К МАМЕ (Рассказ) I Шесть лет тому назад я возвращался в Кемерово из своей малой Родины – Пудино. Ездил на 80-летний юбилей нашей мамы, которая так и осталась, помыкавшись по городам и весям России, там, где и появилась на свет. Досталось нашей маме хлебнуть и испить в жизни – ой как немало, и чаще всего – напитков горьких да солёных. Четверых, считай, одна подняла на ноги, выучила и в люди вывела. Только поразлетелись мы все по разным местам, там и гнёзда свои посвивали, детей, её внуков, нарожали… Да видно, Бог за все мытарства и самопожертвования наградил её долголетием. Здоровьишко, правда, никудышное. Зато оптимизма и жизнелюбия – хватит на многих, в том числе и всех её детей, семерых внуков и (теперь уже) девятерых правнуков. Непоседа наша мама, лишнего часа не полежит, нежась в постели. Поднимается едва ли не с солнышком. Встаёт обычно с головокружением: давление, что ни день – сюрпризы преподносит – то скаканёт за 170, то упадёт ниже 80. Приняв кучу таблеток, тяжело ступая больными ногами по скрипящим деревянным половицам, мама принимается за неотложные дела: прежде всего – непременно умыться и обиходить себя. Потом печь протопить сухими жаркими берёзовыми дровами, сварить кофейку (в зависимости от давления), завтрак горячий сгоношить, марафет навести в избе, отзвониться младшей дочери, живущей через три дома от неё. К обеду мама основательно оживает, а вечером – уже и до песен с топотушками дойти может, коли гости подвернутся. А для гостей у мамы завсегда двери не заперты. А уж коли в клуб Пудинский пригласят (что в четырёх километрах от её деревни Калиновка) – тут уж мама и вовсе что прима в театре! Без её частушек и заводных песен ни одно мероприятие не обходится. Может под настроение и рюмочку-другую крепенького пропустить. Ещё и говаривает, дескать, если в клубе побывала на празднике да домой вернулась без выигранного приза в каком конкурсе – зря и приходила туда. Любят и уважают её там… Ни одну компанию не испортит своим присутствием наша мама, ни одно мероприятие. Случалось, и в профессорской среде за одним столом сиживать, и среди офицеров чинов немалых, и даже писателей… После завтрака – смотря по сезону. Зимой – со снегом, если навалит, справиться. Боже упаси, если останется неубранным в ограде и не подметённым начисто с деревянных дорожек-тротуаров. В магазин деревенский прогуляться, к дочери с зятем наведаться. По субботам – непременно баньку истопить, что стоит в ограде, в пяти метрах от крылечка. И тут пока сама себя ещё обслуживает да и веничек ещё запарит свеженький – берёзовый с душицей. Вечером или в непогоду – телевизор, как теперь без него? Или книжки читает с журналами, что обычно я ей привожу – свои и моих друзей-писателей. Знает и любит она стихи моих друзей: Лёни Гержидовича, Володи Иванова, Володи Ерёменко, Бориса Бурмистрова. По нескольку раз уже принималась и за мою прозу, роман-сагу Сергея Павлова, повести и рассказы Любы Скорик, Александра Ярощука, Владимира Неунывахина, Миши Кривошеина, Владимира Переводчикова… Про лето – и говорить не стоит, работы всегда предостаточно. В огороде соток пять картошки, в огородчике – зелень всякая. Лук с чесноком едва ли не в кулак на грядках вырастают, ветки помидор ломаются от налившихся пурпурных да оранжевых плодов. Палисадник её дома с ранней весны и до белых мух яркими цветами изукрашен, как и все подоконники. А про ягоды – и подавно: клубника-виктория, малина, смородина, ирга, облепиха, даже калина с рябиной… Мало того, ещё и в бор, через речку Чузик на лодке, если попутчики подвернутся, по чернику в сезон раза два-три выберется. А осенью – на болото, клюквы ведёрко-другое нашиньгать… Потом морсы, компоты с киселями варит; раздаёт эти ягоды с вареньями, самой-то куда ей столько? Ну, и мы, дети, её не забываем. Младшая дочь Раиса с зятем Михаилом – каждый день по нескольку раз наведываются. Едва ли не по месяцу гостит, помогая с уборкой, обычно весной, другая дочь Татьяна, приезжая из Красноярска. И мы с братом Володей приезжаем, подправить-подлатать домишко – то изнутри, то снаружи…
Вот и на этот раз съехались все гамузом - на её юбилей. Даже трое внуков приезжали и две правнучки. Подарков, живых цветов посреди зимы надарили – только живи на радость нам. Застолье в мамином доме из одних только самых близких родных - за один стол не усадить. Да человек десять друзей-подружек, которых год от года становится, к сожалению, всё меньше и меньше. Я, как обычно, на правах старшего, за тамаду. Брат – снимает на видео и фото, пока до гармошки дело не дойдёт, он и тут мастак. А маме и присесть особо некогда: то телефон – звонки за звонками ото всюду - местные поздравляют, томичи, кемеровчане, новосибирцы, с Кубани и даже из Москвы и Питера; то на кухне суетится – как же без её указаний? То же и с сервировкой стола, да так, чтобы на нём и местечка свободного не оставалось… К столу мама непременно принарядится в красивое и модное платье, лёгкий яркий шарфик, наденет бусы из крупного натурального жемчуга, серьги; подрумянится, распушит в причёске свои редеющие, крашеные в каштановый цвет волосы, пшикнет на себя дорогими духами… Тосты-поздравления в адрес мамы сыплются, как в телевизионных передачах для юбиляров. Я непременно прочитаю свои новые вирши в её адрес, получив одобрительные аплодисменты: В год голодный в сибирской России Родилась ты весенней порой. Нарекли тебя в честь Евдокии – Старомодно, но всё же святой… Ну, и так далее, в этом же духе, с поздравлениями и пожеланиями… А родилась мама и впрямь на святую великомученицу Евдокию, 14 марта, уже здесь, в месте ссылки спецпереселенцев, в голодном 1932 году, двойней, с сестрёнкой Валей. И так-то хорошего было мало – привезли да высадили родителей, считай, на голу кочку. А тут и вовсе, через три года от цинги её мать умерла. Сестрёнку Валю и старшего брата Сашу оставили с отцом, а малолетнюю Дусю отдали в приёмыши, к дальним родственникам… Говорим и об этом. Мама не может сдержать своих слёз, особенно когда я предлагаю помянуть её сестричку-близняшку, у той ведь тоже в этот день – день рождения. Да, только видно, её Ангел-хранитель оказался не таким усердным, как у нашей мамы… А далее - и мы, её дети, уже со своими детьми, споём что-нибудь хором из нами же переделанного, под гармошку брата, вроде этого: Редко, но навещаем Уголок небольшой – Где живёт наша мама, Молодая душой. Нежной, ласковой самой Никогда не забыть: Мама, милая мама, Как тебя не любить! Ну, и далее, куплетов на шесть-семь… День-два проскакивают почти незаметно в гомонливом окружении слетевшихся гостей (внуки аж из Красноярска на своей машине приезжали). Мама всё это время, хотя и уставшая, но счастливая и радостная… Так и светится…
Первыми уезжают на своей машине по накатанной ещё зимней дороге красноярцы, мамины внуки - Алёша, Лена с Пашей и с правнучкой Машуткой. Торопится и сестра Татьяна, боясь скорой распутицы. К тому же, она и приезжала сюда первая. А я с братом Володей с утра по морозцу часа по три занимаемся то уборкой снега – с крыш и из палисадника, то переносим сухие дрова из одного дровника в другой, то складываем высокие берёзовые поленницы – тяжеленные, сырые, из только что привезённых дров – на сушку… А к обеду и после него – скорее на Чузик! К любимому с детства занятию – рыбалке! До нашего заповедного омута, куда впадает речушка Николка, от маминого дома всего-то минут семь ходьбы. Клёв на сей раз отменный! Клюют окушки, хотя и не очень крупные, но резво. Попадаются и ельцы с чебаками, про ершей уж и не говорю. Только и Володе уже пора возвращаться на работу в Красноярск – дорабатывает в службе безопасности (после инженерных должностей) до своей пенсии. А я – тяну до последнего, до самого конца марта и начала распутицы. И не приведи Господи – попасть под неё. Дороги-то у нас – аховые! Стокилометровый участок от Пудино и до самой Кёнги, бывает, так размесят большегрузы, идущие на буровые и нефте-газовые месторождения, что окружили со всех сторон нашу малую Родину, без тягачей и не обойтись.
II Дорогу эту строили ещё при Советах, когда только-только начали осваивать угле-водородные месторождения в Томской области. Тогда же и новый вахтовый городок Кедровый рос, будто на опаре. Хватало денег и на то, и на другое. Два новых микрорайона из панельных пятиэтажек, на пять тысяч населения, отстроили в красивом месте – в сосновом бору с брусничником – в полутора десятках километров от Пудино, поближе к Томску. На завершение строительства дороги до Кедрового, (а до него от Томска почти пятьсот вёрст), не хватило каких-то двух-трёх лет существования советской власти. И место – самое гиблое, рямно-болотистое. Вот и мыкаются теперь люди и машины с весны и по осень, застревая порой в дороге суток по двое-трое. Деньги-то на косметический ремонт дороги из области выделяют исправно, ежегодно, по нескольку миллионов. Да только уплывают они, как подлатанные гати в бездонное болото, неизвестно куда. Правда, в народе поговаривают, что на материке у сменяющихся едва ли не через два-три года мэров Кедрового появляются новые благоустроенные квартиры, коттеджи и даже собственные клиники… Сколько помню себя, сюда летали из областного и районного центра Парабель (и до него – двести вёрст) самолёты, в основном - вечный труженик-тихоход Ан-2. Сюда и было-то, как в песне: «Только самолётом можно долететь». Потом недалеко от Кедрового построили новый аэропорт, с бетонным взлётно-посадочным полем, принимавший не только «кукурузники», но и самолёты посерьёзнее: Л-410, Ан-24 и Як-40. Однако с крушением Советов и с началом «строительства» «царства капитала» рухнула и малая авиация. Новый аэропорт сгорел (а, скорее сожгли умышленно). Из-за отсутствия дороги рейсы автобусов из Томска сюда не положены. На смену самолётам пришли «маршрутки» частников. В основном, вездеходы-уазики-таблетки, вмещающие в себя семь-восемь пассажиров. Только им под силу одолевать непроходимую нашу васюганско-нарымскую грязюку, особенно в распутицу.
Дотянул я в этот раз с отъездом до последнего. Ещё день-два, и маршрутки вообще не пойдут на Томск. Тогда – хочешь-нет, а кукуй до середины мая, пока не просохнет дорога, если, правда, не повезёт договориться с вахтовым вертолётом. Днями наша снежная деревенская дорога превращалась в водянистое месиво-тюрю, а на самой трассе большегрузы уже вовсю нарезали глубоченные глинистые колеи, под самые карданы. И лишь за ночь, к утру, ещё ненадолго примораживало. Вот и торопились проскочить по подмороженному маршрутки-уазики те самые сто километров гиблого болотистого отрезка пути. Крайней точкой маршруток, уходящих на Томск (и даже Новосибирск, расстояние – примерно одинаковое) была наша Калиновка. Моя родня снарядила мне в дорогу тяжеленный баул-сумку, затарив домашними гостинцами. Оказавшись из Калиновки единственным пассажиром, я занял место рядом с водителем – самое удобное для моих саднящих в коленях ног. И очень радовался тому, что отъехали мы раненько, около восьми часов утра. Как мог, утешил маму, пустившую слезу расставания: что летом, дескать, непременно приедем с братом – перестроить покосившуюся веранду. Километра через полтора, в Лушникове, в уазик подсели ещё парочка пассажиров, ещё столько же – в Пудино. Наше северное солнце уже преизрядно оторвалось от мохнатого таёжно-лесистого горизонта. Его золотистые лучи освещали всё ещё ослепительно белые остатки зимнего снега. Под колёсами маршрутки похрустывали замёрзшие за ночь ледяные комки, хрустальными брызгами разлетаясь в стороны. До Кедрового доехали минут за тридцать. И уже было видно, как местами вытаявшая за прежние солнечные дни и примороженная ночью, почерневшая земля начинала покрываться смолянистой влажной коркой. Мы тормознули у конечной остановки в Кедровом. Курящие вышли перекурить. Выбрался и я из кабины – дохнуть свежего воздуха и размять ноги, успевшие всё же слегка затечь. Солнце золотило оранжевые стволы стройных сосен, плотно окружавших панельные пятиэтажки второго микрорайона Кедрового. Услышал ясные и отчётливые птичьи посвисты, переходящие с пощёлкиваний на короткие трели. «Неужто уже скворцы прилетели?» - удивился я. И как доказательство, на одной из берёзок, затесавшейся между сосен, я увидал вестников весны - парочку скворцов. Их тёмные суетливые силуэты отливали сине-зелёным перламутром. От их беспечного поведения и посвистов мне стало как-то даже радостнее. Стоянка наша затягивалась, кто-то из пассажиров, как обычно, не торопился. А без них, записавшихся на рейс предварительно, ехать было нельзя. Я нервно поглядывал на часы. Время убегало неумолимо быстро, а мы всё ещё никак не могли отъехать из Кедрового. Мне было куда торопиться: успеть бы на последний междугородний автобус, уходящий из Томска на Кемерово. К тому же, с каждой лишней минутой тот самый гиблый участок дороги становился для нас всё более труднопроходимым. Подошли двое опаздывающих. В салоне маршрутки оставалось всего одно незанятое место. Уазик этот был явно неприспособлен для дальних перевозок людей. Откидные сидушки располагались в основном по бокам. Весь задний кузовной отсек был до отказа забит багажом. Посредине салона неудобно лежало запылённое (явно ещё с лета) запасное колесо, мешая пассажирам. Но куда было деваться и кому жаловаться? К нашей машине резво подъехал «ментовский» уазик, лихо крутанувшись и едва ли не зацепив маршрутку. Из него спешно выскочили двое полицейских – с лейтенантскими и сержантскими погонами. За ними последовала женщина лет тридцати, о которых говорят – «не первой свежести». Её малиновая куртка была нараспашку, бесстыже показывая грязно-засаленную бледно-дымчатую подкладку. Тёмного цвета брюки на коленках в известковых пятнах. На непокрытой голове вразнобой топорщились пряди свалявшихся волос. Лицо её было озабоченным, с явными признаками похмелья и бурно проведённой ночи. На губах ещё алела стёршаяся помада. Обутые на скорую руку сапоги с облупившимися носками не были даже до конца застёгнуты на молнии. Оба полицейских и за ними женщина спешно подбежали к дверце маршрутки, отворили её на всю ширину. Заглянув внутрь, принялись сначала бегло, потом внимательнее осматривать пассажиров, вглядываясь в их лица. Этой же процедуре подвергся и я. Стало как-то не совсем уютно. - Кого ищите? – недоуменно интересовались пассажиры. - Кого надо, того и ищем, - хамовато отреагировал полицейский сержант. - Нет, его здесь нету, - оценивающе бросила полицейским женщина. – Он был в шапке… Ну, такой, норковой… По салону среди пассажиров поползли слухи о том, что какой-то очередной хахаль из заезжих вахтовых буровиков-нефтяников или командировочный украл у неё деньги и смылся. - Да какие там деньги? – возражал пожилой мужчина, видимо, знавший дамочку. – Когда они у неё водились? И откуда им взяться? - И пили-то, поди, на его же деньги… Пообщавшись с полицейскими, водитель нашей маршрутки что-то записал в свой блокнотик. Так же быстро, как и подъехали, полицейские с женщиной уселись в машину, и ментовский уазик, рыкнув рванулся дальше. В нетерпении нервничать уже начинали и другие пассажиры: когда же отравимся, ну, сколько ещё можно ждать? - Может, поедем уже? – настаивала пожилая женщина. - А может, тот, кого ждём, уже уехал с кем-нибудь, - высказывал предположение другой. К машине спешно подбежал сухощавый мужчина лет тридцати пяти. - Ну, наконец-то… - едва ли не разом отреагировали пассажиры, рассевшиеся по местам. Мужчина был одет в тёмно-синюю куртку на синтепоне и уже изрядно потрёпанную тёмно-коричневую норковую шапку. Явно чем-то озабоченный. Он сразу же направился к водителю, который в сторонке докуривал сигарету. - Вы на Томск? – без лишних слов и приветствий обратился он к водителю. - Да, на Томск? Как Ваша фамилия, - несколько замявшись, водитель глянул в свою бумажку-блокнотик и, запинаясь, не очень уверенно добавил: - Си-разит-динов? - Нет, - уклонился прямого ответа мужчина. – Командировочный я. Нужно срочно уехать… - Нет мест, - ответил водитель. – У нас все пассажиры по предварительной записи. - Уедите двенадцатичасовым, - отговаривался водитель. – На него обычно бывают свободные места. - Нет, мне сейчас надо, - наседал на водителя мужчина. - Да берите вы его, и поехали уже, - настаивала женщина. – Какая вам разница, кого везти и с кого брать деньги за проезд… - Маму в больницу положили срочно на операцию… - жаловался водителю мужчина. – Возьмите, - канючил он. Водитель, похоже, уже и впрямь готов был взять на рейс этого подвернувшегося пассажира, вместо того, с нерусской и труднопроизносимой фамилией «Сиразитдинов». Он отщёлкнул в строну окурок сигареты и собрался было уже садиться в водительское кресло. И тут, запыхавшись, с тяжеленным рюкзаком за спиной, подбежал мужик кавказской национальности. - Вы на Томск? Ждёте не меня? Я – Сиразитдинов… - Где вас носило столько времени? – проявил недовольство водитель. – Все пассажиры уже давно на месте… Опаздываем уже с отъездом на полчаса, а дорога – сами знаете… Всё, поехали… - Ну, возьмите ещё и меня, - едва ли не хныча, умолял водителя мужчина в норковой шапке… К маме еду… В больнице она… - Куда я вас возьму, на колесо, что ли? – отнекивался водитель. - Да я и на колесе согласен, только бы к маме успеть до операции… - А может, и вправду, пусть уж на колесо садится, потеснимся, - начали высказываться сердобольные пассажиры. - К матери человек, в больницу… - Ага, сейчас, возьму его на колесо, - иронично отреагировал водила. И тут же начал набирать на своём мобильном номер, кому-то звоня. - Может, диспетчеру? – сказал кто-то из пассажиров. – Разрешение просит. - Ну да, диспетчеру. Как же… - возражали. - Ему томские гаишники такого диспетчера пропишут – мало не покажется… И какой это – командировочный? У него даже нет никакой сумки… - Ну, когда поедем-то? – настаивали пассажиры. – Все уже на своих местах… - Сейчас, сейчас. Одну минутку ещё…- отговаривался водила маршрутки. В это время к нам снова подкатил ментовский уазик. Видно, им-то и звонил водитель нашей маршрутки. «Командировочный», просившийся в Томск, занервничал, даже сделал попытку убежать. Выскочившие из уазика полицейские догнали его, подвели к женщине, выглядывающей из дверцы. - Этот? – - Он, он самый! – завопила женщина. - Это он украл мои деньги, да ещё и часики мои свистнул… А мужчина в норковой шапке уже и не сопротивлялся, переходя в наступление, деланно удивляясь: - Какие деньги? Какие часики? А на какие шиши мы гуляли с тобой?! - Ладно, пошли, - прервали препирательства полицейские, - там разберёмся. Задержанного посадили в машину. А мы наконец-то двинулись по направлению Томска. - Ишь ты, придумал то чё… - сокрушалась женщина. – К маме, говорит, в больницу надо… - Да, измельчал народец. – поддакивали ей. – Ничего святого не осталось… Даже мать… Мне было чем возразить. Но я промолчал…
А к маме нашей мы так и продолжаем собираться ежегодно, то вместе, то поочерёдно. Иногда и по два раза в году. Вот и нынче были, отметили ей уже 86 лет… Кемерово, 1-2 апреля 2018 г.
НИКОЛКИН СЛОВАРИК начат 27 июля 2011 г. Первые внуки у нас с женой появились поздно. Дети выросли и повзрослели. И мы уже изрядно подзабыли то, как они начинали ходить, учились говорить… Внуки – совсем иное. С ними будто и сам возрождаешься, открываешь мир заново. И очень любопытно наблюдать, как наполняется и изменяется словарный состав малыша. Едва ли не на глазах и каждодневно появляется в его лексике что-то новое. Нашему первому внуку Николке немногим более годика, а точнее – на момент начала этих записей исполнилось один год и два с половиной месяца. Он очень открытый, добрый, спокойный и некапризный малыш. Его мама, наша старшая дочь Ярослава, вышла работать на полставки, когда Николке исполнился годик. Вторую половину дня, пока Ярослава на работе, с Николкой проводит его бабушка, моя жена Людмила. Иногда, даже раза по два в день, прихожу к ним и я, час-полтора погулять с Николкой во дворах и на улице. Живёт Николка со своей мамой Ярославой и папой Игорем в Кемерово, в районе ФПК, в двухкомнатной квартире на шестом этаже, в двух остановках от нашего дома. Гулять Николка очень любит, и, наверное, делал бы это всё время, если бы не нужно было кушать, спать, играть дома с любимыми игрушками, листать свои многочисленные книжки. Ну, и ещё: если бы и у нас было время гулять с ним постоянно, а погода располагала к этому. Правда, погода его почему-то беспокоит меньше всего.