Сергей Чернопятов. Мой друг не выговаривал страну…

***

« Чего нельзя простить?

После этой войны так бесконечно много

надо будет прощать и нельзя будет простить!

На это не хватит целой жизни».

Эрих Мария Ремарк

« Время жить и время умирать»

Концлагерь и немцы -
Слова, словно братья,
Как мячик и детство,
Как фрау и платье.

Любил бы немецкий,
Когда б ни Дахау,
Треблинка, Освенцим,
Аушвиц – Биркенау.

Овчарок, бараков,
Печей Бухенвальда –
Не смыть никогда кровь
Сынам Fatherlandа.

Потомкам великих
Тевтонов и швабов
С рукою на выкид,
Со свастикой-гадом.

По двести душ споро
«Циклоном» травили
Антихристы оrdnung-
Порядок любили.

Не раз был задушен
И я палачами,
Над книгой-подружкой
Склоняясь ночами.

Не раз молча плакал,
Шел к воину деду,
И дед вспоминал, как
Гвоздил людоедов.

До ныне арийская
Речь ужасает,
Из Шиндлера списка
Кто жив - это знает.

Сотрёт вряд ли время
Из дум человечьих
Концлагерь и немец –
Синонимов вечных.

Ленинград Европе

… И они ещё указывают,
как нам отмечать
прорыв блокады…
(Реплика из новостей)


« Пристава к твоему двору,
Я отправил, таков порядок.
Чем расплатишься за игру
В не компьютерную блокаду?

Я тебе не Япония,
Взрыв простившая американам.
Восемьсот семьдесят два дня –
Эта цифра на каждом камне.

Ты ж в маразме забыть могла,
Как мне горло сжимала с…!
Крематорий сжигал тела –
-Полторы тонны пепла в в сутки!

Чем расплатишься? Поищи,
Платежом долг…, Всё по закону,
Пискарёвское кладбище
В моём сердце недаром стонет.

Отольётся слеза моя,
И не по электронной почте
872 дня!
872 ночи!

В пионерлагере

Вновь первая смена.
В субботу всем светит,
Но только ко мне
Вновь никто не приедет.

Веселый и резвый
Я стану угрюмый,
Меж прутьев железных
Свой чубчик просунув.

Смотреть, как ребята
Уходят на волю,
Кто с мамой, кто с братом
К цветочному полю.

Свой взгляд неумелый,
Неловкий, бросают,
С собою не смело
Меня зазывают.

И там расстилают
Салфетки, газеты,
И там поглощают
Клубнику, конфеты.

А лакомство это
Запить ещё надо
Прохладным и резким
Таким лимонадом.

Отряд наш геройский
Зовут «Бригантиной».
Он снова мой остров
Оставит пустынным.

Детсадовское

Грусть на лицах у девочки с мальчиком,
Опустела давно группа средняя.
Как старик со старушкой на лавочке,
Те, кого забирают последними.

Робот в варежках мальчика ёрзает.
Кукла к девочке все прижимается,
Пусть за ними пришли б только взрослые,
Им не надо кричать: «Что копаешься!»

Все завязки на шапках завязаны,
И на курточках кнопки застегнуты,
И сидят они, будто наказаны,
Как игрушки их – куклы и роботы.

Только сбудется всё-таки праздник у них,
Скрипнет дверь – и улыбки победные!
Только вот повзрослеют быстрей остальных
Те, кого забирают последними.

Нагло-саксы

Мой друг не выговаривал страну,
Одну из Европейского пространства.
Гитарную он, трогая струну,
Бросал: «Сейчас споём, как нагло – саксы».

Я поправлял его. Я «Битлз» уважал.
Я наслаждался песней Элтон Джона.
Но оккупантам кто-то обозвал
Меня на том туманном Альбионе.

В тумане невозможно распознать
Чудесной радуги над Темзой,
Но разве это повод так сказать
В мой адрес незаслуженно: Агрессор!

Возможно они где-то хороши –
- Чарльз Диккенс теплоту во мне оставил,
Но друга, что с названием грешил,
Сегодня я б, наверно, не поправил.