* * *
Она вошла, благоухая
духами, запахом листвы,
как обещанье сна и рая
для этой буйной головы.
Воительница и царица,
любимая, коль знали б вы,
как долго будете мне сниться,
как не сносить мне головы!
И кажется, пред всей Вселенной
я выдохну: «О боже мой!»
На ваши чуткие колени
склонюсь повинной головой.
* * *
Что может быть лучше февральского
снега,
последнего снега, прощального снега
в оттаявшем и просветлевшем окне,
когда ты уже приготовил к побегу
себя наконец к долгожданной весне,
когда это снова и снова нагрянет
через всю вселенскую к нам кутерьму,
и так долгожданно, радостно станет,
что не поверишь себе самому.
Входи в этот дом без ключа в мои двери
среди несусветной моей маяты!
И выдохну снова и снова поверю:
«О господи, это весенняя ты!»
* * *
Не вошла, а просто влетела
и затеплила келью мою
своим жестом, улыбкой, телом,
так что замерло на краю
мое сердце заиндевелое
среди холода и пустоты...
Ну и что с ним теперь поделаю,
если рядом красивая ты?
Вот и все. Эта дивная, грешная
будет помниться в сердце моем,
так нечаянно отогревшая,
улетевшая за окоем.
ЖЕНЩИНА В БАБЬЕМ ЛЕТЕ
Ты уходишь так осторожно,
что уже никогда не вернуть
и окликнуть уже невозможно
на прощальный, последний путь.
Эти листья сыплют беспечно
посреди моего сентября,
но к порогу любимая женщина
приходила все же не зря,
чтобы выдохнуть: «Где ты, где ты?»
Головенку свою преклоня,
на крылечке бабьего лета:
«Как ты будешь жить без меня?!»
Так и буду, конечно же, буду –
посредине юдоли земной,
на вселенском краю, покуда
голос твой дрожит надо мной.
«Никогда не забуду на свете,
до последнего вдоха храним,
в зацелованном бабьем лете
ты всегда оставался моим...»
* * *
В пору первого листопада
небосвод так волнующе чист,
и тихая на сердце отрада –
видеть первый расцвеченный лист...
Сколько неги и сколько света,
и волнуется вновь душа,
когда листья бабьего лета,
чуть подрагивая, кружат.
Но средь листьев этих круженья,
как и в прежние годы, опять
понимается как откровенье
дня рождения благодать.
Пусть невзгоды проходят мимо,
сгинут беды в огне и зле...
Будь же счастлива и любима
среди нас на этой земле!
* * *
Тополиная пурга
замела следы,
запорошена Юрга,
где же ты?
Обозначься, сделай дар
на мгновение,
и заброшу я тогда
все творения,
все бессонные слова
и заклятия.
Слава богу, ты жива,
в летнем платьице.
Хорошо, что ты пришла
откровением,
и воспрянула душа
в удивлении.
Она вошла, благоухая
духами, запахом листвы,
как обещанье сна и рая
для этой буйной головы.
Воительница и царица,
любимая, коль знали б вы,
как долго будете мне сниться,
как не сносить мне головы!
И кажется, пред всей Вселенной
я выдохну: «О боже мой!»
На ваши чуткие колени
склонюсь повинной головой.
* * *
Что может быть лучше февральского
снега,
последнего снега, прощального снега
в оттаявшем и просветлевшем окне,
когда ты уже приготовил к побегу
себя наконец к долгожданной весне,
когда это снова и снова нагрянет
через всю вселенскую к нам кутерьму,
и так долгожданно, радостно станет,
что не поверишь себе самому.
Входи в этот дом без ключа в мои двери
среди несусветной моей маяты!
И выдохну снова и снова поверю:
«О господи, это весенняя ты!»
* * *
Не вошла, а просто влетела
и затеплила келью мою
своим жестом, улыбкой, телом,
так что замерло на краю
мое сердце заиндевелое
среди холода и пустоты...
Ну и что с ним теперь поделаю,
если рядом красивая ты?
Вот и все. Эта дивная, грешная
будет помниться в сердце моем,
так нечаянно отогревшая,
улетевшая за окоем.
ЖЕНЩИНА В БАБЬЕМ ЛЕТЕ
Ты уходишь так осторожно,
что уже никогда не вернуть
и окликнуть уже невозможно
на прощальный, последний путь.
Эти листья сыплют беспечно
посреди моего сентября,
но к порогу любимая женщина
приходила все же не зря,
чтобы выдохнуть: «Где ты, где ты?»
Головенку свою преклоня,
на крылечке бабьего лета:
«Как ты будешь жить без меня?!»
Так и буду, конечно же, буду –
посредине юдоли земной,
на вселенском краю, покуда
голос твой дрожит надо мной.
«Никогда не забуду на свете,
до последнего вдоха храним,
в зацелованном бабьем лете
ты всегда оставался моим...»
* * *
В пору первого листопада
небосвод так волнующе чист,
и тихая на сердце отрада –
видеть первый расцвеченный лист...
Сколько неги и сколько света,
и волнуется вновь душа,
когда листья бабьего лета,
чуть подрагивая, кружат.
Но средь листьев этих круженья,
как и в прежние годы, опять
понимается как откровенье
дня рождения благодать.
Пусть невзгоды проходят мимо,
сгинут беды в огне и зле...
Будь же счастлива и любима
среди нас на этой земле!
* * *
Тополиная пурга
замела следы,
запорошена Юрга,
где же ты?
Обозначься, сделай дар
на мгновение,
и заброшу я тогда
все творения,
все бессонные слова
и заклятия.
Слава богу, ты жива,
в летнем платьице.
Хорошо, что ты пришла
откровением,
и воспрянула душа
в удивлении.