ВЕРСИЯ ДЛЯ СЛАБОВИДЯЩИХ
Огни Кузбасса 2015 г.

Татьяна Николаева. Колокол

КОЛОКОЛ

«Чтобы колокол был слышен далеко,

Колоколу должно быть очень больно...»

И Мун Дзэ

В ТОСКЕ



Белым — по чёрному, чистым — по скверному

снова февраль нас стирает с лица

гордого незамутненною верою

города-чернеца.



Сколько ему доставалось от племени

власть-пре-держаще-сменяемых каст?..

Есть епитимия места и времени —

Бог и воздаст.



Город-чернец одержим послушанием:

уголь, руда, коксохим и цветмет.

Что сокровенно в тоске разрушали мы?

Менталитет:



золото — люди, и топливо — люди же,

судьбы по вышке закалку прошли.

Крест освятивший Спасителю будь же

милостив к детям земли!



Разве они не алкали, что сеяли?

Разве жалели и сил и души

на возрожденье разумного семени?

Только судить не спеши...

Ты загляни в наши души отпетые,

и в неотпетые — Ты загляни:

теплого ливня, заботы ли, света ли

разве не ждали они?..

Февраль 2014 г.

В КЛАССИЧЕСКОМ СТИЛЕ

На Украине — окраине бывшей Руси —

маму мою Ты помилуй, мой Бог, и спаси!

Я-то в Сибири бытую в классическом стиле.

К пашням слетелись грачи и скворцы — это май:

с верой в груди и с лопатой в руках принимай

всех, кто тебя за твоё вольнодумство простили.



На Украине бендеровцы режут века,

перелицовывают свой зипун, а пока

кровью ржавеет асфальт пресловутых майданов.

Ну а на пашнях — страда: и грачи, и скворцы

дюбают вредных личинок, не метя в отцы

братских народов. Да только до братства куда нам?



Вроде бы Новый Завет имплантирован в нас,

все — христиане... Пока же психоз не угас,

судим друг друга по имиджу и по породе.

Предок забыт. Окопались. Построен редут,

мама мне писем не пишет — они не дойдут,

папа на кладбище знает: и это проходит.

Май 2014 г.

В ТЕРПЕНИИ



У колокола моей души

украли язык на цветмет,

и в смирительной рубашке немотства она,

открытая всем ветрам, бессловесно

погудывает на четыре стороны света,

то взмывая в высь благодарением,

то погружаясь на дно отчаянием...

роняет последние опавшие смыслы

на рельеф стареющего лица, завершённый

глубокими морщинами от перепада культур.



У колокола моей души

сдали язык на цветмет!

Привяжите обломок базальтовый

в пространство вопиющих немотств —

непроницаемый шестигранник мужества

шести взоров духа, изнемогающего от

двухмерного формата письменной речи.



У колокола моей души

от прикосновения лапок шмеля

зазвенели любовью сплавы —

меди, золота, серебра, олова,

а от угля остался шлак...

Это прикосновение породило в душе дитя,

и оно хочет родиться!

Но язык украли на цветмет.



У колокола моей души

память зашкаливает на будущем, она

выгорела в огне ужаса перед ненавистью

братьев друг к другу, и только

сестрические лохмотья жалостливого тепла

под толщей белого пепла ждут

подачки: бросьте хотя бы

иссохшую в терпении траву, хотя бы

свернувшуюся негодованием ветвь —

лишние презренные никчемучки,

в которых дитя хочет родиться...



У колокола моей души

много любви — её хватит на

костёр для трех женщин вдов,

забывших, что такое нежность. Бросьте

старые газеты, обноски, пачки от сигарет

в этот самозабвенный пепел светлых дней

прошлого, и вы увидите звёзды на небе

и лица тех, кому можно сказать

о красоте ночи, в которую

дитя ждет рождения.



Колокол моей души,

обезъязыченый, алчет ваших

косынок, рубах, простыней, пеленок... — бросьте!

Пусть возродиться пламя, пусть вам,

нагим, будет тепло около него,

пусть заголосит в рождающемся

колокол моей души —

последними вещами, с которыми

вы не могли расстаться прилюдно.

Нет никого... и больше не будет...

но дитя имеет волю быть!

У колокола моей души,

базальтово орущего в Небо,

вы совершенно святы,

потому что наги, потому что плачете,

потому что вам жалко Землю,

потому что и ваши языки

украли на цветмет.

Июль 2014 г.

В ТЩЕТЕ

Страшные вещи бывают на белом свете,

самые страшные — это родные дети,

волком рычащие из-под твоих молитв...

Страшные миги бывают в душе: мигни-ка, —

сердце опутают плесень и повилика,

и понимаешь, что это предвестник битв.

Страх одолеем! Возьмем свои мысли в руки,

скажем: готовы на подвиги и на муки!

Волю направим отчаянно от плеча!..

Брызги рябины, кровавые, в снег ложатся...

Нам приходилось и в юности облажаться,

в старости как-то паскудно. Но горяча

кровь наших дочек, сыночков, висящих в рынке.

Я понимаю: я — лох, но гундёж сурдинки

нового времени слишком похож на ложь.

Я понимаю: на правду всегда — глушитель,

я принимаю, но вы-то, орлы, пишите,

если писатели, — правду, а не гундёж!

Правда кровава и пахнет навозом, дёгтем,

и за неё отоварят пинком и локтем.

Это нормально. От этого не уйти.

Падают в землю безногие с неба птицы...

Вам никогда этот ужас в ночи не сниться?

Изнемогаю в тщете этих птиц спасти.

Август 2014 г.

В МОЛЧАНИИ

...вот отпиваюсь таёжным чаем —

густым, горячим,

промываю сухие мысли

о том, что вижу.

Мы с тобою, душа, никогда уже

не заплачем, —

разряжённые чувства... ведь небо

всё ближе, ниже,

звёзды — больше, я в них различать

начинаю лица,

и орбиты планет, словно нимбы,

вокруг роятся...

Ах, как ласково в душу ложится

чаёк с душицей,

наполняя жаленьем её, —

хоть живьём да в святцы...

А давно ли я водочкой потчивала

её же —

эту душу, ещё не выкорчеванную

из детства?

Как полынно горчит обида,

когда не можешь

никуда от ярма, от дерьма,

от сумы не деться?!

Вот смородины правильный привкус:

висел листочек

над ручьём, от куста ни на шаг, —

не ярмо ли это?

Не сума ли — серьмяжные ритмы

сушёных строчек

с золотисто — зелёным оттенком

тайги и лета?

Для кого я так нежно в молчаньи

слова смакую

Рядом нет ни души, — закричись...

Для Тебя ли, Боже?

Как давно ты не видел

полночно — меня — такую...

Вот и слёзы пришли. Это Ты.

Пожалел, похоже.

Октябрь 2014 г.
2015 г №4 Поэзия