ВЕРСИЯ ДЛЯ СЛАБОВИДЯЩИХ
Огни Кузбасса 2015 г.

Николай Шамсутдинов. Неприхотливый завиток ракушки

***

Зеленым предгорьям, пернатым воздушным холмам

Я, гиперборей, потрясенной души не отдам –

За пылкое лето, за юную свежесть от Альп,

В зенит устремивших кристальный возвышенный альт.

Лукавая, мистификациям жанра верна,

Поэзия, в гениях, паразитирует на

Зеленых предгорьях, пернатых воздушных холмах,

Из масс исторгающих неистощимое «Ах!»…

С охапкою желтофиолей, прижатой к груди,

В возвышенной готике, к памяти лепится Ди,

С фонетикой вечных фонтанов, и фавны детей

Вскипают в их струях в молочной отваге своей,

Как души предгорий…

И, не остывая, в виду

Заснеженных шапок, Борей обирает в саду

Обильные вишни, в биении веток тугих,

С пульсацией нежности в прикосновениях сих…

Зеленым предгорьям, пернатым воздушным холмам –

Перо, натрудившее пальцы, поет по утрам,

Но свежести, нежности, небу прозрачной глуши

Я не отдаю, древоточец пространства, души.

Она, воплощенная неуязвимость, бедна

На страсти… Но, не уступая их тяге, она –

В хохочущих фавнах фонтана, в кромешном саду,

Откуда никак, что мне там ни твердят, не уйду…

* * *

За полночь в море войти и, в виду забвенья,

На спину лечь, отпуская пространству душу,

Неторопливо, мгновение за мгновеньем,

Взором Гомера отталкивая – не сушу,

Но – черствый узел сомнений, обид... Ночною

Дряблой порой, чьи сентенции бесполезны,

Плыть бы да плыть бы, пристальною спиною

Слушая холод чужой, безразличной бездны.

Что до земли, то, в природе познанья, с нею

Только морока, тасующая пространства,

Ибо ничто не сбывается здесь полнее,

Кроме несчастья, дающего постоянство

Каждому...

* * *

...Тотчас же в крик, что забудешь...

Эк удивила! –

И без того я, паря в эмпиреях, знаю,

Что не одна меня, вздохом даря, забыла,

Ведь забывают – в объятьях и – обещая

Вечную верность или, по крайней мере,

Добрую память... Всю-то, от кос до ступней,

Помнят тебя все тропинки в вечернем сквере.

Помнят ли? Но, на беду ли, все неотступней

Перед глазами твой абрис, омытый кротким

Воспоминаньем Орфея... Скажи на милость,

Как оказалось, печально кивнув, коротким

Всё, что с тобою, любовь, бесконечным мнилось?

* * *

На приморской веранде, в грозу, с вездесущим плющом,

Нам, притихшим, уютно под ветхим ахейским плащом...

Прикорни же ко мне, извиняя себя и не куксясь,

Чтоб оттиснуться в памяти юным, прохладным плечом

На приморской веранде…. Вблизи исполинских зыбей,

Под отчетливый шелест истлевших великих теней...

На свету их, любовь, уязвимее жизнь, в изложенье

Неизменных лишений и кукольных, пылких страстей.

Ливень выдохся, и спеленала, слепа, тишина

Облетевшее лето с полнощной подкладкою сна...

Меднолатный атлет, в полносочных объятьях Медеи

Горячо засыпает счастливый владелец руна.

На приморской веранде... А дело, любимая, в том,

Что душа, прилепившись к твоим инвективам в былом,

Так и тянется к ним – из постылого уединенья

И, как встарь, не находит опоры в них, и – поделом...

* * *

Выпукло-сумрачны, синие, как предгрозье

Над неумолчной долиной, – искус гортани –

С лоз изнемогших срезаны грузные гроздья,

Мраком пока сочатся, в давильном чане

Преображаемы в алые гулы. Броженье

Токов стоустых играет в сосудах тесных

И вымывает, влажное, из забвенья

Древние навыки и родовые песни.

Гул до полуночи, не досаждая слуху,

Весь восприемлем – дыханьем работы умелой,

Мир пропитал. И глухо подтянешь, по духу,

По необоримой тяге – брат виноделу.

Не потому ль, обращаясь в него, ночами,

Ибо бессонная жажда в права вступила,

Мнешь его, слово,

словно в давильном чане,

Чтобы верней и крепче в голову било?..

* * *

Солнечно. Теплится в плеске волны – канцона.

Гравий сгребая под голову, как подушку,

Так же, как небо легко узнает в лицо нас,

Я узнаю в лицо любую ракушку.

Море многоголосо, как полуденный форум.

Жар обнимает меня. На ладони мерцанье

Влажной ракушки. Приветствую эту форму,

Что воспитала втайне свое содержанье!

Так не о том же пекусь ли и я, эклектик

Вещей природы? Достало б душе свободы,

Чтобы училась взгляду – не у диалектик

Пыльных теорий, а у парадоксов природы.

Зреет канцона в прибое. Слепит оконечность

Да-альнего мыса. Я долго гляжу с подушки,

Как непреклонно ввинчивается в Вечность

Неприхотливый, слепой завиток ракушки.



* * *

В морозное крошево, в дождь ли

Чужих, запредельных времен,

Кусая перчатку, всплакнешь ли

Дорогой с моих похорон? –

Что скаредна вещая пряха,

Что весь я в забвенье – один,

Сам прах, прозорливец, от праха

Суровых кладбищенских глин,

Что гибельный рок – неминуем,

Что губы («Царуй!.. Государь!»)

Ни ласкою, ни поцелуем

Уже не разбудишь, как встарь...

И в ветре, вздымающем ропот

Листвы над тесовой тоской,

Услышишь надорванный шепот,

Сырою затертый доской?

Уже не руками – ветвями

Я встречу, забвеньем продут,

Ушедших. Какие на память

Тебе перелески придут,

Преосуществляясь в страданье?

И ты не почувствуешь, вот,

Как, недоуменный, в рыданье,

Слепой, расползается рот.

Ну, так оглянись же! Бессильем

Я грубо спеленут,

На свет

Простертый – в посмертном усилье

Взглянуть тебе, радость, вослед...
2015 г №5 Поэзия