* * *
Рваные ветры ночной реки,
Вёсельный мокрый всхлип;
Хрипло вздыхают во тьме гудки
Над немотою рыб.
Тёплый от ила и жира лиман;
Катер последний ушёл …
Полночь прячет предметы в карман –
Он у неё большой.
Илом, воблой пахнет река
Пристань видна на треть.
Жизнь без единого огонька
Очень похожа на смерть...
Но вот заря занялась, как бензин,
Сбрызнув листвы испод,
И солнца оранжевый апельсин
Выкатывается из вод.
И кажется даже, жизнь удалась
Под неба синим плащом,
В речке не пойманный бродит карась –
Жив, не в сметане ещё.
Там своя жизнь на песчаном дне,
Может быть, даже рай,
Который уж точно не светит мне.
А на земле – раздрай…
* * *
НЛО, или белый аист летит? –
Приносящая новорождённых пугливая птица.
Аист летит, а младенец глядит,
Из кого бы ему родиться.
Солнце свалило без визы за горизонт,
Дождь пересёк границу без документов,
То ли рокочет «Боинг», то ли басит Кобзон
Над леском в позолоченных позументах.
Белый аист летит, или всё-таки НЛО? –
Большекрылая летающая этажерка…
Наркобарон на посадку даёт «добро».
Дальше звучит пароль и идёт таможенная проверка.
А ведь, помнится, он начинал с младенцев, с нуля.
Последний раз его видели где-то в районе Кушки,
Где облетал он маковые поля.
И с тех пор уже держат его на мушке.
* * *
Меня встречали по одёжке
А провожали тоже плохо –
Под неусыпным взором ВОХРа
И секретарши-голоножки.
Их не устраивал мой профиль,
Мой малый стаж и резюме,
И то, что я ни в чём не профи,
И что родители в тюрьме.
Меня от голода шатало,
Сквозь дыры валенок жёг снег.
Сквозь слёзы солнце хохотало,
А может, плакало сквозь смех.
Барашки туч у небосклона
Напоминали калачи,
И несъедобная ворона
Кричала хрипло с каланчи.
Всё ж я не сдох, живу в столице.
Стал забывать, как жил в аду.
Но снова «праведные лица»
Визжат: ату его, ату!
* * *
Слепой, собираю углы башкой.
Сколько стёкол собой раскокал,
Порываясь летать, как сокол,
Тротуар простукивая клюкой.
Фишка выпала «пусто-пусто»,
Как пустые мои глазницы.
Мой Господь не даёт мне спуска,
Попустив на меня столицу.
И ведь я не один такой.
Златоглавая, береги нас!
Но тебе дороже твой бизнес.
А слепцу выживать легко ль?
Этот рыночный бег шакалий
Среди офисных зазеркалий.
Выпадаю из всех реалий
На Никитской, Тверской-Ямской.
Зрячий мир на слепца набычен,
Весь из рытвин и поперечин.
Будь хоть гений ты, ты обычен,
Слаб, увечен, раним, невечен.
День гудит, точно рой осиный;
Пахнут улицы мокрой псиной,
Увлекают в метро насильно
В мешанину чужих наречий.
Прагматичный, бесчеловечный,
Мир являет себя из мглы.
Натыкаясь на борзых встречных,
Собираю башкой углы.
* * *
Вспомни кадры из 90-х: братки, стрельба.
В страхе жмутся к прохожим дома, менты.
У эпохи, похоже, съехала прочь резьба.
Как грибы, по Руси – кладбищенские кресты.
Из дверных глазков беззвучно сочится жуть.
Тишину взорвёт истеричная трель звонка.
Ототрём ли родимые пятна когда-нибудь?
Отведём ли осу свинцовую от виска?
Проберёт озноб, перехватит внезапно дух,
Заблажат клаксоны пронзительно в точке Икс,
И наточит нож на тебя твой вчерашний друг,
А Москва-река похожа станет на Стикс.
А ведь был твой кореш не так, чтобы очень крут,
А теперь, похоже, тебе от него хана. Что за хрень!
И ты, – поразишься, – Брут?!
– С лёгким сердцем! – финку вонзит под ребро Хома.
* * *
Наконец, ты понял: душа запирается изнутри.
Человек отворачивается, ни слова не говоря.
Позвони себе, окуляры свои протри.
Голос Свыше тебе заменит поводыря.
Ну, а если вас с Богом просто разъединят,
Как это практикует телефонный межгород,
Сможешь ли ты прожить хотя бы полдня,
Чтобы Он не вытаскивал тебя из хандры за ворот?
Человек, для чего тебе это всё, и зачем ты весь?
Поучись изливать себя, хотя бы не матерясь.
Ты ведь не оставляешь Господу шансов.
Благая Весть Не пробьётся к тебе никак сквозь твою же грязь.
Рваные ветры ночной реки,
Вёсельный мокрый всхлип;
Хрипло вздыхают во тьме гудки
Над немотою рыб.
Тёплый от ила и жира лиман;
Катер последний ушёл …
Полночь прячет предметы в карман –
Он у неё большой.
Илом, воблой пахнет река
Пристань видна на треть.
Жизнь без единого огонька
Очень похожа на смерть...
Но вот заря занялась, как бензин,
Сбрызнув листвы испод,
И солнца оранжевый апельсин
Выкатывается из вод.
И кажется даже, жизнь удалась
Под неба синим плащом,
В речке не пойманный бродит карась –
Жив, не в сметане ещё.
Там своя жизнь на песчаном дне,
Может быть, даже рай,
Который уж точно не светит мне.
А на земле – раздрай…
* * *
НЛО, или белый аист летит? –
Приносящая новорождённых пугливая птица.
Аист летит, а младенец глядит,
Из кого бы ему родиться.
Солнце свалило без визы за горизонт,
Дождь пересёк границу без документов,
То ли рокочет «Боинг», то ли басит Кобзон
Над леском в позолоченных позументах.
Белый аист летит, или всё-таки НЛО? –
Большекрылая летающая этажерка…
Наркобарон на посадку даёт «добро».
Дальше звучит пароль и идёт таможенная проверка.
А ведь, помнится, он начинал с младенцев, с нуля.
Последний раз его видели где-то в районе Кушки,
Где облетал он маковые поля.
И с тех пор уже держат его на мушке.
* * *
Меня встречали по одёжке
А провожали тоже плохо –
Под неусыпным взором ВОХРа
И секретарши-голоножки.
Их не устраивал мой профиль,
Мой малый стаж и резюме,
И то, что я ни в чём не профи,
И что родители в тюрьме.
Меня от голода шатало,
Сквозь дыры валенок жёг снег.
Сквозь слёзы солнце хохотало,
А может, плакало сквозь смех.
Барашки туч у небосклона
Напоминали калачи,
И несъедобная ворона
Кричала хрипло с каланчи.
Всё ж я не сдох, живу в столице.
Стал забывать, как жил в аду.
Но снова «праведные лица»
Визжат: ату его, ату!
* * *
Слепой, собираю углы башкой.
Сколько стёкол собой раскокал,
Порываясь летать, как сокол,
Тротуар простукивая клюкой.
Фишка выпала «пусто-пусто»,
Как пустые мои глазницы.
Мой Господь не даёт мне спуска,
Попустив на меня столицу.
И ведь я не один такой.
Златоглавая, береги нас!
Но тебе дороже твой бизнес.
А слепцу выживать легко ль?
Этот рыночный бег шакалий
Среди офисных зазеркалий.
Выпадаю из всех реалий
На Никитской, Тверской-Ямской.
Зрячий мир на слепца набычен,
Весь из рытвин и поперечин.
Будь хоть гений ты, ты обычен,
Слаб, увечен, раним, невечен.
День гудит, точно рой осиный;
Пахнут улицы мокрой псиной,
Увлекают в метро насильно
В мешанину чужих наречий.
Прагматичный, бесчеловечный,
Мир являет себя из мглы.
Натыкаясь на борзых встречных,
Собираю башкой углы.
* * *
Вспомни кадры из 90-х: братки, стрельба.
В страхе жмутся к прохожим дома, менты.
У эпохи, похоже, съехала прочь резьба.
Как грибы, по Руси – кладбищенские кресты.
Из дверных глазков беззвучно сочится жуть.
Тишину взорвёт истеричная трель звонка.
Ототрём ли родимые пятна когда-нибудь?
Отведём ли осу свинцовую от виска?
Проберёт озноб, перехватит внезапно дух,
Заблажат клаксоны пронзительно в точке Икс,
И наточит нож на тебя твой вчерашний друг,
А Москва-река похожа станет на Стикс.
А ведь был твой кореш не так, чтобы очень крут,
А теперь, похоже, тебе от него хана. Что за хрень!
И ты, – поразишься, – Брут?!
– С лёгким сердцем! – финку вонзит под ребро Хома.
* * *
Наконец, ты понял: душа запирается изнутри.
Человек отворачивается, ни слова не говоря.
Позвони себе, окуляры свои протри.
Голос Свыше тебе заменит поводыря.
Ну, а если вас с Богом просто разъединят,
Как это практикует телефонный межгород,
Сможешь ли ты прожить хотя бы полдня,
Чтобы Он не вытаскивал тебя из хандры за ворот?
Человек, для чего тебе это всё, и зачем ты весь?
Поучись изливать себя, хотя бы не матерясь.
Ты ведь не оставляешь Господу шансов.
Благая Весть Не пробьётся к тебе никак сквозь твою же грязь.