Александр Катков. И мне с небес доносится…

***

Разрушилась страна,

А я остался цел.

Меня они не взяли на прицел.

Но я с тех пор живу на той войне

С разрушенной страной наедине.

Я до сих пор кричу от немоты:

«Ужель была неправедною ты?

Ужели ты, пропавшая страна,

Была так непригожа и срамна?

Ну почему тебя не заслонил,

Да с чем я жил, да где я раньше был?»

Я просыпаюсь, до утра курю,

В сырую тьму печально говорю:

«Любимая моя, подай же весть!»

И мне с небес доносится: «Я здесь…»

ДАШЕНЬКА

Постучит мне птица Сирин

В полуночное стекло,

Напророчит: «В этом мире

Мало горя утекло».

Я отвечу: «Постарайся

Посреди беды, пурги

Эту девочку всечастно,

Если сможешь, сбереги».

***

Вновь протяжное имя: «Га-ли-на…»

Мне доносится с этой земли,

Словно клином над русской долиной

Пролетают твои журавли.

Это ты, моя Галенька, Галя,

Над седою моей головой!

Из такой немыслимой дали

Слышу голос обиженный твой.

Если б знала, как переселенцем,

Без надежды уже на возврат,

Останавливается сердце,

Провожая любовь на закат…

***

Пол-страны в камуфляже,

Пол-страны в неглиже.

Перед Родиной нашей

Нам не стыдно уже,

Перед русской иконой,

Скорбью праведных глаз,

Где молитвы, поклоны

Напоказ, напоказ,

Той, которую присно

Никому не отдать,

Словно нашу отчизну

И болезную мать.

Средь гульбы и позора

Мы не прячем глаза.

С молчаливым укором

Нас зовут небеса.

ЛЮБОВНИКИ

Она любила потаенно

Вдали от мужниных колец.

Про обреченных и влюбленных

Все знал приметливый скворец,

Лишь он один средь веток вешних,

Где наконец приют и дом,

Из приколоченной скворешни

Догадывался обо всем,

Как ворковали, ворожили

На все прошедшие года,

Какими горестными были

Они, прощаясь навсегда.

Но все прошло.

Прошло, конечно.

Пропал с подругою скворец.

Два ненадеванных колечка

Двух недолюбленных сердец.

***

Как шаги на снегу осторожны,

На морозе стынут слова,

Что и выдохнуть невозможно:

«Ты приехала, ты жива…»

Через эту метель и вьюгу,

Леденеющий к ночи наст,

Чтоб увидели мы друг друга –

Заблудившихся, зябнущих нас…

***

Брату Виктору

Я никакой – не преданный, не проданный,

Не прирученный теми, наконец.

Я просто не добравшийся до родины,

Где на кладбище мама и отец,

Где на меня глядят из-под руки

Мои сородичи с их неизбывной думой.

Там, где живу, и где еще не умер

На берегу единственной реки,

Которая впадает в детство,

В распахнутость безбрежную мою.

И слышу я, как замирает сердце

На выдохе, у жизни на краю.

***

Разрушилась страна,

А я остался цел.

Меня они не взяли на прицел.

-

Но я с тех пор живу на той войне

С разрушенной страной наедине.

-

Я до сих пор кричу от немоты:

«Ужель была неправедною ты?

-

Ужели ты, пропавшая страна,

Была так непригожа и срамна?

-

Ну почему тебя не заслонил,

Да с чем я жил, да где я раньше был?»

-

Я просыпаюсь, до утра курю,

В сырую тьму печально говорю:

«Любимая моя, подай же весть!»

И мне с небес доносится: «Я здесь…»

ВРЕМЯ ЕЛЬЦИНА

Как дрожали Кремлевские стены,

До пределов, до крайней точки.

Даже Спасская башня время

Нам показывала не точно.

Кто бы знал, как мы в эти годы,

Пригорюнившись, бедовали.

На виду, при честном народе

Мы такой беды не видали.

Всё-то чудится, всё-то кажется,

Всё-то слышится пьяный рык:

Над Россией моей куражится

Заплетающийся язык.

Православные люди отпели,

Закопали и разошлись.

Неужели же в самом деле

Так закончилась наша жизнь…

***

Я эту женщину вам не отдам,

Прошлым годам, самолетным годам.

Я не хочу средь хулы и молвы,

Чтоб вспоминали суетно вы

Ту, от которой сходил я с ума

Так, что дотла выгорали дома,

Как прилетала сквозь пепел и дым

Ласточкой нежной к застрехам моим,

Низко летала – к дождю ли, к беде,

И вопрошала: «Мой милый, ты где?».

Вот и запомнил: кружит у застрех

Горше и безнадежнее всех…