Во тьме случайного ночлега
В глухом предчувствии беды
Душа у Бога просит снега,
Чтоб он засыпал все следы.
Я прислонюсь к холодной раме:
Как хорошо, что есть приют,
А там, за ветхими дверями,
Слепые ангелы поют.
Огонь в печи воздел ладони
И замирает, трепеща,
И на серебряной иконе
Подхвачен ветром край плаща.
И длится, длится тайный праздник,
Душа пирует налегке,
И лишь свеча всё время гаснет
На неподвижном сквозняке.
* * *
Кафешка, стёклышко, где мы с тобой сидели,
Где низок потолок, но всюду ариэли,
Летая по столам вперегонки,
Устраивали в сердце сквозняки...
Кафешка, закуток под боком шумной стройки,
Где окна в жалюзи линованы под строки:
Пиши что хочешь, благо, не видна
По синеве чернил голубизна...
Кафешка сломана. Её хрустальный воздух
Блестит в пыли, змеится в острых звездах
Рассыпанного по земле стекла...
Я плакала бы, если бы могла.
Но ариэлям, беспрестанно вьющим нити
Для невесомой голубой канвы событий,
Нужна свобода. Воздух между строк
Бывает так же радостно жесток:
Погибшие слова лежат в столетнем хламе,
То, что не названо, в восторге бьёт крылами,
И ты стоишь в изнеможенье сил
Пред тем, что сам на волю отпустил...
* * *
Зима успела выцвести
И в серый лёд врасти.
Налюбовался – выпусти,
Как птицу из горсти.
Сусальным нежным золотом
Вблизи горят кресты,
И небо дышит солодом
Нездешней чистоты.
Задарена, заласкана
У храма нищета,
А уж какими сказками –
То не моя тщета.
Я постою на паперти,
Перекрещу чело.
Моей жестокой памяти
Не нужно ничего –
Всё отболело, минуло,
Зима белым-бела.
Как будто сердце вынула
И нищим отдала.
* * *
Печаль становится блаженством,
Почти спасением, когда
Грядущее небрежным жестом
Бросает свет на провода.
Он мчится над сырым проспектом,
Собою подводя черту:
Была печаль – и стала светом,
И свет уходит в темноту.
И, осыпаясь лёгким звоном,
Зима летит издалека –
Младенцам, старцам и влюблённым
Стелить перины-облака...
И тише, тише тайный шёпот
О том, кто сгинет, что грядёт,
Какая ложь холодным шёлком
К ногам под вечер ниспадёт...
Но объясните ж, Бога ради,
Зачем, вступая в свой черёд,
Оценщик в городском ломбарде
Весь этот блеск на вес берёт?
* * *
А.К.
Так тигр подходит к бабочке, смеясь
И в первый раз пьянея на охоте...
Он осторожно втягивает когти:
Откуда эта радужная вязь,
Откуда эта пряная пыльца
И воздуха неуследимый трепет?
Он морщит нос и любопытство терпит,
Как терпят боль, пощады не прося.
Он тянется, дыхание тая,
Он видит всю её, почти не глядя,
В разлёте крыл, как в крохотной тетради,
Прочитывая буквы бытия.
Потом уходит, мягок и тяжёл,
Своей кровавой славе потакая,
Легко угрюмый воздух обтекая,
Запоминая то, что он прочёл.
Она живёт ещё какой-то час,
Ещё какой-то век своей свободы,
Со всей великой библией Природы
Одною этой встречею сочтясь.
* * *
Небо стелет дорогу моим стопам,
Но с недавних пор
Я боюсь поднести к губам
Эту чашу туманных гор –
То ли лунным хмелем она полна,
То ли грозным сном...
Я не пробовала вина,
Потому что была вином.
Устилает чашу осенней листвой
Золотых щедрот...
Я пригублю, Господь с тобой –
Мать сырая земля допьёт.
* * *
Теченье донных трав, подобное дыханью,
Не отпускает взор; так ветер льстится тканью
Легчайшего плаща: коснется – и отпрянет,
Весь в лепестках цветов и ароматах пряных.
Теченье донных трав, подобно заклинанью,
Не отпускает слух; так шелестом за тканью
Наивно поспешать: она скользит без звука,
Прохладой голубой обманывая руку...
Теченье донных трав, подобно ожиданью,
Не отпускает прочь – но обещает тайну.
Они текут, текут: отныне и доныне...
Опомнишься – зима. Оглянешься – пустыня.
Петербургской музе
Меж призрачным и настоящим
Ты пробегаешь налегке
В плаще, безудержно парящем
На флорентийском сквозняке.
С багряной розой в искрах света,
Прильнувшей иглами к груди...
Ворота каменного лета
Тебе распахнуты: входи!
Войди и вспомни: этот город
В твоем туманном сне расцвел,
И вот его сквозь время гонит
Царей жестокий произвол.
Твой легкий плащ проспектом Невским
Плывет, пока еще в тени,
И режут нестерпимым блеском
Витрины, зеркала, огни...
Ты спросишь нас: зачем зовете
И смуту сеете в умах,
Ведь всей дворцовой позолоте
Не отразить небрежный взмах
Плаща, полет волнистой пряди,
Руки прозрачный холодок,
И молнию в случайном взгляде,
И спящей розы сладкий вздох...
Что настояще? Этот камень,
Точимый стылою волной?
Иль ты, неслышными шажками
Покинувшая мир иной?
Как девочка запретным садом,
Бегущая вдоль темных стен -
Всегда одна, со всеми рядом,
Не узнаваема никем?..
* * *
Благословенна жизнь твоя
И каждый миг подобен чуду.
Прости, Господь тебе судья,
А я тебя судить не буду.
Блаженным золотом даря
И первой стынью обжигая,
В старинном царстве сентября
Хранит тебя душа живая.
Безумствуй, властвуй, веселись,
Вино допил – бокалом оземь!
Смотри, какая даль и высь –
Как занавес раскрыла осень.
В пустых ветвях тепло тая,
Бредут деревья отовсюду...
Прости, Господь тебе судья,
А я тебя судить не буду.
* * *
О, эта жизнь захватывает дух
В неумолимый плен,
Не хлеб, но лёгкий тополиный пух
Даря взамен!
Протянешь руку – он летит в испуге прочь,
Замрёшь – и вот,
Наивный страх пытаясь превозмочь,
Он льстит и льнёт.
И как посмеешь этот дар принять?
А не принять?..
Боишься крылышки ему примять –
Учись пленять,
Как эта жизнь – жестоко и легко,
Одной тоской.
Как этот пух, которого легло
Невемо сколь.
* * *
На том берегу Юрюзани,
Словно уже на небе,
Избы стоят высоко.
Мостиком в три дощечки,
Тропкой по косогору –
Разве туда взберёшься?
Речка бежит и плачет
К морю, как будто к маме –
Сбиты её коленки.
Платьице пенит ветер,
Выгоревшие прядки
К мокрым щекам прилипли...
Смотришь так отрешённо,
Словно душа узнала,
Куда ей потом вернуться.