Сергей Харцызов
ПОЧТИ ОДА
Про мою азиатскую родину
мне б черкнуть пару строф невзначай.
Где душистую садят смородину
лишь затем, чтоб заваривать в чай,
где растенья в жару поливаются
в две зари, а иначе – хана,
где бубнивые свадьбы играются
в чайханах...
Славна будь, золотая Узбекия,
ветра в парус тебе, солнца в грудь!
Даже в этом трагическом беге я
не сумею себя обмануть:
я люблю вас, страна помидорная
и верблюжьеколючковый край,
где рождён я травинкою сорною
просто так... невзначай... чтобы в чай...
Не брани нас, случайная Родина,
злой неправдой наш след не кропи.
Мы – лишь саженцы русской смородины
в азиатской степи.
***
Как хорошо, до света выйдя,
промяться бо́совью подошв!
Я нынче в вещем сне увидел,
как ты меня переживёшь.
А ты сегодня встала рано.
Зачем так рано ты встаёшь?
Как удивительно и странно,
что ты меня переживёшь!
Поди умойся той водицей,
что я принёс из дальних рощ.
Прости меня, что так случится,
что ты меня переживёшь.
Давай споём, как прежде пели,
я так люблю, как ты поёшь
про сад, где яблоки поспели,
где ты меня переживёшь.
Где всё могло бы быть иначе,
как никогда не может быть.
Не плачь, покуда ты не плачешь,
я буду жить, я буду жить.
***
Стихи не надобно писать,
они должны внезапно сами
из ниоткуда прилетать
уже готовыми стихами.
Чтобы, сорвавшись в тишине
с высот заоблачных скрижалей,
вослед мурашкам по спине
слова безумные бежали.
Чтобы рука в восторге на
бумагу их переводила,
и чтоб в молчании страна
вокруг на цыпочках ходила.
***
Все поэты – ерундовые люди:
занимаются всю жизнь чем попало
и хотят, чтоб им за это на блюде
подносили бы почёт и хлеб-сало.
Гнать их надо, болтунов, дармоедов,
оседлавших наши шеи и плечи!
Наплодили, понимаешь, поэтов,
потому и жрать, товарищи, неча!
Вот в Китае – там с поэтами строго:
знай – рифмуй Мао Цзедуна заветы...
А у нас всю жизнь писателей много,
а порядка настоящего – нету.
А у нас всю жизнь то пень, то колода,
то мы дух обожествляем, то плоть...
Но дрожит над нами Матерь-Природа,
и качает нашу люльку Господь.
БЕЛЫМ ЭМИГРАНТАМ
Когда Невой поплыл ковчег
пилота Лота или Ноя,
в России выпал первый снег,
как что-то тёплое, родное.
И вы, столпившись на корме,
всё вглядывались в даль слепую,
уже не радуясь зиме,
но будто Родину целуя.
И был нелёгок и далёк
ваш путь в несбыточные дали...
А здесь, в России, умер Блок
и Гумилёва расстреляли.
***
Большое небо голубело.
Больные ноги затекли.
Мария сильно поседела
от пыли всех дорог земли.
Её ветра сторожевые
умоют дождичком косым.
– Уже Вы знаете, Мария?
На Пасху на кресте Ваш сын...
– Сынок мой жив, его терновым
не окорябали венком,
он снова маленький, и снова
бежит за мною босиком.
И если кто его увидит,
и если кто пойдёт за ним,
то непременно к людям выйдет
прославлен, цел и невредим!..
Глаза – как взорванное небо
в двух тёмных штолинах глазниц.
И люди ей выносят хлеба,
немного денег и яиц.
Она не может жить иначе –
и в пыльных травах и репьях
всё ходит по земле и плачет
о всех убитых сыновьях.
Про мою азиатскую родину
мне б черкнуть пару строф невзначай.
Где душистую садят смородину
лишь затем, чтоб заваривать в чай,
где растенья в жару поливаются
в две зари, а иначе – хана,
где бубнивые свадьбы играются
в чайханах...
Славна будь, золотая Узбекия,
ветра в парус тебе, солнца в грудь!
Даже в этом трагическом беге я
не сумею себя обмануть:
я люблю вас, страна помидорная
и верблюжьеколючковый край,
где рождён я травинкою сорною
просто так... невзначай... чтобы в чай...
Не брани нас, случайная Родина,
злой неправдой наш след не кропи.
Мы – лишь саженцы русской смородины
в азиатской степи.
***
Как хорошо, до света выйдя,
промяться бо́совью подошв!
Я нынче в вещем сне увидел,
как ты меня переживёшь.
А ты сегодня встала рано.
Зачем так рано ты встаёшь?
Как удивительно и странно,
что ты меня переживёшь!
Поди умойся той водицей,
что я принёс из дальних рощ.
Прости меня, что так случится,
что ты меня переживёшь.
Давай споём, как прежде пели,
я так люблю, как ты поёшь
про сад, где яблоки поспели,
где ты меня переживёшь.
Где всё могло бы быть иначе,
как никогда не может быть.
Не плачь, покуда ты не плачешь,
я буду жить, я буду жить.
***
Стихи не надобно писать,
они должны внезапно сами
из ниоткуда прилетать
уже готовыми стихами.
Чтобы, сорвавшись в тишине
с высот заоблачных скрижалей,
вослед мурашкам по спине
слова безумные бежали.
Чтобы рука в восторге на
бумагу их переводила,
и чтоб в молчании страна
вокруг на цыпочках ходила.
***
Все поэты – ерундовые люди:
занимаются всю жизнь чем попало
и хотят, чтоб им за это на блюде
подносили бы почёт и хлеб-сало.
Гнать их надо, болтунов, дармоедов,
оседлавших наши шеи и плечи!
Наплодили, понимаешь, поэтов,
потому и жрать, товарищи, неча!
Вот в Китае – там с поэтами строго:
знай – рифмуй Мао Цзедуна заветы...
А у нас всю жизнь писателей много,
а порядка настоящего – нету.
А у нас всю жизнь то пень, то колода,
то мы дух обожествляем, то плоть...
Но дрожит над нами Матерь-Природа,
и качает нашу люльку Господь.
БЕЛЫМ ЭМИГРАНТАМ
Когда Невой поплыл ковчег
пилота Лота или Ноя,
в России выпал первый снег,
как что-то тёплое, родное.
И вы, столпившись на корме,
всё вглядывались в даль слепую,
уже не радуясь зиме,
но будто Родину целуя.
И был нелёгок и далёк
ваш путь в несбыточные дали...
А здесь, в России, умер Блок
и Гумилёва расстреляли.
***
Большое небо голубело.
Больные ноги затекли.
Мария сильно поседела
от пыли всех дорог земли.
Её ветра сторожевые
умоют дождичком косым.
– Уже Вы знаете, Мария?
На Пасху на кресте Ваш сын...
– Сынок мой жив, его терновым
не окорябали венком,
он снова маленький, и снова
бежит за мною босиком.
И если кто его увидит,
и если кто пойдёт за ним,
то непременно к людям выйдет
прославлен, цел и невредим!..
Глаза – как взорванное небо
в двух тёмных штолинах глазниц.
И люди ей выносят хлеба,
немного денег и яиц.
Она не может жить иначе –
и в пыльных травах и репьях
всё ходит по земле и плачет
о всех убитых сыновьях.