И грянул снег. Да вроде не впервой, но тишина паденья оглушала. Так незамысловато совершала зима обряд великолепный свой. Она звала меня, влекла в свой круг – и не грустила в танце одиноком, снежинками целуя ненароком, но ускользая влагою из рук.
Снега, снега – и прежде, и потом. В снегах, в снегах – ни тропочки, ни строчки, – лишь фонарей цветные оторочки да безутешность над пустым листом. Так будь же ты! – неистово кружись, – то вдруг прильнув, то оттолкнув сурово. Даруй одно – спасительное – слово, снежинкой на ладони задержись.
***
Как тебе удалось от кошмарного сна, – где я вечно была виновата, – пробудить меня шёпотом нежным, весна? – и увлечь новизной аромата. Песни спеты, казалось; но главная – нет, – песни – годы, и всё-таки – малость. Сколько раз я сирень обрывала в букет, Сколько раз уже в май окуналась.
А потом этот сон, а потом этот гнёт, – одиночество в стылой квартире. И в глазах, и в словах отчужденье и лёд. И вины неподъёмные гири.
Как ты тихо вошла, – так душисто, светло! Отступили тревожные тени. Ты меня поняла и, приняв под крыло, Подарила мне крестик сирени.
***
Татьяне Таиповой
В небе месяца гнутая спица. Слов неска́занных привкус во рту. Будто жмётся продрогшая птица на таком же продрогшем кусту.
Да и птица ль? – едва различима. (может, ветром дохнуло в ночи?) От мирянского выдохшись чина, безголосо-устало молчит.
От молитвы не стало ей легче, Время свой не замедлило шаг... Осознав, что зима недалече, обомрёт – словно птица – душа.
Нет отныне меж нами границы. Залюбуюсь тобой. Не спеши! Ветка дрогнет... – от ветра? от птицы? от моей ли продрогшей души?
***
Татьяне Николаевой
Там, где каменный мост над водой беззастенчиво мхи обживают, где в зелёных объятьях сжимают ивы пруд под вечерней звездой,
там пиратской серьгой – круторог! – месяц – мастер выведывать тайны; и придёшь совершенно случайно, а уйти – не отыщешь дорог...
Там на дне – дотянуться не труд – звёзды ярче; там камушки краше; и хранятся там тайны... И страшен молчаливо-задумчивый пруд...
***
Л.А. Никоновой
В час предрассветный тихой грёзы под куполом небес пустых стоят послушницы-берёзы в своих платочках золотых.
О чём мечты? – о ночи вьюжной иль о весне? Всё в свой черёд. Смотри, по зыби-то калюжной кораблик-облачко плывёт.
Кур переспорить вожеватых ещё пытается ковыль. Кораблик – вечно виноватый – увёз мечты, оставив пыль родных дорог, – за то спасибо – за ширь земли, не за моря. «Смотри, – ты шепчешь, – как красиво!» – и держишь за руку меня...
***
А снег словно вовсе и не был, пунктиром пространство прошив... И только вокруг ни души; и снег – не на землю, а в небо.
Но, может быть, ангел с крыла лишь пёрышки вниз обронил, – и долго кружились они, как снег, – не его ли ждала?
Беспомощно хлопья снуют, как души, спешащие в рай. О, ангел, помилуй и дай им тёплых ладоней приют, и нежного взгляда – двоим подвластную – тихую грусть. Что будет, то будет – и пусть! – Под снегом давай постоим.
***
Расставания входят в привычку. Электричка – на первом пути. Из-за пазухи выну синичку – вот и всё, отпускаю, лети.
Не держу журавля на примете, но и ты опереньем груба. Не силки, а любовные сети раскидала повсюду судьба.
Расставания входят в привычку. Расстояния множат тоску, – отпустив на свободу синичку, всё скучать по её голоску.
Друг за другом мы ходим по кругу: час – свиданье, разлука – на год. Только сядет синичка на руку, электричка вот-вот отойдёт.