Автор: Евгений Вайман,
завкафедрой лучевой диагностики
и онкологии КемГМУ
Первой жертвой моего детского художественного порыва стали «Три мушкетера» – издание с великолепными иллюстрациями И. С. Кускова. Решив исправить ошибку их творца, я методично раскрашивал рисунки цветными карандашами: меня не удовлетворяли черно-белые портреты моих любимых героев! Я был пойман отцом на помазании Атоса, который в это время выходил из винного погреба, тяжко опираясь на плечи своего Гримо. Гримо не пострадал, зато Атос был почти готов: его аристократическое лицо приобрело с моей помощью бледный желтушный оттенок с легким иссиня-бежевым переходом на шею. Во-первых, мне хотелось придать контраст белоснежному вороту его сорочки, а во-вторых: вы сами-то смотрелись в зеркало после недельного запоя? То-то же! На ботфорты был щедро трачен коричневый грифель; панталоны пришлось, опять-таки для контраста, выкрасить в желтый цвет – теперь они весьма удачно гармонировали с лицом моего героя, утомленного анжуйским и копченостями. Помнится, я получил суровое наказание в виде отцовского молчания: иногда безмолвие бывает невыносимым!.. А спустя много лет мне удалось приобрести точно такой же том «Трех мушкетеров», который и по сей день бесцветно украшает собой одну из моих книжных полок...
Второй – нелепый – случай произошел с «Роман-газетой». Журнал с грустной повестью «Белый Бим Черное Ухо» после моего прочтения и страшного негодования относительно судьбы главных героев был залит чернилами до полной негодности. Не то чтобы я хотел стать последним читателем «Бима...», тем самым уберегая неискушенных книголюбов от серьезного стресса, – все вышло случайно! И для меня лично это был еще один стресс, многократно усиливший мои переживания по поводу людской жестокости и несправедливости мира, что никакими чернилами не зальешь! Видимо, тетя Неля, которая сама не рада была, что устроила ребенку такой суровый экзамен, совершенно спокойно приняла из моих дрожащих рук испорченный журнал. Сейчас в таких случаях говорят: «Проехали!» Что она сказала сорок пять лет тому назад, я не помню...
– Береги ее! – сказал мне Илья, протягивая восьмисотстраничную «Науку дальних странствий» – сборник кратких шедевров Юрия Нагибина.
– Обижаешь! – ответил я, нежно прижимая к груди бесценный по тем временам фолиант.
А теперь спросите меня, зачем я взял Нагибина с собой на турбазу, зная, что жить придется в палатке? И я вам отвечу: не знаю!
На следующее же утро я обнаружил промокшую насквозь книгу у себя под подушкой. Конечно, можно было заверить Илью, что она стала мокрой от моих пролитых слез: в ней действительно есть повести, которые невозможно читать «насухую», но... не до такой же степени! И тогда я попытался свалить всю вину на дождь и палатку – чертову палатку, не способную выйти сухой из дождя! Спросив у кастелянши нашей турбазы утюг, я несколько часов гладил страницы «Науки дальних странствий». Увы, обложка, обклеенная тонкой тисненой бумагой, пришла в полную негодность. С поникшей головой я предстал пред Ильей. Наверное, если бы это была книга другого автора, я получил бы на всю катушку: Илья был строгим малым. Но это была книга Юрия Нагибина. Мучительно, болезненно деформированная, с расползшейся оболочкой, она несла на своих сожженных утюгом страницах устройство нашего мира: от его начала и до самого конца. И мудрый Илья, склонив голову над утопленницей, сказал мне:
– Она не от дождя размокла, ты просто случайно уронил ее в купель, когда молился, представив Землю и людей...
В наше время Илья мог бы просто выслать мне файл с книгой Юрия Нагибина на электронную почту. И я подумал: какая чудовищная несправедливость! Теперь нельзя покрасить Атоса в желтый цвет, чернила не впитаются в засаленные страницы «Роман-газеты», а увесистый том «Науки дальних странствий» не прижмешь к груди, задыхаясь от счастья! Но самое главное, ты не несешь никакой ответственности: отец не будет мстительно молчать, тетя Неля останется без волнительных переживаний и мук, а Илья не произнесет своих, может быть, самых важных для тебя слов...
Рыбный день козла отпущения
Есть у старожилов города N одна легенда. Вот как они ее рассказывают.
Энное количество лет назад в город N приехал цирк с очень дикими зверями: львами, тиграми, бегемотами, обезьянами – словом, кого там только не понаехало! Вместе с этим диким коллективом, но в отдельном фургоне прибыл козел пегой масти с проседью в бороде и совершенно страшными рогами – львы и те его боялись! Один дрессировщик, померший, само собой, от водки, поведал перед смертью, что этот козел, будучи с цирком в Казани, видел самого Ленина, когда тот был еще маленьким и кудрявым. Даже если начать отсчет от этого исторического периода, количество лет, прожитых козлом, потрясало любое воображение!
Случилось так, что прибывшему в город N козлу занездоровилось: он вдруг стал апатичен, перестал есть капусту, жаловался на боли в коленных суставах. И в итоге «конкретно забил» на первое заявленное в афишах цирковое шоу. Львы с тиграми, проклиная козла, отдувались без него как могли.
На следующий день козлу легче не стало, а стало даже как бы хуже, и его персональный дрессировщик доложил об отрицательной динамике в состоянии пожилого пациента своему непосредственному начальству. То по этапу наябедничало на старого козла директору цирка: мол, срывает представления, сволочь; какое будет ваше предложение?
– Ваш козлик – вам и решать! – дипломатично заявил директор цирка.
– А нет ли в вашем городе, скажем, мясокомбината?
– Есть, а вы на что намекаете?
– Я намекаю, что козлу этому, прости меня, грешного, пора того... на покой. А мясом его мы львов накормим. Вот такой план.
– Ну ладно, – ответил директор и стал звонить на мясокомбинат с необычной просьбой, а именно: убить и разделать одно реликтовое животное, козлом зовется.
И ему обещано было, что будет полный ажур! Пять сек, так сказать...
Вот так распорядились люди. И они же трезво рассудили, что львам да тиграм фиолетово, кого есть: безродную корову или заслуженного артиста цирка. К тому же этот козел – он свое давно отжил, и хоть борозды не портит, а честь пора бы и знать: вон молодежь какая на замену подрастает!
Короче, привозят козла прямо в убойный отдел местного мясокомбината, крестят на прощание и двери закрывают – как бы назад дороги нет. А что впереди? Что-то типа рая. Но он для тех, кому уже жить надоело. А наш герой, хотя и сдал за последние пятьдесят лет, расставаться с жизнью еще не собирался. Хворь его как копытом сняло, только он огляделся по сторонам. С одной стороны он увидел подвешенные туши убиенного скота, с другой стороны – людей в белых халатах с кровавыми подбоями. Козел, почуяв публику, вновь обрел в себе артиста. Для начала он дал круг-другой по периметру цеха и, страшно довольный собой, заблокировал единственную дверь – путь к побегу: видимо, не любил, чтобы кто-то покидал арену во время его выступлений. Никто и не покинул: все без исключения работники цеха взлетели по стропилам и лестницам на железные карнизы, что шли примерно на уровне второго этажа. И никаких сотовых телефонов, учтите! Даже свистка для подачи сигнала очевидного бедствия, внезапно обрушившегося на мясокомбинат, и того не было!
Между тем козел, оглядевший недобрым глазом высвободившееся пространство, продемонстрировал на подвешенных тушах парнокопытных примерно то же, что и Рокки Бальбоа в культовом боевике Сильвестра Сталлоне, с той только разницей, что козел был профессионалом, а Рокки – любителем.
Все, кто находился наверху в «зрительном зале», тихо застонали, поняв, что дело не просто дрянь, а много хуже. Ибо первая кровь уже стекала с рогов козла на его козлиную бороду и помощи ждать было неоткуда.
Люди слабы. Они слабы физически, морально и особенно физиологически. Физиология и работа – вещи практически несовместимые. Вот пришел, скажем, человек на работу. Сначала идет чаепитие. Через полчаса чай просится наружу. Еще через полчаса хочется есть. После перекуса минут двадцать все истово работают, попутно выясняя у соратников, кто и где был вчера. Потом дело к обеду...
Вот те на! Сегодня же четверг, вспомнили вдруг хором наши обреченные зрители. А по четвергам рыбный день! Вот козел! Не мог, что ли, в другой день недели заявиться, когда в столовой мясокомбината мясо на второе дают, от которого тошнит уже просто всех! Тогда бы, может, и голод сейчас так не чувствовался... Незадача! И все принялись громко кричать: авось кто-нибудь успеет укокошить древнее животное до обеда.
А козел продолжал выступать, поскольку страдал потерей аппетита и ему было наплевать, какой сегодня день недели: мясной или рыбный, капустный или морковный! Пробежится, гад, по кругу, корову – бац по боку рогами и снова на круг заходит. И все прямо с шизофренической тщательностью, отточенно, мастерски! А зрителям уже и в туалет приспичило. Особо нервные уже по полпачки сигарет скурили. А кто запретит? Где этот смелый, что войдет в цех и скажет, что на рабочем месте курить не положено? То-то же...
И тут дверь в цех открылась. На пороге стоял сторож. Вчера они с раздельщиком туш Василием договорились, что тот отрежет для него по-тихому пару кило говядины: сторож терпеть не мог рыбу!
Мгновенно оценив ситуацию в цехе, а именно то, что вопрос с его говядиной, как говорится, завис, сторож дал задний ход и через несколько минут вернулся, вооруженный дробовиком. Он уложил козла одним выстрелом! И все сразу спустились по стропилам и побежали занимать очередь в столовой: в тот четверг на второе был жареный хек!
Козла, провозившись до вечера, разделал Василий. Шкура с рогами отошла в наследство персональному дрессировщику. Лев с незамысловатой кличкой Цезарь сломал зуб: в куске абсолютно невкусного мяса ему попалась крупная дробина. А на мясокомбинате рыбный день стали называть козлиным четвергом.
завкафедрой лучевой диагностики
и онкологии КемГМУ
Размышление
За свою жизнь я испортил три книги.Первой жертвой моего детского художественного порыва стали «Три мушкетера» – издание с великолепными иллюстрациями И. С. Кускова. Решив исправить ошибку их творца, я методично раскрашивал рисунки цветными карандашами: меня не удовлетворяли черно-белые портреты моих любимых героев! Я был пойман отцом на помазании Атоса, который в это время выходил из винного погреба, тяжко опираясь на плечи своего Гримо. Гримо не пострадал, зато Атос был почти готов: его аристократическое лицо приобрело с моей помощью бледный желтушный оттенок с легким иссиня-бежевым переходом на шею. Во-первых, мне хотелось придать контраст белоснежному вороту его сорочки, а во-вторых: вы сами-то смотрелись в зеркало после недельного запоя? То-то же! На ботфорты был щедро трачен коричневый грифель; панталоны пришлось, опять-таки для контраста, выкрасить в желтый цвет – теперь они весьма удачно гармонировали с лицом моего героя, утомленного анжуйским и копченостями. Помнится, я получил суровое наказание в виде отцовского молчания: иногда безмолвие бывает невыносимым!.. А спустя много лет мне удалось приобрести точно такой же том «Трех мушкетеров», который и по сей день бесцветно украшает собой одну из моих книжных полок...
Второй – нелепый – случай произошел с «Роман-газетой». Журнал с грустной повестью «Белый Бим Черное Ухо» после моего прочтения и страшного негодования относительно судьбы главных героев был залит чернилами до полной негодности. Не то чтобы я хотел стать последним читателем «Бима...», тем самым уберегая неискушенных книголюбов от серьезного стресса, – все вышло случайно! И для меня лично это был еще один стресс, многократно усиливший мои переживания по поводу людской жестокости и несправедливости мира, что никакими чернилами не зальешь! Видимо, тетя Неля, которая сама не рада была, что устроила ребенку такой суровый экзамен, совершенно спокойно приняла из моих дрожащих рук испорченный журнал. Сейчас в таких случаях говорят: «Проехали!» Что она сказала сорок пять лет тому назад, я не помню...
– Береги ее! – сказал мне Илья, протягивая восьмисотстраничную «Науку дальних странствий» – сборник кратких шедевров Юрия Нагибина.
– Обижаешь! – ответил я, нежно прижимая к груди бесценный по тем временам фолиант.
А теперь спросите меня, зачем я взял Нагибина с собой на турбазу, зная, что жить придется в палатке? И я вам отвечу: не знаю!
На следующее же утро я обнаружил промокшую насквозь книгу у себя под подушкой. Конечно, можно было заверить Илью, что она стала мокрой от моих пролитых слез: в ней действительно есть повести, которые невозможно читать «насухую», но... не до такой же степени! И тогда я попытался свалить всю вину на дождь и палатку – чертову палатку, не способную выйти сухой из дождя! Спросив у кастелянши нашей турбазы утюг, я несколько часов гладил страницы «Науки дальних странствий». Увы, обложка, обклеенная тонкой тисненой бумагой, пришла в полную негодность. С поникшей головой я предстал пред Ильей. Наверное, если бы это была книга другого автора, я получил бы на всю катушку: Илья был строгим малым. Но это была книга Юрия Нагибина. Мучительно, болезненно деформированная, с расползшейся оболочкой, она несла на своих сожженных утюгом страницах устройство нашего мира: от его начала и до самого конца. И мудрый Илья, склонив голову над утопленницей, сказал мне:
– Она не от дождя размокла, ты просто случайно уронил ее в купель, когда молился, представив Землю и людей...
В наше время Илья мог бы просто выслать мне файл с книгой Юрия Нагибина на электронную почту. И я подумал: какая чудовищная несправедливость! Теперь нельзя покрасить Атоса в желтый цвет, чернила не впитаются в засаленные страницы «Роман-газеты», а увесистый том «Науки дальних странствий» не прижмешь к груди, задыхаясь от счастья! Но самое главное, ты не несешь никакой ответственности: отец не будет мстительно молчать, тетя Неля останется без волнительных переживаний и мук, а Илья не произнесет своих, может быть, самых важных для тебя слов...
Рыбный день козла отпущения
Есть у старожилов города N одна легенда. Вот как они ее рассказывают.
Энное количество лет назад в город N приехал цирк с очень дикими зверями: львами, тиграми, бегемотами, обезьянами – словом, кого там только не понаехало! Вместе с этим диким коллективом, но в отдельном фургоне прибыл козел пегой масти с проседью в бороде и совершенно страшными рогами – львы и те его боялись! Один дрессировщик, померший, само собой, от водки, поведал перед смертью, что этот козел, будучи с цирком в Казани, видел самого Ленина, когда тот был еще маленьким и кудрявым. Даже если начать отсчет от этого исторического периода, количество лет, прожитых козлом, потрясало любое воображение!
Случилось так, что прибывшему в город N козлу занездоровилось: он вдруг стал апатичен, перестал есть капусту, жаловался на боли в коленных суставах. И в итоге «конкретно забил» на первое заявленное в афишах цирковое шоу. Львы с тиграми, проклиная козла, отдувались без него как могли.
На следующий день козлу легче не стало, а стало даже как бы хуже, и его персональный дрессировщик доложил об отрицательной динамике в состоянии пожилого пациента своему непосредственному начальству. То по этапу наябедничало на старого козла директору цирка: мол, срывает представления, сволочь; какое будет ваше предложение?
– Ваш козлик – вам и решать! – дипломатично заявил директор цирка.
– А нет ли в вашем городе, скажем, мясокомбината?
– Есть, а вы на что намекаете?
– Я намекаю, что козлу этому, прости меня, грешного, пора того... на покой. А мясом его мы львов накормим. Вот такой план.
– Ну ладно, – ответил директор и стал звонить на мясокомбинат с необычной просьбой, а именно: убить и разделать одно реликтовое животное, козлом зовется.
И ему обещано было, что будет полный ажур! Пять сек, так сказать...
Вот так распорядились люди. И они же трезво рассудили, что львам да тиграм фиолетово, кого есть: безродную корову или заслуженного артиста цирка. К тому же этот козел – он свое давно отжил, и хоть борозды не портит, а честь пора бы и знать: вон молодежь какая на замену подрастает!
Короче, привозят козла прямо в убойный отдел местного мясокомбината, крестят на прощание и двери закрывают – как бы назад дороги нет. А что впереди? Что-то типа рая. Но он для тех, кому уже жить надоело. А наш герой, хотя и сдал за последние пятьдесят лет, расставаться с жизнью еще не собирался. Хворь его как копытом сняло, только он огляделся по сторонам. С одной стороны он увидел подвешенные туши убиенного скота, с другой стороны – людей в белых халатах с кровавыми подбоями. Козел, почуяв публику, вновь обрел в себе артиста. Для начала он дал круг-другой по периметру цеха и, страшно довольный собой, заблокировал единственную дверь – путь к побегу: видимо, не любил, чтобы кто-то покидал арену во время его выступлений. Никто и не покинул: все без исключения работники цеха взлетели по стропилам и лестницам на железные карнизы, что шли примерно на уровне второго этажа. И никаких сотовых телефонов, учтите! Даже свистка для подачи сигнала очевидного бедствия, внезапно обрушившегося на мясокомбинат, и того не было!
Между тем козел, оглядевший недобрым глазом высвободившееся пространство, продемонстрировал на подвешенных тушах парнокопытных примерно то же, что и Рокки Бальбоа в культовом боевике Сильвестра Сталлоне, с той только разницей, что козел был профессионалом, а Рокки – любителем.
Все, кто находился наверху в «зрительном зале», тихо застонали, поняв, что дело не просто дрянь, а много хуже. Ибо первая кровь уже стекала с рогов козла на его козлиную бороду и помощи ждать было неоткуда.
Люди слабы. Они слабы физически, морально и особенно физиологически. Физиология и работа – вещи практически несовместимые. Вот пришел, скажем, человек на работу. Сначала идет чаепитие. Через полчаса чай просится наружу. Еще через полчаса хочется есть. После перекуса минут двадцать все истово работают, попутно выясняя у соратников, кто и где был вчера. Потом дело к обеду...
Вот те на! Сегодня же четверг, вспомнили вдруг хором наши обреченные зрители. А по четвергам рыбный день! Вот козел! Не мог, что ли, в другой день недели заявиться, когда в столовой мясокомбината мясо на второе дают, от которого тошнит уже просто всех! Тогда бы, может, и голод сейчас так не чувствовался... Незадача! И все принялись громко кричать: авось кто-нибудь успеет укокошить древнее животное до обеда.
А козел продолжал выступать, поскольку страдал потерей аппетита и ему было наплевать, какой сегодня день недели: мясной или рыбный, капустный или морковный! Пробежится, гад, по кругу, корову – бац по боку рогами и снова на круг заходит. И все прямо с шизофренической тщательностью, отточенно, мастерски! А зрителям уже и в туалет приспичило. Особо нервные уже по полпачки сигарет скурили. А кто запретит? Где этот смелый, что войдет в цех и скажет, что на рабочем месте курить не положено? То-то же...
И тут дверь в цех открылась. На пороге стоял сторож. Вчера они с раздельщиком туш Василием договорились, что тот отрежет для него по-тихому пару кило говядины: сторож терпеть не мог рыбу!
Мгновенно оценив ситуацию в цехе, а именно то, что вопрос с его говядиной, как говорится, завис, сторож дал задний ход и через несколько минут вернулся, вооруженный дробовиком. Он уложил козла одним выстрелом! И все сразу спустились по стропилам и побежали занимать очередь в столовой: в тот четверг на второе был жареный хек!
Козла, провозившись до вечера, разделал Василий. Шкура с рогами отошла в наследство персональному дрессировщику. Лев с незамысловатой кличкой Цезарь сломал зуб: в куске абсолютно невкусного мяса ему попалась крупная дробина. А на мясокомбинате рыбный день стали называть козлиным четвергом.
