В двенадцать лет мальчишкам редко
Туманит ясные глаза
Текучая, как наша речка,
Солоноватая слеза.
Они любую неудачу
Перенесут крепясь, тайком.
Они не чаще взрослых плачут —
Мужчины в возрасте таком.
И я, в ночи ли, спозаранку
Теперь припомню иногда
Те, на картошке и саранке,
Полусиротские года.
Я за войну привык к заплаткам.
Обнов выпрашивать не смел
И путал горькое со сладким
Поскольку сладкого не ел,
Я рос характером — железо
С закваской песенной в крови.
Лишь не хватало до зарезу
Отцовской ласки и любви
И вот, не жалостливый с виду,
Тогда, в разгар войны самой,
Я привязался к инвалиду,
Что насовсем пришёл домой
Я перенял его осанку,
И – хоть гляди, хоть не гляди –
Медали из консервной банки
Звенели на моей груди.
Однажды я, светлея бровью,
С любовью, что отцу берег,
С большой мальчишеской любовью
Перешагнул его порог.
Но он своим игрушки ладил
И развлекал их день-деньской.
Но он своих детишек гладил
Перебинтованной рукой.
Свистульки вырезал из ветел.
Давал им птичьи голоса.
Меня ж он так и не заметил
За долгих-долгих два часа.
И я ушел с его крылечка.
И мне туманила глаза
Текучая, как наша речка,
Совсем не детская слеза...
Теперь, когда мальчишка плачет.
Совсем не чувствуя стыда,
Я не пройду: ведь это значит —
Стряслась серьезная беда.
Его беда — моя кручина.
Я в дождь и в хлесткую пургу
Остановлюсь с ним, как с мужчиной,
И как умею помогу.
1960
Гора ветров
Над призрачной таежной синью,
Над быстрой Томью и Усой
Гора, как будто обессилев,
Свернулась рыжею лисой.
И, приглушая крик и выстрел,
Крутя травинки на лету,
Там ветры носятся со свистом
По оголенному хребту.
Где грозно грозы назревают
Над красотой кедровых крон,
Чернеет камень ноздреватый,
Обветренный со всех сторон.
Не раскрошить его руками»
Не разломить, не разрубить.
Остался чистый твердый камень —
Такой, каким он должен быть.
Каким века прожить он должен.
А что не прочно — в пропасть, в ров.
Давай и мы, мой друг, подольше
Побудем на горе ветров.
1960
Соседка
Она держала слово свято,
Писала письма каждый день.
Напрасно приезжали сваты
Из трех соседних деревень.
Глаза ее не жгли весельем,
Но оставляли всех без сна —
Как будто приворотным зельем
Плескалась их голубизна.
И, видно, ради злой охулки
За это скоро про нее
По всем плетневым переулкам
Пустили грязное вранье.
Увидев вечером, с утра ли,
Мстя неподатливой душе,
Невозмутимо привирали
К тому, что наврано уже.
И бабы галками галдели,
Придя к колодцу за водой.
И слишком пристально глядели,
И вслед качали головой.
Она же,
Бедная,
Не зная,
Кому дорогу перешла,
Была всего лишь молодая,
Всего — красивая была.
1961
* * *
Все наветы, наветы, наветы —
Как осенние ночи, глухи.
По наветам уходят невесты
И бросают невест женихи.
Постучатся наветы негромко,
А оглушат нас грома сильней.
Даже зорьки лучистая кромка
Вдруг покажется тучи темней.
И гармоники вечером поздним
Умолкают у сонной реки.
Только чудятся всюду по пожням —
Шепотки, шепотки, шепотки.
Стынет небо холодным навесом,
Дождь — под стать запоздалым слезам.
Оттого, что поверишь наветам,
Не поверив любимым глазам.
1962
Дом с краю
Наверное, угрюмый плотник
Срубил его, как знал, как мог.
В его пазах глухих и плотных
Заплесневел болотный мох.
Заплот высокий и нешаткий,
Калитка круглый день — взахлоп.
И крыша серая, как шапка,
Надвинута на низкий лоб.
С прищуром хитрым и сторожким
Он смотрит, прячась за заплот,
На улицу одним окошком
И четырьмя — на огород.
Двустволка там в иную пору
Так ахнет, что не всяк петух
С чужой гряды уносит шпоры,
Роняя по канавам пух.
И снова глохнет — крепкостенный
Дом на фундаменте литом —
С верандой, радиоантенной
И с телевизорным крестом.
Себя с пристройками рисуя,
Он неизменно каждый день
Свою короткую, косую
На улицу бросает тень.
Он вроде ничего не просит,
Он вечно с краю, в стороне.
Я рад, когда такие сносят
С трухлявой гнилью наравне.
1963
* * *
Нет, наблюдать не любишь ты,
Как дождь идет, дорогу тыча.
Ни для кого не рвешь цветы,
Не понимаешь пенье птичье.
Непостоянен ты еще
И очень глух к добру и худу.
Как хорошо, как хорошо,
Что я таким уже не буду!
Застыв, не ждешь ты никогда,
Что вот сосна сбежит с откоса,
Что вот русалка из пруда
Появится и выжмет косы.
Сто раз ты около прошел,
Не веря ни в какое чудо.
Как хорошо, как хорошо,
Что я таким уже не буду!
Вот канет этот день во тьму,
И вроде яблоньки-дичонка
К плечу крутому твоему
Прижмется трепетно девчонка.
Ты не узнал еще печаль
И сердца легкую остуду.
Семнадцать лет...
Как жаль, как жаль,
Что я таким уже не буду!
1963
* * *
В четыре ребячьих обхвата,
Разлаписта и зелена,
Над нашею дымною хатой
Могуче шумела сосна.
Чеканились месяцы-перстни,
Ломались над ней облака.
А в ветках покоились песни
Еще со времен Ермака.
Гордясь перед хрупкой осиной
Своим многолетним житьем,
Она самой крепкой и сильной
Была в представленье моем.
Но как-то по всем перелескам
Прошел ураган.
И сосна
Легла с оглушительным треском
Шагах в десяти от окна.
Впервые высокую крону
Увидел я жалкой такой.
И душу мне тягостно тронул
Ее непривычный покой.
И только одно утешало
Тревожное сердце мое —
Она ведь не просто упала,
А буря сразила ее.
1964