ВЕРСИЯ ДЛЯ СЛАБОВИДЯЩИХ
Огни Кузбасса 2009 г.

На неподвижном сквозняке

Во тьме случайного ночлега


В глухом предчувствии беды


Душа у Бога просит снега,


Чтоб он засыпал все следы.


Я прислонюсь к холодной раме:


Как хорошо, что есть приют,


А там, за ветхими дверями,


Слепые ангелы поют.


Огонь в печи воздел ладони


И замирает, трепеща,


И на серебряной иконе


Подхвачен ветром край плаща.


И длится, длится тайный праздник,


Душа пирует налегке,


И лишь свеча всё время гаснет


На неподвижном сквозняке.


* * *


Кафешка, стёклышко, где мы с тобой сидели,


Где низок потолок, но всюду ариэли,


Летая по столам вперегонки,


Устраивали в сердце сквозняки...


Кафешка, закуток под боком шумной стройки,


Где окна в жалюзи линованы под строки:


Пиши что хочешь, благо, не видна


По синеве чернил голубизна...


Кафешка сломана. Её хрустальный воздух


Блестит в пыли, змеится в острых звездах


Рассыпанного по земле стекла...


Я плакала бы, если бы могла.


Но ариэлям, беспрестанно вьющим нити


Для невесомой голубой канвы событий,


Нужна свобода. Воздух между строк


Бывает так же радостно жесток:


Погибшие слова лежат в столетнем хламе,


То, что не названо, в восторге бьёт крылами,


И ты стоишь в изнеможенье сил


Пред тем, что сам на волю отпустил...


* * *


Зима успела выцвести


И в серый лёд врасти.


Налюбовался – выпусти,


Как птицу из горсти.


Сусальным нежным золотом


Вблизи горят кресты,


И небо дышит солодом


Нездешней чистоты.


Задарена, заласкана


У храма нищета,


А уж какими сказками –


То не моя тщета.


Я постою на паперти,


Перекрещу чело.


Моей жестокой памяти


Не нужно ничего –


Всё отболело, минуло,


Зима белым-бела.


Как будто сердце вынула


И нищим отдала.


* * *


Печаль становится блаженством,


Почти спасением, когда


Грядущее небрежным жестом


Бросает свет на провода.


Он мчится над сырым проспектом,


Собою подводя черту:


Была печаль – и стала светом,


И свет уходит в темноту.


И, осыпаясь лёгким звоном,


Зима летит издалека –


Младенцам, старцам и влюблённым


Стелить перины-облака...


И тише, тише тайный шёпот


О том, кто сгинет, что грядёт,


Какая ложь холодным шёлком


К ногам под вечер ниспадёт...


Но объясните ж, Бога ради,


Зачем, вступая в свой черёд,


Оценщик в городском ломбарде


Весь этот блеск на вес берёт?


* * *


А.К.


Так тигр подходит к бабочке, смеясь


И в первый раз пьянея на охоте...


Он осторожно втягивает когти:


Откуда эта радужная вязь,


Откуда эта пряная пыльца


И воздуха неуследимый трепет?


Он морщит нос и любопытство терпит,


Как терпят боль, пощады не прося.


Он тянется, дыхание тая,


Он видит всю её, почти не глядя,


В разлёте крыл, как в крохотной тетради,


Прочитывая буквы бытия.


Потом уходит, мягок и тяжёл,


Своей кровавой славе потакая,


Легко угрюмый воздух обтекая,


Запоминая то, что он прочёл.


Она живёт ещё какой-то час,


Ещё какой-то век своей свободы,


Со всей великой библией Природы


Одною этой встречею сочтясь.


* * *


Небо стелет дорогу моим стопам,


Но с недавних пор


Я боюсь поднести к губам


Эту чашу туманных гор –


То ли лунным хмелем она полна,


То ли грозным сном...


Я не пробовала вина,


Потому что была вином.


Устилает чашу осенней листвой


Золотых щедрот...


Я пригублю, Господь с тобой –


Мать сырая земля допьёт.


* * *


Теченье донных трав, подобное дыханью,


Не отпускает взор; так ветер льстится тканью


Легчайшего плаща: коснется – и отпрянет,


Весь в лепестках цветов и ароматах пряных.


Теченье донных трав, подобно заклинанью,


Не отпускает слух; так шелестом за тканью


Наивно поспешать: она скользит без звука,


Прохладой голубой обманывая руку...


Теченье донных трав, подобно ожиданью,


Не отпускает прочь – но обещает тайну.


Они текут, текут: отныне и доныне...


Опомнишься – зима. Оглянешься – пустыня.


Петербургской музе


Меж призрачным и настоящим


Ты пробегаешь налегке


В плаще, безудержно парящем


На флорентийском сквозняке.


С багряной розой в искрах света,


Прильнувшей иглами к груди...


Ворота каменного лета


Тебе распахнуты: входи!


Войди и вспомни: этот город


В твоем туманном сне расцвел,


И вот его сквозь время гонит


Царей жестокий произвол.


Твой легкий плащ проспектом Невским


Плывет, пока еще в тени,


И режут нестерпимым блеском


Витрины, зеркала, огни...


Ты спросишь нас: зачем зовете


И смуту сеете в умах,


Ведь всей дворцовой позолоте


Не отразить небрежный взмах


Плаща, полет волнистой пряди,


Руки прозрачный холодок,


И молнию в случайном взгляде,


И спящей розы сладкий вздох...


Что настояще? Этот камень,


Точимый стылою волной?


Иль ты, неслышными шажками


Покинувшая мир иной?


Как девочка запретным садом,


Бегущая вдоль темных стен -


Всегда одна, со всеми рядом,


Не узнаваема никем?..


* * *


Благословенна жизнь твоя


И каждый миг подобен чуду.


Прости, Господь тебе судья,


А я тебя судить не буду.


Блаженным золотом даря


И первой стынью обжигая,


В старинном царстве сентября


Хранит тебя душа живая.


Безумствуй, властвуй, веселись,


Вино допил – бокалом оземь!


Смотри, какая даль и высь –


Как занавес раскрыла осень.


В пустых ветвях тепло тая,


Бредут деревья отовсюду...


Прости, Господь тебе судья,


А я тебя судить не буду.


* * *


О, эта жизнь захватывает дух


В неумолимый плен,


Не хлеб, но лёгкий тополиный пух


Даря взамен!


Протянешь руку – он летит в испуге прочь,


Замрёшь – и вот,


Наивный страх пытаясь превозмочь,


Он льстит и льнёт.


И как посмеешь этот дар принять?


А не принять?..


Боишься крылышки ему примять –


Учись пленять,


Как эта жизнь – жестоко и легко,


Одной тоской.


Как этот пух, которого легло


Невемо сколь.


* * *


На том берегу Юрюзани,


Словно уже на небе,


Избы стоят высоко.


Мостиком в три дощечки,


Тропкой по косогору –


Разве туда взберёшься?


Речка бежит и плачет


К морю, как будто к маме –


Сбиты её коленки.


Платьице пенит ветер,


Выгоревшие прядки


К мокрым щекам прилипли...


Смотришь так отрешённо,


Словно душа узнала,


Куда ей потом вернуться.

2009 г №4 Поэзия