* * *
На дорожку выпили. Закусили пряничком
Бравые хорунжии, юные уряднички.
Рюмки наземь шваркнули.
Песенку возгаркнули.
Стременами звякнули.
Шашками возбрякнули.
Ой ты, песня-песенка, свободолюбивая,
До Урала-батюшки долети, ретивая!
Милым другом петая, Господом хранимая,
И до Волги-матушки долети, родимая.
В буйны ветры лентою
шелковой вплетенная,
Помнящая Разина, знавшая Буденного,
На просторах родины
солнышком разнежена,
Не кончайся, милая песня обережная!
На дорожку выпили. Закусили пряничком
Бравые хорунжии, юные уряднички.
Рюмки наземь шваркнули.
Песенку возгаркнули.
Стременами звякнули.
Шашками возбрякнули.
Ой ты, песня-песенка, свободолюбивая,
До Урала-батюшки долети, ретивая!
Милым другом петая, Господом хранимая,
И до Волги-матушки долети, родимая.
В буйны ветры лентою
шелковой вплетенная,
Помнящая Разина, знавшая Буденного,
На просторах родины
солнышком разнежена,
Не кончайся, милая песня обережная!
* * *
Ты женщина, а это ветер вольности...
Ю. Кузнецов
Царя всевластно на родном просторе,
Где навсегда сроднились даль и дол,
Ты шлялся, вольный ветер, в чистом поле
И на судьбу нечаянно набрел.
Тебя в подол поймала – вот находка!
Немало вольных ветров на Руси!
Ты поначалу показался кротким
И даже робким, Господи спаси!
Пока белье в Урале полоскала
И шла домой по колкому жнивью,
Заискивал, играя с лентой алой,
Что крепко в косу вплетена мою.
Кружа вокруг немыслимые вальсы,
Которые у ветров так в чести,
Внезапно осмелел и попытался
Мою тугую косу расплести.
Я отмахнулась, поправляя локон
Своих строптивых вьющихся волос.
Ты погрустнел и шлялся возле окон,
Дождливо-грустных не скрывая слез.
А ведь, бывало, струги и будары
Гонял ты по седой Урал-реке,
В степи до неба раздувал пожары,
А тут вдруг приуныл в печаль-тоске.
Мечтал бродить веками в чистом поле...
Кому дано смирить твой буйный нрав?
Но заблудился в шелковом подоле,
На бабу-дуру волю променяв.
Ты женщина, а это ветер вольности...
Ю. Кузнецов
Царя всевластно на родном просторе,
Где навсегда сроднились даль и дол,
Ты шлялся, вольный ветер, в чистом поле
И на судьбу нечаянно набрел.
Тебя в подол поймала – вот находка!
Немало вольных ветров на Руси!
Ты поначалу показался кротким
И даже робким, Господи спаси!
Пока белье в Урале полоскала
И шла домой по колкому жнивью,
Заискивал, играя с лентой алой,
Что крепко в косу вплетена мою.
Кружа вокруг немыслимые вальсы,
Которые у ветров так в чести,
Внезапно осмелел и попытался
Мою тугую косу расплести.
Я отмахнулась, поправляя локон
Своих строптивых вьющихся волос.
Ты погрустнел и шлялся возле окон,
Дождливо-грустных не скрывая слез.
А ведь, бывало, струги и будары
Гонял ты по седой Урал-реке,
В степи до неба раздувал пожары,
А тут вдруг приуныл в печаль-тоске.
Мечтал бродить веками в чистом поле...
Кому дано смирить твой буйный нрав?
Но заблудился в шелковом подоле,
На бабу-дуру волю променяв.
* * *
Стипухи хватит на общагу,
А также хватит без проблем
На джинсы «Вранглер», тортик «Прагу»
И на пластинку «Бони Эм».
На что еще? На радость жизни,
Что в смехе молодом искрит,
Когда уверенность в Отчизне
Сомнению не подлежит.
Тот, кто мою не знает юность,
Присвистнет звонко: «Э-ге-гей!
Ну ты, Дианчик, размахнулась
На целых 35 рублей!»
А у меня размах имперский:
Калининград – Владивосток!
И хохот молодой и дерзкий
Взлетает аж под потолок.
А у меня страна такая –
Земли одна шестая часть!
И я пока еще не знаю,
Что могут это все украсть.
Я сессию не завалила –
Любимый тортик «Прага» ем.
Вчера на фарце прикупила
Пластинку группы «Бони Эм».
И смотрит на меня с улыбкой,
Пока несу какой-то бред
С самоуверенностью пылкой,
Влюбленный парень-почвовед.
Апрель заигрывает с маем,
Но помыслы его чисты...
И я еще пока не знаю,
Что где-то есть на свете ты!
Стипухи хватит на общагу,
А также хватит без проблем
На джинсы «Вранглер», тортик «Прагу»
И на пластинку «Бони Эм».
На что еще? На радость жизни,
Что в смехе молодом искрит,
Когда уверенность в Отчизне
Сомнению не подлежит.
Тот, кто мою не знает юность,
Присвистнет звонко: «Э-ге-гей!
Ну ты, Дианчик, размахнулась
На целых 35 рублей!»
А у меня размах имперский:
Калининград – Владивосток!
И хохот молодой и дерзкий
Взлетает аж под потолок.
А у меня страна такая –
Земли одна шестая часть!
И я пока еще не знаю,
Что могут это все украсть.
Я сессию не завалила –
Любимый тортик «Прага» ем.
Вчера на фарце прикупила
Пластинку группы «Бони Эм».
И смотрит на меня с улыбкой,
Пока несу какой-то бред
С самоуверенностью пылкой,
Влюбленный парень-почвовед.
Апрель заигрывает с маем,
Но помыслы его чисты...
И я еще пока не знаю,
Что где-то есть на свете ты!
* * *
«Ну что, моя красавица? –
Ты протянул мне розу. –
Все только начинается...»
Похоже на угрозу!
Наверное, устала я
Быть строгой недотрогою,
Как эта роза алая –
Такой же одинокою.
Устала от попутчиков,
В которых не уверена.
От Блока и от Тютчева
И даже от Есенина.
Устала грезить будущим,
Казаться всем стервозою,
Быть в чьем-то сердце любящем
Кровавою занозою.
Сколь от судьбы ни шастала,
Судьба догнать намерена...
Я розочку шипастую
В руке держу растерянно.
«Ну что, моя красавица? –
Ты протянул мне розу. –
Все только начинается...»
Похоже на угрозу!
Наверное, устала я
Быть строгой недотрогою,
Как эта роза алая –
Такой же одинокою.
Устала от попутчиков,
В которых не уверена.
От Блока и от Тютчева
И даже от Есенина.
Устала грезить будущим,
Казаться всем стервозою,
Быть в чьем-то сердце любящем
Кровавою занозою.
Сколь от судьбы ни шастала,
Судьба догнать намерена...
Я розочку шипастую
В руке держу растерянно.
* * *
Со мной никогда ты ни в чем не согласен,
Но пусть нас рассудит полночная тьма.
Ведь мир наш
лишь тем безнадежно-прекрасен,
Что всяк здесь по-своему сходит с ума.
С тобой никогда я ни в чем не согласна,
Не зря малахольной веками слыву...
Уверь же, уверь меня, сокол мой ясный,
Что все происходит сейчас наяву.
Что в том, что навечно случится сегодня,
О чем соловей залихватски звенит,
Виновна не полночь, лукавая сводня,
Но полдень, победно взлетевший в зенит.
Со мной никогда ты ни в чем не согласен,
Но пусть нас рассудит полночная тьма.
Ведь мир наш
лишь тем безнадежно-прекрасен,
Что всяк здесь по-своему сходит с ума.
С тобой никогда я ни в чем не согласна,
Не зря малахольной веками слыву...
Уверь же, уверь меня, сокол мой ясный,
Что все происходит сейчас наяву.
Что в том, что навечно случится сегодня,
О чем соловей залихватски звенит,
Виновна не полночь, лукавая сводня,
Но полдень, победно взлетевший в зенит.
* * *
Кровятся высверки зари
Меж льдистых облаков...
«Люблю тебя!..» – не говори
Мне этих страшных слов.
Уж лучше оставайся нем
И сделай вид, что глух:
Они безжалостны ко всем,
Кто произнес их вслух...
Уж лучше поцелуем я,
Мой милый обормот,
Под пересуды декабря
Тебе закрою рот.
Пускай от зависти ворчит
(И окороту нет!)
Весь добродетельный на вид
Декабрь, старый дед.
Я поцелую – не совру,
Ведь я не из тихонь!
...Пылает на шальном ветру
Наш поцелуй-огонь.
Кровятся высверки зари
Меж льдистых облаков...
«Люблю тебя!..» – не говори
Мне этих страшных слов.
Уж лучше оставайся нем
И сделай вид, что глух:
Они безжалостны ко всем,
Кто произнес их вслух...
Уж лучше поцелуем я,
Мой милый обормот,
Под пересуды декабря
Тебе закрою рот.
Пускай от зависти ворчит
(И окороту нет!)
Весь добродетельный на вид
Декабрь, старый дед.
Я поцелую – не совру,
Ведь я не из тихонь!
...Пылает на шальном ветру
Наш поцелуй-огонь.
* * *
Наденька, надень-ка
Платье из новья!
Родилась идейка
Нынче у меня.
Дамою идейной
Ощутив себя,
Разве не хотейно
Жизнь начать с нуля?
Наденька-Надея!
Все-то нам к лицу!
На любовь надеясь,
Хоть сейчас к венцу!
Пусть шальная тройка
Мчит и мчит вперед,
Чтобы ахал только,
Расступясь, народ.
Эх, ямщик бывалый,
Ленты под дугой...
И в рубахе алой
Ухарь молодой.
Стоп на повороте –
Размечталась я:
Почему-то против
Дети и мужья.
Но зато азартна
Кавалеров рать!..
На Восьмое марта
Вредно не мечтать.
Надя, вытри слезы,
Оглянись вокруг!
Али мы не розы
Класса Люксембург?..
Наденька, надень-ка
Платье из новья!
Родилась идейка
Нынче у меня.
Дамою идейной
Ощутив себя,
Разве не хотейно
Жизнь начать с нуля?
Наденька-Надея!
Все-то нам к лицу!
На любовь надеясь,
Хоть сейчас к венцу!
Пусть шальная тройка
Мчит и мчит вперед,
Чтобы ахал только,
Расступясь, народ.
Эх, ямщик бывалый,
Ленты под дугой...
И в рубахе алой
Ухарь молодой.
Стоп на повороте –
Размечталась я:
Почему-то против
Дети и мужья.
Но зато азартна
Кавалеров рать!..
На Восьмое марта
Вредно не мечтать.
Надя, вытри слезы,
Оглянись вокруг!
Али мы не розы
Класса Люксембург?..
* * *
В парке ветер газету листает...
Изумруды меняя на медь,
Шалых листьев мятежная стая
Порывается в небо взлететь.
Невысокого, право, полета
Золотая жар-птица – листва.
Но и ей тоже в небо охота.
И она, безусловно, права.
Вновь и вновь при дожде-конвоире
Всем земным непогодам назло
Жар-листва, как и все в этом мире,
Порывается встать на крыло.
Шаль моя, и окошка фрамуга
В эти грустные светлые дни,
И стихи, и тоска, и разлука
Вспоминают: крылаты они.
В парке ветер газету листает...
Изумруды меняя на медь,
Шалых листьев мятежная стая
Порывается в небо взлететь.
Невысокого, право, полета
Золотая жар-птица – листва.
Но и ей тоже в небо охота.
И она, безусловно, права.
Вновь и вновь при дожде-конвоире
Всем земным непогодам назло
Жар-листва, как и все в этом мире,
Порывается встать на крыло.
Шаль моя, и окошка фрамуга
В эти грустные светлые дни,
И стихи, и тоска, и разлука
Вспоминают: крылаты они.
* * *
Ты твердишь: ты лучший самый!..
Но пока, братуха мой:
«Вышли сала! Здравствуй, мама!» –
Эсэмэску шлешь домой.
Сколь ни дай тебе – все мало!..
Жить привыкшему во зле
Родина везде, где сало
И горилка на столе.
На майдане развлекайся,
Сало ешь, горилку пей...
Только после не раскайся,
Покаянных слез не лей.
Эхма, салом по мусалам...
Не ударь, братуха, в грязь:
Продаваться – так недаром,
Це Европа заждалась!
Вряд ли, впрочем, салом встретит,
Малость впавшая в ислам,
Не бросая слов на ветер,
Буркнет разве что: «Салам!»
Зря ты ждал моих проклятий...
Что воззрился на меня?
Братья мы, конечно, братья:
Каин с Авелем – родня!
Ты твердишь: ты лучший самый!..
Но пока, братуха мой:
«Вышли сала! Здравствуй, мама!» –
Эсэмэску шлешь домой.
Сколь ни дай тебе – все мало!..
Жить привыкшему во зле
Родина везде, где сало
И горилка на столе.
На майдане развлекайся,
Сало ешь, горилку пей...
Только после не раскайся,
Покаянных слез не лей.
Эхма, салом по мусалам...
Не ударь, братуха, в грязь:
Продаваться – так недаром,
Це Европа заждалась!
Вряд ли, впрочем, салом встретит,
Малость впавшая в ислам,
Не бросая слов на ветер,
Буркнет разве что: «Салам!»
Зря ты ждал моих проклятий...
Что воззрился на меня?
Братья мы, конечно, братья:
Каин с Авелем – родня!
* * *
В расхристанный денек осенний
Я снова вспомню о тебе,
Лирический бунтарь Есенин,
Собрат по грусти и судьбе.
Моя осмеянная всеми
Неразделенная любовь –
Эпический блондин Есенин,
Что супишь бронзовую бровь?
Иду с красивой дочкой Настей
В Литинститут на семинар...
А ты обозреваешь настежь
Распахнутый Тверской бульвар.
Вокруг владычествует осень,
А дочь моя – сама весна.
Она тебе цветы подносит...
Похоже, тоже влюблена!
И ты не выглядишь уставшим
В цветах поклонниц молодых –
Высоким памятником ставший,
В костюм одетый, как жених!
С улыбкой горько-горделивой
Глядишь мне вслед через плечо...
И я кажусь тебе счастливой,
Хоть я не памятник еще.
В расхристанный денек осенний
Я снова вспомню о тебе,
Лирический бунтарь Есенин,
Собрат по грусти и судьбе.
Моя осмеянная всеми
Неразделенная любовь –
Эпический блондин Есенин,
Что супишь бронзовую бровь?
Иду с красивой дочкой Настей
В Литинститут на семинар...
А ты обозреваешь настежь
Распахнутый Тверской бульвар.
Вокруг владычествует осень,
А дочь моя – сама весна.
Она тебе цветы подносит...
Похоже, тоже влюблена!
И ты не выглядишь уставшим
В цветах поклонниц молодых –
Высоким памятником ставший,
В костюм одетый, как жених!
С улыбкой горько-горделивой
Глядишь мне вслед через плечо...
И я кажусь тебе счастливой,
Хоть я не памятник еще.