* * * Плачет небо, жалея о лете, О роскошной зелёной траве, О счастливом июньском рассвете, Об июльской сквозной синеве.
Плачет небо, зовёт ему вторить И, взирая на призрачный свет, Опечалиться будущим горем, Грезить счастьем, которого нет. Только я улыбаюсь ненастью, Понимая седой головой, Что улыбка равняется счастью И что я, слава Богу, живой,
И могу любоваться любимой, Слышать вас, дорогие друзья, И в судьбе ещё всё поправимо, Даже то, что поправить нельзя.
МАКАР
С головой как одуванчик По проходу вдоль купе Бегает соседский мальчик – Вертит дырку на пупе.
Слов ещё не зная толком, Пальцем тыкает в айфон. Отними попробуй только – Затрубит, как дикий слон.
Он ножонками топочет Тянет к маме руки: – Дай! Мама ссориться не хочет, Возвращает: – На! Играй…
И горит экран неоном – Лучше б вовсе он погас! Скачут бесов легионы, Где Макар телят не пас.
Где взамен Души и Бога – Тлен, безумная игра… Мальчик, стой, остынь немного – На пупе уже дыра!
…Но Макар вовсю играет – Жертва сети мировой. И в глазах его мерцает Свет неона неживой…
НА СМЕРТЬ ОДНОКЛАССНИКА
Умер Вова Гладков. Мы с ним рядом за партой сидели. Был он скромным и добрым. Точнее сказать не смогу. Нам стучали синицы в окно, и звенели капели, А теперь он ушёл в листопад, как уходят в пургу.
И следа не найдёшь… Но в душе всё мерцает улыбка, Озарявшая наши, беспечные вроде, года… Был он скромным и добрым. И кажется Божьей ошибкой, Что такие уходят навек – раньше срока – всегда!
Им бы жить и улыбку нести, словно истины слово, Что способно бесстрашно осилить любую вражду… Умер Вова Гладков. И не будет соседа другого У меня в нашем классе – за партою в среднем ряду.
РОЖДЕСТВЕНСКАЯ НОЧЬ В ТОБОЛЬСКЕ
Взгляну направо – виден взвоз Никольский, Пройду немного, вижу – взвоз Прямской… Там, оступившись на ступени сколькой, Упала мама в год десятый свой…
И заболела, но по воле Бога Осилила недуг, не умерла… И, видимо, не зря в Тобольск дорога Меня в Сочельник этот привела.
Собор Успенский. В нём в лихое время Стояли нары в десять этажей. Здесь мама горе мыкала со всеми Средь стонов, плача и кровавых вшей…
Ждала этапа в сторону Увата, Где в ссылке проведёт семнадцать лет… Теперь здесь – освещенья киловатты И тающих свечей отрадный свет,
И древние, и новые иконы… А я опять о маме помолюсь И, Вседержителю кладя поклоны, Ей, мученице милой, поклонюсь.
За то, что есть я, что сегодня в храме Могу молиться, чая Рождество И говоря «осанна» Божьей маме За то, что подарила нам Его,
Могу и о своей подумать тоже, И позднее «спасибо» ей сказать За причащенье к вечной тайне Божьей, За счастье – верить, помнить и страдать.
НА ЗИМОВЬЕ
День провёл без Интернета, Без назойливых звонков. Здесь, на краешке планеты, Вдалеке от городов
Хорошо побыть собою С тишиной наедине… Телевиденье родное Не испортит праздник мне
Громом шоу, шумом споров, Липкой лентой новостей… За окошком – лес и горы, Да следы лесных гостей.
С ними легче сговориться, Коль не лезешь на рожон… Ведь не зря трещат синицы, Что остаться здесь – резон.
Печь топить, молиться Богу, Положившись на Него. Чтоб меня никто не трогал, Я не трогал никого…
Но опять ревёт машина И влечёт меня назад В мир неона и бензина, Телешоу, магазинов, И всемирной паутины… И я сам как будто рад
Возвращению в ловушку, Где сплошной комфорт царит, А душа, как та избушка, Средь следов звериных спит…
СКАНДАЛИСТКА
В голове твоей ящик Пандоры: Слово скажешь, и вот уже – ссора, А молчишь – значит, копится злость! Столько ярости скрыто во взоре, Что под ним полыхнёт даже море, Он прожжёт и железо насквозь.
Быть с такой – непрестанная мука. Занесла для пощёчины руку, Чтоб обидчику дать по щекам… Почему же, красотка такая, Ты как дикая кошка степная Сердце рвёшь на куски мужикам?
Может, дело – в отсутствии ласки? Лишь погладят, засветятся глазки И улыбка готова сиять… Вот такое нехитрое средство, Чтоб гневливой Пандоры наследство Только мифом предстало опять.
Где же он, тот – понятливый, мудрый, Не обидчивый и не занудный, Да и есть ли на свете такой, Чтобы, сердцем оттаяв немножко, Замурлыкала дикая кошка У него под рукой…
ВОЗЛЕ КНИЖНОГО ЛОТКА
Мужик распродаёт библиотеку, Хоть с виду – книгочей и книголюб… Вот – фолиант Бальзака о Гобсеке, А вот – Щедрин, известный правдоруб… Что побудило с книгами расстаться? И может ли хоть что-то побудить Того, кто раньше по стране мотался, Чтоб эти книги редкие купить,
Кто загодя сдавал макулатуру, Простаивал полдня в очередях?.. Теперь – распродаёт, смирив натуру, Взгляд отводя, в котором – стыд и страх: Свой век закончить, словно бомж на свалке, Без книг оставшись, будто без родни… И жаль мне мужика, и книги жалко: Повинны разве в чём-нибудь они?
МАЙСКИЙ ЭТЮД
Зацветают яблоньки стремительно – Веку торопливому подстать. В самом деле, как же утомительно, Повстречав весну, всё ждать и ждать Дня, когда появится твой суженый И гулять до ночи разрешат… Хлещет дождь. Промок, стоит простуженный – С выводком невест-нимфеток – сад.
Завтра – перемена вида внешнего – Яблоньки осыплют нежный цвет И под канонаду грома вешнего Встретят новый, ветреный рассвет. Будет вихрь им ветки гнуть, безумствуя, Обещая поворот в судьбе. Повзрослеют враз они, предчувствуя Силу плодородия в себе…