Автор: Мурзин Дмитрий Владимирович
То ли с веком-кастратом не справился,
То ли впрямь — человеческий хлам.
Все поступки мои мне не нравятся,
А по сути — не нравлюсь я сам.
Ни стишком, ни романом, ни повестью
Не изжить, не сказать напрямик
Эту мелочность, сделочки с совестью,
Будто совесть моя — ростовщик.
Наслаждаясь минутной победою,
Сам себе, сам себе говорю:
Я ведь ведаю, ведаю, ведаю,
Я ведь ведаю, что я творю.
Я ведь знаю всё это заранее,
Понимаю: за каждым углом —
Не возмездие. Нет. Наказание.
А возмездие будет потом.
* * *
За окнами хмуро и сиро,
Уснёшь и увидишь во сне,
Что мир разделён на два мира
В какой-то ужасной войне.
В какой-то продуманной бойне,
В каком-то тумане и мгле...
И колокол на колокольне
Звонит обо всех на земле.
Ты держишь винтовку, как палку,
От страха и злости дрожишь,
Такой близорукий и жалкий
Кого-то убить норовишь...
Окопы, обстрелы и взрывы,
И будет всё именно так,
Пока не увидишь красивый
Пробитый осколками знак:
До вражьей столицы две мили.
И тут же проснёшься без сил,
От счастья, что мы победили,
И ты никого не убил.
Limita la commedia
Каждый год усталая провинция
Лучших сыновей и дочерей
Посылает, чтобы откупиться,
В главный город Родины своей.
Чтоб найти себе в столице нишу,
Сядут в самолёты, поезда
И покинут город, их взрастивший,
Чтобы не вернуться никогда.
Станут кофе пить в кафе на Бронной,
Будут пачкать Чистые пруды...
В сумерках покурят на балконе —
И звезда полей им до звезды.
Край родной повспоминав ночами,
Выбросив от прошлого ключи,
Станут даже больше москвичами,
Чем все коренные москвичи...
Будут на работу торопиться,
И красот Москвы не замечать.
Будут новым жителям столицы
В спину «понаехали» ворчать.
...
Жизнь пройдёт, как очередь у кассы
И шепнёт: «Чего-то мне херо...»
Пушечное офисное мясо,
Пассажир московского метро.
* * *
Толпа имеет помятый вид,
Как рыба на берегу.
С толпой всё ясно — толпа бежит,
И я за толпой бегу.
Толпа кричит, что я, мол, дурак,
Что, мол, идиот тупой.
Но Бог меня создал таким и так,
Итак, я бегу за толпой.
Толпа кричит, чтобы я отстал.
Бежим третий день подряд.
Меня проклинают и стар и мал,
И камни в меня летят.
Нет передышки ни часу, ни дня,
Каждый всё выбрал сам.
Так и бежим - они от меня,
А я — навстречу камням.
* * *
По Москве по постсоветской,
Поминая чью-то мать,
Ходит-бродит Вознесенский,
Хочет лиру передать.
Во дворе литинститута
Налили ему вина:
— Замахни-ка, лиранутый!
Нынча лира не нужна!
Бродит меж многоэтажек,
Плачет в Патриарший пруд —
Взяли шляпу и бумажник!
Только лиру не берут!
* * *
Мой милый друг, я шлю тебе привет
С границы между радостью и болью.
Аз есмь региональный компонент.
Меня всего теперь изучат в школе.
И я сто раз в гробу перевернусь,
Я поперхнусь вином «Кинзмараули»,
Когда мои творенья наизусть
Промямлит второгодник Хабибуллин.
Я буду выступать то здесь, то там,
Вокруг меня — иные компоненты,
Аплодисменты, водка, суета,
И водка, и опять аплодисменты.
И так пройдут года. И много лет
Моя жена вздыхает тихо в спальне:
Где шарится её региональный,
Подвыпивший, любимый компонент.
* * *
Катит шарик скарабей
Из навоза и песка.
Покопаешься в себе:
Всё одно — одна тоска.
Вот усмешка на губе,
Вот чернила, вот февраль.
Покопаешься в себе:
То аптека, то фонарь.
Грибоедов на арбе
Едет Пушкина встречать...
Покопаешься в себе,
И охота закопать.
* * *
Прибыль растёт, растут объёмы продаж,
даже зарплата — медленно, но растёт.
С прошлой получки приобретён трельяж,
с этой получки можно купить комод.
Случка «американ дрим» с русским «давай»
«этой страны» бездонные закрома...
Яблоко капитализма, советский рай.
Если не пить, то можно сойти с ума.
Я и не пью. Я и почти сошёл,
глядя на эти нравы и времена.
Кроха не знает, что плохо, что хорошо,
если что и спасёт — так только война.
Только война расставит всё на места,
только война и только враг у ворот.
Только странная надпись на пол-листа:
«Офис закрыт. Офис ушёл на фронт».
* * *
Всё, что нажито здесь — лишь пепел и дым,
Туда ничего не взять — на том и стоим.
Все мастер-карты, визы и прочий хлам,
Ценный здесь — совсем бесполезен там.
Хоть стой на паперти, хоть олигархов строй —
Ни откусить, ни съесть, ни забрать с собой.
Там нельзя дать на лапу, там ключник Пётр
Взяток борзыми церберами не берёт.
Вспомни, что говорил тебе старшина:
Безумству храбрых пенсия не нужна.
* * *
Поздно, автор, слишком поздно.
Завертелся твой сюжет.
Он уже несёт ей розы,
И назад дороги нет.
Всё уже в ней сердцу мило,
Коготок уже увяз.
Автор ничего не в силах
Изменить на этот раз.
Всё — на взводе, всё — на нерве.
Поцелуев полон рот.
Только он - совсем не первый
Кто, как в пропасть, к ней шагнёт.
Автор нагуляет проседь,
Но не выдержит — шепнёт:
— Да она тебя же бросит!
Зачеркнёт! Перелистнёт!
Так и будет, так и будет,
Ты уж автору поверь...
И не станет бить посуду —
Просто выставит за дверь.
Автор спит, но ранит душу
Еле-еле слышный глас:
— Автор! Я тебя не слушал...
Автор! Что же ты не спас?..
То ли впрямь — человеческий хлам.
Все поступки мои мне не нравятся,
А по сути — не нравлюсь я сам.
Ни стишком, ни романом, ни повестью
Не изжить, не сказать напрямик
Эту мелочность, сделочки с совестью,
Будто совесть моя — ростовщик.
Наслаждаясь минутной победою,
Сам себе, сам себе говорю:
Я ведь ведаю, ведаю, ведаю,
Я ведь ведаю, что я творю.
Я ведь знаю всё это заранее,
Понимаю: за каждым углом —
Не возмездие. Нет. Наказание.
А возмездие будет потом.
* * *
За окнами хмуро и сиро,
Уснёшь и увидишь во сне,
Что мир разделён на два мира
В какой-то ужасной войне.
В какой-то продуманной бойне,
В каком-то тумане и мгле...
И колокол на колокольне
Звонит обо всех на земле.
Ты держишь винтовку, как палку,
От страха и злости дрожишь,
Такой близорукий и жалкий
Кого-то убить норовишь...
Окопы, обстрелы и взрывы,
И будет всё именно так,
Пока не увидишь красивый
Пробитый осколками знак:
До вражьей столицы две мили.
И тут же проснёшься без сил,
От счастья, что мы победили,
И ты никого не убил.
Limita la commedia
Каждый год усталая провинция
Лучших сыновей и дочерей
Посылает, чтобы откупиться,
В главный город Родины своей.
Чтоб найти себе в столице нишу,
Сядут в самолёты, поезда
И покинут город, их взрастивший,
Чтобы не вернуться никогда.
Станут кофе пить в кафе на Бронной,
Будут пачкать Чистые пруды...
В сумерках покурят на балконе —
И звезда полей им до звезды.
Край родной повспоминав ночами,
Выбросив от прошлого ключи,
Станут даже больше москвичами,
Чем все коренные москвичи...
Будут на работу торопиться,
И красот Москвы не замечать.
Будут новым жителям столицы
В спину «понаехали» ворчать.
...
Жизнь пройдёт, как очередь у кассы
И шепнёт: «Чего-то мне херо...»
Пушечное офисное мясо,
Пассажир московского метро.
* * *
Толпа имеет помятый вид,
Как рыба на берегу.
С толпой всё ясно — толпа бежит,
И я за толпой бегу.
Толпа кричит, что я, мол, дурак,
Что, мол, идиот тупой.
Но Бог меня создал таким и так,
Итак, я бегу за толпой.
Толпа кричит, чтобы я отстал.
Бежим третий день подряд.
Меня проклинают и стар и мал,
И камни в меня летят.
Нет передышки ни часу, ни дня,
Каждый всё выбрал сам.
Так и бежим - они от меня,
А я — навстречу камням.
* * *
По Москве по постсоветской,
Поминая чью-то мать,
Ходит-бродит Вознесенский,
Хочет лиру передать.
Во дворе литинститута
Налили ему вина:
— Замахни-ка, лиранутый!
Нынча лира не нужна!
Бродит меж многоэтажек,
Плачет в Патриарший пруд —
Взяли шляпу и бумажник!
Только лиру не берут!
* * *
Мой милый друг, я шлю тебе привет
С границы между радостью и болью.
Аз есмь региональный компонент.
Меня всего теперь изучат в школе.
И я сто раз в гробу перевернусь,
Я поперхнусь вином «Кинзмараули»,
Когда мои творенья наизусть
Промямлит второгодник Хабибуллин.
Я буду выступать то здесь, то там,
Вокруг меня — иные компоненты,
Аплодисменты, водка, суета,
И водка, и опять аплодисменты.
И так пройдут года. И много лет
Моя жена вздыхает тихо в спальне:
Где шарится её региональный,
Подвыпивший, любимый компонент.
* * *
Катит шарик скарабей
Из навоза и песка.
Покопаешься в себе:
Всё одно — одна тоска.
Вот усмешка на губе,
Вот чернила, вот февраль.
Покопаешься в себе:
То аптека, то фонарь.
Грибоедов на арбе
Едет Пушкина встречать...
Покопаешься в себе,
И охота закопать.
* * *
Прибыль растёт, растут объёмы продаж,
даже зарплата — медленно, но растёт.
С прошлой получки приобретён трельяж,
с этой получки можно купить комод.
Случка «американ дрим» с русским «давай»
«этой страны» бездонные закрома...
Яблоко капитализма, советский рай.
Если не пить, то можно сойти с ума.
Я и не пью. Я и почти сошёл,
глядя на эти нравы и времена.
Кроха не знает, что плохо, что хорошо,
если что и спасёт — так только война.
Только война расставит всё на места,
только война и только враг у ворот.
Только странная надпись на пол-листа:
«Офис закрыт. Офис ушёл на фронт».
* * *
Всё, что нажито здесь — лишь пепел и дым,
Туда ничего не взять — на том и стоим.
Все мастер-карты, визы и прочий хлам,
Ценный здесь — совсем бесполезен там.
Хоть стой на паперти, хоть олигархов строй —
Ни откусить, ни съесть, ни забрать с собой.
Там нельзя дать на лапу, там ключник Пётр
Взяток борзыми церберами не берёт.
Вспомни, что говорил тебе старшина:
Безумству храбрых пенсия не нужна.
* * *
Поздно, автор, слишком поздно.
Завертелся твой сюжет.
Он уже несёт ей розы,
И назад дороги нет.
Всё уже в ней сердцу мило,
Коготок уже увяз.
Автор ничего не в силах
Изменить на этот раз.
Всё — на взводе, всё — на нерве.
Поцелуев полон рот.
Только он - совсем не первый
Кто, как в пропасть, к ней шагнёт.
Автор нагуляет проседь,
Но не выдержит — шепнёт:
— Да она тебя же бросит!
Зачеркнёт! Перелистнёт!
Так и будет, так и будет,
Ты уж автору поверь...
И не станет бить посуду —
Просто выставит за дверь.
Автор спит, но ранит душу
Еле-еле слышный глас:
— Автор! Я тебя не слушал...
Автор! Что же ты не спас?..