Летний вечер
Шла она в зеленом платье посредине лета. Шла она в зеленом платье легком и нелепом. Шла она, и рядом где-то люди суетились. И на это платье тихо бабочки садились. Вместе с нею шли поэты: Саша, Гена, Коля… Среди города большого словно среди поля. Лето ласково смеялось и о чем-то пело. И стихи читать друг другу им не надоело. И совсем не дорожили днями золотыми. Пили пиво, веселились, были молодыми. И легко им ветер в спину дул, не надсадился. И хотелось им, чтоб вечер этот длился, длился… Тихо-тихо шелестело, голубело лето. Если б можно возвратиться было в счастье это! Чтоб коснулась нас легонько молодости милость. Чтобы счастье мне на платье бабочкой садилось…
Весенний день
“Мы были люди, а теперь растенья.”
Данте Алигьери. “ Божественная комедия”
А когда весной оттаяла земля,
Я услышала:
“Теперь мы тополя…”
Так бывает раннею весной –
Мир зеленый говорит со мной.
– Помнишь ли? – Вода в реке дрожит.
– Узнаешь? – Доносится от птиц.
– Помоги… Забвение страшит,
Сохрани созвездье наших лиц…
Не мольба, не просьба, не упрек…
Просто оживает все вокруг.
Вон стоит высокий тополек,
И поодаль – чуть пониже – друг.
–Здравствуйте, ребята, – говорю,
Мы встречались прежде, или нет?
–Мы твои друзья по сентябрю, –
тихо прозвучало мне в ответ.
Оглянулась.
Рядом – никого.
Только рябь живая по Оби.
И на свете больше ничего
Кроме зова света и любви.
Горький запах доносился от реки,
Белый сумрак пробивался сквозь траву,
Высоко – прозрачны и легки –
Птицы рассекали синеву.
–Узнаю! Конечно, узнаю!
Вы простите, птицы и трава.
Просто я немного устаю,
Потому что я еще жива.
Сны небесных истин глубоки…
Вдруг, очнувшись, глянула назад:
Господи! Да это ж у реки
Александр с Геннадием стоят.
Юность
А у дыма нету тени, а у снега нет тепла,
разве только в сновиденьях тень увидеть я могла...
Светотень, архитектура-дура, думает, что есть
и фигура и натура, и теней не перечесть!
Тени нет.
Есть – отраженье
света, радости, добра,
есть небесное движенье
зарожденья серебра
изумительных мечтаний,
невозможных.
Это – есть...
Тени нет еще...
Мечтаний –
честь еще, не перечесть!
* * *
Из трубы – дым,
на снегу – тень...
Словно бы, душа твоя зыбкая.
Вечно молодым
каждый Божий день
светишь мне далекой улыбкою.
Из мечты – сон,
по утру – быль...
К тени прикоснусь дыма я.
Издает звон
снежная пыль -
песнь бесконечно любимая.
Здесь живой день.
Попрошусь с ним
в тягостных желаньях покаяться.
На снегу - тень,
из трубы - дым
в небе без следа
растворяется...
* * *
Он врал, но вранья не любил,
других – осуждал, но, ей Богу,
не хуже других ел и пил.
Но в жизни он видел Дорогу...
Но так повелось, так стряслось,
что странные строчки слагая,
он боль испытал, и на ось
земную наткнувшись,
стеная,
воскликнул он:
Где ж ты, Любовь?
Где Смысл этой жизни?
Не знаю…
А Бог ему горько в ответ
сказал и печально и строго:
– Ты Боль испытал? Ты – поэт.
А суть твоей жизни – Дорога.
* * *
Есть - невысказанность счастья.
Есть - ничтожество кнута.
Есть - невинное запястье,
и – Святая простота.
Есть - забота и неволя.
Есть - свобода и мечта.
И, - знакомая до боли,
та, Святая простота.
Есть уют, тепло и радость,
чтенье музыки с листа,
есть осенних ягод сладость,
и – Святая простота.
Все давным-давно известно,
простота неинтересна…
Ищем сложности…
Мечта,
все ж… Святая простота.
* * *
Между небом и степью синеет черта
горизонта…
Прозрачно и зримо.
И как будто бы ты
и твоя красота
пролетели, как ласточки,
мимо.
И слова, что, любя и кляня, говорил,
Подхватили те ласточки, всуе.
Что же ты натворил,
что же ты сотворил,
отвергая меня и тоскуя…
Сотворил ты простую обитель из грез
или слез…
Где ж теперь угадаешь?
Я же знаю,
Пройдешь
Между белых берез,
И замечешься,
И замечтаешь…
Но слепая, глухая гордыня твоя
не меня, а тебя сокрушает.
Я – осталась без слез.
Ну, а ты – без меня,
безвременьем себя утешая.
Между небом и степью
черта, как причал,
и взлетевший “журавль”
у колодца…
Не успел еще даже
Петух прокричать, -
ты отрекся, отрекся, отрекся…
* * *
Очень горько, что ты уехал,
очень горько,
что не сказал.
Но печальное, долгое эхо
так и плещется между скал.
Между ласки, любви и боли,
между памяти, меж разлук,
между страстных речей,
тем более,
между клятвы,
что ты – мне друг.
Я теперь уже все познала.
И тебя не Господь увел.
Помнишь,
Как в суете вокзала
От меня ты лицо отвел?
Это было давно.
Забыла
я пожатье твоей руки.
Очень жаль.
Я тебя любила.
Просто наши мечты коротки.
Новогодняя ночь
Когда уходит друг последний
так странно,
не предупредив...
Качается,
тоску замедлив,
знакомый, простенький мотив...
Нет, он не умер,
он уехал
куда-то очень далеко...
Зима качается от смеха,
вскипая, словно молоко...
Смеётся всё:
цветы и люди,
смеются улицы и снег,
и торт коричневый на блюде,-
где шоколад - правее всех...
А Новый год царит и льется
по главной лодочке страны,
и все трепещет, остается,
на грани старой новизны.
Где сладость правит и тревожит,
где черное - белей стыда...
Но отчего меня так гложет
тепло придуманного льда?
Ведь он уехал, он не умер,
И счастлив, я надеюсь, он.
По телефону –
длинный зуммер...
Как долгий стон.
* * *
Я не люблю воспоминаний.
Неважно, добрых иль плохих...
Смотрю сюжет в телеэкране
про нас... а, может быть, про них...
Ничто не ново в этом мире,
все, что ушло – смотрю в кино.
Кино про нас. В моей квартире,
чужой глядит в мое окно...
* * *
Не к кому обратиться...
Глухо из тупика
я, обескровленной птицей,
всматриваюсь в облака.
Вряд ли уже подняться,
ветра почувствовать свист...
Мне ли тебя бояться,
чистый бумажный лист?
Но пересохли чернила,
и облетели леса,
тают в душе уныло
блеклые небеса.
Странно ушли внезапно
вместе с друзьями,
– смысл,
счастье, азарта братство,
чувство, любовь
и мысль...
Буду я жить, конечно,
только без вас – никак
мне не понять быстротечный
жизненный кавардак...
Мне не принять предательств
мелочной кутерьмы...
Раньше всех этих качеств,
словно не знали мы.
Рано ушли вы, рано...
Я – доживать должна.
В светленькой тьме балагана –
жуткая тишина.
Не с кем теперь поделиться
радостью первой строки.
На пожелтевших страницах
осиротели стихи.
Шла она в зеленом платье посредине лета. Шла она в зеленом платье легком и нелепом. Шла она, и рядом где-то люди суетились. И на это платье тихо бабочки садились. Вместе с нею шли поэты: Саша, Гена, Коля… Среди города большого словно среди поля. Лето ласково смеялось и о чем-то пело. И стихи читать друг другу им не надоело. И совсем не дорожили днями золотыми. Пили пиво, веселились, были молодыми. И легко им ветер в спину дул, не надсадился. И хотелось им, чтоб вечер этот длился, длился… Тихо-тихо шелестело, голубело лето. Если б можно возвратиться было в счастье это! Чтоб коснулась нас легонько молодости милость. Чтобы счастье мне на платье бабочкой садилось…
Весенний день
“Мы были люди, а теперь растенья.”
Данте Алигьери. “ Божественная комедия”
А когда весной оттаяла земля,
Я услышала:
“Теперь мы тополя…”
Так бывает раннею весной –
Мир зеленый говорит со мной.
– Помнишь ли? – Вода в реке дрожит.
– Узнаешь? – Доносится от птиц.
– Помоги… Забвение страшит,
Сохрани созвездье наших лиц…
Не мольба, не просьба, не упрек…
Просто оживает все вокруг.
Вон стоит высокий тополек,
И поодаль – чуть пониже – друг.
–Здравствуйте, ребята, – говорю,
Мы встречались прежде, или нет?
–Мы твои друзья по сентябрю, –
тихо прозвучало мне в ответ.
Оглянулась.
Рядом – никого.
Только рябь живая по Оби.
И на свете больше ничего
Кроме зова света и любви.
Горький запах доносился от реки,
Белый сумрак пробивался сквозь траву,
Высоко – прозрачны и легки –
Птицы рассекали синеву.
–Узнаю! Конечно, узнаю!
Вы простите, птицы и трава.
Просто я немного устаю,
Потому что я еще жива.
Сны небесных истин глубоки…
Вдруг, очнувшись, глянула назад:
Господи! Да это ж у реки
Александр с Геннадием стоят.
Юность
А у дыма нету тени, а у снега нет тепла,
разве только в сновиденьях тень увидеть я могла...
Светотень, архитектура-дура, думает, что есть
и фигура и натура, и теней не перечесть!
Тени нет.
Есть – отраженье
света, радости, добра,
есть небесное движенье
зарожденья серебра
изумительных мечтаний,
невозможных.
Это – есть...
Тени нет еще...
Мечтаний –
честь еще, не перечесть!
* * *
Из трубы – дым,
на снегу – тень...
Словно бы, душа твоя зыбкая.
Вечно молодым
каждый Божий день
светишь мне далекой улыбкою.
Из мечты – сон,
по утру – быль...
К тени прикоснусь дыма я.
Издает звон
снежная пыль -
песнь бесконечно любимая.
Здесь живой день.
Попрошусь с ним
в тягостных желаньях покаяться.
На снегу - тень,
из трубы - дым
в небе без следа
растворяется...
* * *
Он врал, но вранья не любил,
других – осуждал, но, ей Богу,
не хуже других ел и пил.
Но в жизни он видел Дорогу...
Но так повелось, так стряслось,
что странные строчки слагая,
он боль испытал, и на ось
земную наткнувшись,
стеная,
воскликнул он:
Где ж ты, Любовь?
Где Смысл этой жизни?
Не знаю…
А Бог ему горько в ответ
сказал и печально и строго:
– Ты Боль испытал? Ты – поэт.
А суть твоей жизни – Дорога.
* * *
Есть - невысказанность счастья.
Есть - ничтожество кнута.
Есть - невинное запястье,
и – Святая простота.
Есть - забота и неволя.
Есть - свобода и мечта.
И, - знакомая до боли,
та, Святая простота.
Есть уют, тепло и радость,
чтенье музыки с листа,
есть осенних ягод сладость,
и – Святая простота.
Все давным-давно известно,
простота неинтересна…
Ищем сложности…
Мечта,
все ж… Святая простота.
* * *
Между небом и степью синеет черта
горизонта…
Прозрачно и зримо.
И как будто бы ты
и твоя красота
пролетели, как ласточки,
мимо.
И слова, что, любя и кляня, говорил,
Подхватили те ласточки, всуе.
Что же ты натворил,
что же ты сотворил,
отвергая меня и тоскуя…
Сотворил ты простую обитель из грез
или слез…
Где ж теперь угадаешь?
Я же знаю,
Пройдешь
Между белых берез,
И замечешься,
И замечтаешь…
Но слепая, глухая гордыня твоя
не меня, а тебя сокрушает.
Я – осталась без слез.
Ну, а ты – без меня,
безвременьем себя утешая.
Между небом и степью
черта, как причал,
и взлетевший “журавль”
у колодца…
Не успел еще даже
Петух прокричать, -
ты отрекся, отрекся, отрекся…
* * *
Очень горько, что ты уехал,
очень горько,
что не сказал.
Но печальное, долгое эхо
так и плещется между скал.
Между ласки, любви и боли,
между памяти, меж разлук,
между страстных речей,
тем более,
между клятвы,
что ты – мне друг.
Я теперь уже все познала.
И тебя не Господь увел.
Помнишь,
Как в суете вокзала
От меня ты лицо отвел?
Это было давно.
Забыла
я пожатье твоей руки.
Очень жаль.
Я тебя любила.
Просто наши мечты коротки.
Новогодняя ночь
Когда уходит друг последний
так странно,
не предупредив...
Качается,
тоску замедлив,
знакомый, простенький мотив...
Нет, он не умер,
он уехал
куда-то очень далеко...
Зима качается от смеха,
вскипая, словно молоко...
Смеётся всё:
цветы и люди,
смеются улицы и снег,
и торт коричневый на блюде,-
где шоколад - правее всех...
А Новый год царит и льется
по главной лодочке страны,
и все трепещет, остается,
на грани старой новизны.
Где сладость правит и тревожит,
где черное - белей стыда...
Но отчего меня так гложет
тепло придуманного льда?
Ведь он уехал, он не умер,
И счастлив, я надеюсь, он.
По телефону –
длинный зуммер...
Как долгий стон.
* * *
Я не люблю воспоминаний.
Неважно, добрых иль плохих...
Смотрю сюжет в телеэкране
про нас... а, может быть, про них...
Ничто не ново в этом мире,
все, что ушло – смотрю в кино.
Кино про нас. В моей квартире,
чужой глядит в мое окно...
* * *
Не к кому обратиться...
Глухо из тупика
я, обескровленной птицей,
всматриваюсь в облака.
Вряд ли уже подняться,
ветра почувствовать свист...
Мне ли тебя бояться,
чистый бумажный лист?
Но пересохли чернила,
и облетели леса,
тают в душе уныло
блеклые небеса.
Странно ушли внезапно
вместе с друзьями,
– смысл,
счастье, азарта братство,
чувство, любовь
и мысль...
Буду я жить, конечно,
только без вас – никак
мне не понять быстротечный
жизненный кавардак...
Мне не принять предательств
мелочной кутерьмы...
Раньше всех этих качеств,
словно не знали мы.
Рано ушли вы, рано...
Я – доживать должна.
В светленькой тьме балагана –
жуткая тишина.
Не с кем теперь поделиться
радостью первой строки.
На пожелтевших страницах
осиротели стихи.