Я пришел, как и было предсказано,
Накануне июньского дня.
Отчего ж ты, печаль златотканая,
На рассвете не будишь меня?..
Ты буди – на потом не откладывай,
Может статься, я вскоре уйду,
Напитавшись ночною прохладою,
Словно яблоня в майском саду.
Будет день. Будут дальние странствия
В вечном поиске вечной тебя
В мире, где – так немного от радости
И так просто себя потерять.
А пока я еще неприкаянный
Накануне июньского дня,
Разбуди меня, явь златотканая,
Разбуди поскорее меня!
* * *
Как и всё – по жизни бестолковой
по моей беспутной проходя –
лето раскололось на осколки
солнечного теплого дождя…
На прополку грядок в огороде,
на плескание в парной реке,
на мосток, увязший под горою,
и шмеля, уснувшего в цветке.
Столь ли важно, что ему приснилось?..
Слышу ясно – смех и кутерьма:
девушки собрались по клубнику,
говорят, клубники нынче – тьма!..
Что ж грустить о прожитыя годы,
коли жизнь вновь дарит торжество
на моих клубничных косогорах!..
На осколках лета моего.
* * *
Я тебя узнаю… или знаю…
Или только что встретились мы?..
Ты за что мне – такая родная
Посреди беспробудной зимы?..
Средь других, не герой и не воин,
Растерявший остатки мечты, –
Я и тени едва ли достоин
Безысходной твоей красоты!
Ты в снегах – как в шелках… Как из пены
Наготы предрассветной… Слова,
Да и слава – ничтожны и тленны, –
Лишь глаза приоткроешь едва.
Переделкино. Дом творчества.
Утро
Из Москвы я сегодня бегу как француз.
И не только сегодня, - вообще, каждый раз…
Почему, как в Москве, - непременно напьюсь,
протрезвею, и вновь непременно напьюсь,
как дурак?..
И хотя Подмосковье – совсем не Тверской:
Переделкино, дачи… и сосны растут,
как в Сибири… безлюдье, безмолвье, покой –
все, казалось бы, дышит единой строкой…
Но и здесь стюардессы живут,
а точнее ночуют. И в рейсы свои
по утрам стюардесской уходят походкой…
А писатели спят, аки те соловьи
что пропели всю ночь. И закрытый стоит
тот киоск, где торгуют дешевою водкой.
* * *
Костер у реки кем-то наскоро брошен.
Как будто затушен. Поспешно залит…
Душа как кострище, остывшая вроде, -
не тлеет, не то, что б горит.
Но, что:
уголек?.. или будто бы дымом?..
погрезилось? или и впрямь напахнет?..
В смирении всяком таится гордыня,
не знаешь, когда полыхнет.
Какие обиды? какие победы?
какие скитанья в миру?.. –
все белым по белому писано…
Берег.
Хоть пепла в ладонь наберу…
* * *
Свет мой зеркало, третьего дня
(ну и рожа, что после запоя) –
я вдруг понял, что нас было двое! –
ты мне снова вернуло меня.
Свет не видел подобных икон
(нет Рублёва ни рядом, ни после) –
словно поле, бескрайнее поле…
и глаза, будто бездны веков.
Сосны ли вековые в бору,
иль полынная пустошь в миру –
все одно в Зазеркалье.
Я решил, что и впредь не умру,
но однажды проснусь поутру…
Или как бы проснусь, или как бы…
Из Русской классики
1. Классическое настроение
Прижмется день к оконной раме,
нахохлившись. Чуть-чуть дыша…
И, как в провинциальной драме,
взгрустнет душа
так по-тургеневски, наивно
и так светло.
Окно и снег. И все так дивно –
белым-бело…
3. Классический пейзаж
Ни голосов, ни отголосков не
Слышно. В том моя вина.
И тишина стоит, матросская, –
По всей России тишина.
О поле, кто тебя усеивал?!. –
Спрошу у поля своего.
Но лишь безмолвие рассейское
В ответ. И больше ничего.
Снега. Снега…– какого лешего,
Рожна… какого же рожна! –
Окрест Москвы одни безбрежные
Снега. Россия. Тишина…
Картинки из детства
Под окнами водили в баню «химиков».
Еще сирень под окнами цвела…
И мир казался до того бесхитростным,
сплошь сотворенным из добра и зла.
Страна жила. И будущее строила.
Далекое, но светлое вполне…
Район наш в просторечье звался «стройкой» –
панельный, спальный, как по всей стране.
Еще соседа помню алкоголика,
который спать ночами не давал –
жену гонял из дома полуголую,
потом полдома песней доставал…
И засыпал к приходу участкового.
Смирен и тих. Баян под головой…
А лет мне было…
я не помню сколько,
…еще отец был с нами…
и живой…
Россия. Рынок. Год 2006
Рядов торговых линии: народу, как людей…
И лагерною лирикой пропитан летний день.
Пельменно-чебуречная теснится суета.
Продажная, сердешная Россия без креста…
Торговка пышногрудая: полей бескрайних ширь!..
Ах, безграничность русская!.. Эх, широта души!.. –
Как птенчик малый сжалась вся. И ноет. И болит.
И песней сердце жалобит нарошный инвалид:
«Уж мы в Чечне-в Афгане ли… на первой мировой…
Пять лет не мылся в бане я… слав Богу, что живой…»
На землю шапка брошена… Затертые рубли…
Эх, мать-россия-родина, тебя ли не любить?..
Выходя из маршрутки
Снег. И пахнет бензином в маршрутке.
Наконец-то в Сибири зима!
Россиянин – а пьяный, как русский! –
поскользнулся, и – мать-перемать!...
Брат, вставай!
Поднимайся, восстанем
мы из грязи! Да топнем ногой!
Я и сам ведь немного татарин…
печенег… или кто-то другой.
Тоже сильно тоскую по маме
и бываю отчаянно слаб…
Тьмы и тьмы нас… теперь – россияне.
Степь
да снег,
точно белая мгла.
* * *
Снег как в детстве валит и валит.
И сугроб под окном подрастает…
И, как будто, светает вдали,
Безысходно светает.
И рассвет безнадежно-больной –
Бездыханный, тревожно-красивый –
За виной, за последней войной,
За снегами России…
Я уже разглядеть не могу
Там грядущие светлые строки,
Только что-то маячит в снегу –
То ли крест, то ли куст одинокий…
* * *
Небо синее, близкое –
Хочешь, трогай рукой! –
Даже скажешь «провинция», -
Слышишь «вечный покой».
Жизнь течет по касательной,
Шевелясь да скуля,
Словно свечку поставили,
А зажечь не велят.
Пахнет щами с капустою
Да домашним теплом,
Да отцовским напутствием
Перед дальним крылом.
Все дороги накатаны,
И не тянет назад.
Возвращаться заказано…
Да уехать нельзя.
* * *
Если выпить слегка для храбрости
и обратиться к вам –
всем, кто меня не любит:
дорогие, милые граждане,
земляки, горожане, люди!
Знаю, город терпеть не в силах
далее
моего присутствия грустного,
но зато меня любит Россия
и алкаши из соседней рюмочной.
И, конечно, собаки с кошками,
воробьи и голуби разные… -
потому что добрею, сколько бы
ни хватил я слегка для храбрости.
И еще меня терпит женщина –
сплошь по косточкам перемытого…
Ну а я,
я люблю вас нежно,
дорогие мои, милые, милые…