Покумекаю, подумаю,
По копейке, по рублю
Накоплю и вечно юную
Я любовь себе куплю.
Не скупясь, отсыплю золота,
И судьба отмерит мне
Нескончаемую молодость
В нескончаемой весне.
Не о чём не беспокоясь,
За ценой не постою,
Незапятнанную совесть
Поменяю на свою.
Где ты, юность? Где ты, молодость?
Чтобы миг один купить,
На земле не хватит золота
Так какой же смысл копить?
День пожилого человека
Брожу по аллеям, гуляю,
Шуршу облетевшей листвой.
Вдруг: «Дед, еще жив, поздравляю!»-
Кричит человек молодой.
И вроде бы в шутку, без злобы,
А все же, как будто подсек:
Мол, день-то сегодня особый-
Твой день, пожилой человек.
И что ты на это не скажешь,
Войны ветеран и труда,
Мол, знаю, богатство, что нажил,
Твои боевые года.
Срывается лист невесомый,
Повсюду прохлада и свет.
Смотрю ему вслед, молодому,
Достойный готовлю ответ.
Тревожу далекую память,
Скребу по сусекам души…
И мирно шуршит под ногами,
Листва золотая шуршит.
Версия
Проходит все. В конце концов
Все канет в медленную Лету.
Царь, поднеся к лицу кольцо,
Прочел на нем: «Пройдет и это».
И мог подумать Соломон:
«Любая вечности частица,
Чтоб кануть в омуте времен,
Должна ж откуда-то явиться?»
Крутил кольцо на пальце царь,
Привычно мысль развить пытаясь,
И надпись на ребре кольца
Текла по кругу, повторяясь.
***
Что ему до меня, равнодушному небу
С бесконечным кружением звезд и планет?
Что горам и долинам - я был или не был?
Что траве и деревьям – я есть или нет?
Замолчу, и мой голос растает в эфире.
На какой-то тропе оборвется мой след.
Для чего же тогда существую я в мире.
Я живу для чего на прекрасной земле?
Может быть, для того, чтобы выгоды ради
В суете скоротечной делишек и дел –
Не убить, не украсть, не предать, не ограбить
И любить этот мир, как Господь повелел.
Совесть
Совесть мы норовим усыпить, убаюкать,
Глушим водкой порой, заставляем молчать.
Но коль совесть уснет, с этой самой минуты
Ты и сам неизбежно начнешь засыпать.
Превратится любовь в черный ветер осенний.
И неверие веру, как ветку, согнет.
И надежда. Надежда, пусть даже последней,
Но уснет. Обязательно крепко уснет.
В мире что-то не так: то раздоры, то смуты,
То поборы, то войны терзают страну.
Может быть, сатана правит балом в минуты,
Когда совесть особенно клонит ко сну.
Вещевой рынок
Бурлит толпа, «толчок» похож на свару.
Товаров – полноводная река.
А в поисках друг друга по базару
Два хитроумных ходят дурака.
Они сойдутся радостно и дружно,
Готовые друг другу услужить:
Хитрец продать, что простаку не нужно,
Простак готов ненужное купить.
Тут нет причины для нравоучений,
Для осужденья тоже нет нужды.
Тут просто жизнь в ее хитросплетеньях
Отражена, как в капельке воды.
Маг
В Россию первого апреля,
Скитаясь в мире просто так,
Забрел по утренней капели
Инкогнито тибетский маг.
Был праздник смеха, но неведом
Был магу странный столь досуг:
Сосед смеялся над соседом,
Над другом потешался друг.
«Да пусть себе хохочут в голос,
Но… только каждый над собой», -
Промолвил маг и вырвал волос
Из бороды своей седой.
И тотчас, внутренне робея,
Усохший, словно гриб-сморчок,
Бомж над никчемностью своею
Вдруг захихикал в кулачок.
Вдруг хохотнул, слегка насупясь,
Вершитель склок, качатель прав,
Свою хроническую глупость
Впервые в жизни осознав.
Смеялись люди разной веры,
Чем дальше – злей и веселей.
Добряк – над щедростью без меры,
Скупец – над жадностью своей.
И, корчась в смехе непристойно,
Вбивая в грудь свою кулак,
Кричал торгаш, что он – разбойник!
Дурак вопил, что он дурак!
Народ – трудяга безответный,
Как и во всем неутомим,
Всласть хохотал над беспросветным
Долготерпением своим,
А в поздний вечер, на закате
Покинул маг, едва взглянув
На чародейства результаты,
Почти счастливую страну,
Пошел опять бродить куда-то.
А над Россией на заре
Была уже другая дата:
Второе на календаре.
Все было так, как в дни былые:
С утра чиновник сел за стол.
И «взял», коль дали, но впервые
Почуял совести укол.
О чем-то светлом, непривычно,
Мечтал интриги корифей.
Вдруг понял бомж, что сам он, лично,
Повинен в участи своей
В Кремле трудились депутаты.
И – даже был такой момент –
О повышении зарплаты
В стране подумал президент.
Заря на небе разгоралась.
А на Руси Великой всей
Стал сахар вроде слаще малость,
Вода и чище, и мокрей.