Щелканов Владимир Павлович родился в 1959 году в г. Белово. После окончания школы работал на заводе, служил в армии, работал учителем пения и музыки, русского языка и литературы. С 1995 года занимается издательской деятельностью. Стихи публиковались в городской и областной периодике, в альманахах «Литературный Кузбасс», «Огни Кузбасса», в коллективных сборниках. Автор книги стихов «Я плакал у креста». Награжден архиерейской грамотой митрополита Кемеровского и Новокузнецкого за усердные труды во славу русской православной церкви и региональными медалями. Живет в Белове.
* * * Иду по красной мостовой Сухой безоблачною ранью. И лист с осины золотой Летит к ногам покорной данью.
Багряной роздыми река Течет в объятиях рассвета, И чья-то властная рука Уносит розовое лето.
Еще немного светлых дней, Еще глоток небесной сини, И засвистят, как сто чертей, Ветра по пастбищам России.
И, распахнув в ненастье дверь, С одной лишь мыслью, что не струшу, Рванусь, встревоженный как зверь, Искать свою родную душу.
* * * Мчался поезд по желтым просторам Звездопадного августа. В ночь Вы смотрели таинственным взором, Чар которого не превозмочь. Спал вагончик, луной осиянен. И, умаявшись, вдалеке Мирно грезили россияне В деревеньках, сбежавших к реке.
Озарялось огнями пространство. Вдруг споткнулся и замер вагон. И сошел я на маленькой станции На отчаливший в сумрак перрон…
И теперь на перроне житейском, В мокрой завязи пасмурных дней Все мне мнится как чудное действо Образ спутницы давней моей.
Собаке Чакре Впадаю в озноб я, когда с приглушенным минором Глядит на меня немигающим взором собака. Как будто плывет над осенним и мглистым простором Серебряный месяц обсевком пшеничного злака. Как будто у Времени в горле застряла протяжная нота, Молчит часовой механизм – золотая пружина разжалась… Как волки, мы чуем смертельную близость далекой охоты. И мышью в дырявой сухарнице в сердце скрежещется жалость.
Но предков мучительный зов посильнее свинцовых горошин, И в хищной груди закипает симфония волчьего гнева, Что алым багрянцем распишется густо на чистой пороше, Когда разыграется драма в соломенном сумраке теплого хлева…
Не меркнет холодное пламя во взгляде у друга и зверя. Мы оба ничтожны под властной пятою железного рока. И вычислить трудно, кто шибче страшится потери… Кому из нас больше – ему или мне? – одиноко.
Баллада о Галке В тревожный час, когда не спится При фантастической луне, Мне силуэт знакомой птицы В ночном пригрезился окне. Пред ним, растерянный и жалкий, Сидел не я, но мой двойник И вспоминал о некой Галке, Носившей прозвище Кулик. И в детство веющем норд-весте Опять ладью мою несло Гольфстримом вольности и чести, О, флибустьеров ремесло! Мы все мечтателями были, И лишь Кулик средь детворы Любила пуще странствий пыли Свои болотные дворы. Ах, Галка, Галка, все насмешки Сносил от нас твой кроткий нрав. Как медвежонок в зимней лежке, Не знал он игрищ и забав… С тех пор прошли большие годы, Пустая схлынула вода, И уголь жаркий от породы Мы отличаем без труда. А та, что всех была бессильней И неказистей средь подруг, Ушла на штурм своих бастилий, У страха вырвавшись из рук. Следили мы завороженно За взлетом Галкиной судьбы, И наши «кухонные» жены Порой вставали на дыбы. С глазами, грустными, как осень, Им было, видно, невдомек – Какой девчонка преподносит Нам дерзкой доблести урок. Она валила лес на Баме И с мужиками наравне Хлестала спирт. А в письмах к маме: Мол, на войне как на войне. До срока ангелом хранима, Неслась по лезвию ножа… А ей бы просто быть любимой, А ей бы мальчиков рожать. Но комсомольская путевка Не путеводная звезда, И ты идешь как под винтовкой Сквозь дождь неведомо куда. Идешь, пока не грянет в спину Слепого случая обрез… В непроходимую трясину Увлек ее маньчжурский бес. Застыл в осенней позолоте Тайги предсмертный Галкин крик... И настоящий на болоте Ее оплакивал кулик. С тех пор прошли большие годы, Пустая схлынула вода, И уголь жаркий от породы Мы отличаем без труда. Но иногда, когда не спится При фантастической луне, Мне силуэт знакомой птицы В ночном является окне.
СОНЕТ Теряется вкус к табаку и к вину. Взрываются нервы замедленной миной. Я мог бы покинуть и дом, и страну И только тебя никогда не покину…
Со щек твоих бледных слезинки сотру, Когда ты, к ночной не поспев электричке, Вернешься, пытаясь зажечь на ветру Бенгальские свечи по старой привычке.
Потянет гостей захмелевших ко сну. Померкнут огни на рождественской елке. Пускай ты полюбишь у моды в плену Того, кто одет с новогодней иголки. Пускай тебе будет по вере твоей Блаженных от Бога отпущено дней.
Сентиментальная история Хрустальная мелодия карниза, Сосулек двух мажорный перезвон… Одна из них кокетливо капризна, Другой в нее без памяти влюблен. Янтарною истомой истекая, Он так прекрасен, светом обуян! В лучах весны им птицы подпевают, И катится небесный океан.
Ни страха, ни упрека, ни сомнений Не знает их арктическая плоть. И он упал пред нею на колени, И страсти ей уже не побороть.
Как будто перевернутые свечи Они горели, плача и лучась. Но содрогнулись худенькие плечи, Рассыпалась мистическая связь.
А новый день настанет как реприза: Воскреснув с жаром из небытия, Напомнит нам мелодия карниза О том, что это были ты и я…