Иосиф Куралов
1
Ночь. Пустыня внемлет Богу.
Млечный путь блестит в реке.
Выхожу я на дорогу
В новом русском пиджаке.
Он имеет цвет известный.
Самый сильный в мире цвет.
Сшит одной портнихой честной
Лишь за то, что я поэт.
Место действия не Сочи.
Но, любви благодаря,
Горячи в Сибири ночи
В середине сентября.
Дуновения зефира
Городской ласкают сад,
Дышит светом воздух мира.
Звезды. Осень. Листопад.
1
Ночь. Пустыня внемлет Богу.
Млечный путь блестит в реке.
Выхожу я на дорогу
В новом русском пиджаке.
Он имеет цвет известный.
Самый сильный в мире цвет.
Сшит одной портнихой честной
Лишь за то, что я поэт.
Место действия не Сочи.
Но, любви благодаря,
Горячи в Сибири ночи
В середине сентября.
Дуновения зефира
Городской ласкают сад,
Дышит светом воздух мира.
Звезды. Осень. Листопад.
2
Добавляя миру света,
В кронах лампочки горят.
Убегает в даль проспекта
Фонарей нестройный ряд.
Ночь сверкает городская,
В блеск реклам себя одев.
Наша местная Тверская
Предлагает юных дев.
Дошагаю ли до милки?
Твердь горит под каблуком.
А в карманах две бутылки
С пятизвездным коньяком.
Не без позы. Но без прозы.
Свет в глазах. Пожар в крови.
А в ночном киоске розы
Цвета пламенной любви.
Добавляя миру света,
В кронах лампочки горят.
Убегает в даль проспекта
Фонарей нестройный ряд.
Ночь сверкает городская,
В блеск реклам себя одев.
Наша местная Тверская
Предлагает юных дев.
Дошагаю ли до милки?
Твердь горит под каблуком.
А в карманах две бутылки
С пятизвездным коньяком.
Не без позы. Но без прозы.
Свет в глазах. Пожар в крови.
А в ночном киоске розы
Цвета пламенной любви.
3
Положил за них с размаху
Весь презренный свой металл,
Словно голову на плаху,
И цветочки не считал.
С жаркой мыслью о любимой
Взял охапку сгоряча.
И пошел вперед, колимый
От ладони до плеча.
Вот в таком чудесном виде
Я Вселенной посреди.
Места нет в груди обиде.
Чувства яркие в груди.
И без флага как под флагом,
И без строя как в строю.
Строевым шагаю шагом.
Только песню не пою.
Положил за них с размаху
Весь презренный свой металл,
Словно голову на плаху,
И цветочки не считал.
С жаркой мыслью о любимой
Взял охапку сгоряча.
И пошел вперед, колимый
От ладони до плеча.
Вот в таком чудесном виде
Я Вселенной посреди.
Места нет в груди обиде.
Чувства яркие в груди.
И без флага как под флагом,
И без строя как в строю.
Строевым шагаю шагом.
Только песню не пою.
4
Ярко-красный самоходный
Новорусский светофор.
Никакой любви народной
От ночных колесных свор.
Подъезжали тихо сами.
Торговались на ходу.
– Проезжайте! Сам с усами!
На своих двоих дойду!
Каждому давал идею:
Мол, к любимой я в пути
И несу все, чем владею,
Так бесплатно прокати!
Но идея угодила
Как жемчужина в навоз.
Ни один ночной водила
За идею не подвез.
Ярко-красный самоходный
Новорусский светофор.
Никакой любви народной
От ночных колесных свор.
Подъезжали тихо сами.
Торговались на ходу.
– Проезжайте! Сам с усами!
На своих двоих дойду!
Каждому давал идею:
Мол, к любимой я в пути
И несу все, чем владею,
Так бесплатно прокати!
Но идея угодила
Как жемчужина в навоз.
Ни один ночной водила
За идею не подвез.
5
И Господь увидел с неба,
Что иду, как знамя, ал.
Подвезли менты. Спасибо!
Я им книгу подписал.
Как друг с другом расквитались,
Стали, как друзья, на «ты».
Прикопаться не пытались.
Благородные менты.
Во дворе темно и тихо.
Спит многоэтажный дом.
Свет в окне одном: портниха
Занята своим трудом.
Сквозь ушко иголки нижет
Нити жизненных дорог.
На машинке «Зингер» пишет
Строки вдоль и поперек.
И Господь увидел с неба,
Что иду, как знамя, ал.
Подвезли менты. Спасибо!
Я им книгу подписал.
Как друг с другом расквитались,
Стали, как друзья, на «ты».
Прикопаться не пытались.
Благородные менты.
Во дворе темно и тихо.
Спит многоэтажный дом.
Свет в окне одном: портниха
Занята своим трудом.
Сквозь ушко иголки нижет
Нити жизненных дорог.
На машинке «Зингер» пишет
Строки вдоль и поперек.
6
Не ждала. Но губки, глазки
Моментально подвела.
И, мои чтоб слушать сказки,
Бросила свои дела.
Сказки текстов не имели.
Но имели жар и пыл.
Вечность длилась три недели.
А коньяк нетронут был
И цветочки не завяли,
Вызывая «ох!» и «ах!».
А стояли на рояле,
А рояль стоял в кустах.
Не кусты, а лес. Картина.
На стене висит давно.
Не рояль, а пианино.
Не играет все равно.
Не ждала. Но губки, глазки
Моментально подвела.
И, мои чтоб слушать сказки,
Бросила свои дела.
Сказки текстов не имели.
Но имели жар и пыл.
Вечность длилась три недели.
А коньяк нетронут был
И цветочки не завяли,
Вызывая «ох!» и «ах!».
А стояли на рояле,
А рояль стоял в кустах.
Не кусты, а лес. Картина.
На стене висит давно.
Не рояль, а пианино.
Не играет все равно.
7
В пиджачок, пошитый лихо,
Не рвалась моя душа.
Ведь не только как портниха
Дама дома хороша.
Жить умеет без печали.
Не умеет без огня.
С нею мы не отличали
Трудоночь от трудодня.
Средства связи отключили.
И не ведали о том,
Что в Москве в те дни мочили
Демагоги Белый дом.
На людей нацелив пушки,
Кат указы издавал.
Александр Сергеич Пушкин
Милость к падшим призывал.
В пиджачок, пошитый лихо,
Не рвалась моя душа.
Ведь не только как портниха
Дама дома хороша.
Жить умеет без печали.
Не умеет без огня.
С нею мы не отличали
Трудоночь от трудодня.
Средства связи отключили.
И не ведали о том,
Что в Москве в те дни мочили
Демагоги Белый дом.
На людей нацелив пушки,
Кат указы издавал.
Александр Сергеич Пушкин
Милость к падшим призывал.
8
Покрывался черным дымом
Над столицей небосвод.
Шел в Отечестве родимом
Девяносто третий год.
Репортаж прямой с расстрела
Высшей власти всей страны
Вся страна моя смотрела –
Я смотрел другие сны.
Тратил много сил здоровых
В полночь, в полдень, на заре.
И во сне не видел новых
Революций в октябре.
Видел красных листьев пламя.
Ощущал огонь в крови.
И носил пиджак как знамя –
И Державы, и Любви.
Покрывался черным дымом
Над столицей небосвод.
Шел в Отечестве родимом
Девяносто третий год.
Репортаж прямой с расстрела
Высшей власти всей страны
Вся страна моя смотрела –
Я смотрел другие сны.
Тратил много сил здоровых
В полночь, в полдень, на заре.
И во сне не видел новых
Революций в октябре.
Видел красных листьев пламя.
Ощущал огонь в крови.
И носил пиджак как знамя –
И Державы, и Любви.