Жил да был в одном селе Иванушка-дурачок. Парень из себя статный, красивый, а дурачком прозвали по причине его внезапной задумчивости. Косят, бывало, траву отец да братья Иванушки, и он с ними, не отстает, идет нога в ногу и вдруг остановится; обопрется на рукоятку косы, глаза свои синие уставит в землю и ни с места. Отец за плечо тронет: «Ты чего встал?» Братья ругаются:
– Работать нужно пока погода позволят!
А он стоит сердечный в задумчивости и ни отца, ни братьев не слышит.
– Чего встал!? – вдругорядь рявкнет отец и оплеуху отвесит. Иной раз дрогнет сердце отцовское, что с дурака взять, да и спросит по-доброму:
– О чем Ваня думаешь?
– Да вот, думаю, – отвечает Иванушка, – на кой ляд мы траву косим, красоту природную губим?»
– Дурак ты, как есть дурак! – обозлится отец на такие слова. – Деды наши сено заготавливали, и отцы нам эту работу заповедали, да и чем скотину зимой кормить?
– И то... – Согласится Иванушка и примется траву косить, как ни в чем не бывало.
И вот, однажды, приснился Иванушке-дурачку сон: видит он поляны цветочные, а посреди поляны стоит девушка в цветочные одежды одетая, короной из камней драгоценных украшенная. Стоит и улыбается ему, рукой приветливо подзывает к себе. Глаз от такой красоты Иванушка отвести не может, ноги ослабли, только душа к ней так рвется, что кажется вот-вот из сердца выскочит.
– Кто ты? – наконец разлепил свои губы Иванушка-дурочек и спросил своё сновидение.
– Я то? – улыбнулась девушка, – Угадай, ежели угадчивый?
– Мечта моя, – выдохнул Иванушка. – Как есть моя мечта заветная.
– Может, и так, а может, и нет, – ответила девица и добавила: – Вот ежели ты сыщешь меня, тогда и узнаешь, кто я такая.
Сказала и пропала, потому, как отец за плечо тряс, на работу будил:
– Вставай, Ванюша, нечего сны рассматривать, скот не кормлен, не поен.
Справил Иванушка работу по хозяйству, а сон все из головы не идет, видение той девушки застилает навозные кучи, и не раз тяжелые вилы промеж тех куч пустой воздух пронзали.
Вечером, Иванушка-дурачек огорошил отца с матерью, да и братовей рассмешил до коликов в животе.
– Пойду в мир искать мечту свою, – сказал Иванушка и добавил:
– Простите мне ежле я кого обидел.
В пояс поклонился; вначале отцу, а потом матери, братьям особый поклон сделал.
Мать, конечно, в вой-плач, отец за ремень, а Иванушка – в окно, только его и видели. Бегом бежал версты две, а потом на шаг перешел. Месяц на небе висел новорожденный, серпиком крохотным, каким бабки-повитухи в деревне младенцам пуповину отрезают. Темно. Пришлось Иванушке у куста рябинового ночлег просить. Зябко было, да под утро сон недолгий сморил, и приснилась ему та девица, но в ином облике.
Бредет она нищенкой по улице огромного города, и всякий прохожий с дороги своей её отпихивает, «чего, мол, под ногами вертишься?» А другой, сострадательный да словоохотливый, остановится и начнет выговаривать:
– Шла бы ты в приют девонька, там бы тебя уму-разуму научили, к делу приставили.
Видит и слышит все это Иванушка во сне своем, и сердце его кровью обливается – до того жалко ему ту нищенку, спасу нет, а сделать ничего не может: ни встать-крикнуть, ни рукой пошевелить, только глаза вострые да слух имеет при себе.
И вот подходит к той девице человек в одежде роскошной, из себя видный, да статный – ежле бы Иванушку причесать-прибрать, как есть он, – и говорит ей: «Пошли со мной, помою и накормлю». Замолчал, а потом опять:
– Правда, тебе говорю!
Увидел Иванушка, как встрепенулась та девушка-нищенка, как огнем лучистым блеснули её глаза, и проснулся на самом интересном месте.
– В город идти нужно, в город и пойду, – решил он, – а там, как Господь рассудит.
Верующий был Иванушка, как все христианские люди на Руси святой.
Пока до города шел, всю одежонку истрепал и обувку стоптал, а перед тем, как в город войти, остановился он на ночлег в избенке одной, что стояла на отшибе от всей деревенской улицы.
Пока светло было, помог по хозяйству старушке одинокой: забор поднял, в крыше дыру залатал, воды в баньку наносил, дров наколол, сам же с позволения хозяйки, баньку истопил. Когда из баньки пришел, старая на стол накрыла, вечерять позвала да между едой стала расспрашивать.
– Вижу не нашенский ты, дух от тебя мужицкий идет, давно, как помер мой суженый, этим духом в избенке моей не пахло. Из краев видать дальних. Только в толк не возьму, чего ты в наших краях ищешь, чего потерял? В наших краях мужиков повывели и ты – пропадешь.
– Не сподручно мне об этом говорить, бабушка, – отвечает ей Иванушка, а сам вежливо, рушником губы утирает, знак подает, что сыт.
– Хочешь – угадаю? – сказала старая и свечу восковую с божницы достает.
– Запрещает моя вера христианская на судьбу ворожить, – возражает бабке Иванушка. – Слыхано ли дело, Господу вопросы задавать?
– Вот, стало быть, ты какой, – проворчала старуха и свечу восковую опять за иконку Христа-Спасителя засунула. – Не хочешь, значит, судьбу спрашивать? Ну, ну, а вить она тебя спросит. Как пить дать спросит.
Пропустил Иванушка мимо ушей последние слова старой, да отвечает ей как пописанному:
– Не хочу ворожбы. А пусть будет так, как Господь обо мне решит.
– Ну, тогда без ворожбы скажу тебе, что ищешь ты деву Правду.
И тут перед глазами Иванушки опять видение прежнее, словно сон тот давешний заново смотрит:
– Пошли со мной, помою и накормлю.
Говорит нищенке добрый молодец, богатей известный. Что богатей, то сердцем своим угадал Иванушка, и взревновало ретивое, распалилось жарко. Кажись, попался бы под руку, грех бы на душу принял, убил бы.
Помолчал добрый молодец, давая девице время дух перевести, да взял её за плечи голые, повернул лицом перед лицо своё да и говорит властно так:
– Правда, тебе говорю!
Встрепенулась та девушка-нищенка, огнем лучистым блеснули её глаза, сказала, потупв взор:
– Откуда ты знаешь, как меня звать?
– Так кто же тебя не знает-то, нищенка?! – Он опять грубо схватил за плечи и притянул к себе. – Все я купил, все у меня есть: и виллы заграничные и яхты, и самолеты, а заводов – не счесть, только тебя у меня нет.
– Да зачем же я тебе такая нужна? – спрашивает его девица. – Не прибранная, в отрепье старом?
– А затем, – отвечает ей добрый молодец, – что посажу тебя в отдельную комнату, под стражу крепкую, и во всем свете будет одна правда и та моя.
И опять на самом интересном месте пропало видение.
– Э, да ты устал, – прошамкала старуха, – за столом спишь. Пошли, я кровать мужнюю для тебя приготовила. Сама-то давно на ней не сплю.
Пошел за ней Иванушка в горницу, а сам думает, что же Правда сказала тому молодцу? А старуха, словно мысли его подслушала, да и говорит Иванушке:
– А она всем одно и то же говорит: «Нет и не будет». Вот и тебе, если ты её найдешь, то же самое скажет. Потому, как правда только тогда правда, когда нищенствует и когда ничья. А как станет чьей, так в девку-потаскушку превращается.
Только зря она говорила об этом Иванушке, потому как он проспал все её последние слова. Утром старуха приготовила для Иванушки одежду чистую и справную. В такой одежде и в городе показаться не зазорно.
– От сына моего, без времени почившего, осталась, – сказала старая и слезу с ресниц смахнула. – Тебе впору должны быть его одежа и обувь.
– Чем же я отблагодарю, чем рассчитаюсь с тобой? – спросил Иванушка и сокрушенно развел руками.
– А тем, что схоронишь меня позади двора, молитву положенную сотворишь над моим гробом.
Смутился Иванушка, помрачнел, да и говорит:
– Ты еще, старая, жива-здорова, и Господь, может статься, годы твои продлит надолго, а мне в дорогу нужно.
– За мной дело не станет, – сказала старуха, – за тобой дело.
– Страшные слова ты говоришь, старая, получается так, что я в твой дом смерть привел?
– Да нет, милый, она за моим плечом стояла и только временила, пока не появится ли кто, что смог бы тело моё к земле прибрать. Ты появился, и она мне шепнула, пора мол.
Духом упал Иванушка, кошку-то хоронил свою, любимую – плакал на смех братовьям, а как человека схоронить? Не привычное для него это дело.
– Священника бы надо.
– Надоть, надоть, да где его взять нынче, священника то? – проворчала старая. – Нынче всех священников извели, а ежели есть, то одни попы, а что поп, что мирянин, одно и то ж перед Господом.
– Не ладное ты говоришь, бабушка. Я, конечно, грамоте учен, но не настолько, чтобы псалтырь читать над усопшим, – сказал Иванушка.
– Вот насколько учен, настолько и прочтешь. Не век же читать, а одну только ночь сёднешнюю, – возразила старуха.
– Ну, рази так, рази выхода нет, то, стало быть, обещаю, что прочту.
– В баньке вода еще теплая осталось, – говорит старушка, – пойду помоюсь, уберусь, а ты с вышки гроб стащи да на стульях поставь в горнице.
– Одному не сподручно такое делать, бабушка, – выдохнул Иванушка, смирившись с неизбежным.
– А кто сказал тебе, что один будешь? Я помощника тебе дам. И подошла она к русской печи, вытащила из зева кочергу закопченную да и говорит: «Петр Петрович, суженый ты мой, помоги доброму молодцу дело сделать, меня схоронить».
Превратилась тут кочерга в мужика здоровенного. Поклонилась старуха поясно ему в ноги и сказала: «Спасибо тебе, сокол ты мой ненаглядный, что не оставил меня одну в мой смертный час».
Иванушка стоит ни жив, ни мертв только мысленно молитву Иисусову повторяет: «Спаси и сохрани.».
Старая повернулась к Иванушке да и говорит:
– Не бойся, если Правду пошел искать да себе в суженую захотел, много чего увидеть доведется такого, от чего кровь в жилах застывать начнет. А был у меня с мужем моим уговор-договор, коли одна останусь, то перед смертью моей придет он ко мне, чтобы упокоить тело мое. На том и порешили, а муж то у меня кузнец был, оттого домишко наш и стоит против других домов на отшибе, вот он мне кочергу и сковал. Душа его в кочерге той была, а уж когда я упокоюсь, то и ей свобода, чтоб пред Господом предстать. – И, уже выходя из избенки, с порога сказала: – Он голоса человеческого не имеет, но дело свое знает. – И ушла в баньку, омыть себя, к гробу приготовить.
Помощник у Иванушки толковым оказался, Иванушка только подумает, а он тут же готов на подмогу. Пока бабка мылась, гроб сволокли с вышки, в горнице установили. Бабка пришла и выгнала их из горницы:
– Неча глазеть, к вечеру придете, готова буду.
Молчком просидели они во дворе до сумерек, словно во сне пребывал Иванушка все это время, а потом увидел, как вздрогнул его молчаливый напарник, привстал и посмотрел на Иванушку. И понял тот, что хочешь-нет, а идти надо.
В комнате, в гробу покоилась старуха, а на столе раскрытый тропарь. Один только раз глянул Иванушка на мертвое тело, а запомнил на век. Словно живая лежала она в гробу, даже щеки порозовели и округлились, а больше не смотрел, страшно от чего-то делалось ему. Взял тропарь Иванушка в руки и, не глядя по сторонам, стал читать. Свеченьки потрескивают, воск плавится и по тонкому фитильку к пламени притекает, кормит собой пламя ярый воск и запах медвяный по горенке растекается, кружит голову Иванушке, в задумчивость вводит.
«Христианка, вроде, бабушка, – думает Иванушка сквозь слово молитвенное, – вот и тропарь заготовила, меня упросила читать, а из кочерги мужика сделала? Как так?» Сомнение терзает Иванушку: «Уж не подвох тут какой? Не черту ли в руки попал?» – И еще неистовей принимается проборматывать слова молитв древних.
Прервался, когда пить захотел. Огляделся вокруг, а помощника своего и не увидел. Когда в горницу входили, на лавку сел, а вот нет. Вышел на кухоньку, зачерпнул ковшик колодезной воды, и тут взгляд упал на кочергу в печном зеве. Жутко стало ему от этого и чтобы лишний раз не выходить в кухню, не покидать освещенной свечами горницы, прихватил с собой ковшик воды. На рассвете услышал Иванушка звуки работы позади стены горницы, в палисаднике. Выглянул в окно и увидел Петра Петровича по пояс в выкопанной могиле. Он поглядел на Иванушку и махнул ему рукой. Жест был красноречивый, мол, продолжай свое дело.
К обеду схоронили они бабку. И только крест деревянный Иванушка укрепил, как услышал, что позади его что-то звякнуло, обернулся, а там, где помощник только что был, кочерга лежит. Взял Иванушка кочергу и отнес её в дом, сунул в зев печи и засобирался в дорогу. Не стал бабушкин узел с одеждой распаковывать, в руки взял да так с узелком в руках и вступил в город.
Долго ли коротко, кто знает, только Иванушка в том городе живет, хлеб жует, пивом запивает и горя не знает. Так уж получилось, что как одел он на себя белье бабкиного сына, так и забыл про видение свое. Более того, нашел он в потайном кармане паспорт со своей фотографией, червонцы новенькие и книжку-сберкнижку в которой суммы многозначные стояли. Словом, превратился Иванушка-дурачок в Ивана Емельяновича Завгородного. Купил себе дом в центре города, машину на рессорах заграничного производства, магазин завел и девок молодых нанял в продавцы. И так было с ним, покуда он бабкин подарок окончательно не сменил на одежку покупную, а как сменил, тут все и началось.
Сидит Иван Емельянович в своем кабинете, на заграничный манер сделанный, а на коленях его девица сидит и в ухо слова разные говорит, зубиками крохотными покусывает, губками причмокивает – щекотно.
И вот, в это самое завлекательное время, подступило к Иванушке видение, что будто стоит он на берегу речки бурной, а на другой стороне девица устроилась, простоволосая, в пестром платьице в голубой горошек, а ноги босы. Стоит и говорит ему что-то, а воды потока шумят, голос заглушают. Вошел Иванушка в ту реку бурную, в воду ледяную, остудную, по грудь зашел, и сердце от холода перехватило, в горло ударило сердце и упало на самое дно живота и там трепыхнулось, затихло.
Взвизгнула девица, соскочила козочкой дикой с Ивашкиных колен. И тут он очнулся от видения, а девица та уже юбку одевает и смотрит на него с диким страхом в глазах. Не стал её Иван удерживать, переменилась у него душа от того видения и смертного страха, что пережил. Ударил он себя по лицу ладонями и выкрикнул:
– Добро же бабушка за твой подарочек!
Словно ветерок легонький прошелестел:
– На здоровье, внучок, живи не бедствуй.
– Что же это я? – спросил себя Иванушка. – Да как же это я, Правду посмел забыть? Мечту свою в этих покоях схоронить? И решил Иванушка уйти в самые, что ни на есть низы человеческие потому как помнил, что Правда в рваных одеждах была. Решить-то решил, да не тут-то было: две сотни людей вокруг Иванушки кормились, детей растили, обували, одевали, уму-разуму учили, почти под тысячу выходило тех, кому от его богачества в дом хлеб-соль поступала.
Задумался Иванушка, как раньше не задумывался и чем дольше думал, тем больше понимал, что не найти ему здесь Правды. Одна надежда теплилась: «Буду ходить по темным углам, по ночлежкам, может, где и встречу Правду».
Но тут ему голос какой-то словно откровение открывает, вшёптывает ему слова такие: «И с чего ты взял, что Правда «голой» ходит? Это тебе показалось так, да бабка наплела несуразное. Правда во дворцах живет, на яхтах плавает, государствами управляет. Разве нищая правда может людям работу дать? Голова, рассуди! Да и на самом ли деле ты Правды захотел, Правду в своих юношеских видениях вымечтал?»
И точит, точит его этот голос и уж совсем было, напрочь источил Иванушку, да случился в том городе пожар великий и все добро Иванушки в пепел превратил, едва сам живой из собственного дома выбрался.
Стоит он на пепелище и смотрит, как искорки из тлеющего дерева выскакивают, словно огненные духи какие-то. И вот чувствует, что его кто-то за рукав подергивает, обернулся и обомлел. Стоит перед ним Правда и в глаза смотрит.
– Правда!? – Выдохнул из себя Иванушка.
– Правда, – ответила та и засмеялась, – уж куда правдивее; был богачам, а стал нищим.
Смутился Иванушка, не понимая: то ли насмешка над его горем, то ли что другое.
– Я в видениях тебя встретил, – сказал он и попытался поймать её руки.
– Меня многие в своих мечтаниях видят, – сказала она, – да обманываются, когда находят.
Помедлила она малость, да и говорит:
– Пойдем, чего стоять-то на холодном ветру. У меня не роскошный дом, а всего лишь комната в коммуналке, но для тебя место найдётся.
– Работать нужно пока погода позволят!
А он стоит сердечный в задумчивости и ни отца, ни братьев не слышит.
– Чего встал!? – вдругорядь рявкнет отец и оплеуху отвесит. Иной раз дрогнет сердце отцовское, что с дурака взять, да и спросит по-доброму:
– О чем Ваня думаешь?
– Да вот, думаю, – отвечает Иванушка, – на кой ляд мы траву косим, красоту природную губим?»
– Дурак ты, как есть дурак! – обозлится отец на такие слова. – Деды наши сено заготавливали, и отцы нам эту работу заповедали, да и чем скотину зимой кормить?
– И то... – Согласится Иванушка и примется траву косить, как ни в чем не бывало.
И вот, однажды, приснился Иванушке-дурачку сон: видит он поляны цветочные, а посреди поляны стоит девушка в цветочные одежды одетая, короной из камней драгоценных украшенная. Стоит и улыбается ему, рукой приветливо подзывает к себе. Глаз от такой красоты Иванушка отвести не может, ноги ослабли, только душа к ней так рвется, что кажется вот-вот из сердца выскочит.
– Кто ты? – наконец разлепил свои губы Иванушка-дурочек и спросил своё сновидение.
– Я то? – улыбнулась девушка, – Угадай, ежели угадчивый?
– Мечта моя, – выдохнул Иванушка. – Как есть моя мечта заветная.
– Может, и так, а может, и нет, – ответила девица и добавила: – Вот ежели ты сыщешь меня, тогда и узнаешь, кто я такая.
Сказала и пропала, потому, как отец за плечо тряс, на работу будил:
– Вставай, Ванюша, нечего сны рассматривать, скот не кормлен, не поен.
Справил Иванушка работу по хозяйству, а сон все из головы не идет, видение той девушки застилает навозные кучи, и не раз тяжелые вилы промеж тех куч пустой воздух пронзали.
Вечером, Иванушка-дурачек огорошил отца с матерью, да и братовей рассмешил до коликов в животе.
– Пойду в мир искать мечту свою, – сказал Иванушка и добавил:
– Простите мне ежле я кого обидел.
В пояс поклонился; вначале отцу, а потом матери, братьям особый поклон сделал.
Мать, конечно, в вой-плач, отец за ремень, а Иванушка – в окно, только его и видели. Бегом бежал версты две, а потом на шаг перешел. Месяц на небе висел новорожденный, серпиком крохотным, каким бабки-повитухи в деревне младенцам пуповину отрезают. Темно. Пришлось Иванушке у куста рябинового ночлег просить. Зябко было, да под утро сон недолгий сморил, и приснилась ему та девица, но в ином облике.
Бредет она нищенкой по улице огромного города, и всякий прохожий с дороги своей её отпихивает, «чего, мол, под ногами вертишься?» А другой, сострадательный да словоохотливый, остановится и начнет выговаривать:
– Шла бы ты в приют девонька, там бы тебя уму-разуму научили, к делу приставили.
Видит и слышит все это Иванушка во сне своем, и сердце его кровью обливается – до того жалко ему ту нищенку, спасу нет, а сделать ничего не может: ни встать-крикнуть, ни рукой пошевелить, только глаза вострые да слух имеет при себе.
И вот подходит к той девице человек в одежде роскошной, из себя видный, да статный – ежле бы Иванушку причесать-прибрать, как есть он, – и говорит ей: «Пошли со мной, помою и накормлю». Замолчал, а потом опять:
– Правда, тебе говорю!
Увидел Иванушка, как встрепенулась та девушка-нищенка, как огнем лучистым блеснули её глаза, и проснулся на самом интересном месте.
– В город идти нужно, в город и пойду, – решил он, – а там, как Господь рассудит.
Верующий был Иванушка, как все христианские люди на Руси святой.
Пока до города шел, всю одежонку истрепал и обувку стоптал, а перед тем, как в город войти, остановился он на ночлег в избенке одной, что стояла на отшибе от всей деревенской улицы.
Пока светло было, помог по хозяйству старушке одинокой: забор поднял, в крыше дыру залатал, воды в баньку наносил, дров наколол, сам же с позволения хозяйки, баньку истопил. Когда из баньки пришел, старая на стол накрыла, вечерять позвала да между едой стала расспрашивать.
– Вижу не нашенский ты, дух от тебя мужицкий идет, давно, как помер мой суженый, этим духом в избенке моей не пахло. Из краев видать дальних. Только в толк не возьму, чего ты в наших краях ищешь, чего потерял? В наших краях мужиков повывели и ты – пропадешь.
– Не сподручно мне об этом говорить, бабушка, – отвечает ей Иванушка, а сам вежливо, рушником губы утирает, знак подает, что сыт.
– Хочешь – угадаю? – сказала старая и свечу восковую с божницы достает.
– Запрещает моя вера христианская на судьбу ворожить, – возражает бабке Иванушка. – Слыхано ли дело, Господу вопросы задавать?
– Вот, стало быть, ты какой, – проворчала старуха и свечу восковую опять за иконку Христа-Спасителя засунула. – Не хочешь, значит, судьбу спрашивать? Ну, ну, а вить она тебя спросит. Как пить дать спросит.
Пропустил Иванушка мимо ушей последние слова старой, да отвечает ей как пописанному:
– Не хочу ворожбы. А пусть будет так, как Господь обо мне решит.
– Ну, тогда без ворожбы скажу тебе, что ищешь ты деву Правду.
И тут перед глазами Иванушки опять видение прежнее, словно сон тот давешний заново смотрит:
– Пошли со мной, помою и накормлю.
Говорит нищенке добрый молодец, богатей известный. Что богатей, то сердцем своим угадал Иванушка, и взревновало ретивое, распалилось жарко. Кажись, попался бы под руку, грех бы на душу принял, убил бы.
Помолчал добрый молодец, давая девице время дух перевести, да взял её за плечи голые, повернул лицом перед лицо своё да и говорит властно так:
– Правда, тебе говорю!
Встрепенулась та девушка-нищенка, огнем лучистым блеснули её глаза, сказала, потупв взор:
– Откуда ты знаешь, как меня звать?
– Так кто же тебя не знает-то, нищенка?! – Он опять грубо схватил за плечи и притянул к себе. – Все я купил, все у меня есть: и виллы заграничные и яхты, и самолеты, а заводов – не счесть, только тебя у меня нет.
– Да зачем же я тебе такая нужна? – спрашивает его девица. – Не прибранная, в отрепье старом?
– А затем, – отвечает ей добрый молодец, – что посажу тебя в отдельную комнату, под стражу крепкую, и во всем свете будет одна правда и та моя.
И опять на самом интересном месте пропало видение.
– Э, да ты устал, – прошамкала старуха, – за столом спишь. Пошли, я кровать мужнюю для тебя приготовила. Сама-то давно на ней не сплю.
Пошел за ней Иванушка в горницу, а сам думает, что же Правда сказала тому молодцу? А старуха, словно мысли его подслушала, да и говорит Иванушке:
– А она всем одно и то же говорит: «Нет и не будет». Вот и тебе, если ты её найдешь, то же самое скажет. Потому, как правда только тогда правда, когда нищенствует и когда ничья. А как станет чьей, так в девку-потаскушку превращается.
Только зря она говорила об этом Иванушке, потому как он проспал все её последние слова. Утром старуха приготовила для Иванушки одежду чистую и справную. В такой одежде и в городе показаться не зазорно.
– От сына моего, без времени почившего, осталась, – сказала старая и слезу с ресниц смахнула. – Тебе впору должны быть его одежа и обувь.
– Чем же я отблагодарю, чем рассчитаюсь с тобой? – спросил Иванушка и сокрушенно развел руками.
– А тем, что схоронишь меня позади двора, молитву положенную сотворишь над моим гробом.
Смутился Иванушка, помрачнел, да и говорит:
– Ты еще, старая, жива-здорова, и Господь, может статься, годы твои продлит надолго, а мне в дорогу нужно.
– За мной дело не станет, – сказала старуха, – за тобой дело.
– Страшные слова ты говоришь, старая, получается так, что я в твой дом смерть привел?
– Да нет, милый, она за моим плечом стояла и только временила, пока не появится ли кто, что смог бы тело моё к земле прибрать. Ты появился, и она мне шепнула, пора мол.
Духом упал Иванушка, кошку-то хоронил свою, любимую – плакал на смех братовьям, а как человека схоронить? Не привычное для него это дело.
– Священника бы надо.
– Надоть, надоть, да где его взять нынче, священника то? – проворчала старая. – Нынче всех священников извели, а ежели есть, то одни попы, а что поп, что мирянин, одно и то ж перед Господом.
– Не ладное ты говоришь, бабушка. Я, конечно, грамоте учен, но не настолько, чтобы псалтырь читать над усопшим, – сказал Иванушка.
– Вот насколько учен, настолько и прочтешь. Не век же читать, а одну только ночь сёднешнюю, – возразила старуха.
– Ну, рази так, рази выхода нет, то, стало быть, обещаю, что прочту.
– В баньке вода еще теплая осталось, – говорит старушка, – пойду помоюсь, уберусь, а ты с вышки гроб стащи да на стульях поставь в горнице.
– Одному не сподручно такое делать, бабушка, – выдохнул Иванушка, смирившись с неизбежным.
– А кто сказал тебе, что один будешь? Я помощника тебе дам. И подошла она к русской печи, вытащила из зева кочергу закопченную да и говорит: «Петр Петрович, суженый ты мой, помоги доброму молодцу дело сделать, меня схоронить».
Превратилась тут кочерга в мужика здоровенного. Поклонилась старуха поясно ему в ноги и сказала: «Спасибо тебе, сокол ты мой ненаглядный, что не оставил меня одну в мой смертный час».
Иванушка стоит ни жив, ни мертв только мысленно молитву Иисусову повторяет: «Спаси и сохрани.».
Старая повернулась к Иванушке да и говорит:
– Не бойся, если Правду пошел искать да себе в суженую захотел, много чего увидеть доведется такого, от чего кровь в жилах застывать начнет. А был у меня с мужем моим уговор-договор, коли одна останусь, то перед смертью моей придет он ко мне, чтобы упокоить тело мое. На том и порешили, а муж то у меня кузнец был, оттого домишко наш и стоит против других домов на отшибе, вот он мне кочергу и сковал. Душа его в кочерге той была, а уж когда я упокоюсь, то и ей свобода, чтоб пред Господом предстать. – И, уже выходя из избенки, с порога сказала: – Он голоса человеческого не имеет, но дело свое знает. – И ушла в баньку, омыть себя, к гробу приготовить.
Помощник у Иванушки толковым оказался, Иванушка только подумает, а он тут же готов на подмогу. Пока бабка мылась, гроб сволокли с вышки, в горнице установили. Бабка пришла и выгнала их из горницы:
– Неча глазеть, к вечеру придете, готова буду.
Молчком просидели они во дворе до сумерек, словно во сне пребывал Иванушка все это время, а потом увидел, как вздрогнул его молчаливый напарник, привстал и посмотрел на Иванушку. И понял тот, что хочешь-нет, а идти надо.
В комнате, в гробу покоилась старуха, а на столе раскрытый тропарь. Один только раз глянул Иванушка на мертвое тело, а запомнил на век. Словно живая лежала она в гробу, даже щеки порозовели и округлились, а больше не смотрел, страшно от чего-то делалось ему. Взял тропарь Иванушка в руки и, не глядя по сторонам, стал читать. Свеченьки потрескивают, воск плавится и по тонкому фитильку к пламени притекает, кормит собой пламя ярый воск и запах медвяный по горенке растекается, кружит голову Иванушке, в задумчивость вводит.
«Христианка, вроде, бабушка, – думает Иванушка сквозь слово молитвенное, – вот и тропарь заготовила, меня упросила читать, а из кочерги мужика сделала? Как так?» Сомнение терзает Иванушку: «Уж не подвох тут какой? Не черту ли в руки попал?» – И еще неистовей принимается проборматывать слова молитв древних.
Прервался, когда пить захотел. Огляделся вокруг, а помощника своего и не увидел. Когда в горницу входили, на лавку сел, а вот нет. Вышел на кухоньку, зачерпнул ковшик колодезной воды, и тут взгляд упал на кочергу в печном зеве. Жутко стало ему от этого и чтобы лишний раз не выходить в кухню, не покидать освещенной свечами горницы, прихватил с собой ковшик воды. На рассвете услышал Иванушка звуки работы позади стены горницы, в палисаднике. Выглянул в окно и увидел Петра Петровича по пояс в выкопанной могиле. Он поглядел на Иванушку и махнул ему рукой. Жест был красноречивый, мол, продолжай свое дело.
К обеду схоронили они бабку. И только крест деревянный Иванушка укрепил, как услышал, что позади его что-то звякнуло, обернулся, а там, где помощник только что был, кочерга лежит. Взял Иванушка кочергу и отнес её в дом, сунул в зев печи и засобирался в дорогу. Не стал бабушкин узел с одеждой распаковывать, в руки взял да так с узелком в руках и вступил в город.
Долго ли коротко, кто знает, только Иванушка в том городе живет, хлеб жует, пивом запивает и горя не знает. Так уж получилось, что как одел он на себя белье бабкиного сына, так и забыл про видение свое. Более того, нашел он в потайном кармане паспорт со своей фотографией, червонцы новенькие и книжку-сберкнижку в которой суммы многозначные стояли. Словом, превратился Иванушка-дурачок в Ивана Емельяновича Завгородного. Купил себе дом в центре города, машину на рессорах заграничного производства, магазин завел и девок молодых нанял в продавцы. И так было с ним, покуда он бабкин подарок окончательно не сменил на одежку покупную, а как сменил, тут все и началось.
Сидит Иван Емельянович в своем кабинете, на заграничный манер сделанный, а на коленях его девица сидит и в ухо слова разные говорит, зубиками крохотными покусывает, губками причмокивает – щекотно.
И вот, в это самое завлекательное время, подступило к Иванушке видение, что будто стоит он на берегу речки бурной, а на другой стороне девица устроилась, простоволосая, в пестром платьице в голубой горошек, а ноги босы. Стоит и говорит ему что-то, а воды потока шумят, голос заглушают. Вошел Иванушка в ту реку бурную, в воду ледяную, остудную, по грудь зашел, и сердце от холода перехватило, в горло ударило сердце и упало на самое дно живота и там трепыхнулось, затихло.
Взвизгнула девица, соскочила козочкой дикой с Ивашкиных колен. И тут он очнулся от видения, а девица та уже юбку одевает и смотрит на него с диким страхом в глазах. Не стал её Иван удерживать, переменилась у него душа от того видения и смертного страха, что пережил. Ударил он себя по лицу ладонями и выкрикнул:
– Добро же бабушка за твой подарочек!
Словно ветерок легонький прошелестел:
– На здоровье, внучок, живи не бедствуй.
– Что же это я? – спросил себя Иванушка. – Да как же это я, Правду посмел забыть? Мечту свою в этих покоях схоронить? И решил Иванушка уйти в самые, что ни на есть низы человеческие потому как помнил, что Правда в рваных одеждах была. Решить-то решил, да не тут-то было: две сотни людей вокруг Иванушки кормились, детей растили, обували, одевали, уму-разуму учили, почти под тысячу выходило тех, кому от его богачества в дом хлеб-соль поступала.
Задумался Иванушка, как раньше не задумывался и чем дольше думал, тем больше понимал, что не найти ему здесь Правды. Одна надежда теплилась: «Буду ходить по темным углам, по ночлежкам, может, где и встречу Правду».
Но тут ему голос какой-то словно откровение открывает, вшёптывает ему слова такие: «И с чего ты взял, что Правда «голой» ходит? Это тебе показалось так, да бабка наплела несуразное. Правда во дворцах живет, на яхтах плавает, государствами управляет. Разве нищая правда может людям работу дать? Голова, рассуди! Да и на самом ли деле ты Правды захотел, Правду в своих юношеских видениях вымечтал?»
И точит, точит его этот голос и уж совсем было, напрочь источил Иванушку, да случился в том городе пожар великий и все добро Иванушки в пепел превратил, едва сам живой из собственного дома выбрался.
Стоит он на пепелище и смотрит, как искорки из тлеющего дерева выскакивают, словно огненные духи какие-то. И вот чувствует, что его кто-то за рукав подергивает, обернулся и обомлел. Стоит перед ним Правда и в глаза смотрит.
– Правда!? – Выдохнул из себя Иванушка.
– Правда, – ответила та и засмеялась, – уж куда правдивее; был богачам, а стал нищим.
Смутился Иванушка, не понимая: то ли насмешка над его горем, то ли что другое.
– Я в видениях тебя встретил, – сказал он и попытался поймать её руки.
– Меня многие в своих мечтаниях видят, – сказала она, – да обманываются, когда находят.
Помедлила она малость, да и говорит:
– Пойдем, чего стоять-то на холодном ветру. У меня не роскошный дом, а всего лишь комната в коммуналке, но для тебя место найдётся.
| Далее