* * *
Прости мне этот первобытный страх -
бегу туда, где сухо и тепло.
О, детство - бьется бабочка в руках,
я молча отрываю ей крыло,
и что-то есть звериное во мне
в соседстве с беззащитной чистотой.
Я принимаю это, ведь вполне
осознаю, что остаюсь такой
и до сих пор. Опять средь бела дня
внутри меня не хочет спать ребенок,
смеется смерти бабочки - и я
бегу домой, где вечер тих и долог.
* * *
Касаться пальцами - не губ твоих, цветов,
перебирать их стебли, размышляя,
как шелест трав похож на звук шагов,
который постепенно утихает,
а ночью продолжается внутри,
врастая в грудь какой-то странной болью.
Упав в траву, я трогаю цветы,
которые шагов твоих не помнят.
* * *
День, слишком громкий, наконец затих.
Слова лежат, ночь ворошит их залежь -
слов много, ты надеешься на них,
пока не зачерпнешь, не исчерпаешь,
не вычерпаешь все от сих до сих,
и знаешь, что сказать, а как - не знаешь.
Иди ко мне, приди ко мне, мой стих.
Тень от ветвей царапает окно,
как будто даже звук какой-то слышен,
и зрелость ждет во мне уже давно -
всю жизнь растет внутри. Вздыхает. Дышит.
В ушедшем дне не разглядеть того,
о чем она пока ещё не пишет.
* * *
Окно мое, ты видело меня
уже во всех, пожалуй, проявленьях,
но все еще глядишь день ото дня,
впуская свет и стеклами звеня,
как я, влюбляясь, становлюсь слабее,
как плачу о земном, о неземном,
как плачу, что устала столько плакать,
как я пишу ночами за столом
и прячу письма, чтоб отдать потом,
а может, не отдав, продолжить прятать.
И ты глядишь, как я к тебе иду,
глядишь в меня, как озеро в Нарцисса,
и ловишь взгляд, чтоб только убедиться,
что отразит тебя, а не беду.
Но скоро ночь. Я вижу сквозь стекло
листву деревьев, летний вечер. Странно
болит в груди. Письмо молчит о главном.
И знаешь только ты, мое окно.
***
Живи, живи. Живи, как сейчас живешь; как вот сейчас сидишь, сиди так вечно...
В. Набоков
Вот так молчи, как сейчас молчишь,
всегда, всегда - пусть и жизнь пройдет –
из всех колодцев, оврагов, ниш
твое молчанье, как ночь, встает,
сияет в небе, блестит на дне,
дрожит повсюду, и я дышу,
но все безудержней слышно мне,
как ты молчишь сквозь великий шум
по всей земле, и звенит в ушах,
живи, живи, как сейчас - и все.
И вздрогнет где-то внутри душа,
как будто что-то произнесет.
***
Вечер, март. Что-то есть на душе - только вряд ли смогу
это выразить прямо. Захочешь попробовать - пробуй
молодое бродящее чувство. Весна на снегу.
Все прошло - так легко - и не стоило грусти особой.
И теперь я стремлюсь - а на деле не знаю, к чему,
но иду, чтоб идти - хоть куда-то, зачем-то, но все же.
Как не верилось мне, что когда-то так просто пойму:
все не то и не так, и совсем на любовь не похоже.
Снег, весна. Что-то есть на душе. Подожди, я приду.
Это все перебродит и станет мудрее и старше,
как вишневые ягоды в банке, забытой в саду,
как вино в погребке у какой-то особы монаршей.
В.Ш.
Будет дождь - посильней, чем на прошлой неделе прошли -
о, чудесная новость. А день отчего же так душен?
Я живу на земле и ногами касаюсь земли,
но мой собственный мир невозможен на ней и не нужен.
Только эта привычная грусть стала как-то нежней,
говорит о другом: о причинах любить это лето.
Даже жаркий июль - хоть сухой, хоть совсем без дождей -
остается желанным. И ждет меня, кажется, где-то.
***
На крышах - снег, декабрьский и нежный.
И кажется, что все вокруг - другое,
что этот год пройдет не так, как прежний.
Автобус переполнен. Едешь стоя
и сам себе счастливо обещаешь
любить весь мир, и этот сумрак белый,
и суету, которую прощаешь.
Идти вперед, и чувствовать, что целый.
Начать иначе жить, сновать основу
для новых дней - неповрежденной ткани.
И так наивно сам поверишь слову,
что даже боль на время перестанет.
И не заметишь, как подъедешь к дому.
Прости мне этот первобытный страх -
бегу туда, где сухо и тепло.
О, детство - бьется бабочка в руках,
я молча отрываю ей крыло,
и что-то есть звериное во мне
в соседстве с беззащитной чистотой.
Я принимаю это, ведь вполне
осознаю, что остаюсь такой
и до сих пор. Опять средь бела дня
внутри меня не хочет спать ребенок,
смеется смерти бабочки - и я
бегу домой, где вечер тих и долог.
* * *
Касаться пальцами - не губ твоих, цветов,
перебирать их стебли, размышляя,
как шелест трав похож на звук шагов,
который постепенно утихает,
а ночью продолжается внутри,
врастая в грудь какой-то странной болью.
Упав в траву, я трогаю цветы,
которые шагов твоих не помнят.
* * *
День, слишком громкий, наконец затих.
Слова лежат, ночь ворошит их залежь -
слов много, ты надеешься на них,
пока не зачерпнешь, не исчерпаешь,
не вычерпаешь все от сих до сих,
и знаешь, что сказать, а как - не знаешь.
Иди ко мне, приди ко мне, мой стих.
Тень от ветвей царапает окно,
как будто даже звук какой-то слышен,
и зрелость ждет во мне уже давно -
всю жизнь растет внутри. Вздыхает. Дышит.
В ушедшем дне не разглядеть того,
о чем она пока ещё не пишет.
* * *
Окно мое, ты видело меня
уже во всех, пожалуй, проявленьях,
но все еще глядишь день ото дня,
впуская свет и стеклами звеня,
как я, влюбляясь, становлюсь слабее,
как плачу о земном, о неземном,
как плачу, что устала столько плакать,
как я пишу ночами за столом
и прячу письма, чтоб отдать потом,
а может, не отдав, продолжить прятать.
И ты глядишь, как я к тебе иду,
глядишь в меня, как озеро в Нарцисса,
и ловишь взгляд, чтоб только убедиться,
что отразит тебя, а не беду.
Но скоро ночь. Я вижу сквозь стекло
листву деревьев, летний вечер. Странно
болит в груди. Письмо молчит о главном.
И знаешь только ты, мое окно.
***
Живи, живи. Живи, как сейчас живешь; как вот сейчас сидишь, сиди так вечно...
В. Набоков
Вот так молчи, как сейчас молчишь,
всегда, всегда - пусть и жизнь пройдет –
из всех колодцев, оврагов, ниш
твое молчанье, как ночь, встает,
сияет в небе, блестит на дне,
дрожит повсюду, и я дышу,
но все безудержней слышно мне,
как ты молчишь сквозь великий шум
по всей земле, и звенит в ушах,
живи, живи, как сейчас - и все.
И вздрогнет где-то внутри душа,
как будто что-то произнесет.
***
Вечер, март. Что-то есть на душе - только вряд ли смогу
это выразить прямо. Захочешь попробовать - пробуй
молодое бродящее чувство. Весна на снегу.
Все прошло - так легко - и не стоило грусти особой.
И теперь я стремлюсь - а на деле не знаю, к чему,
но иду, чтоб идти - хоть куда-то, зачем-то, но все же.
Как не верилось мне, что когда-то так просто пойму:
все не то и не так, и совсем на любовь не похоже.
Снег, весна. Что-то есть на душе. Подожди, я приду.
Это все перебродит и станет мудрее и старше,
как вишневые ягоды в банке, забытой в саду,
как вино в погребке у какой-то особы монаршей.
В.Ш.
Будет дождь - посильней, чем на прошлой неделе прошли -
о, чудесная новость. А день отчего же так душен?
Я живу на земле и ногами касаюсь земли,
но мой собственный мир невозможен на ней и не нужен.
Только эта привычная грусть стала как-то нежней,
говорит о другом: о причинах любить это лето.
Даже жаркий июль - хоть сухой, хоть совсем без дождей -
остается желанным. И ждет меня, кажется, где-то.
***
На крышах - снег, декабрьский и нежный.
И кажется, что все вокруг - другое,
что этот год пройдет не так, как прежний.
Автобус переполнен. Едешь стоя
и сам себе счастливо обещаешь
любить весь мир, и этот сумрак белый,
и суету, которую прощаешь.
Идти вперед, и чувствовать, что целый.
Начать иначе жить, сновать основу
для новых дней - неповрежденной ткани.
И так наивно сам поверишь слову,
что даже боль на время перестанет.
И не заметишь, как подъедешь к дому.