* * * Рваные ветры ночной реки, Вёсельный мокрый всхлип; Хрипло вздыхают во тьме гудки Над немотою рыб.
Тёплый от ила и жира лиман; Катер последний ушёл … Полночь прячет предметы в карман – Он у неё большой.
Илом, воблой пахнет река Пристань видна на треть. Жизнь без единого огонька Очень похожа на смерть...
Но вот заря занялась, как бензин, Сбрызнув листвы испод, И солнца оранжевый апельсин Выкатывается из вод.
И кажется даже, жизнь удалась Под неба синим плащом, В речке не пойманный бродит карась – Жив, не в сметане ещё.
Там своя жизнь на песчаном дне, Может быть, даже рай, Который уж точно не светит мне. А на земле – раздрай…
* * * НЛО, или белый аист летит? – Приносящая новорождённых пугливая птица. Аист летит, а младенец глядит, Из кого бы ему родиться.
Солнце свалило без визы за горизонт, Дождь пересёк границу без документов, То ли рокочет «Боинг», то ли басит Кобзон Над леском в позолоченных позументах.
Белый аист летит, или всё-таки НЛО? – Большекрылая летающая этажерка… Наркобарон на посадку даёт «добро». Дальше звучит пароль и идёт таможенная проверка.
А ведь, помнится, он начинал с младенцев, с нуля. Последний раз его видели где-то в районе Кушки, Где облетал он маковые поля. И с тех пор уже держат его на мушке.
* * * Меня встречали по одёжке А провожали тоже плохо – Под неусыпным взором ВОХРа И секретарши-голоножки.
Их не устраивал мой профиль, Мой малый стаж и резюме, И то, что я ни в чём не профи, И что родители в тюрьме.
Меня от голода шатало, Сквозь дыры валенок жёг снег. Сквозь слёзы солнце хохотало, А может, плакало сквозь смех.
Барашки туч у небосклона Напоминали калачи, И несъедобная ворона Кричала хрипло с каланчи.
Всё ж я не сдох, живу в столице. Стал забывать, как жил в аду. Но снова «праведные лица» Визжат: ату его, ату!
* * * Слепой, собираю углы башкой. Сколько стёкол собой раскокал, Порываясь летать, как сокол, Тротуар простукивая клюкой.
Фишка выпала «пусто-пусто», Как пустые мои глазницы. Мой Господь не даёт мне спуска, Попустив на меня столицу.
И ведь я не один такой. Златоглавая, береги нас! Но тебе дороже твой бизнес. А слепцу выживать легко ль?
Этот рыночный бег шакалий Среди офисных зазеркалий. Выпадаю из всех реалий На Никитской, Тверской-Ямской.
Зрячий мир на слепца набычен, Весь из рытвин и поперечин. Будь хоть гений ты, ты обычен, Слаб, увечен, раним, невечен.
День гудит, точно рой осиный; Пахнут улицы мокрой псиной, Увлекают в метро насильно В мешанину чужих наречий.
Прагматичный, бесчеловечный, Мир являет себя из мглы. Натыкаясь на борзых встречных, Собираю башкой углы.
* * * Вспомни кадры из 90-х: братки, стрельба. В страхе жмутся к прохожим дома, менты. У эпохи, похоже, съехала прочь резьба. Как грибы, по Руси – кладбищенские кресты.
Из дверных глазков беззвучно сочится жуть. Тишину взорвёт истеричная трель звонка. Ототрём ли родимые пятна когда-нибудь? Отведём ли осу свинцовую от виска?
Проберёт озноб, перехватит внезапно дух, Заблажат клаксоны пронзительно в точке Икс, И наточит нож на тебя твой вчерашний друг, А Москва-река похожа станет на Стикс.
А ведь был твой кореш не так, чтобы очень крут, А теперь, похоже, тебе от него хана. Что за хрень! И ты, – поразишься, – Брут?! – С лёгким сердцем! – финку вонзит под ребро Хома.
* * * Наконец, ты понял: душа запирается изнутри. Человек отворачивается, ни слова не говоря. Позвони себе, окуляры свои протри. Голос Свыше тебе заменит поводыря. Ну, а если вас с Богом просто разъединят,
Как это практикует телефонный межгород, Сможешь ли ты прожить хотя бы полдня, Чтобы Он не вытаскивал тебя из хандры за ворот?
Человек, для чего тебе это всё, и зачем ты весь? Поучись изливать себя, хотя бы не матерясь. Ты ведь не оставляешь Господу шансов. Благая Весть Не пробьётся к тебе никак сквозь твою же грязь.