МОГУТИН Юрий Николаевич
* * *
Тихий дом на трассе красноярской...
От тесовых, в петухах, ворот
Веет домовитостью крестьянской,
Тем, чего мне так недостает.
Крепок сруб из бревен здоровенных.
Вкруг двора – заплот из новых слег.
На коньке ушастая антенна
Ловит в облаках двадцатый век.
В кухне печь, дороднее дворянки,
Пышущая зноем, ждет гостей.
На припечке сушатся портянки
И сырые валенки детей.
Ходики постукивают глухо.
А за печью в кедровом чану
Бродит золотая медовуха –
Примешь ковшик и пойдешь ко дну.
По-крестьянски прочно быт налажен,
Скот накормлен, и семья сыта.
У печи старуха сучит пряжу,
А клубок – в игрушках у кота.
Из угла, с разостланной попоны,
На кота и на его клубок
Взглядом рафаэлевой мадонны
Смотрит зачарованный телок.
Крепок сруб из бревен здоровенных.
Исстари осел здесь человек.
Но уже навел на быт степенный
Хищный взгляд рациональный век.
Ах ты, печь-кормилица! Полати,
Кот, теленок... Всем вам исполать.
Под напором злой железной рати
Хуторку в наш век не устоять.
Мир непрочен. Рвется там, где тонко.
Наступает город на поля.
Оскудела молоком буренка,
Облысела хлебная земля.
* * *
Иногда мной овладевает странное чувство,
Словно однажды я эту жизнь уже прожил,
Словно у нее уже была двойняшка –
Некая тень зеркальная, близнец сиамский.
Этот близнец носил мою куцую бороду,
Встреченных разглядывал устало и рассеянно
И переходил улицу не там, где положено,
Хотя тогда, возможно, еще и не было никаких правил...
Иногда мной овладевает странное чувство,
Словно эта весна уже наступала однажды,
Этот же май, клейких листьев торопливая лепка.
Может, наше будущее – это наше забытое прошлое?
Вот живу по второму (а может быть, по десятому?) кругу,
Вроде и заботы у меня теперь совсем иные, современные,
Вроде и эпоха на дворе сейчас шальная, небывалая,
Только почему вокруг так много черт знакомых у впервые встреченных?
Иногда мной овладевает странное чувство,
Будто промежуток между двумя моими жизнями –
Это лишь остановка в пути, полустанок, затерянный
В бесконечности страшной, зияющей Вечности...
И какое мне дело до имени или прозвища,
Что носил я в предшествующем бытие моем,
Если я не изменился в сущности,
Если эта жизнь лишь отзвук жизни прожитой!
Иногда мной овладевает странное чувство,
Словно моя жизнь свою старую кожу сбрасывает,
А под нею – новая, еще не задубевшая,
Сквозь которую душа моя затворница просвечивает.
Иногда мной овладевает странное чувство,
Словно я и жить-то в предыдущей жизни выучился,
А теперь плоды учебы этой давней пожинаю,
За ошибки, совершенные не мной
сегодняшним, расплачиваюсь...
* * *
Пожары розовой сирени
Облиты лунным молоком,
И Млечный Путь над всей деревней
Блестит, как вылизан телком.
В дровах гнилушки тускло тлеют,
Мышей летучих реет рать.
В белесой мгле сады белеют,
Как будто начало светать.
Вот, выгнув шею лебедино,
Как будто бы неся дозор,
Блестит в сенцах непобедимо
Усталый плотницкий топор.
И в избяной уют домашний
Вплетает мирно, не со зла,
Меланхоличный лай дворняжки
Душа уснувшего села.
Всю ночь тоска собачья длится...
Так хочется окликнуть высь:
Что будет тут лет через триста?
И высь ответит тихо: жизнь.
Тихий дом на трассе красноярской...
От тесовых, в петухах, ворот
Веет домовитостью крестьянской,
Тем, чего мне так недостает.
Крепок сруб из бревен здоровенных.
Вкруг двора – заплот из новых слег.
На коньке ушастая антенна
Ловит в облаках двадцатый век.
В кухне печь, дороднее дворянки,
Пышущая зноем, ждет гостей.
На припечке сушатся портянки
И сырые валенки детей.
Ходики постукивают глухо.
А за печью в кедровом чану
Бродит золотая медовуха –
Примешь ковшик и пойдешь ко дну.
По-крестьянски прочно быт налажен,
Скот накормлен, и семья сыта.
У печи старуха сучит пряжу,
А клубок – в игрушках у кота.
Из угла, с разостланной попоны,
На кота и на его клубок
Взглядом рафаэлевой мадонны
Смотрит зачарованный телок.
Крепок сруб из бревен здоровенных.
Исстари осел здесь человек.
Но уже навел на быт степенный
Хищный взгляд рациональный век.
Ах ты, печь-кормилица! Полати,
Кот, теленок... Всем вам исполать.
Под напором злой железной рати
Хуторку в наш век не устоять.
Мир непрочен. Рвется там, где тонко.
Наступает город на поля.
Оскудела молоком буренка,
Облысела хлебная земля.
* * *
Иногда мной овладевает странное чувство,
Словно однажды я эту жизнь уже прожил,
Словно у нее уже была двойняшка –
Некая тень зеркальная, близнец сиамский.
Этот близнец носил мою куцую бороду,
Встреченных разглядывал устало и рассеянно
И переходил улицу не там, где положено,
Хотя тогда, возможно, еще и не было никаких правил...
Иногда мной овладевает странное чувство,
Словно эта весна уже наступала однажды,
Этот же май, клейких листьев торопливая лепка.
Может, наше будущее – это наше забытое прошлое?
Вот живу по второму (а может быть, по десятому?) кругу,
Вроде и заботы у меня теперь совсем иные, современные,
Вроде и эпоха на дворе сейчас шальная, небывалая,
Только почему вокруг так много черт знакомых у впервые встреченных?
Иногда мной овладевает странное чувство,
Будто промежуток между двумя моими жизнями –
Это лишь остановка в пути, полустанок, затерянный
В бесконечности страшной, зияющей Вечности...
И какое мне дело до имени или прозвища,
Что носил я в предшествующем бытие моем,
Если я не изменился в сущности,
Если эта жизнь лишь отзвук жизни прожитой!
Иногда мной овладевает странное чувство,
Словно моя жизнь свою старую кожу сбрасывает,
А под нею – новая, еще не задубевшая,
Сквозь которую душа моя затворница просвечивает.
Иногда мной овладевает странное чувство,
Словно я и жить-то в предыдущей жизни выучился,
А теперь плоды учебы этой давней пожинаю,
За ошибки, совершенные не мной
сегодняшним, расплачиваюсь...
* * *
Пожары розовой сирени
Облиты лунным молоком,
И Млечный Путь над всей деревней
Блестит, как вылизан телком.
В дровах гнилушки тускло тлеют,
Мышей летучих реет рать.
В белесой мгле сады белеют,
Как будто начало светать.
Вот, выгнув шею лебедино,
Как будто бы неся дозор,
Блестит в сенцах непобедимо
Усталый плотницкий топор.
И в избяной уют домашний
Вплетает мирно, не со зла,
Меланхоличный лай дворняжки
Душа уснувшего села.
Всю ночь тоска собачья длится...
Так хочется окликнуть высь:
Что будет тут лет через триста?
И высь ответит тихо: жизнь.
