Сплю под лоскутным одеялом, на постели с подзором, связанным руками бабушки мужа, Анны Сидоровны.
Перед сном убаюкивал комариный звон. Утром разбудил муравейко. Забрался на одеяло, укусил руку и быстренько исчез.
Дачный быт. Мураши и комары – постоянные жители усадьбы. За ставнями – воробьиное гнездо. В летней кухне выглядывает из щели в полу возле печурки росток малины. Из-под поленницы появляется полевая мышь с темной полоской на спинке. Спокойно смотрит блестящими бусинками – «Привет!» – и направляется к кошачьему блюдцу. На телевизионной антенне распевает малиновка. С рассвета носятся по двору сороки, клюют возле умывальника мыло. По крыше шагает важная ворона Манька...
Я проснулась, и вот за окном проснулся ветер. Разыгрался, забушевал в кронах елей и кедра. Через час замолчал холодильник: где-то на старой электролинии обрыв.
Топим печь. Муж приносит обломки сухой бузины. Березовые полешки приходится экономить. Дрова – «Ты не поверишь!» – в таежной деревне – большой дефицит. В сентябре прошлого года постоянные ивановские жители и дачники, по большей части пенсионеры, получали бумаги с обозначениями тех участков леса, которые отведены для заготовки дров. Получили и мы с Геной за небольшую плату «Договор №83 купли-продажи лесных насаждений». Участки эти у черта на куличках, а техники для заготовки и доставки дров у нас, разумеется, нет. Между тем провести заготовку полагается в течение месяца. И все по букве закона: «По настоящему Договору Продавец продает, а Покупатель (уважительно, с большой буквы!) покупает лесные насаждения с целью заготовки древесины для нужд…»
За окном хлещет холодный дождь, летят лепестки черемухи.
Печь разгорается.… Каждый раз, когда я слышу, как гудят и потрескивают дрова, вспоминаю брянский родительский дом. Вспоминается сад моего детства: душистые антоновские яблоки, румяные груши, крупные, сладкие вишни. Наша ивановская вишенка – робкое деревце. Цветет хилыми цветками, а потом появится с десяток кисловатых ягод. Зато над крышей у нас шумит красавец кедр. В ветреную погоду голос его напоминает шум морского прибоя. В августе верхние ветви отягощают душистые, набитые орехами шишки. Правда о сроках их созревания птицы узнают раньше нас. Дятел интересуется поселившимися в шишках червячками, сороки и мыши суетятся возле падалицы.
Как-то Гена снимал с забора старую обувь. Заглянул в ботинок, обнаружил его содержимое и повесил на прежнее место. В ботинке таился склад припасенных на зиму бурундуком отборных орехов.
20 мая
С улицы слышен знакомый птичий голос. На столбе – речной ястребок Гоша, крылатый приятель Геннадия и внучки Кати.
Как-то наши рыбаки, дед и внучка, увидели на берегу понуро сидящую большую, голодную птицу. Бросили рыбку, еще одну.… И вот уже более десяти лет Гоша прилетает к нашей избе. Низко пролетит над двором, чтобы убедиться в присутствии хозяев, опустится на столб за калиткой и дает о себе знать красивым, переливчатым голоском.
Катя всегда умела подражать этому пению, похожему на нежное ржание жеребенка. В ее рисунках часто можно видеть Гошу, спускающегося за рыбой с вытянутыми вперед ножками.
За угощения Гоша благодарит все той же, только более короткой песенкой. Если рыбешки нет, он может взять сыр и даже вареник с картошкой.
Легко угадать, где рыбачит Гена. Именно над его лодкой кружат Гоша и его родня, ожидая, пока он бросит им на воду очередную уклейку.
Этим рыбоедам оставаться с нами до сентября, когда они улетают в теплые края.
24 мая
Земля влажновата, но пришла пора садить картошку и надо готовить участок.
Гена выкапывает из земли двух лягушек, еще не опомнившихся от зимней спячки. Шмели, мохнатые труженики с оранжевой пыльцой на ножках, также спят в земляной постели, но уже слышны на лужайке их басовитые голоса.
Раньше всех просыпаются клещи. Они поджидают жертву в траве или в малиннике. Особенно много их в тайге, где весной можно набрать сочного сибирского витамина – колбы. За колбой идут немногие и те только ради заработка. Для прочих, и нас в том числе, чудесный, весенний лес – не лучшее место для прогулки.
Впрочем, наша усадьба сама – таежный уголок. От соседних ее
больше отличает семейство деревьев. Кедр и кедрёнок, две ели, рябины, черемухи, березки, бузина, клен и все те ивушки, которые поддерживают наш ветхий забор.
С цветниками уживаются лесные и полевые друзья – папоротники, очиток, клевер, ромашка, одуванчики, дельфиниум.
С дикими травами – крапивой, вьюнком, снытью, борщевиком, мокрицей – приходится воевать. Но хотела бы я поменять нашу усадьбу с ее «однокомнатной» хатой на более комфортное жилище? Вряд ли.
25 мая
«…–Мама, мне приснилось такое… Будто я не больна, а в поликлинику надо идти.
Прихожу, народу тьма. Все по очереди подходят к врачу. Врач этот делает обезболивающий укол и начинается операция. Каждому врач открывает сердце. Как –я не знаю. Кажется, даже без инструментов. А вот дальше самое главное. У всех из сердца он выгребает грязь.
Подхожу. Делает мне укол, а у меня от этого обезболивания жуткая боль. И тогда врач внимательно так смотрит на меня и говорит: «А ты иди. Сердце у тебя чистое…»
Доченька, помнишь этот свой сон? Ты еще в школе училась. Потом- институт, потом… Ну кто же мог представить себе, что в нашей стране будет безработица?
«Хозяин –барин». И принимают эти работодатели женщин до тридцати пяти. Никто им не указ. Вот у них сердце и забито грязью основательно. Пора скорую помощь вызывать. Только боюсь, что врач им не сможет помочь…
28 мая
–Хотаб, на рыбалку!
Хотаб – это кот, а бежит за Геннадием к реке как собака. Буровато-белый котишка, помесь сиамца и сибирской кошки, получил свое имя от своего хозяина Олега Николаевича Серебрякова. Хотаб – большой любитель свежей рыбы. Наверное, он вспомнил того, кто угощал его прошлым летом чебаками, явился в гости и уходить, как видно, не собирается. Домой он бегает только навещать своего друга, овчарку. Возможно от него и перенял кот собачьи повадки.
Сегодня снова шквальный ветер, а к ночи разыгралась адская гроза с непрерывными вспышками молний. Дождя нет. Муж говорит, что это – сухая гроза.
Когда дикий грохот стихает, а молнии становятся зарницами, на западе оранжевым огнем разгорается горизонт, и вот тогда начинается маленький теплый дождь. Его тихую мелодию сопровождают трели соловья, сидящего в кроне молодой черемухи.
29 мая
Ночь любви: концерт соловьев и лягушек. Луна, как мячик, готовый скатиться вниз, легла на гору, потом поднялась еще выше. Окунувшись в облако, стала таять и над домом Макеева превращаться в живописный фокус, который потом мы увидим в его картине.
30 мая
Рассаду Гена пересаживает очень бережно. Чтобы саженцы не болели, старается прихватить на корешок побольше почвы. С растением разговаривает, как с ребенком.
«Дедушка, а почему ты говоришь с капустой? – удивлялась Катя. – У нее же нет мозгов…»
Слышат ли, понимают ли нас растения? Наверняка. Может быть всем известные слова «с легкой руки посажено» – это и есть догадка о том что зеленые питомцы отзывчивы на доброту и заботу.
«Сирень не хочет цвести, решили вырубить, а она взяла и расцвела!»
Я вспомнила рассказ жены художника Анны Яковлевны Зевакиной, когда сама хотела избавиться от куста сирени. Тридцать лет назад, подумать только, была посажена под окном и за все годы не цвела ни разу.
Вырубим.
И вдруг.… На верхней ветке куста появилось несколько жалких сиреневых звездочек, «Я расцвела, я умею цвести…» Вижу! Что с тобой поделаешь? Не тронем.
Грустно, когда сирень цветет – роскошнее не бывает, – а любоваться некому: хозяин покинул усадьбу.
А цветущей ранеткой соседа мы любовались постоянно. Старенький сосед продал дом. Новый владелец приезжает редко, в основном, на рыбалку и охоту.
Окна закрыты ставнями. Крыльцо окружают крапива и лопухи. Зачем-то разрубили ствол ранетки. Но ранетка ухитряется цвести. Проходя мимо цветущего ствола-инвалида, я каждый раз вспоминаю отцовский сад. Не зря, наверное, Бунин говорил: «Безмерно велика власть воспоминаний»
Привезла я с Брянщины лимонник, пион, ежевику.
Теперь на неженку-пиона насмешливо поглядывает из сочной зелени сибирский родственник, «пион уклоняющийся» – Марьин корень: «Тебя посадили на клумбу, подумаешь, аристократ.… А лечить людей ты умеешь?»
Ежевика легко прижилась возле большой черемухи. Весной она тянет из-под задавленных снегом засохших ветвей новые побеги. Колючая, неприступная. Напрасно крапива хочет подружиться с ней.
Дожди и сменяющая их жара – прекрасные условия для сорняков всех мастей, которые поднимаются как на дрожжах.
С каждым годом в деревне все больше зарастающих бурьянами усадеб. По вечерам заброшенные дома тонут в густой тишине.
…Стою у высоких металлических ворот замка -–коттеджа с навороченной архитектурной эклектикой. Телекамера прощупывает насквозь, охранник смотрит с недоумением.
Не беспокойся, секьюрити, да не пойду я в сад с подстриженной зеленью и холёными цветами. Не будет предметом моей зависти дизайн роскошных залов. Здесь все чужое и холодное, вполне отвечающее своему имени –Рублевка. Хуже всего, что нечто подобное готово поселиться в любом из лучших уголков российской природы. Рублевка объявила войну Ивановке.
И вот вместо слепленной из досок, украшенной детскими рисунками Кати летней кухни расположится шикарная беседка. Картофельное поле превратится в бассейн. Там, где поет под ветром кедр, можно построить обшитую душистой кедровой древесиной сауну.
И когда от убогой, старенькой калитки незваный гость пройдет под шатром из сомкнувшихся ветвей рябины и ели и, остановившись посреди двора, цепким взглядом осмотрит все, что можно снести и срубить, я вдруг узнаю в нем лицо бессмертного Лопахина, дельца из чеховского «Вишневого сада»...
1 июня
Помнишь ли, Ивановка, какие замечательные семьи жили здесь совсем недавно?
С Геннадием дружили озорные ребятишки Сликишиных. Он обучал рыбацким азам пацана Юрищевых, а с ним делился секретами рыбалки фронтовик Павел Никитич Прокудин. Это его сын мог разбудить нас ни свет – ни заря: «Эй вы, мать прислала горячего хлеба!»
Перед смертью Павел Никитич просил жену: «Дай мне стакан шампанского...» – «Паша, у меня нету шампанского, – плакала баба Фая. – Дам тебе беленькой…» – «Не надо…» Через день после смерти старика свалился стоявший у них во дворе старый тополь.
Еще один участник войны, морской офицер, ровесник и тезка моего отца Николай Александрович Морев был мастер на все руки. К нему ходили все деревенские, когда нужно было что-нибудь починить.
На Ивановском кладбище есть вросшие в землю плиты – могилы красных партизан, расстрелянных колчаковцами.
Карательные отряды «верховного правителя России» беспощадно расправлялись и с красными и с теми, кто не хотел идти в армию Колчака.
Много лет назад я снимала киноочерк о бывшем кольчугинском шахтере, добровольно вступившем в 17-м году в Красную гвардию. Именем этого легендарного бойца из отряда Петра Сухова назвал поэт Николай Асеев свою, посвященную ему поэму – «Семен Проскаков».
Я еще застала в живых старенькую Татьяну Ефимовну, жену Проскакова. Одноглазую. Глаз ей выбили белогвардейцы.
В Ленинске – Кузнецком, бывшем шахтерском Кольчугине, дочь Проскакова Александра Семеновна рассказывала: «Каратели хватали днем и ночью, всех, кто избегал мобилизации, избивали шомполами, нагайками до полусмерти. Или сразу расстреливали. В Камышинской балке расстрелянных тысячи…»
Александру Николаевичу Орехову было в те дни шестьдесят девять. Красногвардеец, шахтер с прииска Центрального. Знал Проскакова, вспоминал его слова: «…Не за манатки я воевал, а чтоб на хозяина спину не гнуть».
Переписывалась с командиром партизанского отряда Иваном Илларионовичем Бойко, у которого Проскаков был связным.
После общения со свидетелями событий гражданской войны в Кузбассе я не воспринимаю однозначно воспеваемую в наши дни личность Колчака. И можно ли без конца говорить о сталинских репрессиях и забывать о жертвах гражданской, о рабочих и крестьянах, безвинно погибших от рук белогвардейских палачей?
3 июня
Говорят, Ивановке не менее трехсот лет. В свое время здесь были школа, церковь, лесопилка, подвесной мост через таежную речушку Заломную.
Все это в прошлом. Теперь здесь нет даже магазина.
Не могу себе представить, что на месте пышных сенокосных лугов сеяли когда-то хлеба.
При виде таких вот цветущих полян плакала после перестройки брянская бабушка Федора: «Мы в войну на корове пахали, а заросших полей не было». Мой земляк, режиссер художник и поэт Николай Мельников писал в своей поэме «Русский крест»:
«Поставьте памятник деревне
На Красной площади, в Москве,
Там будут старые деревья,
Там будут яблоки в траве.
И два горшка на частоколе,
И пядь невспаханной земли,
Как символ брошенного поля,
Давно лежащего в пыли…»
4 июня
К сидящему на столе Гоше подлетает и с размаху сталкивает с места такой же серый, только более плотный ястребок. Судя по тому, как покорно уступает Гоша, это его супруга.
Голос у крылатой бабы хрипловатый. Рыбку берет неумело и боязливо.
Гошу легко отличаем от других ястребков из семейства «речная скопа»: поджарый, с надломленным пером в крыле и, как видно, немолод. Его подруга крупнее, с глуповатым видом, но гордой осанкой.
Наши птицы признают только нас. Едва появится кто-то на улице или во дворе, немедленно улетают.
Улетели, не дожидаясь угощения и сегодня: к нашей калитке подъезжает телега. Лошадь фыркает, мотает головой – ее одолевает мошкара.
Покупаем молоко у Людмилы Шериной, хозяюшки из соседней Комаровки. Ее внучка Аня веткой отгоняет оводов от лошадиной морды.
Наша Катя в таком же возрасте как-то сказала: «Дедушка, давай купим лошадку, заведем собаку и будем жить в деревне.»
Аня говорит, что хочет стать дизайнером.
Молодежь в нынешних селах можно видеть только летом, на отдыхе у бабушек – дедушек. Крестьянский труд так же не престижен, как труд рабочего. Молодые, сильные парни подвизаются в супермаркетах и ночных клубах, охранниками богатых. Лучшее, что может предложить им «рынок образовательных услуг» – профессию приказчика, говоря иначе, не по-русски – менеджера.
Ставьте, господа либералы, памятник уходящей деревне.
«Доярка из Хацапетовки».
Достаточно издевательского названия, чтобы понять, куда клонят создатели дешевой конъюнктуры этого фильма.
«От кутюр? Гламур! Гламур! Гламур!» – вещают по радио. И рвутся юные провинциалки в столицу, мечтая попасть на подиум, в попсу или замуж за олигарха.
Какая-нибудь Маша Распутина добьется цели, но судьбы большинства – московские панели или турецкий бордель.
Есть в провинции свои, доморощенные «образованцы». Выпадает им удача погостить в столице или заглянуть в Лондон – Париж – и этого счастья им вполне достаточно, чтобы с полным правом судить-рядить о том, что явно отвечает эталонам столичного комильфо, а что есть «махровая провинция». Неважно, если сами они живут в «махровой» и родились в здешних краях.
5-6 июня
Троица. А также дни рождения двух гениев – Александра Сергеевича Пушкина и великого испанца Федерико Гарсиа Лорки.
«Начинается плач гитары.
Тихо разбились рассвета бокалы…».
Гарсиа Лорка. Это он говорил когда-то: «Я люблю во всем простоту. Жить просто я научился в детстве, в нашей деревне, в Фуэнте – Вакерос. У меня деревенское детство. Пастухи, поля, небо, одиночество… Я люблю землю. Крестьяне, твари земные, животные – я сильнее чувствую их, чем другие…»
Мы были еще молоды, когда наш друг Миша Меломед дал мне почитать сборник Лорки, а когда увидел, что я переписываю стихи, подарил мне его.
«Антонио Торес Эредиа
Из храброго рода Камборьо,
Играя прутиком гибким,
Шел в Севилью на бой быков.
Смуглый, как лунные ночи…»
Я читала и перечитывала волшебные строки.
«…На полпути он срывал
Много крупных лимонов
И так долго бросал их в реку,
Что река золотою стала…»
И вот началось! Изучала испанский, купила пластинку с уроками испанского, разыскала сборник Лорки на испанском, купила словарь. И я была рада, что, откликнувшись на мое предложение, Кемеровское книжное издательство выпустило в 87–м сборник Лорки, иллюстрированный его собственными рисунками.
Гранада моя.… Так никогда и не посчастливилось мне побывать в Испании.
Годы рождения и смерти, точнее убийства русского и испанского гениев разделяет ровно столетие: 1799 –1899,1837 –1936. Перст божий?
И оба погибли от пули.
Гарсиа Лорку расстреляли испанские фашисты.
« В мире борются уже не человеческие, а вселенские силы, – говорил Гарсиа Лорка. – И вот передо мной на весах итог борьбы: здесь моя боль и моя жертва, там – справедливость для всех. И я опускаю свой кулак на ту чашу, чашу справедливости…»
Он не участвовал в политической жизни Испании в годы франкистского мятежа, но ведь ему принадлежит «Романс об испанской жандармерии»:
«…Полуночны и горбаты,
Несут они за плечами
Песчаные смерчи страха,
Клейкую мглу молчания.
От них никуда не деться…»
Боюсь не видать нам добра, пока живут и здравствуют на земле «сальери» – убийцы и ненавистники поэтов.
20 июня
Геннадию приснилось, что он сочинил Всемирную книгу сказок и читает ее людям, животным и растениям.
Однажды в автобусе я услышала рассуждения пожилой женщины: «Какие сказки? Зачем они? Дети теперь умные, компьютер понимают…»
Увы, нашим детям мы принесли западный, хищный рационализм.
В 1977 году Федор Абрамов гостил на американском ранчо и удивлялся, что юному Джеку телевизор заменяет книгу. « О чем мечтает Джек? Зарабатывать много денег. За два года после окончания школы не прочитал ни одной книги…»
Знал бы рано ушедший из жизни писатель, что такое случится и с нашими детьми! Он писал после путешествия в США: «Америка – страна фантастики. Высокий экономический уровень, сервис, деловитость и духовная нищета, невежество.… Поражает невежество детей, молодежи. Американская молодежь – ухоженные, отмытые современные, цивилизованные дикари…»
Гарсиа Лорка побывал в США в 1933-м. И вот его впечатление: «…Уолл-стрит поражает своим холодом и жестокостью. Золото течет туда рекой со всех концов света. Нигде в мире так не чувствуется полное отсутствие духовности, как там…»
1 июля
Погода солнечная, жаркая. Пчелы кружатся над чашечками чистотела.
Гена пьет на крылечке чай вместе со шмелем, который садится на чайную ложечку с сахаром, ползает по руке.
У крыльца пышно цветут ирисы. Распустился мак.
Фиолетовый ирис, золото лютика, алые лепестки мака – палитра природы. Здесь, в Ивановке краски земли звучали в унисон с кистью Зевакина. Виктор Сергеевич оставил нам суровые и нежные, грозовые и ласковые мотивы своих полотен – жизнь души, отразившей в себе сибирские контрасты русского характера. Он любил деревню. Не рвался в столицу. Был одним из плеяды великих провинциалов. Ломоносов, Есенин, Левитан, Бунин, Лев Толстой.… Да разве перечислишь всех тех, чье творчество рождалось в духовном климате русской глубинки…
Не забуду, как художник театра Марк Теодорович Ривин объяснял мне суть пьесы Горького «На дне»: «Дно, как вы думаете где? Внизу? Где темнота? А где светло? Наверху? А может быть дно-то наверху, а светится там, внизу…».
Наверное, вы согласились бы со мной, Марк Теодорович, что «махровая провинция» цветет наверху, в столичном климате.
«Махровые»– это те хозяева телевидения, которые кошмарят нас бесконечной информацией о криминале, насыщают эфир сериалами об изощренных убийствах и патологией секса. Это бездарная попса. Это режиссеры, ставящие на сцене перелицовку Пушкина и Чехова. Это сладкоголосые фальсификаторы истории. Это те, одержимые пошлостью и безвкусицей, которые раскрасили созданный в стиле кинохроники фильм-классику «Семнадцать мгновений весны»
Это безумные постмодернисты.
Мыслимо ли это? Во Франции, на родине высокого искусства открывают вернисаж «Наше тело», а предмет этого шоу – трупы людей, которых нужда заставила продать свои посмертные тела.
25 июля
На окне две банки. В одной – майский-июльский мед, в другой гудит взаперти еще недавно собиравшая нектар пчела. Пленница должна ужалить больного радикулитом, оставит в его теле жало и погибнет. Безропотно отдают человеку свою жизнь насекомые, птицы, животные, рыбы, растения – все, кого объединяет божественная Душа природы. Богословы называют ее Софией.
Однажды я разглядывала под микроскопом листик лебеды. Это был праздничный Космос: цветные планеты, мерцающие звездные спирали...
В журнале «Вокруг света» публиковали снимки из коллекции какого-то ученого – живой латинский алфавит на крыльях бабочек.
Увидев в микромире знакомые формы палочки, шара, спирали и звезды, ученые института микробиологии выдвинули гипотезу: там, в глубинах материи, природа как на полигоне испытывает многие будущие системы, устройства, узлы высших организмов.
Исследуя сложные информационные процессы, ученые приходят к выводу, что на биоэнергетическом уровне живые клетки животных, растений и человека общаются между собой.
Понятия не имея о будущем кощунстве под названием «Наши тела», философ, поэт и художник Максимилиан Волошин писал: « Наше тело – летопись мира. Оно есть точный отпечаток всей нашей эволюции во Вселенной…»
Еще более интересны образы его поэзии:
« Адам был миром, мир же был Адам.
Он мыслил небом, думал облаками,
Он глиной плотствовал, растеньем рос,
Гудел планетами, дышал ветрами…»
С Волошиным перекликается китайский мыслитель Ши Тао: « Горы и реки требуют, чтобы я заговорил за них. Они родились во мне, а я – в них…»
Вряд ли постмодернист Хиггинс, автор кощунства под названием «Наши тела», задумывался над великой тайной Божественного всеединства жизни. Он не спрашивал себя, почему и в нем самом кровеносные сосуды и нервы ветвятся как зеркальное отражение древесных ветвей и почему с древнейших времен символ мира Космическое древо, Древо Добра и Зла. Оно же образ человеческой родословной.
Незадолго до своей трагической гибели наш талантливый скульптор Алексей Хмелевской создал композицию «Во имя любви» – распятие Спасителя в пробитой, зияющей ране Древа Жизни. Это было бронзовое слово художника, который родился в Подмосковье, но жил и работал в Кузбассе и не стремился покинуть сибирскую провинцию.
8 июля
Дожди – солнце – дожди. Усыпанные поспевающими ягодами ветки малины изолировала от солнечных лучей буйно растущая изгородь, высоченная и крепкая молодая поросль. Ягоды превращаются в шарики серой плесени.
«Иду на вы»,– говорит природа.
В Японии землетрясение, в Приморье циклон. В США, Китае, Индии, Европе дожди заливают улицы городов. В Австралии пожарище.
У нас +320 в тени. На солнце по сообщениям метеорологов – сумасшедшие вспышки . Миллионы тонн плазмы летят в ионосферу.
В Астраханской области свирепствует саранча, а бороться с ней невозможно: фермерские хозяйства разобщены.
В Самаре, где дикая жара уничтожает посевы, фермеры разоряются, ведь они брали кредиты под будущий урожай.
Думаю о Столыпине. Пытаясь заменить крестьянскую общину на хуторские системы, он опирался, как известно, на опыт богатых прусских и польских землевладельцев. Но и география, и природа, и традиции России – нечто совсем иное.
10 июля
В последние годы катастрофические перемены климата заметны по всему земному шару. А ведь еще в 90е годы прошлого века академик Влаиль Казначеев писал об «эволюции со знаком минус», о том, что идея «допустимых загрязнений среды – не выход: человек деградирует, оторвавшись от матушки земли».
После меня хоть потоп. Вот так думали и те кремлевские чиновники- браконьеры, которые охотились в горах Алтая на архаров, занесенных в Красную книгу. Стреляли с вертолета, на земле добивая добычу. Вертолет МИ-171 разбился. Когда омоновцы прибыли на место катастрофы, снег, по их рассказам, был забрызган кровью людей и животных вперемешку…
В марте 87-го года я была в командировке, чтобы взять интервью у лауреата Ленинской премии, Народного писателя Киргизии Чингиза Айтматова. В разговоре я поделилась с ним своей тревогой: Кузбасский угольный разрез наступает на уникальный памятник природы доледникового периода – Кузедеевский Липовый Остров.
«Я понимаю, почему вас этот вопрос волнует, – отозвался Чингиз Торекулович. – Вы, наверное, обратили внимания, что я в «Плахе» тоже пытаюсь об этом сказать. Правда это не касается таких промышленных регионов – крупных, но, тем не менее, жизнь везде оказалась сейчас под натиском человеческой деятельности, и так получается, что человек как бы сам против себя работает. Он, увлеченный сиюминутными своими заботами и потребностями, не понимает, что рубит сук, на котором сидит сам…»
12 июля
– Может быть вода – кровь земли?
– Может…
Река бормочет на перекате. Ветерок небольшой, но мошкару от лодки отгоняет. Жужжит у Гены в руках катушка спиннинга. Блесна прекрасно имитирует бегущую рыбку, но щука не спешит хватать приманку.
– Не хочет брать, не хочет… Вот чувствую – стоит, глядит на меня, но не берет.… Прозевал я полнолуние…
– Хариус в это время не ходит?
– Ходит.
– А кроме щуки никто на блесну не идет?
– Ну почему… Окунь идет, таймень. Мастера даже налима на блесну берут…
– У реки свой язык, а разум?
– Есть. И земля разумна. Ты не думала, почему на земле есть все, что нужно? Все! От хлебных зерен и до нефти, угля.… Вот тебе тайга. Посмотри, какая кормилица! В войну мы с бабушкой Дарьей промышляли в якутской тайге колбой, ягодами, грибами, шишками…
Набрели как-то раз на избушку, а в избушке – беглые зэки. Бабушка им говорит: «Сыночки, у вас воды не найдется? Сухарики смочить…»
« Водичка, мать, у нас есть, а сухариков не дадите?» Пришлось делиться…
Ты знаешь, что моя бабушка по отцу, Дарья Евстратьевна, в институте благородных девиц училась?
– Не знала.
– Про деда, Алексея Алексеевича я тебе рассказывал, помнишь? Полковник царской армии. После 17-го сослан в Сибирь. Ну, скажи, разве это не парадокс? Его старший сын, дядя Трифон, воевал в войсках Блюхера. Была в альбоме у нас фотография: сидят рядком, нога на ногу, красногвардейцы, а у того, который в центре, на руках младенец. Отец говорил: «Это ты, а держит тебя Блюхер…»
– Имя твоего отца, Акепсим, очень старинное. Его только в святцах можно найти…
– Отец участвовал в боях у озера Хасан. Там и потерял правую руку…
– Что ты еще помнишь о дедушке?
– Отрывочные воспоминания. Знал, что дед –дворянин, но в то время об этом молчали.… В конце 40-х мы приехали в Анжерку к дяде Трофиму, и он уже жил здесь… Белый весь, седой, борода окладистая.… За стол садится – салфетку требует.… Как-то смотрит на меня так задумчиво, долго, а потом сказал бабушке: «Если б не советская власть, бряцал бы он серебряными шпорами…»
Дед был монархист, а я – коммунар. Я же в детдоме воспитывался и Советской власти благодарен всю жизнь. Но дед ненавидел комиссаров, а у меня нечто подобное к нуворишам из тусовки Ельцина…
И вот еще что. Помню, как дед сказал, что отмаливал грехи своих предков. А предки-то были из Южного общества декабристов…
Я смотрела на быстрое течение, покачивающее нашу лодку, думала о реке времени. Несет эта река в себе все наши родословные. Нам не дано доплыть до истоков... Ну, а если узнать историю рода? Тогда ведь кто-то из нас мог бы гордиться предками, а кто-то отмаливать их грехи. Правда, понятие о грешном у каждого свое. Рассудит нас единственный судья –Всевышний.