Я на милую землю вернулся

В апогее кромешного гнуса

Спеет жаркое лето в тайге.

Я на милую землю вернулся,

Из житейского выйдя пике.

Эти руки и жадно, и споро

Раскряжуют седые стволы,

Запевалою птичьего хора

Станет «вжик» искрометной пилы.

Добрый промысел - божьему ровня,

Храму вечному - верной сестрой,

Милосердно воспрянет часовня

Над сибирской угрюмой тайгой.



Оттепель

Раздобуду шило,

Подошью пимы:

Оттепель фальшива

Посреди зимы.

С детства приучила

Матушка-зима,

Верить крёстной силе

Русского пима.

* * *

Мне какое дело,

Вроде, никакого -

Курица запела

Ровно полшестого,

Может быть, свихнулась

На курином горе...

Матушка проснулась

И взяла топорик.

* * *

Когда запуржит, запорошит

Азартная зимняя стужа,

В запасе оставшийся грошик

Потратит старик на пичужек.

В своей домотканой рубахе

Он брякнет железной посудой,

Голодные глупые птахи

Слетятся к нему отовсюду.

Над крышей старинного дома,

Над серой оградой дощатой

Вспорхнёт переливчатый гомон

Воспрянувшей стаи пернатой.

В начале прохладного мая

Настигла обычная участь:

Его, не особенно мучась,

Зарыла толпа небольшая.

Тому благодарный свидетель,

Я видел пригожее чудо:

На кладбище птицы, как дети,

Слетелись к нему отовсюду.

* * *

В лубяной сторожке лесосклада

Я пригрел мальчонку-конокрада.

Будто с настоящим человеком,

С ним делился хлебом и ночлегом,

Мыслями о праведном, о скверне

В нашей позаброшенной деревне.

В голове его мозгов не густо.

Поводок ременный недоуздка

Теребил мальчишка, словно четки,

Посылал меня к ядреной тетке

И в каком-то старческом молчанье

Целый день валялся на топчане,

А когда смолкали перепелки,

Оглашались топотом проселки,

Гнал свои мальчишеские годы

К перекрёстку скорби и свободы.

* * *

На крылах сарафанного радио

Прилетела угрюмая весть:

И людьми, и судьбою обкраденный

Неприкаянный родственник есть.

Ах ты горе единоутробное,

Как ты там, за кордонной чертой,

Если я на мятущейся Родине

Вроде первостатейный изгой.

Ты с повадкой на выгулы злачные,

Равнодушный к большому труду,

Я деньжонки умел заколачивать,

А теперь понукаю нужду.

Не последние мы и не первые

Доживаем священные дни,

По великой Советской империи

Тлеют косточки нашей родни.

Успокоится норов бродячий,

Завершая извилистый путь,

Захоронят тебя по-собачьи

Кто-нибудь,

где-нибудь,

как-нибудь.



Советская фазанка

На работу идут гроботёсы,

В шепелявых зубах папиросы.

Вороватыми смотрят глазами –

Топорки у них за поясами.

С Волги-матушки, тихого Дона

Безотцовщина да из детдома.

Государственные фуфайки –

Фэзэушники это, хобзайки.

Присмотрела Отчизна, пригрела

Для насущного, общего дела.

Есть жильё и кормежка от пуза

И великая стройка Союза.

* * *

В осеннем лесу осиновом

Играючи топорищем

Он разорил осиное

Папирусное жилище.

Осы детишек нянчили

В легкой предзимней спячке,

Было им не до мальчика,

Вставшего на карачки.

Пахло все это пакостью,

Не шаловливым детством.

Осы взлетали и падали,

Как от разрыва сердца.

* * *

У проказника-внука

Поэтический толк:

Чем страшнее старуха,

Тем душевней восторг.

Остановится с каждой

И поведает враз

Вразумительный, важный

Весь словарный запас.

Будто знает секрет он,

Что в юдоли села

Та старуха Джульеттой

Для кого-то была.

Мудрость доброго света

Хоронится в душе...

Обо всем непоседа

Будто смыслит уже.