1812 ГОД
Среднерусские равнины –
Вены рек. Холмы, поля.
Тучи. Избы да овины.
Шлем былинный в ковылях.
Звякнет дальняя церквушка,
Тонко тронет слух Христа,
И – покой; лесной кукушки
Сонный счёт… А где-то там –
…разноцветным ручейком,
Дать отпор Наполеону
Шли походные колонны,
Шли знамёна и иконы
Мимо пушкинских окон…
МАЙ 1945г
Всё!.. Кто выжил, те в свой дом
Придут не похоронками.
Твердь усеяна кругом
Гильзами, воронками…
Мир настал – сойти с ума!..
Что ж, начнём жить заново!
…Дым. Рейхстаг. Цветущий май,
«Валенки» Руслановой.
Реет выше синевы
Знамя то – нетленное!
И бредут по мостовым
Те – военнопленные…
Вновь Европе на года
Не тлеть на наковаленке;
Победили – как всегда! –
Ватники и валенки.
КРЕЩЕНСКИЙ ДЕНЬ
Улицы, дома и переулки
Сжала стужа жёстко и всерьёз,
Так, что в рощах деревенских гулко
Лопались стволы седых берёз.
Глубина вселенская звучала
Тонким-тонким звоном бубенца,-
Этой песне не было начала,
Этой грусти не было конца.
Холодно и солнечно на диво!
Смолкли все земные голоса.
Что-то на земле происходило,
Что-то совершалось в небесах…
И никто не ведал, что в пределах,
Где-то на задворках бытия,
Тихо во дворе заиндевелом
Мальчик очарованный стоял.
БЕЛАЯ КОЗА
На холме растёт трава,
На траве лежит коза,
В голубую даль упёрла
Безразличные глаза.
Может, сытая она,
Может, дремлет в ней душа,
Всё равно на летнем фоне
Так бела и хороша!
Холм, стрекозы, облака…
Отвяжусь вот от стишка,
Прибегу к ней с белой кружкой,
Попрошу: «Дай молочка!»
КОНИ
Не скажу, когда и где,
В воскресенье, в среду ли,
В Барабе ли, в Кулунде –
Лошади мне встретились.
Днём паслись невдалеке,
Пред грозой ли, после ли;
Их двенадцать в табунке,
По числу апостолов.
Вижу, есть среди гнедых
Вороные, рыжие…
Где же светлый пастырь их,
Почему не вижу я?
К ним навстречу побежал,
Радостно приветствуя!..
Вдруг один, косясь, заржал,
Звонко, но невесело.
Дружно все отозвались –
И степными травами
В даль внезапно понеслись,
Крылья вдруг расправили…
Вознеслись над ковылём,
Пропадают в мареве…
…Я побрёл пустой землёй
До села Комарьева.
Что спугнуло тех коней,
Думал обречённо я,
Что учуяли во мне –
Неужели чёрное?..
***
Наевшись жизни оголтелой,
Устав сражаться в темноте,
Устав метаться в тесноте,
Душа донашивает тело,
Уже готовая взлететь.
Уже ей чужды мир жестокий
И агрессивная среда,
Покинув землю навсегда,
К своим таинственным истокам,
К мирам ли грозным и далёким -
Взлетит куда?..
***
Травы, звери, птичьи переливы!..
Радуясь, мелькая и звуча,
Всё живёт в неведенье счастливом…
Только людям ведома печаль.
Знаем мы, что есть на свете нечисть,
Только, уподобленным почти,
Нам понятья «вечность», «бесконечность» -
Разум, бедный разум! – не постичь.
Но зато – как милость иль немилость? –
Осознать такое не суметь,
Свыше нам зачем-то приоткрылась
Сущность рокового слова «смерть».
Проступая сквозь свинец ненастья,
Сквозь весёлый полдень голубой,
Чёрная «momento more» надпись,
Словно меч, висит над головой.
С тайною надеждой и тревогой,
В большинстве своём на склоне лет,
Молим приютиться ближе к Богу,
Веря: рядом с Богом смерти нет.
МОЁ БОЛОТО
Не моря, где шторм о скалы бьётся,
Не реки широкая дуга, -
Мне привычней тихие болотца
В ряске, в изумрудных берегах.
Может, потому, что возле печки
От стихий родился далеко –
Не было в деревне даже речки,
Лишь за ней глухое озерко.
Камыши там, чуть шурша, нависли,
Заглядевшись в воду, как в трюмо;
И торчали «котики» меж листьев,
Словно в шоколаде эскимо.
Часто там бывал я. Для сиденья
Острого рогоза наломав,
Вёл свои простые наблюденья,
Счастлив был, любил и понимал.
Видел труд ондатры осторожной,
Миг, когда по глади сонных вод,
Оставляя тинную дорожку,
Выводок утиный проплывёт…
Нравилось, когда мигали свечи
В топях, между чахленьких дерев,
Выпь по-бычьи бухала под вечер…
На краю, бывало, замерев,
В детстве ждал: сегодня или завтра,
Из глубин веков, издалека,
Сквозь туман болотный динозавры
Медленно прошествуют в закат…
Сердце находило утешенье
В первой загоревшейся звезде,
В запахах гниенья и цветенья,
В тёплой и коричневой воде.
Верил: там Яга живёт в избушке,
Прячутся кикиморы во мглу;
И на кочке царская лягушка
Терпеливо ждёт мою стрелу.
СЛЕПОЙ ДОЖДЬ
…Из-за леса лиловой громадой
Наползла она сгустком тревоги, -
Присмирели под жданной прохладой
Луг, кусты и сухие дороги.
Неужель громыхнёт в самом деле! –
Сонный быт растревожит, как улей?..
Так за месяц уже надоели
Зной и пыльные листья июля!..
Надо, надо, чтоб местность промокла,
Чтобы днями свежо и ночами…
…Но та туча была одинокой,
Освещаемой сбоку лучами…
И под ней, как под крышкой надгробной,
Замер я без, рубашки и босый,
Миг!.. – И сверху посыпались дробно,
Ослепили жемчужные бусы!..
Весь пронизанный солнечным златом,
Дождь такой благодатный пролился,
Что впервые от счастья заплакал
И вослед неумело молился…
САМОМУ СЕБЕ
Когда уже радость, казалось, не светит,
Откуда-то с дальней, забытой межи
Внезапно подует берёзовый ветер –
И вновь станешь свежим. И хочется жить.
Бессонница сгинет, тоска рассосётся,
И снова потянет – сперва на восток,
А после на запад клониться за солнцем,
Как тот беззащитный зелёный росток.
И вновь на износ станет сердце работать,
Страдая за добрых, несчастных людей,
Но всё-таки верить в хорошее что-то,
Землёй любоваться и в небо глядеть.
Когда всё же свыше решат с похоронкой,
Вернись с покаяньем к тому, что манит, -
Всегда тебя примет родная сторонка,
Найдётся могилка. Господь сохранит.
Среднерусские равнины –
Вены рек. Холмы, поля.
Тучи. Избы да овины.
Шлем былинный в ковылях.
Звякнет дальняя церквушка,
Тонко тронет слух Христа,
И – покой; лесной кукушки
Сонный счёт… А где-то там –
…разноцветным ручейком,
Дать отпор Наполеону
Шли походные колонны,
Шли знамёна и иконы
Мимо пушкинских окон…
МАЙ 1945г
Всё!.. Кто выжил, те в свой дом
Придут не похоронками.
Твердь усеяна кругом
Гильзами, воронками…
Мир настал – сойти с ума!..
Что ж, начнём жить заново!
…Дым. Рейхстаг. Цветущий май,
«Валенки» Руслановой.
Реет выше синевы
Знамя то – нетленное!
И бредут по мостовым
Те – военнопленные…
Вновь Европе на года
Не тлеть на наковаленке;
Победили – как всегда! –
Ватники и валенки.
КРЕЩЕНСКИЙ ДЕНЬ
Улицы, дома и переулки
Сжала стужа жёстко и всерьёз,
Так, что в рощах деревенских гулко
Лопались стволы седых берёз.
Глубина вселенская звучала
Тонким-тонким звоном бубенца,-
Этой песне не было начала,
Этой грусти не было конца.
Холодно и солнечно на диво!
Смолкли все земные голоса.
Что-то на земле происходило,
Что-то совершалось в небесах…
И никто не ведал, что в пределах,
Где-то на задворках бытия,
Тихо во дворе заиндевелом
Мальчик очарованный стоял.
БЕЛАЯ КОЗА
На холме растёт трава,
На траве лежит коза,
В голубую даль упёрла
Безразличные глаза.
Может, сытая она,
Может, дремлет в ней душа,
Всё равно на летнем фоне
Так бела и хороша!
Холм, стрекозы, облака…
Отвяжусь вот от стишка,
Прибегу к ней с белой кружкой,
Попрошу: «Дай молочка!»
КОНИ
Не скажу, когда и где,
В воскресенье, в среду ли,
В Барабе ли, в Кулунде –
Лошади мне встретились.
Днём паслись невдалеке,
Пред грозой ли, после ли;
Их двенадцать в табунке,
По числу апостолов.
Вижу, есть среди гнедых
Вороные, рыжие…
Где же светлый пастырь их,
Почему не вижу я?
К ним навстречу побежал,
Радостно приветствуя!..
Вдруг один, косясь, заржал,
Звонко, но невесело.
Дружно все отозвались –
И степными травами
В даль внезапно понеслись,
Крылья вдруг расправили…
Вознеслись над ковылём,
Пропадают в мареве…
…Я побрёл пустой землёй
До села Комарьева.
Что спугнуло тех коней,
Думал обречённо я,
Что учуяли во мне –
Неужели чёрное?..
***
Наевшись жизни оголтелой,
Устав сражаться в темноте,
Устав метаться в тесноте,
Душа донашивает тело,
Уже готовая взлететь.
Уже ей чужды мир жестокий
И агрессивная среда,
Покинув землю навсегда,
К своим таинственным истокам,
К мирам ли грозным и далёким -
Взлетит куда?..
***
Травы, звери, птичьи переливы!..
Радуясь, мелькая и звуча,
Всё живёт в неведенье счастливом…
Только людям ведома печаль.
Знаем мы, что есть на свете нечисть,
Только, уподобленным почти,
Нам понятья «вечность», «бесконечность» -
Разум, бедный разум! – не постичь.
Но зато – как милость иль немилость? –
Осознать такое не суметь,
Свыше нам зачем-то приоткрылась
Сущность рокового слова «смерть».
Проступая сквозь свинец ненастья,
Сквозь весёлый полдень голубой,
Чёрная «momento more» надпись,
Словно меч, висит над головой.
С тайною надеждой и тревогой,
В большинстве своём на склоне лет,
Молим приютиться ближе к Богу,
Веря: рядом с Богом смерти нет.
МОЁ БОЛОТО
Не моря, где шторм о скалы бьётся,
Не реки широкая дуга, -
Мне привычней тихие болотца
В ряске, в изумрудных берегах.
Может, потому, что возле печки
От стихий родился далеко –
Не было в деревне даже речки,
Лишь за ней глухое озерко.
Камыши там, чуть шурша, нависли,
Заглядевшись в воду, как в трюмо;
И торчали «котики» меж листьев,
Словно в шоколаде эскимо.
Часто там бывал я. Для сиденья
Острого рогоза наломав,
Вёл свои простые наблюденья,
Счастлив был, любил и понимал.
Видел труд ондатры осторожной,
Миг, когда по глади сонных вод,
Оставляя тинную дорожку,
Выводок утиный проплывёт…
Нравилось, когда мигали свечи
В топях, между чахленьких дерев,
Выпь по-бычьи бухала под вечер…
На краю, бывало, замерев,
В детстве ждал: сегодня или завтра,
Из глубин веков, издалека,
Сквозь туман болотный динозавры
Медленно прошествуют в закат…
Сердце находило утешенье
В первой загоревшейся звезде,
В запахах гниенья и цветенья,
В тёплой и коричневой воде.
Верил: там Яга живёт в избушке,
Прячутся кикиморы во мглу;
И на кочке царская лягушка
Терпеливо ждёт мою стрелу.
СЛЕПОЙ ДОЖДЬ
…Из-за леса лиловой громадой
Наползла она сгустком тревоги, -
Присмирели под жданной прохладой
Луг, кусты и сухие дороги.
Неужель громыхнёт в самом деле! –
Сонный быт растревожит, как улей?..
Так за месяц уже надоели
Зной и пыльные листья июля!..
Надо, надо, чтоб местность промокла,
Чтобы днями свежо и ночами…
…Но та туча была одинокой,
Освещаемой сбоку лучами…
И под ней, как под крышкой надгробной,
Замер я без, рубашки и босый,
Миг!.. – И сверху посыпались дробно,
Ослепили жемчужные бусы!..
Весь пронизанный солнечным златом,
Дождь такой благодатный пролился,
Что впервые от счастья заплакал
И вослед неумело молился…
САМОМУ СЕБЕ
Когда уже радость, казалось, не светит,
Откуда-то с дальней, забытой межи
Внезапно подует берёзовый ветер –
И вновь станешь свежим. И хочется жить.
Бессонница сгинет, тоска рассосётся,
И снова потянет – сперва на восток,
А после на запад клониться за солнцем,
Как тот беззащитный зелёный росток.
И вновь на износ станет сердце работать,
Страдая за добрых, несчастных людей,
Но всё-таки верить в хорошее что-то,
Землёй любоваться и в небо глядеть.
Когда всё же свыше решат с похоронкой,
Вернись с покаяньем к тому, что манит, -
Всегда тебя примет родная сторонка,
Найдётся могилка. Господь сохранит.