучше, какая хуже, тут такое начнется. Ведь пока друг дружку не перережут, выясняючи, чей бог лучше, не успокоятся.
Горсер. Что-то наши деды-прадеды друг дружку не резали. Молились себе каждый своим богам.
Ян. Дак в те поры каждый и жил в своем углу с медведями в обнимку. А сейчас посмотри окрест. Как расширил Владимир пределы русские. Сколько городов новых поставил. Народ-то весь перемешался. И что – каждому свой бог? На разных улицах разный? Нет, брат, так у нас ничего не выйдет.
Горсер. А как выйдет?
Ян. А вот как: одна Русь, один князь, один бог.
Горсер. Один бог, баешь. А он один?
Ян. А как не один?
Горсер. А вот так. Смотри. (Начинает загибать пальцы на руке.) У греков один Христос, а у римлян этот Христос уже другой какой-то. А у болгар, поспрошай их, Христос и вовсе ни на греческого, ни на римского не похожий. Третий, стало быть. У армян он опять другой. Это какой выходит? Четвертый, Ян, четвертый. От их сколь уже… Погодь, это ишшо не все. Купцы варяжские рассказывали мне, что в Ирландии еще какой-то Христос есть, вовсе на других не похожий. Это, значит, пятый уже. (Поднимает получившийся кулак.) Вот, Янко, кто резать-то друг друга будет! Да как резать! Нам допрежь такого и не снилось – вот как они резаться будут! Я это уж понял. И ты пойми, в какую слякоть кровавую из-за всех этих Христов Русь может попасть.
Ян. Тьфу ты, дурень. Да мне-то какое дело до того, какой там у римлян або у болгар Христос? Я этих разниц не понимаю, мне до них дела нету, это ты все умствуешь чего-то. У нас-то Христос один. Свой.
Горсер. Ну и какой он у тебя?
Ян. А вот какой у князя, такой и у меня.
Горсер. Ловко. Ну а переменит князь Христа?
Ян. И я переменю.
Горсер. Ян. Янушко. Да ты сам-то веришь в какого-нибудь бога?
Ян. Я, брат, верю в то, что он один должен быть. На весь народ. Потому как стадо, когда оно гуртом сбито, и охранять удобней, и стричь сподручней.
Горсер. Я не стадо, я овчарка! Меня пошто силовать? Мне зачем крест нацепили?
Ян. Это чтоб толпа, на высших глядючи, сама крестилась охотнее. И потом… Вера без власти слаба. Но и власть без веры тоже. Понял ли?
Слышен колокольный звон.
Ян. О, уже к вечере звонят. В церковь-то пойдешь?
Горсер. На кой хрен? Князь Владимир с постели не встает, в церковь, стало быть, не пойдет. Коли так, мне-то там чего делать?
Ян. Для себя.
Горсер. Вот ты за меня и помолись.
Ян. Ну что ж, помолюсь и за тебя.
Горсер. Давай, давай. На коленках там поползай. Свечку поставить не забудь.
Ян. Поставлю.
Горсер. Ян, погодь. Все спросить хочу. А чего ты их каждый раз маленькие ставишь? Ты поставь один раз, но пудовую, вот так, в обхват. И цельный год потом можешь не беспокоиться.
Ян (смеется). Ох и дурень ты, братец.
Горсер. Иди, иди, праведник.
Ян. Зайди ко мне сегодня. Попируем. Новый терем мой посмотришь.
Горсер. С этого бы начал. Зайду непременно.
Обнимаются. Ян уходит.
4
Вбегает сотник.
Сотник. Боярин, взяли татей!
Горсер. Ишь ты! Молодцы, быстро спроворили. Где вы их?
Сотник. В Ясном овраге. Они, вишь, с обозом-то в лес не могли уйти, вот через Ясный-то и шли. Думали, знать, там награбленное разделить, телеги бросить да в лес. Ан не успели. Порубили мы их.
Горсер. Всех, что ли?
Сотник. Не. Одного живым взяли. Лютый, змий, двоих у нас положил.
Горсер. Волоки его сюды. Постой. А казна-то поповская с ними была?
Сотник. С ними, боярин. Не успели они ее спрятать.
Горсер. Хороша казна?
Сотник. У-у-у, тяжелющая сума.
Горсер. Ну, и ее сюда давай.
Дружинники затаскивают связанного Мстивоя и суму с казной. Казну кладут на стол, Мстивоя кидают на лавку.
Горсер (дружинникам). Ступайте, молодцы. У ключника тамо возьмите бочонок меду княжеского, ставленого. Скажите, я велел. Погуляйте, чтоб всему Киеву тошно стало. Заслужили.
Дружинники уходят.
Горсер (приподнимая суму с казной). Хм, правда хорошо взяли. (Мстивою.) Ну что, дограбился?! Дограбился, спрашиваю? То-то. Эти вот дела завсегда так и заканчиваются. У меня так заведено: кто чужое берет, долго не живет.
Мстивой. Пить дай.
Горсер. Пить? А ты мне разве гость? (Наливает из кувшина в чару. Потом пьет ее на глазах у Мстивоя.) Нет, ты мне не гость.
Мстивой. Жаль, во рту пересохло. А то бы харкнул тебе в рожу.
Горсер. За что хвалю перед смертью, так это за храбрость. (Снова наливает себе и пьет.) Эх, хорошо вино. Тебе бы понравилось. Греческое. М-м-м… Вкусное.
Мстивой. Все у вас, псы, греческое. И вера, и вона вино даже. Ничего русского не осталось. Даже хари у всех какие-то стали… греческие.
Горсер. Ишь ты, как заговорил. Я-то, проста душа, думал, ты тать обычный. А ты что ж, против церкви, выходит? Ах, змий. Ах, подколодный. (Пауза.) Как звать? (Пауза.) Звать как, спрашиваю? Оглох, что ли, комолый?
Мстивой. Пошел ты.
Горсер. Имя назвать не хочешь. Стыдишься? Рода своего стыдишься? И кого ты там, в роду, скрываешь? Черного колдуна? Людоеда?
Мстивой. Мстивоем меня звать. И стыдиться мне в роду некого. У нас честный род.
Горсер. Ага, честный. На большой дороге купцам деревянной иглой воротники шить – все вы честные. А ты, видать… яблочко от яблоньки. Ну а по-гречески как тебя? Опять молчит. Когда крестили, говорю, как нарекли-то? Ну, чего молчишь? Тебя безымянным отпевать, что ли?
Мстивой. Не смей! Казнить – казни, а глумиться после смерти не смей! Нет чести над мертвым телом глумиться! Не нужно мне отпевание ваше. И попов не подпускай ко мне.
Горсер. Так ты чего? Аль не крещен? (Подходит к Мстивою, открывает ему ворот рубахи, осматривает тело.) Ну точно. Крестика нет. Ага, зато вот знак сварожий имеется. Вот по таким-то приметкам вас, дураков, и берут. Чего крестик-то на шею не повесил? Он ить не тяжелый. (Замечает что-то в суме с казной.) Хотя это, конечно, смотря какой. (Достает из сумы массивный крест.) Неужто и впрямь золотой? (Пробует на зуб.) Точно, ты глянь, золото. (Бросает крест обратно в суму.)
Мстивой все это время ошалело смотрит
на Горсера.
Мстивой. Слышь, боярин, а ты кто, а?
Горсер. Воевода Киева. Горсер зовут. Слыхал про меня?
Мстивой. Доводилось. Баяли люди, ты не из этих.
Горсер. Не из каких, дура?
Мстивой (кивает головой на суму). Ну, не из вот этих. Не из христиан.
Горсер. Был бы я из этих, стал бы я с тобой разговаривать. Кол в зад – и все дела. (Подходит к Мстивою, перерезает тому веревки на руках, наливает чару и ставит перед ним.) На, пей. (Мстивой жадно пьет.) Чего ж мне с тобой делать-то? (Мстивой допивает чару и вопросительно кивает на кувшин с вином. Горсер ставит перед ним кувшин.) Да пей сколь влезет.
Мстивой. Горсер, ты бы отпустил меня, а?
Горсер. Ну а отпущу, чего делать станешь?
Мстивой. Чего делал, то и стану делать.
Горсер. А чего ты делал? Попов да монахов грабил и убивал. И все?
Мстивой. Разве мало?
Горсер. Всех не перебьешь. А через месяц, много через два, опять попадешься. Что тогда?
Мстивой. Пусть. Пусть попадусь, но хоть еще погуляю. Хоть еще чуть-чуть крови ихней попью.
Горсер. Одного убьешь – другой на его месте тут же появится. Какой же толк?
Мстивой. Ну, что ж поделаешь. Нет толку, конечно. Я уж и сам это давно вижу.
Горсер. И чего увидел?
Мстивой. Пока корни в земле, сорняки не выведешь.
Горсер. Верно. Ты с башкой, как погляжу.
Мстивой. Только как же тот корень из земли-от выдернешь?
Горсер. Научить?
Мстивой. Нешто ты знаешь?
Горсер. Можа, и знаю.
Мстивой. Тогда научи, боярин. Научи, а? Я ради такой науки жизни не пожалею.
Горсер. Жизнь твоя и так у меня в руках. Без науки. Забыл?
Мстивой. Чего ж тогда хочешь?
Горсер. Служить мне будешь?
Мстивой. Коли ты и правда корень этот из земли выдернуть хочешь, то я верой и правдой. Как пес тебе верен буду, боярин.
Горсер (обнажает меч и подает Мстивою). Клянись.
Мстивой (берет меч за острие и рукоять, держит перед собой). Я, Мстивой, клянусь великим Сварогом и вечным блаженством воина, если выпадет мне счастье пасть в бою. Клянусь боярину Горсеру, что буду всеми силами, мечом и отвагой служить ему. Клянусь, что никогда не замыслю ничего черного против боярина Горсера. И пусть для меня навсегда погаснут костры чертогов предков, если я нарушу эту священную клятву. (Протягивает меч Горсеру.)
Горсер. Себе возьми. Он теперь твой. Это славный меч, верный меч. В полночь дай ему попить своей крови. Он за это будет тебе так же верно служить, как и мне служил.
Мстивой. Так и сделаю. Только как же мне до полночи дожить-то, Горсер? Меня ж казнить собираются.
Горсер. Ну, эту трудноту мы вот как одолеем. Зараз отведут тебя в церковь, и ты там скажешь, что хочешь покаяться и креститься.
Мстивой (с отвращением). Чего?
Горсер. Того! Такая тебе от меня первая служба вышла. А как иначе я казнь от тебя отведу? Так что ты не просто раскаешься там, а от всей души каяться будешь. Слезы лить и рубаху на себе драть. И крестишься, и крестик на шею повесишь. Повесишь, я сказал! Ничего, не сдохнешь. Говорю ж тебе, он не тяжелый. (Достает из-за ворота свой крестик и показывает его Мстивою.) Во, видал? Сколь лет уже таскаю – и ничего, досель он мне шею не перетер. И тебе ничего не доспеется.
Мстивой. Так-то оно так. Только неужто простят?
Горсер. Христиане-то? Простят.
Мстивой. Сомневаюсь я чего-то. Я бы не простил. За такое-то.
Горсер. И я бы не простил. И не прощу, коль еще сблодишь чего без моей воли. А эти простят. Ты ж кто выходишь для них? Ты ж раскаявшийся разбойник. Это для них самый смак.
Мстивой. Почему?
Горсер. А ты не знаешь, что ли? Ну, это я тебе опосля расскажу, чего там у них и почему. А пока… (Кричит.) Эй, кто там есть!
Вбегает дружинник.
Горсер. Отведи вот этого парня к попу Анастасу. Скажи, он покаяться хочет и веру Христову, веру истинную принять возжелал. (Дружинник усмехается.) Но-но, смотри мне, там не расхмылься. Да скажи, Горсер за него просит. И вона суму с казной с собой прихвати да Анастасу передай. Увидит Анастас, что золото вернулось, смягчится.
Дружинник (Мстивою). Ну, пошли, что ли, праведник новоявленный.
Горсер. Ступай, Мстиша, ступай. Не боись, от этого не умирают.
| Далее