Елена Данченко. Земной пейзаж

ЧЕРНЫЙ СВЕТ

Белый вечер. Черный свет.

В чистом вечера начале

что за тема прозвучала

музыки, которой нет?

И не Шёнберг, и не Берг,

отчего же свет померк?

Стал таким иссиня-чёрным,

будто кто-то душу чёрту

за бесценок уступил.

Дверь – с петель,

рука – с перил,

и с закушенной губою,

с непонятною бедою

выбегаю в лебеду.

Нет, не падаю, впадаю

в стебли, в забытьё, сминая

дисгармоний суету,

расходившиеся звуки.

Только небо, только руки,

взвесившие пустоту.

ЧЕРЕМУХА

Я счастлива почти – поскольку во дворе

черёмуха цветёт и пахнет. Майской вишни

ещё свежи соцветья. В январе

расстались мы. Ты больше не звонишь мне.

И ты не позвонишь. Но вешняя метель

накрыла мир воздушным покрывалом.

Любимая, прозрачнейшая тень

мелькает во дворе – знакомое лекало –

покрой твоих одежд - впечатался в неё,

и ветер расправляет тихо складки…

В сиротское забытое жильё

с пыльцою пополам, накрапывает сладкий

и невесомый дождь. Я виновата в том,

что слишком быстро, сильно полюбила.

За это Бог наказывает - сном.

Изгнанием из жизни. Тенью милой.

ПЕРЕВАЛ

1.

Этот возраст трезвости и забот

на вершине жизни меня догнал.

Каждый месяц – как високосный год.

Каждый день – как дорога на перевал.

Я карабкаюсь. Я молчу, терплю

вместо сердца игольчатый холодок.

Пекло лета. Века моего июль.

Я по Крымским дорогам уже не ходок.

Не зовут меня ни морская волна,

ни скала, ни сосна, что растет на ней.

Я жива пока. Я пока сильна.

На губах моих соль и пена дней.

ГОЛЛАНДСКИЙ ПЕЙЗАЖ

Пейзаж, как на картинах нидерландских художников:

справа и слева – чёрные силуэты деревьев.

Мальчики и девочки катаются на коньках.

Бледно-голубое небо.

И так спокойно.

Я не вписываюсь в пейзаж,

потому что думаю о смерти.

Хорошо бы умереть позже своих близких,

чтобы они не плакали и не глотали нитроглицерин.

Хорошо бы умереть летом, подальше о т всех праздников,

чтобы никому не портить настроения.

А лучше всего – ничего не знать о смерти,

хотя бы до ее прихода.

Стать такой же спокойной, как зимний пейзаж

и такой же простой.

ВАЛИНО ОТРАЖЕНИЕ

Валентине Андреевне Янковской, белорусской

золотошвейке-иконописцу

Июль. Коровы. Рыбаки

с уловом знатным.

Ты отражаешься в реке

в чём-то нарядном.

Подруга лет моих лихих,

да дней суровых,

всё чёрно-белых и худых,

как те коровы.

Я в отражение всмотрюсь,

склоняясь к бликам

воды, поранившись о куст

шипшины* дикой.

Алеют от людских обид

её сердечки.

Перекликаясь с ней, горит

в саду паречка**.

Ни позвонить, не навестить,

ни отогреться.

Горит кроваво-красным нить

от сердца к сердцу.

Ах, одиночество моё!..

Так, в одночасье

друзей уводят за жнивьё –

туда, где – счастье

бледно-лазурного стекла.

Где ангелочки

блаженствуют. Где ты светла

в своём платочке.

*Шипшина =шиповник ;

**паречка=красная смородина (бел. яз.)

ПАМЯТИ ДАФНЫ

Дафне ван ден Берг-Верфяй

Как дела твои, Дафна? В ответ - ничего… Тишина.

Только речка Буеш, спотыкаясь о камни, бушует.

Только птичья мелодия в воздухе зыбком слышна,

только ветер, срываясь с деревьев, уносится с шумом.

Только белое облако перышком легким плывет.

Уж не ты ли на нем, как на скутере, движешься в вечность?

Этим летом в Буеше вода холодна, словно лед,

как, наверно, летейская, - там, где обещана встреча.

Знаешь, Дафна, тут в принципе нет ничего,

что держало бы прочно. Ни радости нет, ни опоры…

Так за небо и держимся, вверх уходя кочевой

птичьей стаей - от злой обезумевшей своры,

до конца не постигнув ни каменных книг этих скал,

языка этих вод, па-де-де двух подружек – двух бабочек дивных,

бирюзового неба, полей изумрудных лекал,

корсиканского хора лягушек и фокусов рыбьих.

Был бы рай на земле, если б…лучше взахлеб промолчу.

Как рыбешки, рискнувшие прыгнуть на камень, и с камня

сиганувшие в воду - у рыбок довольно причуд -

в материнскую реку - в небесное синево - канем.