Яблони
Увядает цвет до срока.
Лихо мыкает одна
Горькой брошенкой убогой
Безмужицкая страна.
Нас война засиротила
Вот уж скоро век назад.
Не бывать молодке с милым,
Не читать в его глазах
О любви-тростинке хрупкой.
Не кручинушка – беда!
Иссушают годы руки,
Только доли не видать.
Ковылем льняноголовым
Три колена без отцов.
Перевернута подкова.
Вот и выпала любовь!
Вот и выпала монеткой
Да и в подпол, не догнать.
Счастье есть, и счастья нету.
В день – одна, и в ночь – одна.
И несбывшаяся нежность
Словно поезд на ходу:
То ли саван белоснежный,
То ли яблони в цвету.
* * *
Так надолго застряли в безвременье,
Скрыты масками, словно щитами, –
Целый год карантинного бремени!
Мы знакомых недосчитались.
У погоды тепла не допросишься.
Ветер гонит листву по аллее...
А те люди, что умерли осенью,
Летом еще не болели.
* * *
Как человек к старенью не готов,
Не ждешь зимы. Однажды на рассвете
Окно раскроешь. Самый первый вздох
Уже отравлен осенью навеки.
Она с тобой. И так привычна боль,
А значит, жизнь теченья не ускорит.
Ее не заглушает алкоголь –
У нас в крови хроническая горечь.
Родной язык всю едкость отразил.
Здесь осень прижимает сердце к ногтю
Тоской неясной... Горе на Руси
Имеет вкус березового дегтя.
* * *
Нет! Мне не по себе! Я не в себе!
Мне кровным братом стал простой прохожий.
В чужой рубашке, как в чужой судьбе,
Я словно бы у каждого под кожей.
Людскую боль почуяв как свою,
Приму венец как божескую милость.
В любом из вас себя я узнаю.
По капле вас во мне укоренилось.
Подледный треск весною вскрытых рек,
Родного дома зов неугасимый
В краю далеком – все во мне! Я – имярек.
Я – воздух, пропитавшийся Россией.
Часовня тополя
А время никого не убедит –
Тоской разверстой
Часовня тополя хранителем стоит
На прежнем месте.
Сквозь хмурый день нежданной синевой
Прорвется птица,
Да бабушка на тополь горевой
Перекрестится.
Здесь, словно затаенная гроза,
Стояла «Вишня».
Здесь в воздухе струятся голоса,
Но слов не слышно.
* * *
Спит женщина. Ей снится разнотравье,
Цветущий август в солнечной росе,
Детей белоголовая орава –
Простое право счастья: жить как все.
Гроза грохочет здесь, не за горами.
Свинцовый дождь колотится в окошко –
Идет война на улице центральной,
И звуки затухают понемножку.
Вольется боль не новостью вечерней
Из телевизора, даря коленям слабость,
А стоном умирающих качелей
И мишкою с оторванною лапой.
Забытую молитву шепчут губы.
Тревогою в груди уносит сны.
И женщина от «любит» и «не любит»
Приходит к «лишь бы не было войны»!
* * *
На утренней заре позволь тебе присниться
Июльскою грозой, следами на песке!
Везде для нас приют. Влюбленные как птицы.
Для нас поет ручей и жилка на виске.
Взовьется новый день пичугой красногрудой.
Вседневных дней шумы вот-вот заголосят.
Вселенной станет дом, и вечностью – минута.
И сердце не солжет, когда глаза в глаза.
Быть может, в суете покажется нелепым:
«В колоде тусклых дней какая там любовь?»
Я так тебя люблю, что надо мною неба
Распахнутая синь в объятьях облаков!
* * *
Словно воздух вдыхая нездешний
Сквозь разрыв климатических зон,
Вечерять в итальянской кафешке,
Где тоскует живой саксофон.
Неторопкою чайной беседой
Отыскать бытия лоскуток,
Где, исполненный липовым цветом,
Пробежит электрический ток.
Заглядится на лунное блюдо,
Раскрылится по-птичьи душа...
И счастливые летние люди
Никуда не спешат...
* * *
Мгновенье – что? Возьми любое,
Где тьма не зла и свет нечаян.
Они снижают градус боли,
Но насовсем не отключают.
Бытейник мой взмахнет листами
И полетит по белу свету.
Слова на птичьем нотном стане
Живее памяти поэта.
В них первый снег исповедален,
Как для синиц голодных крошки,
Неловко первое свиданье,
Рябина, алая до дрожи.
Увядает цвет до срока.
Лихо мыкает одна
Горькой брошенкой убогой
Безмужицкая страна.
Нас война засиротила
Вот уж скоро век назад.
Не бывать молодке с милым,
Не читать в его глазах
О любви-тростинке хрупкой.
Не кручинушка – беда!
Иссушают годы руки,
Только доли не видать.
Ковылем льняноголовым
Три колена без отцов.
Перевернута подкова.
Вот и выпала любовь!
Вот и выпала монеткой
Да и в подпол, не догнать.
Счастье есть, и счастья нету.
В день – одна, и в ночь – одна.
И несбывшаяся нежность
Словно поезд на ходу:
То ли саван белоснежный,
То ли яблони в цвету.
* * *
Так надолго застряли в безвременье,
Скрыты масками, словно щитами, –
Целый год карантинного бремени!
Мы знакомых недосчитались.
У погоды тепла не допросишься.
Ветер гонит листву по аллее...
А те люди, что умерли осенью,
Летом еще не болели.
* * *
Как человек к старенью не готов,
Не ждешь зимы. Однажды на рассвете
Окно раскроешь. Самый первый вздох
Уже отравлен осенью навеки.
Она с тобой. И так привычна боль,
А значит, жизнь теченья не ускорит.
Ее не заглушает алкоголь –
У нас в крови хроническая горечь.
Родной язык всю едкость отразил.
Здесь осень прижимает сердце к ногтю
Тоской неясной... Горе на Руси
Имеет вкус березового дегтя.
* * *
Нет! Мне не по себе! Я не в себе!
Мне кровным братом стал простой прохожий.
В чужой рубашке, как в чужой судьбе,
Я словно бы у каждого под кожей.
Людскую боль почуяв как свою,
Приму венец как божескую милость.
В любом из вас себя я узнаю.
По капле вас во мне укоренилось.
Подледный треск весною вскрытых рек,
Родного дома зов неугасимый
В краю далеком – все во мне! Я – имярек.
Я – воздух, пропитавшийся Россией.
Часовня тополя
А время никого не убедит –
Тоской разверстой
Часовня тополя хранителем стоит
На прежнем месте.
Сквозь хмурый день нежданной синевой
Прорвется птица,
Да бабушка на тополь горевой
Перекрестится.
Здесь, словно затаенная гроза,
Стояла «Вишня».
Здесь в воздухе струятся голоса,
Но слов не слышно.
* * *
Спит женщина. Ей снится разнотравье,
Цветущий август в солнечной росе,
Детей белоголовая орава –
Простое право счастья: жить как все.
Гроза грохочет здесь, не за горами.
Свинцовый дождь колотится в окошко –
Идет война на улице центральной,
И звуки затухают понемножку.
Вольется боль не новостью вечерней
Из телевизора, даря коленям слабость,
А стоном умирающих качелей
И мишкою с оторванною лапой.
Забытую молитву шепчут губы.
Тревогою в груди уносит сны.
И женщина от «любит» и «не любит»
Приходит к «лишь бы не было войны»!
* * *
На утренней заре позволь тебе присниться
Июльскою грозой, следами на песке!
Везде для нас приют. Влюбленные как птицы.
Для нас поет ручей и жилка на виске.
Взовьется новый день пичугой красногрудой.
Вседневных дней шумы вот-вот заголосят.
Вселенной станет дом, и вечностью – минута.
И сердце не солжет, когда глаза в глаза.
Быть может, в суете покажется нелепым:
«В колоде тусклых дней какая там любовь?»
Я так тебя люблю, что надо мною неба
Распахнутая синь в объятьях облаков!
* * *
Словно воздух вдыхая нездешний
Сквозь разрыв климатических зон,
Вечерять в итальянской кафешке,
Где тоскует живой саксофон.
Неторопкою чайной беседой
Отыскать бытия лоскуток,
Где, исполненный липовым цветом,
Пробежит электрический ток.
Заглядится на лунное блюдо,
Раскрылится по-птичьи душа...
И счастливые летние люди
Никуда не спешат...
* * *
Мгновенье – что? Возьми любое,
Где тьма не зла и свет нечаян.
Они снижают градус боли,
Но насовсем не отключают.
Бытейник мой взмахнет листами
И полетит по белу свету.
Слова на птичьем нотном стане
Живее памяти поэта.
В них первый снег исповедален,
Как для синиц голодных крошки,
Неловко первое свиданье,
Рябина, алая до дрожи.
