ПО ГЛАВНОЙ ЛИНИИ
рассказ
Полковник Волков заметно выделялся среди сослуживцев: высок, статен, красив той зрелой, мужественной красотой, которая сражает наповал и юных дев, и дам бальзаковского возраста. Седина густых, слегка волнистых волос и морщины на открытом челе ничуть не портили его облика, а только подчеркивали благородство и жизненный опыт этого человека. В политическом управлении округа, куда в те годы отбирали лучших из лучших офицеров-политработников, блистал Игорь Николаевич своим умом и славился необычайно широким кругозором, умением говорить размашисто и афористично, поражая слушателей энциклопедическими знаниями в области отечественной истории и международных отношений, цитатами из трудов классиков марк-
сизма-ленинизма и современной литературы. К тому же Волков пользовался особым расположением начальника политуправления округа генерал-лейтенанта Зинченко и мог без предварительной договоренности входить к нему в кабинет, подолгу беседовать наедине. Прежде это мало кому удавалось.
Личные выдающиеся качества Волкова, прослужившего в политуправлении чуть больше года, и благосклонность старших начальников делали его среди сослуживцев человеком легендарным и даже в чем-то таинственным.
– Нашему Игорю Николаевичу, прирожденному златоусту, прямое место в ГлавПуРе! Таких, как он, пропагандистов во всем Союзе по пальцам перечесть можно! – восторженно-завистливо судачили о нем товарищи после очередной лекции, талантливо прочитанной Волковым в окружном Доме офицеров.
И не переставали удивляться, как такой ценный кадр попал служить к ним, в «тыловой», третьеразрядный округ.
В самом деле, оказался Волков на Урале неожиданно. И сразу был назначен на вакансию лектора политуправления, желанную для многих местных идеологов. Поговаривали, что с переводом полковника в Свердловск была связана какая-то темная история. Но какая именно? Этого никто не знал, кроме, конечно, генерала Зинченко и начальника отдела кадров полковника Фоменкова. А те умели держать язык за зубами.
Капитан Федя Востряков, служивший в полит-управлении старшим инструктором отдела комсомольской работы, смотрел на полковника Волкова с нескрываемым восхищением – как на явленный ему вдруг идеал настоящего мужчины и офицера. И потому слушал его выступления с придыханием, даже подражал его манере держаться, высоко вскидывая голову, расправляя плечи и распрямляя сутуловатую от природы спину.
Надо ли говорить, что при этом Востряков не только заговорить со своим кумиром, но даже подойти к нему стеснялся. Так продолжалось до тех пор, пока однажды он вместе с Волковым не попал в одну из групп штаба округа, посланных для проверки итогов боевой и политической подготовки в отдаленном гарнизоне, где дислоцировалась учебная танковая дивизия. По приезде на место полковник четко распределил обязанности в их группе: он будет писать отчет о работе, а товарищ капитан должен снабдить его всей необходимой фактурой. То есть узнать, где, сколько и когда совершено нарушений воинской дисциплины (самоволок, фактов неуставных взаимоотношений, употребления спиртных напитков и наркосодержащих веществ), кто из командиров эти нарушения покрывает и служит спустя рукава, а также выполняется ли план политзанятий, как организована работа партийной и комсомольской организаций, спланирован ли досуг солдат, офицеров и членов их семей, ведется ли военно-шефская работа...
От перечня задач у Вострякова даже голова закружилась, но, не желая ударить в грязь лицом перед обожаемым полковником, он заметался по гарнизону как ужаленный, выискивая любую информацию о недоработках коллег. Рыл, как аппарат глубокого бурения, и нарыл! И приписки в книгах учета дисциплинарных взысканий, и случаи очковтирательства со стороны старших начальников, и грубость с подчиненными, и бытовое пьянство... Фактуры оказалось столько, что Волков только довольно потирал руки. Сам он никуда дальше политотдела и гостиничного номера люкс, в котором его разместили, не хаживал, но благодаря стараниям Вострякова акт проверки написал с легкостью. Да такой, что начальник политотдела Салыгин только за голову схватился:
– Не губите, Игорь Николаевич, меня же в академию Генштаба не отпустят... Я в этом году вызова жду...
Волков не был кровожадным человеком и акт переписал, а благодарный начпо, как водится в таких случаях, накрыл для проверяющих «поляну» на берегу узенькой речки Камышловки – с шашлыком, коньяком и комсомольскими песнями под гитару, которые по случаю счастливо завершившейся проверки сам и исполнил.
Вечером в гостинице Волков пригласил Вострякова к себе в номер попить чаю, а точнее, «отлакировать» выпитое на пикнике (у него в холодильнике еще одна бутылка коньяка оказалась). Они снова выпили. И капитан, будучи подшофе, дерзнул задать полковнику вопрос, который давно волновал многих офицеров политуправления:
– Товарищ полковник, Игорь Николаевич, а где вы служили до нас?
Размякший Волков откликнулся сразу:
– Во Львове, Федя. Начальником кафедры марксистско-ленинской философии в тамошнем политическом училище. Знаешь ведь, где журналистов и культмассовиков готовят...
– Вот это да! Кафедра марксизма-ленинизма! Так это же ведущая кафедра в каждом политучилище, с нее прямая дорога на преподавателя, а то и старшего преподавателя в академию имени Ленина, в Москву...
Волков усмехнулся:
– Бери выше, капитан! Мне прямая дорога в ГлавПур светила!
– И что?.. – навострился Востряков.
Тут Волков с ответом торопиться не стал. Плеснул себе коньяку, выпил, закусил конфетой «Белочка». И, внимательно оглядев Вострякова, задумчиво произнес:
– А то, мой юный друг, что перевод не состоялся. Погорел я по главной линии.
– Как это – по главной? – напрягся Востряков.
Волков заметил это и, криво усмехнувшись, пояснил:
– По женской части...
Востряков воззрился на своего кумира с недоверием:
– Ни за что не поверю, товарищ полковник! Неужели аморалка?
– Хуже!
– Да что же может быть хуже? – лицо у Вострякова вытянулось, а уши покраснели.
– Идеологическая диверсия, капитан. Настоящая идеологическая диверсия...
Два года назад полковника Волкова вызвали на собеседование в Москву в Главное политическое управление Советской армии и Военно-
морского флота.
Предмет собеседования, хоть и не был обозначен в телефонограмме, от него не скрывался: Волков являлся кандидатом для назначения на высокую должность в управление пропаганды и агитации самого могущественного военно-политического ведомства, работающего, по сути, как один из отделов ЦК партии. Знакомый офицер ГлавПУра в частном разговоре проинформировал Волкова, что вопрос о его переводе в Москву практически решен и предстоящее собеседование не более чем формальность или, можно сказать, смотрины. Поэтому в СВ-вагон поезда Львов – Москва полковник, надевший по случаю предстоящей встречи с высоким начальством новый, специально пошитый и тщательно отутюженный китель, сел в самом радужном настроении.
Попутчиков в купе не оказалось, и до самого Киева он ехал один, предаваясь приятным размышлениям о будущей столичной службе и дальнейших перспективах. А вот в столице советской Украины в купе впорхнула молодая особа – стройная и фигуристая, как сразу заметил Волков, девушка или молодая женщина чуть больше двадцати, но никак еще не тридцати лет. Хотя даже опытный человек с трудом определит, когда современные представительницы прекрасного пола из весеннего возраста перебираются в летний: настолько нынешняя мода со всякими ее юбочками и брючками, обтягивающими ножки, косметика и краска для волос микширует этот переход.
Небрежно бросив сумочку на свою полку, попутчица окинула полковника быстрым взором больших, зеленых с лучистыми искорками глаз. Волков же еще успел отметить, как милы на ее юном личике упругие щечки с маленькими ямочками и пухлый приоткрытый ротик.
Девушка задорно поздоровалась и тут же представилась:
– Меня зовут Софья. Можно просто Софочка! – И улыбнулась, забавно сморщив аккуратный носик, с чуть заметной хитринкой глядя на слегка оторопевшего от такого напора Волкова. – Ой, простите, кажется, я нарушила нормы этикета. Первым при знакомстве, кажется, должен представляться мужчина...
– Волков, Игорь Николаевич. Для вас просто Игорь... Рад знакомству, Софочка, – невольно повелся на ее чары полковник и не удержался от комплимента: – Удивительно, что современная молодая леди знает об этикете...
– Я знаю не только об этикете, – рассмеялась Софочка и тут же со знанием дела принялась рассуждать о новом, снимающемся в Италии фильме Тарковского «Ностальгия». А потом – о стихах Мандельштама и Пастернака, об эмбарго США на импорт ливийской нефти и о высадке аргентинских войск на Фолклендские острова...
Полковник Волков находился в том пограничном возрасте, когда встреча с обаянием юности действует на мужчину особенно чувствительно. Подивившись такой эрудиции молодой спутницы, глядя на нее заблестевшими глазами, он с удовольствием включился в диалог, демонстрируя все присущие ему лучшие качества: образную речь, всесторонние познания и железную логику.
Софочка ласково улыбалась ему, время от времени задавая интересные вопросы и вставляя в его монолог меткие и ироничные замечания. Она была исключительно приятной собеседницей и явно испытывала к Волкову чувство симпатии. А может быть, и чего-то большего...
Вечером они сходили в вагон-ресторан, выпили там шампанского и вернулись в купе. Еще немного поболтали и улеглись каждый на свою полку, пожелав друг другу доброй ночи. Утром их разбудил проводник, объявив, что поезд вот-вот прибудет на Киевский вокзал. На перроне они расстались, да так стремительно, что Волков не успел даже попросить у Софочки номер ее телефона. Она весело помахала ему рукой и, мерно покачивая аппетитными бедрами, грациозно, как цирковая лошадка, переставляя точеные ножки на шпильках, скрылась в толпе прибывших и встречающих.
Полковник вздохнул, как вздыхают о недостижимом или навеки утраченном, и отправился прямиком в ГлавПУр.
Как и убеждал его знакомый офицер, смотрины оказались простой формальностью. С Волковым доброжелательно побеседовал начальник управления кадров, затем состоялся визит к заместителю начальника ГлавПУра – начальнику управления агитации и пропаганды, и эта встреча тоже прошла на ура. Волкова провели по кабинетам и представили будущим сослуживцам. А ближе к вечеру он вернулся на вокзал, откуда благополучно убыл во Львов.
Начальник управления кадров обещал ему, что приказ не заставит себя ждать. Но прошла неделя, затем вторая, а приказа все не было. Вместо этого Волкова неожиданно вызвали в особый отдел округа к генерал-майору Скряге.
Начальника военной контрразведки Волков знал лично, так как несколько раз выступал у него в отделе с лекциями о международном положении; однажды генерал даже удостоил его аудиенции у себя в кабинете и, расчувствовавшись, напоил кофе с коньяком из небольшой старинной чашечки с изображенной на ней эмблемой НКВД.
На этот раз, стоя под портретом Феликса Дзержинского, Скряга встретил Волкова без улыбки, которая у него из-за вставных золотых коронок была ослепительней, чем у цыганского барона. Он хмуро поздоровался с полковником, пригласил его присесть.
– Что же вы себя так подводите, товарищ полковник? – с какой-то даже жалостью в голосе вдруг спросил он.
– Извините, товарищ генерал-майор, не понимаю, о чем вы говорите.
– Да что тут непонятного? Мы, значит, согласовали ваше выдвижение в ГлавПур, а вы... – генерал сделал паузу, которой и воспользовался Волков:
– ...а я с успехом прошел собеседование в Москве и жду приказа о назначении...
Генерал вдруг стал совсем строгим:
– Собеседование-то вы прошли. Это нам известно. А вот это что?
С этими словами он извлек из стола импортный портативный магнитофон, размером с сигаретный блок, нажал на кнопку, и до Волкова донесся милый, с чуть заметной картавинкой голосок его обаятельной попутчицы Софочки:
– ...Полагаю, радиослушателям будет интересно узнать, что думает о партийном руководстве в СССР начальник кафедры марксизма-ленинизма одного из военно-политических училищ полковник Игорь Волков...
А затем раздался легкий щелчок, после которого зазвучал его, Волкова, голос:
– Конечно, руководство страны нуждается в обновлении... Мир стремительно молодеет, а наши кремлевские старцы не поспевают за ним и только вешают друг другу на грудь новые геройские звезды, словно медальки за выслугу лет...
В груди у Волкова все сжалось и похолодело... Да что там похолодело – вмиг покрылось инеем в палец толщиной! Он вспомнил, что еще рассказывал Софочке анекдоты про Генерального секретаря, с таким трудом выговаривающего слово «систематически», что звучит оно у «верного ленинца» совсем непотребно, и что «напрасно враги распускают слухи, будто вместо руководителя страны в его правительственной машине возят чучело. Это все неправда, ибо вместо чучела ездит он сам!» Ах как задорно смеялась девушка в ответ...
Но запись с анекдотами генерал Скряга прокручивать не стал; словно сразу желая добить несчастного контрольным выстрелом в голову, он ткнул в сторону полковника указательным пальцем:
– Вы знаете хоть, кто брал у вас интервью?
– Да никакого интервью и не было...
Волков начал торопливо объяснять, что просто говорил с попутчицей, и не было никакого у нее диктофона, и вообще она студентка Университета дружбы народов имени Патриса Лумумбы – выдающегося борца за освобождение чернокожих...
Генерал сурово оборвал его:
– Это вы думаете, что просто мило щебетали якобы со студенткой якобы университета. На самом деле с вами в купе ехала Софья Гринбер, штатный сотрудник «Моссада», подвизающаяся на ниве журналистики. Она вполне профессионально раскрутила вас на неблаговидные высказывания и политически близорукие заявления, способные нанести урон репутации нашей великой советской Родины. Так что, гражданин Волков, вы вольно или невольно оказались втянуты в идеологическую диверсию и приняли в ней самое непосредственное участие...
Услышав из уст особиста вместо привычного «товарищ» обращение «гражданин», Волков побледнел, сердце у него сдавило. Он попросил стакан воды, сделал несколько судорожных глотков и сгорбился, ожидая решения своей участи.
Скряга тем временем встал из-за стола, обошел его и уселся напротив. Оглядел Волкова проницательным взором и, перейдя вдруг на товарищескую манеру разговора, утешил:
– Не знаю, в какой счастливой рубашке вы родились, Игорь Николаевич, но ваши идеологически невыдержанные откровения не дошли до адресата и не прозвучали в передаче «Голоса Америки». Скажите спасибо, что органы госбезопасности начеку – успели перехватить сделанную Гринбер закладку, и она не ушла за рубеж. Иначе говорил бы с вами не я, а другие люди и в другом месте...
– Что же будет со мной? Я же не предполагал, что она... агент... – только и выдавил из себя Волков.
Скряга изложил диспозицию так, как она виделась с высоты его положения:
– Ну, о Главном политическом управлении вам, Игорь Николаевич, придется забыть. Надолго, если не навсегда. Я уже отозвал свое согласование и по своей команде ситуацию доложил. Простите великодушно, но долг службы. Да вы, полагаю, и сами все должны понимать. И с кафедрой вам тоже придется распрощаться. Нас не поймут, если ведущую кафедру в высшем военно-политическом училище будет занимать офицер, как бы это помягче сказать, слишком разговорчивый...
Самообладание постепенно вернулось к Волкову.
– Мне что же – рапорт на увольнение писать? – спросил он.
– Это лишнее, товарищ полковник. И добрый конь на скаку оступается... Такими профессионалами, как вы, разбрасываться – непозволительная роскошь... – Генерал откинулся на спинку стула и побарабанил пальцами по своей лысеющей макушке. – А знаете, я в давних добрых отношениях с генералом Зинченко, членом военного совета на Урале. Переговорю-ка я с ним. Может, отыщет вам местечко в Свердловске у себя под крылом. Человек он умный и опытный, служить с таким – одно удовольствие. Да и опорный край державы – это вам не «западэнский Львив», пребывание там, полагаю, окажет на вас благотворное воздействие... И еще, считайте это моим дружеским напутствием: будьте осторожнее в высказываниях. Вторую такую ошибку вам не простят...
– Вот так я и попал на Урал... – Волков умолк, передернул плечами, а потом, словно вспомнив наказ особиста, добавил, глядя прямо в глаза Вострякову: – Надеюсь на вашу порядочность, Федор, прошу о нашем разговоре никому ни слова... И поскольку у вас вся жизнь еще впереди, не сочтите за менторство, сами не окажитесь в подобной ситуации, не залетите по главной линии...
– Буду стараться, – искренне пробормотал Востряков. Но потом не удержался еще от одного вопроса: – Товарищ полковник, Игорь Николаевич, а почему же линия-то главная?
– Мне еще тогда генерал Скряга сказал, а потом и кадровики подтвердили: главная линия потому, что больше всего нашего брата именно на ней и сгорает синим пламенем. Вроде бы еще в древних книгах писано, что женщина – первая и главная греховодница. Все это знают. Но как удержаться, если ловушка такая сладкая?
«Ну, я-то в этот капкан не попадусь», – подумал Востряков, выходя от Волкова.
Он вернулся в свой скромный номер и долго не мог уснуть, вспоминая рассказ полковника, лучезарный образ которого в его глазах после услышанного несколько потускнел. «Вот вроде бы умный, красивый, сильный человек – и так попал впросак... Тоже мне, главная линия!.. Нет, со мной ничего подобного никогда не случится! Я жене верен. А если и встретится где-то мне шпионка из «Моссада», ЦРУ или даже МИ-6, я ей ни за что на крючок не попадусь! Даром, что ли, до полит-управления секретарем дивизионного разведбата служил...»
С этими мыслями он и уснул. Наутро после разбора итогов работы комиссии они с Волковым уехали в Свердловск. И так откровенно больше не общались.
А «главная линия» все же коснулась Вострякова – неожиданно и совсем с другого бока. Жена его Лиза вдруг задурила – ушла от него к капитану из тылового управления округа. Спустя пару месяцев она подала на развод. Вскоре и суд состоялся, после которого Вострякову пришло письмо, извещавшее, что он снова холостяк.
И в отделе кадров об этом как-то стало известно. Вострякова вызвал к себе полковник Фоменков и огорошил:
– Придется вам, товарищ капитан, из полит-управления уйти. У нас разведенцам не место.
Востряков вмиг съежился, посерел, и тогда Фоменков постарался его успокоить:
– Переведем вас на равнозначную майорскую должность. Служить будете здесь же, в Свердловске, в политотделе спецчастей гарнизона. Вы же бывали там, на углу Восточной и Декабристов?
И не обманул. Вострякова, действительно, назначили пропагандистом в спецчасти. И вроде на самом деле он мало что потерял: должность равнозначная, и с нее в академию поступать можно, и город тот же, и квартиру ему с Лизой помогли разменять на две однушки, так что по общежитиям мыкаться не пришлось. Ан нет, дальнейшая карьера в армии у Вострякова не сложилась. В ВПА он так и не поступил: разведенцев в академию тоже не брали... Так, получив майора, и дослужил на своем пропагандистском месте до сокращения Вооруженных сил. Совпало это с перестройкой, когда никто уже вопросом сохранения «ценных кадров» не озадачивался. Написал рапорт – и гуляй! Радуйся, что получил выходное пособие и уволился в столице Среднего Урала, не где-то в захолустье...
А с полковником Волковым судьба свела Вострякова еще раз, когда он поступил в заочную аспирантуру уральского госуниверситета и на кафедре философии готовил к защите кандидатскую диссертацию на тему: «Генезис феномена женской неверности от матриархата до наших дней».
Волков, к тому времени тоже уже уволившийся из армии и состоявший в ученом совете университета, вызвался быть у него официальным оппонентом. И на защите, которая у Вострякова прошла блестяще, бросил в его корзину свой белый шар. Что, в общем-то, и неудивительно: линия аспирантом была выбрана верная, главная...
рассказ
Полковник Волков заметно выделялся среди сослуживцев: высок, статен, красив той зрелой, мужественной красотой, которая сражает наповал и юных дев, и дам бальзаковского возраста. Седина густых, слегка волнистых волос и морщины на открытом челе ничуть не портили его облика, а только подчеркивали благородство и жизненный опыт этого человека. В политическом управлении округа, куда в те годы отбирали лучших из лучших офицеров-политработников, блистал Игорь Николаевич своим умом и славился необычайно широким кругозором, умением говорить размашисто и афористично, поражая слушателей энциклопедическими знаниями в области отечественной истории и международных отношений, цитатами из трудов классиков марк-
сизма-ленинизма и современной литературы. К тому же Волков пользовался особым расположением начальника политуправления округа генерал-лейтенанта Зинченко и мог без предварительной договоренности входить к нему в кабинет, подолгу беседовать наедине. Прежде это мало кому удавалось.
Личные выдающиеся качества Волкова, прослужившего в политуправлении чуть больше года, и благосклонность старших начальников делали его среди сослуживцев человеком легендарным и даже в чем-то таинственным.
– Нашему Игорю Николаевичу, прирожденному златоусту, прямое место в ГлавПуРе! Таких, как он, пропагандистов во всем Союзе по пальцам перечесть можно! – восторженно-завистливо судачили о нем товарищи после очередной лекции, талантливо прочитанной Волковым в окружном Доме офицеров.
И не переставали удивляться, как такой ценный кадр попал служить к ним, в «тыловой», третьеразрядный округ.
В самом деле, оказался Волков на Урале неожиданно. И сразу был назначен на вакансию лектора политуправления, желанную для многих местных идеологов. Поговаривали, что с переводом полковника в Свердловск была связана какая-то темная история. Но какая именно? Этого никто не знал, кроме, конечно, генерала Зинченко и начальника отдела кадров полковника Фоменкова. А те умели держать язык за зубами.
Капитан Федя Востряков, служивший в полит-управлении старшим инструктором отдела комсомольской работы, смотрел на полковника Волкова с нескрываемым восхищением – как на явленный ему вдруг идеал настоящего мужчины и офицера. И потому слушал его выступления с придыханием, даже подражал его манере держаться, высоко вскидывая голову, расправляя плечи и распрямляя сутуловатую от природы спину.
Надо ли говорить, что при этом Востряков не только заговорить со своим кумиром, но даже подойти к нему стеснялся. Так продолжалось до тех пор, пока однажды он вместе с Волковым не попал в одну из групп штаба округа, посланных для проверки итогов боевой и политической подготовки в отдаленном гарнизоне, где дислоцировалась учебная танковая дивизия. По приезде на место полковник четко распределил обязанности в их группе: он будет писать отчет о работе, а товарищ капитан должен снабдить его всей необходимой фактурой. То есть узнать, где, сколько и когда совершено нарушений воинской дисциплины (самоволок, фактов неуставных взаимоотношений, употребления спиртных напитков и наркосодержащих веществ), кто из командиров эти нарушения покрывает и служит спустя рукава, а также выполняется ли план политзанятий, как организована работа партийной и комсомольской организаций, спланирован ли досуг солдат, офицеров и членов их семей, ведется ли военно-шефская работа...
От перечня задач у Вострякова даже голова закружилась, но, не желая ударить в грязь лицом перед обожаемым полковником, он заметался по гарнизону как ужаленный, выискивая любую информацию о недоработках коллег. Рыл, как аппарат глубокого бурения, и нарыл! И приписки в книгах учета дисциплинарных взысканий, и случаи очковтирательства со стороны старших начальников, и грубость с подчиненными, и бытовое пьянство... Фактуры оказалось столько, что Волков только довольно потирал руки. Сам он никуда дальше политотдела и гостиничного номера люкс, в котором его разместили, не хаживал, но благодаря стараниям Вострякова акт проверки написал с легкостью. Да такой, что начальник политотдела Салыгин только за голову схватился:
– Не губите, Игорь Николаевич, меня же в академию Генштаба не отпустят... Я в этом году вызова жду...
Волков не был кровожадным человеком и акт переписал, а благодарный начпо, как водится в таких случаях, накрыл для проверяющих «поляну» на берегу узенькой речки Камышловки – с шашлыком, коньяком и комсомольскими песнями под гитару, которые по случаю счастливо завершившейся проверки сам и исполнил.
Вечером в гостинице Волков пригласил Вострякова к себе в номер попить чаю, а точнее, «отлакировать» выпитое на пикнике (у него в холодильнике еще одна бутылка коньяка оказалась). Они снова выпили. И капитан, будучи подшофе, дерзнул задать полковнику вопрос, который давно волновал многих офицеров политуправления:
– Товарищ полковник, Игорь Николаевич, а где вы служили до нас?
Размякший Волков откликнулся сразу:
– Во Львове, Федя. Начальником кафедры марксистско-ленинской философии в тамошнем политическом училище. Знаешь ведь, где журналистов и культмассовиков готовят...
– Вот это да! Кафедра марксизма-ленинизма! Так это же ведущая кафедра в каждом политучилище, с нее прямая дорога на преподавателя, а то и старшего преподавателя в академию имени Ленина, в Москву...
Волков усмехнулся:
– Бери выше, капитан! Мне прямая дорога в ГлавПур светила!
– И что?.. – навострился Востряков.
Тут Волков с ответом торопиться не стал. Плеснул себе коньяку, выпил, закусил конфетой «Белочка». И, внимательно оглядев Вострякова, задумчиво произнес:
– А то, мой юный друг, что перевод не состоялся. Погорел я по главной линии.
– Как это – по главной? – напрягся Востряков.
Волков заметил это и, криво усмехнувшись, пояснил:
– По женской части...
Востряков воззрился на своего кумира с недоверием:
– Ни за что не поверю, товарищ полковник! Неужели аморалка?
– Хуже!
– Да что же может быть хуже? – лицо у Вострякова вытянулось, а уши покраснели.
– Идеологическая диверсия, капитан. Настоящая идеологическая диверсия...
Два года назад полковника Волкова вызвали на собеседование в Москву в Главное политическое управление Советской армии и Военно-
морского флота.
Предмет собеседования, хоть и не был обозначен в телефонограмме, от него не скрывался: Волков являлся кандидатом для назначения на высокую должность в управление пропаганды и агитации самого могущественного военно-политического ведомства, работающего, по сути, как один из отделов ЦК партии. Знакомый офицер ГлавПУра в частном разговоре проинформировал Волкова, что вопрос о его переводе в Москву практически решен и предстоящее собеседование не более чем формальность или, можно сказать, смотрины. Поэтому в СВ-вагон поезда Львов – Москва полковник, надевший по случаю предстоящей встречи с высоким начальством новый, специально пошитый и тщательно отутюженный китель, сел в самом радужном настроении.
Попутчиков в купе не оказалось, и до самого Киева он ехал один, предаваясь приятным размышлениям о будущей столичной службе и дальнейших перспективах. А вот в столице советской Украины в купе впорхнула молодая особа – стройная и фигуристая, как сразу заметил Волков, девушка или молодая женщина чуть больше двадцати, но никак еще не тридцати лет. Хотя даже опытный человек с трудом определит, когда современные представительницы прекрасного пола из весеннего возраста перебираются в летний: настолько нынешняя мода со всякими ее юбочками и брючками, обтягивающими ножки, косметика и краска для волос микширует этот переход.
Небрежно бросив сумочку на свою полку, попутчица окинула полковника быстрым взором больших, зеленых с лучистыми искорками глаз. Волков же еще успел отметить, как милы на ее юном личике упругие щечки с маленькими ямочками и пухлый приоткрытый ротик.
Девушка задорно поздоровалась и тут же представилась:
– Меня зовут Софья. Можно просто Софочка! – И улыбнулась, забавно сморщив аккуратный носик, с чуть заметной хитринкой глядя на слегка оторопевшего от такого напора Волкова. – Ой, простите, кажется, я нарушила нормы этикета. Первым при знакомстве, кажется, должен представляться мужчина...
– Волков, Игорь Николаевич. Для вас просто Игорь... Рад знакомству, Софочка, – невольно повелся на ее чары полковник и не удержался от комплимента: – Удивительно, что современная молодая леди знает об этикете...
– Я знаю не только об этикете, – рассмеялась Софочка и тут же со знанием дела принялась рассуждать о новом, снимающемся в Италии фильме Тарковского «Ностальгия». А потом – о стихах Мандельштама и Пастернака, об эмбарго США на импорт ливийской нефти и о высадке аргентинских войск на Фолклендские острова...
Полковник Волков находился в том пограничном возрасте, когда встреча с обаянием юности действует на мужчину особенно чувствительно. Подивившись такой эрудиции молодой спутницы, глядя на нее заблестевшими глазами, он с удовольствием включился в диалог, демонстрируя все присущие ему лучшие качества: образную речь, всесторонние познания и железную логику.
Софочка ласково улыбалась ему, время от времени задавая интересные вопросы и вставляя в его монолог меткие и ироничные замечания. Она была исключительно приятной собеседницей и явно испытывала к Волкову чувство симпатии. А может быть, и чего-то большего...
Вечером они сходили в вагон-ресторан, выпили там шампанского и вернулись в купе. Еще немного поболтали и улеглись каждый на свою полку, пожелав друг другу доброй ночи. Утром их разбудил проводник, объявив, что поезд вот-вот прибудет на Киевский вокзал. На перроне они расстались, да так стремительно, что Волков не успел даже попросить у Софочки номер ее телефона. Она весело помахала ему рукой и, мерно покачивая аппетитными бедрами, грациозно, как цирковая лошадка, переставляя точеные ножки на шпильках, скрылась в толпе прибывших и встречающих.
Полковник вздохнул, как вздыхают о недостижимом или навеки утраченном, и отправился прямиком в ГлавПУр.
Как и убеждал его знакомый офицер, смотрины оказались простой формальностью. С Волковым доброжелательно побеседовал начальник управления кадров, затем состоялся визит к заместителю начальника ГлавПУра – начальнику управления агитации и пропаганды, и эта встреча тоже прошла на ура. Волкова провели по кабинетам и представили будущим сослуживцам. А ближе к вечеру он вернулся на вокзал, откуда благополучно убыл во Львов.
Начальник управления кадров обещал ему, что приказ не заставит себя ждать. Но прошла неделя, затем вторая, а приказа все не было. Вместо этого Волкова неожиданно вызвали в особый отдел округа к генерал-майору Скряге.
Начальника военной контрразведки Волков знал лично, так как несколько раз выступал у него в отделе с лекциями о международном положении; однажды генерал даже удостоил его аудиенции у себя в кабинете и, расчувствовавшись, напоил кофе с коньяком из небольшой старинной чашечки с изображенной на ней эмблемой НКВД.
На этот раз, стоя под портретом Феликса Дзержинского, Скряга встретил Волкова без улыбки, которая у него из-за вставных золотых коронок была ослепительней, чем у цыганского барона. Он хмуро поздоровался с полковником, пригласил его присесть.
– Что же вы себя так подводите, товарищ полковник? – с какой-то даже жалостью в голосе вдруг спросил он.
– Извините, товарищ генерал-майор, не понимаю, о чем вы говорите.
– Да что тут непонятного? Мы, значит, согласовали ваше выдвижение в ГлавПур, а вы... – генерал сделал паузу, которой и воспользовался Волков:
– ...а я с успехом прошел собеседование в Москве и жду приказа о назначении...
Генерал вдруг стал совсем строгим:
– Собеседование-то вы прошли. Это нам известно. А вот это что?
С этими словами он извлек из стола импортный портативный магнитофон, размером с сигаретный блок, нажал на кнопку, и до Волкова донесся милый, с чуть заметной картавинкой голосок его обаятельной попутчицы Софочки:
– ...Полагаю, радиослушателям будет интересно узнать, что думает о партийном руководстве в СССР начальник кафедры марксизма-ленинизма одного из военно-политических училищ полковник Игорь Волков...
А затем раздался легкий щелчок, после которого зазвучал его, Волкова, голос:
– Конечно, руководство страны нуждается в обновлении... Мир стремительно молодеет, а наши кремлевские старцы не поспевают за ним и только вешают друг другу на грудь новые геройские звезды, словно медальки за выслугу лет...
В груди у Волкова все сжалось и похолодело... Да что там похолодело – вмиг покрылось инеем в палец толщиной! Он вспомнил, что еще рассказывал Софочке анекдоты про Генерального секретаря, с таким трудом выговаривающего слово «систематически», что звучит оно у «верного ленинца» совсем непотребно, и что «напрасно враги распускают слухи, будто вместо руководителя страны в его правительственной машине возят чучело. Это все неправда, ибо вместо чучела ездит он сам!» Ах как задорно смеялась девушка в ответ...
Но запись с анекдотами генерал Скряга прокручивать не стал; словно сразу желая добить несчастного контрольным выстрелом в голову, он ткнул в сторону полковника указательным пальцем:
– Вы знаете хоть, кто брал у вас интервью?
– Да никакого интервью и не было...
Волков начал торопливо объяснять, что просто говорил с попутчицей, и не было никакого у нее диктофона, и вообще она студентка Университета дружбы народов имени Патриса Лумумбы – выдающегося борца за освобождение чернокожих...
Генерал сурово оборвал его:
– Это вы думаете, что просто мило щебетали якобы со студенткой якобы университета. На самом деле с вами в купе ехала Софья Гринбер, штатный сотрудник «Моссада», подвизающаяся на ниве журналистики. Она вполне профессионально раскрутила вас на неблаговидные высказывания и политически близорукие заявления, способные нанести урон репутации нашей великой советской Родины. Так что, гражданин Волков, вы вольно или невольно оказались втянуты в идеологическую диверсию и приняли в ней самое непосредственное участие...
Услышав из уст особиста вместо привычного «товарищ» обращение «гражданин», Волков побледнел, сердце у него сдавило. Он попросил стакан воды, сделал несколько судорожных глотков и сгорбился, ожидая решения своей участи.
Скряга тем временем встал из-за стола, обошел его и уселся напротив. Оглядел Волкова проницательным взором и, перейдя вдруг на товарищескую манеру разговора, утешил:
– Не знаю, в какой счастливой рубашке вы родились, Игорь Николаевич, но ваши идеологически невыдержанные откровения не дошли до адресата и не прозвучали в передаче «Голоса Америки». Скажите спасибо, что органы госбезопасности начеку – успели перехватить сделанную Гринбер закладку, и она не ушла за рубеж. Иначе говорил бы с вами не я, а другие люди и в другом месте...
– Что же будет со мной? Я же не предполагал, что она... агент... – только и выдавил из себя Волков.
Скряга изложил диспозицию так, как она виделась с высоты его положения:
– Ну, о Главном политическом управлении вам, Игорь Николаевич, придется забыть. Надолго, если не навсегда. Я уже отозвал свое согласование и по своей команде ситуацию доложил. Простите великодушно, но долг службы. Да вы, полагаю, и сами все должны понимать. И с кафедрой вам тоже придется распрощаться. Нас не поймут, если ведущую кафедру в высшем военно-политическом училище будет занимать офицер, как бы это помягче сказать, слишком разговорчивый...
Самообладание постепенно вернулось к Волкову.
– Мне что же – рапорт на увольнение писать? – спросил он.
– Это лишнее, товарищ полковник. И добрый конь на скаку оступается... Такими профессионалами, как вы, разбрасываться – непозволительная роскошь... – Генерал откинулся на спинку стула и побарабанил пальцами по своей лысеющей макушке. – А знаете, я в давних добрых отношениях с генералом Зинченко, членом военного совета на Урале. Переговорю-ка я с ним. Может, отыщет вам местечко в Свердловске у себя под крылом. Человек он умный и опытный, служить с таким – одно удовольствие. Да и опорный край державы – это вам не «западэнский Львив», пребывание там, полагаю, окажет на вас благотворное воздействие... И еще, считайте это моим дружеским напутствием: будьте осторожнее в высказываниях. Вторую такую ошибку вам не простят...
– Вот так я и попал на Урал... – Волков умолк, передернул плечами, а потом, словно вспомнив наказ особиста, добавил, глядя прямо в глаза Вострякову: – Надеюсь на вашу порядочность, Федор, прошу о нашем разговоре никому ни слова... И поскольку у вас вся жизнь еще впереди, не сочтите за менторство, сами не окажитесь в подобной ситуации, не залетите по главной линии...
– Буду стараться, – искренне пробормотал Востряков. Но потом не удержался еще от одного вопроса: – Товарищ полковник, Игорь Николаевич, а почему же линия-то главная?
– Мне еще тогда генерал Скряга сказал, а потом и кадровики подтвердили: главная линия потому, что больше всего нашего брата именно на ней и сгорает синим пламенем. Вроде бы еще в древних книгах писано, что женщина – первая и главная греховодница. Все это знают. Но как удержаться, если ловушка такая сладкая?
«Ну, я-то в этот капкан не попадусь», – подумал Востряков, выходя от Волкова.
Он вернулся в свой скромный номер и долго не мог уснуть, вспоминая рассказ полковника, лучезарный образ которого в его глазах после услышанного несколько потускнел. «Вот вроде бы умный, красивый, сильный человек – и так попал впросак... Тоже мне, главная линия!.. Нет, со мной ничего подобного никогда не случится! Я жене верен. А если и встретится где-то мне шпионка из «Моссада», ЦРУ или даже МИ-6, я ей ни за что на крючок не попадусь! Даром, что ли, до полит-управления секретарем дивизионного разведбата служил...»
С этими мыслями он и уснул. Наутро после разбора итогов работы комиссии они с Волковым уехали в Свердловск. И так откровенно больше не общались.
А «главная линия» все же коснулась Вострякова – неожиданно и совсем с другого бока. Жена его Лиза вдруг задурила – ушла от него к капитану из тылового управления округа. Спустя пару месяцев она подала на развод. Вскоре и суд состоялся, после которого Вострякову пришло письмо, извещавшее, что он снова холостяк.
И в отделе кадров об этом как-то стало известно. Вострякова вызвал к себе полковник Фоменков и огорошил:
– Придется вам, товарищ капитан, из полит-управления уйти. У нас разведенцам не место.
Востряков вмиг съежился, посерел, и тогда Фоменков постарался его успокоить:
– Переведем вас на равнозначную майорскую должность. Служить будете здесь же, в Свердловске, в политотделе спецчастей гарнизона. Вы же бывали там, на углу Восточной и Декабристов?
И не обманул. Вострякова, действительно, назначили пропагандистом в спецчасти. И вроде на самом деле он мало что потерял: должность равнозначная, и с нее в академию поступать можно, и город тот же, и квартиру ему с Лизой помогли разменять на две однушки, так что по общежитиям мыкаться не пришлось. Ан нет, дальнейшая карьера в армии у Вострякова не сложилась. В ВПА он так и не поступил: разведенцев в академию тоже не брали... Так, получив майора, и дослужил на своем пропагандистском месте до сокращения Вооруженных сил. Совпало это с перестройкой, когда никто уже вопросом сохранения «ценных кадров» не озадачивался. Написал рапорт – и гуляй! Радуйся, что получил выходное пособие и уволился в столице Среднего Урала, не где-то в захолустье...
А с полковником Волковым судьба свела Вострякова еще раз, когда он поступил в заочную аспирантуру уральского госуниверситета и на кафедре философии готовил к защите кандидатскую диссертацию на тему: «Генезис феномена женской неверности от матриархата до наших дней».
Волков, к тому времени тоже уже уволившийся из армии и состоявший в ученом совете университета, вызвался быть у него официальным оппонентом. И на защите, которая у Вострякова прошла блестяще, бросил в его корзину свой белый шар. Что, в общем-то, и неудивительно: линия аспирантом была выбрана верная, главная...
