***
День весенний, прогулка легка
По земле в ожидании чуда.
А по логу, за место мостка,
Крест лежит, неизвестно откуда,
Как-то сдержан излишне ручей.
Не следят ли за мною в секрете?
Ведь не может быть, чтобы ничей,
За без малого, двадцать столетий.
Ни погоста, ни церкви в полдня.
Что за мраком его появленья?
Но я чую – он веет в меня
Сущность смерти и память рожденья.
Я носочком несмелым слегка
Надавил – не разверзнется ль бездна?
Слышу: сердце пошло с молотка,
Незнакомо забилось, вразрезно.
Что поделать? Ступил, прошагал.
Мне ли в благости делать погоду?
И ещё часа два наблюдал:
Все, кто шёл, наступали не с ходу…
***
Так и вижу: клетушка вагона,
Забурлил по проходу народ,
Электричка пошла, и с разгона
Переделкино скрыл поворот.
Друг несуетный мой, почитай мне
Твой неброский, как платина, стих,
Словно вед, причастившийся к тайне
Заклинаний, как жажда, простых.
А на Киевском – торжища давка,
Плотный чад малоросских колбас,
И язвительно из-за прилавка
Усмехается рыжий Мидас.
Только чуть ли оно понимает,
Погружённое в торг существо,
Что смертельно порой иссушает
Принесённое в дар волшебство.
Он без устали выгоду кличет –
Хваткой страстью струится басок.
Он и чих, не моргнув, обналичит,
Но не знает он, плоти кусок,
Что идёт кто-нибудь, пролагая
Серебристый стежок в суете,
И действительность полунагая
Не всесильна в свое прямоте.
День весенний, прогулка легка
По земле в ожидании чуда.
А по логу, за место мостка,
Крест лежит, неизвестно откуда,
Как-то сдержан излишне ручей.
Не следят ли за мною в секрете?
Ведь не может быть, чтобы ничей,
За без малого, двадцать столетий.
Ни погоста, ни церкви в полдня.
Что за мраком его появленья?
Но я чую – он веет в меня
Сущность смерти и память рожденья.
Я носочком несмелым слегка
Надавил – не разверзнется ль бездна?
Слышу: сердце пошло с молотка,
Незнакомо забилось, вразрезно.
Что поделать? Ступил, прошагал.
Мне ли в благости делать погоду?
И ещё часа два наблюдал:
Все, кто шёл, наступали не с ходу…
***
Так и вижу: клетушка вагона,
Забурлил по проходу народ,
Электричка пошла, и с разгона
Переделкино скрыл поворот.
Друг несуетный мой, почитай мне
Твой неброский, как платина, стих,
Словно вед, причастившийся к тайне
Заклинаний, как жажда, простых.
А на Киевском – торжища давка,
Плотный чад малоросских колбас,
И язвительно из-за прилавка
Усмехается рыжий Мидас.
Только чуть ли оно понимает,
Погружённое в торг существо,
Что смертельно порой иссушает
Принесённое в дар волшебство.
Он без устали выгоду кличет –
Хваткой страстью струится басок.
Он и чих, не моргнув, обналичит,
Но не знает он, плоти кусок,
Что идёт кто-нибудь, пролагая
Серебристый стежок в суете,
И действительность полунагая
Не всесильна в свое прямоте.