***
Есть особая прихоть у русских,
без которой не жизнь, а тюрьма:
выше пользы – умение рук их,
выше пользы – причуда ума
Запредельное нас окрыляет.
Нам привычный зенит – не зенит.
Есть Царь-пушка, пускай не стреляет.
Есть Царь-колокол, пусть не звонит.
И меня к запредельному слову
так влечёт…– головой не понять.
Я любую полезную славу
на Царь-книгу готов променять.
И стремлюсь с наважденьем глубоким
подковать легковесность стиха,
чтобы не был он слишком уж бойким,
точно аглицкая блоха.
АНТИКРИМИНАЛЬНОЕ
На улицах жизни суровой
отучен копейки копить...
Тушуется мальчик бескровный
и хлебушка просит купить.
А вот искривленная бабка
бескровную тянет ладонь...
и близкая к телу рубашка
не глушит саднящий огонь.
Иду как в невидимых путах,
в душе – столкновение сил...
что толку жалеть бесприютных,
которых не приютил.
Но всё же сказать не могу я,
что дело моё – сторона,
что я ни при чем, не в долгу я,
что я – человек, не страна.
Что многого мне не хватает
для самых-пресамых родных,
что демон наживы витает
над миром стандартов двойных,
где больно, и стыдно, и тошно,
где сам ты убогим под стать,
где все, что ты можешь – ничтожно:
какую-то мелочь подать.
Творцы криминальных романов,
для вас и для ваших гурманов
сюжетцем стихи опущу:
на всех в закоулках карманов,
как сыщик, вещдоки ищу.
* * *
Сильней люблю тебя, страна,
в минуты горя и печали.
Натянута во мне струна
для песни дерева и стали.
О деревенеющих губах,
когда слова уже наруже,
о плясках на святых гробах
и опозоренном оружье.
Я замолкаю, но она
звенит во мне стальной струною:
и ты стальною стань, страна...
для сердцевины стань стальною!
Хоть сталь такая хороша
не для военного парада,
а деревянная душа –
не для ружейного приклада.
* * *
Щедра у народов фантазия.
Мечты у народов простые:
два легких – Европа и Азия,
единое сердце – Россия.
***
В.С. Соловьёву
Разноязычна,
разнолика
Сибирь,
но всех роднит
одно:
«Я – Сибиряк!..» –
хоть имя дико,
но нам
ласкает слух
оно.
***
Россия артистична...
Вот проклятье!
Начнет рядить
в этническое платье
ученых,
живописцев
и крестьян,
покамест
«пролетарии всех стран»,
свободой раззудив
язык Эзопу,
спешат назад,
в уютную Европу.
ОБОРОННЫЕ ВИРШИ
У души моей кроткое поведение.
Но когда посягают на ее убеждения,
с болью требует –
сквозь глубину отвращения
если надо – отпора...
или даже – отмщения.
Заставляет меня
снова стать офицером
и глаза заменяет
стеклянным прицелом.
Утешает,
нажать заставляя курок:
умирает не мир,
а смертельный мирок.
***
Отмечаем даты
под трезвон бутылок.
Даты, как солдаты,
строятся в затылок.
Что о каждой дате
скажут наши дети –
дети в интернате,
дети в интернете?..
ПОКАЯННЫЙ ВЕРЛИБР
Мы пока лишь
болтаем
о стремлении к совершенству...
Мы не то что на Деву Марию –
даже на Магдалину
не тянем...
Ни тем более –
на Христа...
Ни на трижды отрекшегося
Апостола...
И даже
на Иуду...
Потому что предавали
не один раз...
И даже в мыслях
ни разу
не повесились.
* * *
Есть
Божьи законы
и есть
человеческие.
Но мы – не иконы,
не статуи греческие.
* * *
Рисуешься тем,
что безбожник,
а сам,
неподвластно уму,
выходишь под ласковый дождик
и радуешься ему.
И к небу
лицо поднимаешь,
и слышишь внутри голоса...
Но внутренне не понимаешь,
что благодаришь небеса.
* * *
Жил я,
как все, греша,
телом я был
весь.
Но заболела душа.
Понял:
она
есть!
* * *
Еще
в людские страсти
погружаюсь
и с ними изнутри
еще сражаюсь.
Но дух влечет
в заоблачные дали
из тех болот,
что людям тело дали,
чтоб гордый дух
тонул
в его трясине
и снова возвышался
без гордыни.
КРОТКИЕ ВИРШИ
Раньше казалось,
что солнце
в себе я вмещаю.
А теперь, словно свечка,
местечко в себе освещаю.
Я рождался, как будто звезда,
молодым
и, казалось, всемудрым.
А теперь от звезды ни следа
над родным,
над замурзанным утром.
Там мерцают следы
премалюсенького человечка.
И важней
и дороже звезды
освещенное свечкой
местечко.
***
Нам страдать и страдать на веку
от вранья о мужицком железе.
Жить без слез тяжело мужику,
а заплачет – еще тяжелее.
С детства
Слезы скрывать я привык...
Их глотал, как велела порода,
двухвершковый железный мужик,
ведь душа – она женского рода.
***
В полуденном сердце
рождался хорал,
и было тревожно и сладко.
И солнечный зайчик во плоти играл...
Любил я тогда без остатка.
Все было, как прежде,
и кудри трепал
твои ветерок мимолетный.
Но солнечный зайчик
из плоти пропал...
Темно мне,
бродяга бесплотный.
Хоть знаю, что ты
насовсем не угас,
что где-то
поблизости рыщешь.
Приметил
по блеску особому глаз,
что жертв своих солнечных
ищешь.
***
Мы в снах своих
сине-зеленых
плескались, как рыбы в реке...
До всхлипа в ладонях влюбленных
рука приникала
к руке.
И время, как птица, летело
над чувством...
над спящим
умом.
И верить хотелось всецело,
что мы
никогда
не умрем.
* * *
Ты в модной кофте бумазейной,
ты – юная, а я музейный.
Бьет наповал видок товарный...
А я почти что антикварный.
Но своевольно нас равняет
и равно лепестки роняет
и недоцветшая любовь,
и неотцветшая любовь...
Кокетливо ломаешь бровь
и ярко зубками сияешь...
и светотенью осеняешь:
тебе ли в снах осенних жить
и стариною дорожить?
ЛУННАЯ МАГИЯ
Когда на убыли луна,
душа у женщин тоже тает...
И в состоянье полусна
она полна
судеб и таинств.
Как эта грудь...
была крепка,
а нынче
легче лепестка
сквозь пальцы
нежно
просквозает...
Луна и Небо исчезают...
...И слышу,
как луна растет,
и прибывают плоть и плод,
и на декабрь
мартом веет…
и снова губы,
снова грудь
неуловимы, словно
ртуть...
И вся подлунная
мертвеет.
Всем правит магия луны.
Но чувства мертвые
нежны.
***
Поосторожней с плотскою любовью...
Она мешает кровь с дурною кровью.
Потом, как грядку, кровь твою и плоть
веками будет сам Господь полоть –
сквозь возгласы, мольбы и
заклинанья,
и прочие синонимы незнанья.
Когда очистит Он
и плоть и кровь,
когда придет духовная любовь
и будешь рад душевному здоровью,
и побежит по жилам жарко кровь,
и будет жизнь, и будет жизни новь!.. –
будь осторожней с плотскою
любовью.
***
Не раз я свыше получал затрещину:
«Не слушай Еву, чадо дорогое...»
Но, как ребенок, снова верил в женщину,
хотя весь опыт говорил другое.
Ей что Эдем,
что это мироздание..
она мечтает втайне, уж поверьте,
махнуть огрызок нашего познания
на Древо Жизни, на Плоды Бессмертья.
***
Что мне внешность!.. мне нужна душа.
Будь ты раскрасавица – за это
ты не получила б ни гроша
из казны богатого поэта.
Да, богат, от Бога я богат:
травы слышу и миры иные,
блещут ощущения двойные.
Свету я слуга, хотя не свят.
Зря меня от боли берегла...
Все равно, как в сумеречном храме,
сквозь слезу привиделись крыла
с хрупкими обтертыми краями.
***
Что мучиться, мучить любимых,
стремясь защитить от плохого?..
Но есть ли в душевных глубинах
хоть капля искусства такого,
чтоб каменным быть и воздушным,
любя, не терзать, не терзаться,
чтоб стать от любви равнодушным...
и в зеркале не отражаться.
***
Ты об открытости тоскуешь.
Да и во мне о том же грусть.
Но так при этом ты взыскуешь,
что открываться я боюсь.
От хитроумного допроса
до исповеди далеко...
Поэту с женщиной непросто.
Поэту с Небом так легко.
* * *
Не в духе восточных менял,
Услышав души дуновенье,
я ветреных женщин менял
на ветреное вдохновенье.
На гулкий прерывистый стук
в груди...
и мечтаний отвагу!..
На тот возвышающий звук,
летящий с небес
на бумагу.
***
Семья, как сном,
опутала сетями…
И вспомнил Льва,
Толстого Льва,
и о семейной драме
его слова.
...Какое счастье
русским быть поэтом!
Весь белый свет
душою облетать,
страдать при этом,
а телом – нет.
Оно – как черепаха
в милом доме
с душою льва...
Огнем мне начертались
в русской дреме
Слова.
эллинский мотив
К женщине плотской
Муза ревнует,
Муза ревнует...
Женщина плотская
к Музе ревнует,
к Музе ревнует...
Что же мне делать,
бедняге поэту,
что же мне делать?..
Вдвое капризней
подруга заклятая их –
Совершенство.
***
Душе хорошо на Парнасе
и все же спускается вниз:
в домишке живом разногласье,
имею в виду организм.
Вот руки, устав не на шутку,
свой мир начинают корить,
пеняют и рту и желудку:
замучились прорву кормить.
А те еще с большим укором
стыдят их на праздном суде:
мы вас, сиволапые, кормим
и сердце и мозг и т.д.
И врубится серый:
«Не ботать!»
Рассердится сердце слегка:
вы будете, руки, работать,
работать, работать,
пока
мы все и здоровы и живы,
чтоб общую кровь обновлять…
Тянуть вам набрякшие жилы
и женщин тугих обнимать!
В ЗАЩИТУ ПАРОДИЙ
Пусть ругают: пародист!.. –
за душою ни шиша,
стихотворный паразит,
по стихам ползет, как вша.
....Пусть поэт почешется,
пусть народ потешится.
***
Я в зеркало глянул,
увидел там
мячик!..
И мячик
мне сделал язык...
Я вспомнил себя...
рассмеялся, как мальчик.
И вижу:
смеется старик.
***
Сергею Донбаю,
автору книги «Утренняя дорога»,
другу юности.
Над вечерней улочкой
замерцал не вдруг
свет дороги утренней…–
с ним живу сам-друг
Из постыло-пошлого,
как из темноты,
проступают прошлого
чудные черты:
руки деревянные
снулых рыбаков,
зори разливанные
и щипки мальков…
В прошлом измерении
я твой вечный гость
и, при всём смирении,
твой программный гвоздь.
Зёрна слов не смолоты
сколько ни мели…
Вы с Валюшей молоды,
а сынки малы.
И моё бесплотное
тело по утрам
детских ножек шлёпанье
воплощает там…
Чтоб нездешне утренний,
не спеша на нет,
шёл я здешней улочкой
на нездешний свет.
Есть особая прихоть у русских,
без которой не жизнь, а тюрьма:
выше пользы – умение рук их,
выше пользы – причуда ума
Запредельное нас окрыляет.
Нам привычный зенит – не зенит.
Есть Царь-пушка, пускай не стреляет.
Есть Царь-колокол, пусть не звонит.
И меня к запредельному слову
так влечёт…– головой не понять.
Я любую полезную славу
на Царь-книгу готов променять.
И стремлюсь с наважденьем глубоким
подковать легковесность стиха,
чтобы не был он слишком уж бойким,
точно аглицкая блоха.
АНТИКРИМИНАЛЬНОЕ
На улицах жизни суровой
отучен копейки копить...
Тушуется мальчик бескровный
и хлебушка просит купить.
А вот искривленная бабка
бескровную тянет ладонь...
и близкая к телу рубашка
не глушит саднящий огонь.
Иду как в невидимых путах,
в душе – столкновение сил...
что толку жалеть бесприютных,
которых не приютил.
Но всё же сказать не могу я,
что дело моё – сторона,
что я ни при чем, не в долгу я,
что я – человек, не страна.
Что многого мне не хватает
для самых-пресамых родных,
что демон наживы витает
над миром стандартов двойных,
где больно, и стыдно, и тошно,
где сам ты убогим под стать,
где все, что ты можешь – ничтожно:
какую-то мелочь подать.
Творцы криминальных романов,
для вас и для ваших гурманов
сюжетцем стихи опущу:
на всех в закоулках карманов,
как сыщик, вещдоки ищу.
* * *
Сильней люблю тебя, страна,
в минуты горя и печали.
Натянута во мне струна
для песни дерева и стали.
О деревенеющих губах,
когда слова уже наруже,
о плясках на святых гробах
и опозоренном оружье.
Я замолкаю, но она
звенит во мне стальной струною:
и ты стальною стань, страна...
для сердцевины стань стальною!
Хоть сталь такая хороша
не для военного парада,
а деревянная душа –
не для ружейного приклада.
* * *
Щедра у народов фантазия.
Мечты у народов простые:
два легких – Европа и Азия,
единое сердце – Россия.
***
В.С. Соловьёву
Разноязычна,
разнолика
Сибирь,
но всех роднит
одно:
«Я – Сибиряк!..» –
хоть имя дико,
но нам
ласкает слух
оно.
***
Россия артистична...
Вот проклятье!
Начнет рядить
в этническое платье
ученых,
живописцев
и крестьян,
покамест
«пролетарии всех стран»,
свободой раззудив
язык Эзопу,
спешат назад,
в уютную Европу.
ОБОРОННЫЕ ВИРШИ
У души моей кроткое поведение.
Но когда посягают на ее убеждения,
с болью требует –
сквозь глубину отвращения
если надо – отпора...
или даже – отмщения.
Заставляет меня
снова стать офицером
и глаза заменяет
стеклянным прицелом.
Утешает,
нажать заставляя курок:
умирает не мир,
а смертельный мирок.
***
Отмечаем даты
под трезвон бутылок.
Даты, как солдаты,
строятся в затылок.
Что о каждой дате
скажут наши дети –
дети в интернате,
дети в интернете?..
ПОКАЯННЫЙ ВЕРЛИБР
Мы пока лишь
болтаем
о стремлении к совершенству...
Мы не то что на Деву Марию –
даже на Магдалину
не тянем...
Ни тем более –
на Христа...
Ни на трижды отрекшегося
Апостола...
И даже
на Иуду...
Потому что предавали
не один раз...
И даже в мыслях
ни разу
не повесились.
* * *
Есть
Божьи законы
и есть
человеческие.
Но мы – не иконы,
не статуи греческие.
* * *
Рисуешься тем,
что безбожник,
а сам,
неподвластно уму,
выходишь под ласковый дождик
и радуешься ему.
И к небу
лицо поднимаешь,
и слышишь внутри голоса...
Но внутренне не понимаешь,
что благодаришь небеса.
* * *
Жил я,
как все, греша,
телом я был
весь.
Но заболела душа.
Понял:
она
есть!
* * *
Еще
в людские страсти
погружаюсь
и с ними изнутри
еще сражаюсь.
Но дух влечет
в заоблачные дали
из тех болот,
что людям тело дали,
чтоб гордый дух
тонул
в его трясине
и снова возвышался
без гордыни.
КРОТКИЕ ВИРШИ
Раньше казалось,
что солнце
в себе я вмещаю.
А теперь, словно свечка,
местечко в себе освещаю.
Я рождался, как будто звезда,
молодым
и, казалось, всемудрым.
А теперь от звезды ни следа
над родным,
над замурзанным утром.
Там мерцают следы
премалюсенького человечка.
И важней
и дороже звезды
освещенное свечкой
местечко.
***
Нам страдать и страдать на веку
от вранья о мужицком железе.
Жить без слез тяжело мужику,
а заплачет – еще тяжелее.
С детства
Слезы скрывать я привык...
Их глотал, как велела порода,
двухвершковый железный мужик,
ведь душа – она женского рода.
***
В полуденном сердце
рождался хорал,
и было тревожно и сладко.
И солнечный зайчик во плоти играл...
Любил я тогда без остатка.
Все было, как прежде,
и кудри трепал
твои ветерок мимолетный.
Но солнечный зайчик
из плоти пропал...
Темно мне,
бродяга бесплотный.
Хоть знаю, что ты
насовсем не угас,
что где-то
поблизости рыщешь.
Приметил
по блеску особому глаз,
что жертв своих солнечных
ищешь.
***
Мы в снах своих
сине-зеленых
плескались, как рыбы в реке...
До всхлипа в ладонях влюбленных
рука приникала
к руке.
И время, как птица, летело
над чувством...
над спящим
умом.
И верить хотелось всецело,
что мы
никогда
не умрем.
* * *
Ты в модной кофте бумазейной,
ты – юная, а я музейный.
Бьет наповал видок товарный...
А я почти что антикварный.
Но своевольно нас равняет
и равно лепестки роняет
и недоцветшая любовь,
и неотцветшая любовь...
Кокетливо ломаешь бровь
и ярко зубками сияешь...
и светотенью осеняешь:
тебе ли в снах осенних жить
и стариною дорожить?
ЛУННАЯ МАГИЯ
Когда на убыли луна,
душа у женщин тоже тает...
И в состоянье полусна
она полна
судеб и таинств.
Как эта грудь...
была крепка,
а нынче
легче лепестка
сквозь пальцы
нежно
просквозает...
Луна и Небо исчезают...
...И слышу,
как луна растет,
и прибывают плоть и плод,
и на декабрь
мартом веет…
и снова губы,
снова грудь
неуловимы, словно
ртуть...
И вся подлунная
мертвеет.
Всем правит магия луны.
Но чувства мертвые
нежны.
***
Поосторожней с плотскою любовью...
Она мешает кровь с дурною кровью.
Потом, как грядку, кровь твою и плоть
веками будет сам Господь полоть –
сквозь возгласы, мольбы и
заклинанья,
и прочие синонимы незнанья.
Когда очистит Он
и плоть и кровь,
когда придет духовная любовь
и будешь рад душевному здоровью,
и побежит по жилам жарко кровь,
и будет жизнь, и будет жизни новь!.. –
будь осторожней с плотскою
любовью.
***
Не раз я свыше получал затрещину:
«Не слушай Еву, чадо дорогое...»
Но, как ребенок, снова верил в женщину,
хотя весь опыт говорил другое.
Ей что Эдем,
что это мироздание..
она мечтает втайне, уж поверьте,
махнуть огрызок нашего познания
на Древо Жизни, на Плоды Бессмертья.
***
Что мне внешность!.. мне нужна душа.
Будь ты раскрасавица – за это
ты не получила б ни гроша
из казны богатого поэта.
Да, богат, от Бога я богат:
травы слышу и миры иные,
блещут ощущения двойные.
Свету я слуга, хотя не свят.
Зря меня от боли берегла...
Все равно, как в сумеречном храме,
сквозь слезу привиделись крыла
с хрупкими обтертыми краями.
***
Что мучиться, мучить любимых,
стремясь защитить от плохого?..
Но есть ли в душевных глубинах
хоть капля искусства такого,
чтоб каменным быть и воздушным,
любя, не терзать, не терзаться,
чтоб стать от любви равнодушным...
и в зеркале не отражаться.
***
Ты об открытости тоскуешь.
Да и во мне о том же грусть.
Но так при этом ты взыскуешь,
что открываться я боюсь.
От хитроумного допроса
до исповеди далеко...
Поэту с женщиной непросто.
Поэту с Небом так легко.
* * *
Не в духе восточных менял,
Услышав души дуновенье,
я ветреных женщин менял
на ветреное вдохновенье.
На гулкий прерывистый стук
в груди...
и мечтаний отвагу!..
На тот возвышающий звук,
летящий с небес
на бумагу.
***
Семья, как сном,
опутала сетями…
И вспомнил Льва,
Толстого Льва,
и о семейной драме
его слова.
...Какое счастье
русским быть поэтом!
Весь белый свет
душою облетать,
страдать при этом,
а телом – нет.
Оно – как черепаха
в милом доме
с душою льва...
Огнем мне начертались
в русской дреме
Слова.
эллинский мотив
К женщине плотской
Муза ревнует,
Муза ревнует...
Женщина плотская
к Музе ревнует,
к Музе ревнует...
Что же мне делать,
бедняге поэту,
что же мне делать?..
Вдвое капризней
подруга заклятая их –
Совершенство.
***
Душе хорошо на Парнасе
и все же спускается вниз:
в домишке живом разногласье,
имею в виду организм.
Вот руки, устав не на шутку,
свой мир начинают корить,
пеняют и рту и желудку:
замучились прорву кормить.
А те еще с большим укором
стыдят их на праздном суде:
мы вас, сиволапые, кормим
и сердце и мозг и т.д.
И врубится серый:
«Не ботать!»
Рассердится сердце слегка:
вы будете, руки, работать,
работать, работать,
пока
мы все и здоровы и живы,
чтоб общую кровь обновлять…
Тянуть вам набрякшие жилы
и женщин тугих обнимать!
В ЗАЩИТУ ПАРОДИЙ
Пусть ругают: пародист!.. –
за душою ни шиша,
стихотворный паразит,
по стихам ползет, как вша.
....Пусть поэт почешется,
пусть народ потешится.
***
Я в зеркало глянул,
увидел там
мячик!..
И мячик
мне сделал язык...
Я вспомнил себя...
рассмеялся, как мальчик.
И вижу:
смеется старик.
***
Сергею Донбаю,
автору книги «Утренняя дорога»,
другу юности.
Над вечерней улочкой
замерцал не вдруг
свет дороги утренней…–
с ним живу сам-друг
Из постыло-пошлого,
как из темноты,
проступают прошлого
чудные черты:
руки деревянные
снулых рыбаков,
зори разливанные
и щипки мальков…
В прошлом измерении
я твой вечный гость
и, при всём смирении,
твой программный гвоздь.
Зёрна слов не смолоты
сколько ни мели…
Вы с Валюшей молоды,
а сынки малы.
И моё бесплотное
тело по утрам
детских ножек шлёпанье
воплощает там…
Чтоб нездешне утренний,
не спеша на нет,
шёл я здешней улочкой
на нездешний свет.