Кондрат Присыпкин в своей деревне фигура номер один. Нет, он далеко не красавец. Нос – на семерых рос и кадык выделялись так, что при боковом ветре его разворачивало. Работать он тоже не силен. Не мог он на одном месте, терпения не хватало. Главное его достоинство – язык. Ох и говорлив же он был.
И все-то у него к месту. А колорит-то какой – чистый артист. Он мог соревноваться с самим Ираклием Андронниковым. Но разница была лишь в том, что у Кондрата было меньшее число слушателей.
Кондрату уже за тридцать, он весьма поистаскался и уже начал уставать от жизни. Пора было искать причал, но что-то никакая серьезная женщина не клюнула на это добро.
Кондрат шел по улице, пиная консервную банку, и размышлял: «Что-то скучно в деревне, хоть бы кто помер что ли, выпить бы на поминках». Навстречу ему шел дед. Старый, уже и фамилию его все позабыли и звали все по прозвищу Долбилка. Когда у него умерла первая жена, он не долго горевал и женился ещё три раза и всех похоронил. Кажется, предпоследняя дала ему эту кличку за то, что он всех старух морально задолбал. Когда у него скончалась последняя, он начат сватать соседку. Ей за шестьдесят, но она ещё такая крепкая. По дому ходит – рюмки в серванте позвякивают. За любое дело возьмется – справит чин-чинарем. Один дефект у неё был – бельмо на глазу. В детстве соседский пацан прутом выстегнул, и он сделался, как фарфоровый. Замуж выходила несколько раз, но мужики не выдерживали тяжести её характера и сбегали. Под старость лет она жила одна и вот приперся этот Долбилка, ну, давай, дескать, сойдемся. Люда выперла его взашей и плюнула вслед. Дед обиделся и затаил злобу.
Идет, а тут Кондрат ему навстречу, а он знал что Люда Кондрату тетка. Думает, дай пошучу, авось, вслух произнесенное слово материализуется. Он ласково «замурлыкал»: «Здравствуй, Кондратушка, далеко ли путь держишь?». Кондрат не успел ответить, дед махнул на него: «Не хочешь – не отвечай, а скажи-ка, как вы тетку-то свою хоронить будете?». Кондрат вытянул шею и от того был похож на грифа. Долбилка причмокнул беззубым ртом и продолжил: «Легкую смерть приняла, не болела и аут».
Дед перекрестился и зашагал дальше, а Кондрат стоял и не знал, куда сначала направиться, то ли к тетке, которая его никогда не любила, то ли ещё куда.
Кондрат пребывал в печали ровно сорок пять минут с 10. 15 до 11. 00. Пребывая в печали, он рысью бежал к сестре Нюрке. Кондрат стоял у порога объясняя сестре, как тетка «завернула ласты».
Нюрка ужасно «любила» тетку и на радостях «разрядилась» червонцем, вместо пяти, на которые рассчитывал Кондрат.
В 11. 00 он уже был в сельмаге. Как раз в это время во всей стране начинали продавать спиртное. В магазине было завозно, но Кондрат решил обойти всех на «вороных». Сегодня за прилавком кума Катя, и у них завязался диалог:
– Катерина, слышь-ка, у меня горе, надо литру. Тетка померла.
Катерина вытянула шею:
– Ты чё, кум, с ума сошел, это которая тебе на мотоцикл занимала?
Да нет, та, которая меня в ментовку сдала. Тетя Люда.
Очередь притихла и, когда говорил Кондрат, все поворачивали голову в его сторону, а когда Катерина – все поворачивались к ней. Кондрат продолжал:
– Ну, помнишь, она меня пацаном крапивой отстегала за то, что я у неё
слизун слизнул. Она посадила на грядку слизун и всем хвасталась. А я думаю, ну, что за слизун? Залез к ней в огород, выдрал весь и за огородами с пацанами ели. Вот она мне задала «баню с припарком», гори она огнем.
– Чё ей гореть, коль уж померла, теперь хоронить надо, – заключила Катя.
Кондрат протянул руку над толпой с мятым червонцем, который походил на туалетную заготовку:
– Ну, ты литр-то подай, а на сдачу сырков да булку хлеба.
Катя не торопилась обслуживать кума. Она знала, что кум у неё – «чёрт
из банно-прачечного комбината» и что-то никто новость о смерти в деревне не приносил. Она распорядилась:
– Если ты про тетю Люду-косую, то ей ни в жисть не помереть и давай-ка, в очередь встань, у меня мужички все притомились, а тебе сразу подавай. Власть – она не дура. Зря они, что ли одиннадцати водку разрешили продавать? Это, чтоб вас, алкашей несчастных, можно было всех по головам пересчитать. Учет на вас, как на производительное стадо.
Толпа загудела. То ли неодобрительно, то ли наоборот, одобряя, что Катерина кума к порядку призывает.
Кондрата в деревне знали все – от мала до велика – и многие помнили его изобретательные «фокусы», которые он показывал с детства, поэтому веры ему не было. Вот ведь жизнь!
Один, как сереньким родится, так сереньким незаметно и уйдет, а другой такие фортели выдает – не соскучишься.
Кондрат относился ко второй категории. Он за девять месяцев до рождения
финишировал первым, обойдя своих братьев и сестер, и далее играл «беспроигрышную лотерею».
Когда учился в школе, имел способность привлечь внимание: если его спрашивали, упорно не отвечал, а затем тянул руку, и оттарабанивал на «ять». Большой оригинал! Окончив пять классов, бросил школу и начал пить, курить и материться одновременно. Обещал жениться на Райке – продавщице. Райке было уже тридцать лет. Она поймала Кондрата и отодрала за вихры. Кондрат в долгу не остался, где-то раздобыл магний, нашоркал опилок, добавил марганцовку и приготовил взрывпакет. Подсмотрел, когда Райка пойдет в туалет, поджог и пульнул пакет над дверью в щель. Раздался взрыв, и Райка с голым задом выпала из туалета. Она пыталась бежать, Но трусы путали ей ноги, и она снова падала. Волосы на голове были подпалены и торчали вверх. После этого Райка не могла работать продавцом, она мыла в магазине полы, всем улыбалась и подмигивала обоими глазами, по очереди, как семафор на железнодорожном переезде.
Юному террористу ничего не было, не достиг нужного возраста, но все-таки поставили на учет к участковому инспектору.
Когда Кондрата забрали в армию, вся деревня облегченно вздохнула, но ненадолго. На втором месяце службы его послали мыть канцелярию, а там командир роты как раз оставил свой китель и фуражку. Кондрат подошел к большому зеркалу, отдал честь и спросил: «Товарищ капитан, разрешите в отпуск на родину?» Затем надел на себя китель и фуражку капитана, козырнул перед зеркалом и сказал «Разрешаю».
За месяц странствий он добрался с Дальнего Востока до Сибири, но здесь его ждал любимый участковый. Служба растянулась с двух лет до четырех, но Кондрат не унывал.
Вернувшись домой, он сразу взбаламутил всю деревню. Девки за ним гужом. Кондрат в дисбате освоил гитару и, немного брякая, пел «разносольные» частушки
Районом руководила первый секретарь райкома партии Бортлиманова. И одна частушка, в исполнении Кондрата, привела всех в восторг:
«Возьму с горя я напьюсь,
На Бортлиманихе женюсь».
Услышал эту частушку участковый, он проходил мимо сквера и Кондрата на сутки «изолировали». Но частушку-то не изолируешь! Разлеталась по району на потеху людям.
Затем Кондрат притнялся жениться. Вечером женится, а утром уже развод. Девок-то глупых тьма-тьмущая. Он и водил их домой, как «телок на убой». Когда эти «телки» надоели, он пошел по «разведенкам». Бабам молодым холодная постель, как могила, тело млеет – ласки просит, а тут никого. Кондрат хорошо изучил психологию женщин и подкатывал всегда без осечки. Очередь наконец-то дошла и до Дашки гундосой. Дарья работала телятницей на ферме, работу свою любила, и поэтому телята у неё были, как налитки, сытенькие и чистые. После пойки она вытирала каждому мордашку, брала за уши и целовала в нос. Каждого теленочка знала по кличке и разговаривала с ним, как с дитём. Она хорошо зарабатывала. Ей дали квартиру в единственном двухэтажном благоустроенном доме, и она жила вдвоем с сыном.
Лет пять назад она поехала в Находку на путину, а вернулась оттуда через полгода пузатая и без денег. Вот Кондрат и подкатил к ней. Сначала она не пускала его домой, потом дала слабину. Кондрат походил с месяц и заявил ей, что в его планы не входило жениться на гундосой. Ох, и плакала Дашка, когда за Кондратом захлопнулась дверь. Наревевшись, она дала себе зарок – отомстить проклятому кобелю.
И вот Кондрат приплясывает в магазине, литру вымогает. Так вот, вне очереди, прямо принародно, обслуживались три человека: председатель сельсовета, управляющий отделенем и участковый, а Кондрат возомнил себя звездой и напирал на куму, как на буфет с копейкой. Кума уже заколебалась, но из толпы вдруг вынырнула Дашка гундосая. Она прикрикнула: «Ах ты, гусь!» И ловко, поймав Кондрата за нос, повела его на улицу. У Кондрата из глаз брызнули слезы, пронизывающая боль сковала его волю, и он на полусогнутых выкатился за порог. Толпа «грохнула», а Дашка, вернувшись в очередь, вытирала платком руку и, смеясь, говорила:
– А потаскун-то сопливый, но пусть теперь сливу лечит примочками.
Продавщица начала отпускать спиртное, очередь рассасывалась, и вдруг на пороге объявилась тетка Кондрата. Жива-здорова. Толпа притихла, и все поглядывали на неё, потом рассказали ей, как все было. Тетя Люда обвела очередь одним глазом и со смехом заключила:
– Так ему и надо, а то возомнил себя, бестия, звездой экрана, ну везде первый.
С тех пор Кондрат обходил присутственные места. Но подрастали новые герои.
И все-то у него к месту. А колорит-то какой – чистый артист. Он мог соревноваться с самим Ираклием Андронниковым. Но разница была лишь в том, что у Кондрата было меньшее число слушателей.
Кондрату уже за тридцать, он весьма поистаскался и уже начал уставать от жизни. Пора было искать причал, но что-то никакая серьезная женщина не клюнула на это добро.
Кондрат шел по улице, пиная консервную банку, и размышлял: «Что-то скучно в деревне, хоть бы кто помер что ли, выпить бы на поминках». Навстречу ему шел дед. Старый, уже и фамилию его все позабыли и звали все по прозвищу Долбилка. Когда у него умерла первая жена, он не долго горевал и женился ещё три раза и всех похоронил. Кажется, предпоследняя дала ему эту кличку за то, что он всех старух морально задолбал. Когда у него скончалась последняя, он начат сватать соседку. Ей за шестьдесят, но она ещё такая крепкая. По дому ходит – рюмки в серванте позвякивают. За любое дело возьмется – справит чин-чинарем. Один дефект у неё был – бельмо на глазу. В детстве соседский пацан прутом выстегнул, и он сделался, как фарфоровый. Замуж выходила несколько раз, но мужики не выдерживали тяжести её характера и сбегали. Под старость лет она жила одна и вот приперся этот Долбилка, ну, давай, дескать, сойдемся. Люда выперла его взашей и плюнула вслед. Дед обиделся и затаил злобу.
Идет, а тут Кондрат ему навстречу, а он знал что Люда Кондрату тетка. Думает, дай пошучу, авось, вслух произнесенное слово материализуется. Он ласково «замурлыкал»: «Здравствуй, Кондратушка, далеко ли путь держишь?». Кондрат не успел ответить, дед махнул на него: «Не хочешь – не отвечай, а скажи-ка, как вы тетку-то свою хоронить будете?». Кондрат вытянул шею и от того был похож на грифа. Долбилка причмокнул беззубым ртом и продолжил: «Легкую смерть приняла, не болела и аут».
Дед перекрестился и зашагал дальше, а Кондрат стоял и не знал, куда сначала направиться, то ли к тетке, которая его никогда не любила, то ли ещё куда.
Кондрат пребывал в печали ровно сорок пять минут с 10. 15 до 11. 00. Пребывая в печали, он рысью бежал к сестре Нюрке. Кондрат стоял у порога объясняя сестре, как тетка «завернула ласты».
Нюрка ужасно «любила» тетку и на радостях «разрядилась» червонцем, вместо пяти, на которые рассчитывал Кондрат.
В 11. 00 он уже был в сельмаге. Как раз в это время во всей стране начинали продавать спиртное. В магазине было завозно, но Кондрат решил обойти всех на «вороных». Сегодня за прилавком кума Катя, и у них завязался диалог:
– Катерина, слышь-ка, у меня горе, надо литру. Тетка померла.
Катерина вытянула шею:
– Ты чё, кум, с ума сошел, это которая тебе на мотоцикл занимала?
Да нет, та, которая меня в ментовку сдала. Тетя Люда.
Очередь притихла и, когда говорил Кондрат, все поворачивали голову в его сторону, а когда Катерина – все поворачивались к ней. Кондрат продолжал:
– Ну, помнишь, она меня пацаном крапивой отстегала за то, что я у неё
слизун слизнул. Она посадила на грядку слизун и всем хвасталась. А я думаю, ну, что за слизун? Залез к ней в огород, выдрал весь и за огородами с пацанами ели. Вот она мне задала «баню с припарком», гори она огнем.
– Чё ей гореть, коль уж померла, теперь хоронить надо, – заключила Катя.
Кондрат протянул руку над толпой с мятым червонцем, который походил на туалетную заготовку:
– Ну, ты литр-то подай, а на сдачу сырков да булку хлеба.
Катя не торопилась обслуживать кума. Она знала, что кум у неё – «чёрт
из банно-прачечного комбината» и что-то никто новость о смерти в деревне не приносил. Она распорядилась:
– Если ты про тетю Люду-косую, то ей ни в жисть не помереть и давай-ка, в очередь встань, у меня мужички все притомились, а тебе сразу подавай. Власть – она не дура. Зря они, что ли одиннадцати водку разрешили продавать? Это, чтоб вас, алкашей несчастных, можно было всех по головам пересчитать. Учет на вас, как на производительное стадо.
Толпа загудела. То ли неодобрительно, то ли наоборот, одобряя, что Катерина кума к порядку призывает.
Кондрата в деревне знали все – от мала до велика – и многие помнили его изобретательные «фокусы», которые он показывал с детства, поэтому веры ему не было. Вот ведь жизнь!
Один, как сереньким родится, так сереньким незаметно и уйдет, а другой такие фортели выдает – не соскучишься.
Кондрат относился ко второй категории. Он за девять месяцев до рождения
финишировал первым, обойдя своих братьев и сестер, и далее играл «беспроигрышную лотерею».
Когда учился в школе, имел способность привлечь внимание: если его спрашивали, упорно не отвечал, а затем тянул руку, и оттарабанивал на «ять». Большой оригинал! Окончив пять классов, бросил школу и начал пить, курить и материться одновременно. Обещал жениться на Райке – продавщице. Райке было уже тридцать лет. Она поймала Кондрата и отодрала за вихры. Кондрат в долгу не остался, где-то раздобыл магний, нашоркал опилок, добавил марганцовку и приготовил взрывпакет. Подсмотрел, когда Райка пойдет в туалет, поджог и пульнул пакет над дверью в щель. Раздался взрыв, и Райка с голым задом выпала из туалета. Она пыталась бежать, Но трусы путали ей ноги, и она снова падала. Волосы на голове были подпалены и торчали вверх. После этого Райка не могла работать продавцом, она мыла в магазине полы, всем улыбалась и подмигивала обоими глазами, по очереди, как семафор на железнодорожном переезде.
Юному террористу ничего не было, не достиг нужного возраста, но все-таки поставили на учет к участковому инспектору.
Когда Кондрата забрали в армию, вся деревня облегченно вздохнула, но ненадолго. На втором месяце службы его послали мыть канцелярию, а там командир роты как раз оставил свой китель и фуражку. Кондрат подошел к большому зеркалу, отдал честь и спросил: «Товарищ капитан, разрешите в отпуск на родину?» Затем надел на себя китель и фуражку капитана, козырнул перед зеркалом и сказал «Разрешаю».
За месяц странствий он добрался с Дальнего Востока до Сибири, но здесь его ждал любимый участковый. Служба растянулась с двух лет до четырех, но Кондрат не унывал.
Вернувшись домой, он сразу взбаламутил всю деревню. Девки за ним гужом. Кондрат в дисбате освоил гитару и, немного брякая, пел «разносольные» частушки
Районом руководила первый секретарь райкома партии Бортлиманова. И одна частушка, в исполнении Кондрата, привела всех в восторг:
«Возьму с горя я напьюсь,
На Бортлиманихе женюсь».
Услышал эту частушку участковый, он проходил мимо сквера и Кондрата на сутки «изолировали». Но частушку-то не изолируешь! Разлеталась по району на потеху людям.
Затем Кондрат притнялся жениться. Вечером женится, а утром уже развод. Девок-то глупых тьма-тьмущая. Он и водил их домой, как «телок на убой». Когда эти «телки» надоели, он пошел по «разведенкам». Бабам молодым холодная постель, как могила, тело млеет – ласки просит, а тут никого. Кондрат хорошо изучил психологию женщин и подкатывал всегда без осечки. Очередь наконец-то дошла и до Дашки гундосой. Дарья работала телятницей на ферме, работу свою любила, и поэтому телята у неё были, как налитки, сытенькие и чистые. После пойки она вытирала каждому мордашку, брала за уши и целовала в нос. Каждого теленочка знала по кличке и разговаривала с ним, как с дитём. Она хорошо зарабатывала. Ей дали квартиру в единственном двухэтажном благоустроенном доме, и она жила вдвоем с сыном.
Лет пять назад она поехала в Находку на путину, а вернулась оттуда через полгода пузатая и без денег. Вот Кондрат и подкатил к ней. Сначала она не пускала его домой, потом дала слабину. Кондрат походил с месяц и заявил ей, что в его планы не входило жениться на гундосой. Ох, и плакала Дашка, когда за Кондратом захлопнулась дверь. Наревевшись, она дала себе зарок – отомстить проклятому кобелю.
И вот Кондрат приплясывает в магазине, литру вымогает. Так вот, вне очереди, прямо принародно, обслуживались три человека: председатель сельсовета, управляющий отделенем и участковый, а Кондрат возомнил себя звездой и напирал на куму, как на буфет с копейкой. Кума уже заколебалась, но из толпы вдруг вынырнула Дашка гундосая. Она прикрикнула: «Ах ты, гусь!» И ловко, поймав Кондрата за нос, повела его на улицу. У Кондрата из глаз брызнули слезы, пронизывающая боль сковала его волю, и он на полусогнутых выкатился за порог. Толпа «грохнула», а Дашка, вернувшись в очередь, вытирала платком руку и, смеясь, говорила:
– А потаскун-то сопливый, но пусть теперь сливу лечит примочками.
Продавщица начала отпускать спиртное, очередь рассасывалась, и вдруг на пороге объявилась тетка Кондрата. Жива-здорова. Толпа притихла, и все поглядывали на неё, потом рассказали ей, как все было. Тетя Люда обвела очередь одним глазом и со смехом заключила:
– Так ему и надо, а то возомнил себя, бестия, звездой экрана, ну везде первый.
С тех пор Кондрат обходил присутственные места. Но подрастали новые герои.