Всё меньше остаётся их, Которым выпало вернуться, Кто на дорогах фронтовых Сумел со смертью разминуться.
Хоть маскирует седина, Но всё равно их через годы Ещё находят ордена, Хотя уже не всех находят.
Солдаты отгремевших битв Хлебнули лиха полной мерой, Для них сегодня горн трубит, Им салютуют пионеры.
Становится лучистым взгляд, Когда они глядят на знамя, А в блеске боевых наград Не только слава, но и память
О тех, кого взяла война И кто путями огневыми Прошёл, чтоб наши ордена Не назывались боевыми.
ВОЙНА
Есть и на мне её тяжёлый след, Хотя в конце того десятилетья В глуши лесов, на краешке планеты Мне было суждено увидеть свет. «Твой дед в селе был – первый гармонист...», – Мне говорила бабушка печально И вытирала нос мой краем шали, И становился взгляд её лучист. Нет, я не знал военного огня, Но никогда я не прощу фашистам Того, что в мире меньше гармонистом, Того, что дедом меньше у меня.
НЕМНОГО БИОГРАФИИ
Когда-то там, в далёком прошлом, В других и веке, и стране Я мерил шапку скоморошью, Но оказалась – не по мне. Под небом самаркандским пёкся, Броню лихую приручал, Но не обрёл повадок пёсьих, Не выл, не лаял, не рычал. Я поднимался в поднебесье, Стыкуя к этажу этаж, Самой останкинской «принцессе» Случалось – делал макияж. Я столько в жизни понастроил Среди песков, среди снегов, Что был за это удостоен Рукопожатия «богов». Я не стыжусь носить мозоли, Я душу подарить хочу Друзьям, с кем съел немало соли, Земле, которую топчу.
ВЕЧЕРА
Вечера, вечера, Оглушённые музыкой мая, В них цветущих акаций висит аромат, Но весеннему гимну тревожно внимая, Я стою на посту, и в руках у меня автомат. «На посту», «автомат» – Может, это звучит не по-майски, Может, это неласково как-то звучит? Но мой сверстник, Который служил на Даманском, Мог смеяться и петь, а теперь он молчит. Он молчит, он молчит. Он уже не промолвит ни слова, Никому не расскажет, что в сердце носил. Вечера, вечера Над Уссури склоняются снова, Над живыми цветами солдатских могил.
РУССКАЯ БАНЯ
Давно, во времена скитаний, И нынче, обретя причал, Я ничего полезней бани Здоровой, русской не встречал. У нас на пасеке, где были Случались чаще небылиц, Её по-чёрному топили – Мой прадед был специалист. В любую пору непреклонно, Всегда в субботу, вечерком Из той избушки отдалённой Тянуло весело дымком. В котлах и кипяток, и щёлок На печке-каменке бурлят, На стенке – зеркала осколок, На лавках шайки и ушат. «Топить по-чёрному – наука, Тут важно вытеснить угар», – Дед посвящал в премудрость внука И брал с собою в первый жар. Ополоснув полок от сажи И вознесясь туда, как в рай, Он сверху мне – мальцу прикажет: «Поддай парку! Ещё поддай!» Подарок трепетной берёзы Разгладит мощи старика. Он после той метаморфозы, Довольный, спустится с полка, Окатится водой студёной, Меня наверх пошлёт кивком. Парильщик новоиспечённый Прилежным был учеником. Потом другою стала баня Уже по-белому, с трубой, Но прадед, я его звал – батя, Всегда водил меня с собой. В ней стены чище, в самом деле, В ней не был слабым лёгкий пар, листочки веников блестели, А батя забывал, что стар. Тот банный дух и свежий веник Все хвори изгоняли прочь. Жаль, не вернуть назад мгновений, Чтоб нам теперешним помочь. Настали времена иные – Всем правит «золотой телец», В родном краю мы, как чужие, И русский дух почти исчез.
В субботу внук со мной на пару Забрался в бане на полок: «Поддай побольше, батя, пару!» Я отказать ему не мог.