Все умные уверяют, что сделать ничего нельзя; приходит безумец и заявляет: проблем нет, все возможно.
Н. М. Вдовин
Николай Михайлович Вдовин (1918–1999) – сын крестьянина села Усманка Мариинского уезда. Окончив Кемеровский коксохимический техникум, он стал работать на коксохимзаводе, откуда и ушел на фронт.
В 1958 году Вдовин окончил Всесоюзный заочный политехнический институт. С 1960-го работал на химкомбинате (ныне КАО «Азот»), а уже в 1962 году за разработку новых катализаторов при пуске капролактама был награжден орденом Трудового Красного Знамени. Николай Михайлович – автор 24 изобретений, многие из которых запатентованы за рубежом – в ЧССР, Японии, ФРГ. За освоение новых технологий получения химикатов для резины в
1976 году он был удостоен звания Героя Социалистического Труда. В мае 1988 года Н. М. Вдовину было присвоено звание «Почетный гражданин города Кемерово».
Работоспособность Вдовина была уникальной. Запускаемые на кемеровском заводе производства (капролактам, ионообменные смолы) не имели аналогов в стране, и от ведущего инженера-химика требовалось максимальное напряжение физических и творческих сил. Увлеченный проблемой, он порой пребывал вне времени и пространства. Запирался в кабинете и, обложившись горой книг, искал решение, не выходя сутками. И, появляясь потом в приемной, интересовался у секретаря: «А какой сегодня день?»
Зачастую Николай Михайлович принимал решения, противоречащие указаниям сверху и даже, казалось бы, здравому смыслу. Однако в конечном счете всегда оказывался прав.
Освоение производства диафена ФП, прежде закупаемого за границей, вообще что-то исключительное. Сегодня это назвали бы импортозамещением. А тогда приобретенные в Японии технология и оборудование (торговая фирма «Тойе Менко») уже при первом пуске совместно со специалистами производителя показали полную неработоспособность. Процесс сложный, многостадийный, непрерывный, с применением более 30 компонентов. И вот у нас не пошел синтез дифениламина даже на самой первой стадии-100. У себя японцы получили продукт на опытной установке периодического действия, вознамерились перенести этот опыт на установку большой мощности и, еще не убедившись в эффективности, поторопились продать в СССР.
Случился скандал, и закончился он уступками со стороны продавца: японцы выплачивают многомиллионную неустойку, и все их специалисты остаются в Кемерове до завершения освоения производства.
Главным переговорщиком со стороны покупателя выступил Н. М. Вдовин. И тут же принял чрезвычайно смелое решение – отказаться от услуг японцев по доработке стадии-100. Сделаем сами! Представители нашего министерства, как и японцы, были шокированы, но согласились на все условия.
И началась титаническая работа в библиотеках, лабораториях, на опытных установках в течение пяти (!) лет. Никакие известные ранее науке катализаторы не помогали. И только разработанный командой Николая Михайловича катализатор ВСВ – на зависть японцам – решил проблему.
Ах, как они стремились заполучить секрет! Очевидцы рассказывали, что представители этой технически продвинутой державы крали страницы из операционных журналов, записные книжки из карманов работников, подбирали любую бумажку, валявшуюся в цехе, не гнушались и разбором урн в курилках. Но узнать смогли лишь о том, что стоит где-то какой-то бункер, в котором смешиваются два сухих порошка, а в результате получается водный раствор катализатора.
И это без добавления воды?! Ну чисто русская фантазия!
Дальнейшее известно из рассказа С. Н. Наумова, начальника производства химикатов. По его словам, когда подошли к гарантийному испытанию всей технологической схемы, на совещании японские специалисты спросили у Вдовина: «Где собираетесь закупать столько дифениламина для проведения испытаний?» Николай Михайлович обвел всех своим по-крестьянски хитрым, умным взглядом и бросил реплику в звенящую тишину: «Господа, я вот думаю, куда буду отгружать лишний дифениламин. Помогайте найти рынок сбыта!» Японцы были в ступоре...
И действительно, пришло время, когда избыток этого химиката с кемеровского завода начали отгружать на сторону. В том числе и на предприятие Го-знака, ведь именно дифениламин придает бумажным купюрам долговечности.
Николай Михайлович всегда находился на самом переднем крае науки и первым на предприятии стал использовать в работе электронно-вычислительные машины. Несмотря на свою занятость, значительное внимание уделял повышению уровня знаний технического персонала. Одно его распоряжение запомнилось особенно: каждый инженерно-технический работник должен хоть раз в неделю посетить техническую библиотеку завода. Неудивительно, что рационализаторская работа на предприятии стояла на высочайшем уровне, и «Азот» по ней всегда занимал первые места в стране. Наши специалисты были востребованы по всему СССР. Достаточно сказать, что в феврале 1976 года в город Навои (Узбекистан) для запуска крупного завода было направлено около сотни высококлассных инженеров во главе с директором кемеровского предприятия А. И. Нестеренко. В их числе главный механик А. Ф. Волна, заместитель главного инженера М. Г. Плешаков.
Следующая группа наших специалистов высадилась на Кубе, руководил этим «десантом» другой заместитель – талантливый инженер К. В. Дмитриев. Но сам «Азот» при этом не оказался брошенным: опираясь на подросшие молодые кадры, завод продолжал стабильно работать.
Для меня имя Н. М. Вдовина столь же священно, как и имя моей первой учительницы. Все двадцать семь лет моей производственной деятельности (заместитель начальника цеха № 41, начальник цеха № 44) протекали во времена руководства Николая Михайловича, и некоторые знаковые встречи с главным инженером «Азота» я запомнил навсегда.
А впервые столкнулся я с ним еще в Кузбасском политехническом институте, где учился на вечернем отделении химического факультета. Он преподавал там дисциплину «Технология и аппараты химических производств». Как сейчас вижу на кафедре невысокого человека, объясняющего устройство ректификационной колонны и делающего математические расчеты флегмового числа, количества тарелок, оперируя логарифмами и интегралами. С тех пор он стал для меня примером для подражания на всю жизнь.
Вскоре я встретился с Н. М. Вдовиным при первом сливе сероуглерода из железнодорожной цистерны в хранилище на производстве химикатов ПО «Азот». Надо сказать, что работа эта, кажущаяся на первый взгляд простой, на самом деле очень опасна. Малейшее нарушение инструкции грозит бедой. По этой причине никто не удивился, когда к месту слива приехал сам главный инженер – Н. М. Вдовин. Руководил этой операцией я, начальник смены.
Вдовин вошел в помещение, поздоровался, попросил меня показать всю схему и рассказать, как мы будем сливать продукт. Внимательно выслушав, он коротко распорядился: «Приступайте».
«Николай Михайлович, вам надо покинуть помещение!» – произнес я. Он с удивлением уставился на меня. «Согласно подписанной вами же инструкции, здесь должен находиться только обслуживающий персонал», – настаивал я. Вдовин постоял, постоял, бросил: «Действуйте» – и вышел. Да, он всегда жестко требовал исполнения инструкций, но и сам исполнял их образцово.
Еще одна встреча с ним случилась при драматических обстоятельствах. В цехе № 41 произошел выброс сероводорода с групповым отравлением обслуживающего персонала (забегая вперед, скажу: слава богу, никто тогда серьезно не пострадал). И вот, как это всегда бывает, еще не успели устранить загазованность, а уже налетели в цех всякого рода инспектирующие организации, мешая проводить дегазацию. Тогда-то и появился он – Главный. В первую очередь выгнал всех посторонних (а особо ретивых инспекторов – с матом) и взял руководство по ликвидации аварии на себя. Я был поражен не столько мужеством этого человека, сколько его профессионализмом, знанием каждого аппарата, прибора и вентиля в этом цехе.
Последняя встреча с Николаем Михайловичем состоялась в то время, когда я уже руководил цехом № 44 синтеза резинового антистарителя – диафена ФП. Это производство было самым трудным и, наверное, поэтому самым опекаемым детищем Вдовина. Несмотря на то что цех уже работал стабильно, Николай Михайлович часто наведывался на производство с новыми идеями по улучшению технологии.
Многие считали: если Вдовин принял какое-то техническое решение, то никогда, ни при каких обстоятельствах от него не отступит. Так думал и я. А Николай Михайлович в этот раз прибыл в цех с новой идеей по улучшению работы ректификационной колонны на стадии № 100 синтеза дифениламина. Собрав руководящий состав цеха, он изложил план конструктивных изменений и показал их на уже готовых к работе чертежах. Изменения предполагали дополнительный монтаж насосов, теплообменника и другой аппаратуры. Реконструкция влекла за собой остановку цеха как минимум на две недели.
Все промолчали, соглашаясь. И тут я, подавив робость перед таким огромным авторитетом, взял слово и озвучил свою версию, отметающую предложение Вдовина. Я вынашивал эту идею много дней. Она была проста, как бабушкин безмен, и требовала всего-то изменить схему обвязки уже стоящего рядом пленочного испарителя.
Николай Михайлович внимательно выслушал мои доводы, подумал, шевеля губами, и – неожиданно для всех – смахнул свои чертежи со стола: «К чертям все это! Делаем, как он скажет!» Повернулся и вышел.
Всего за несколько мгновений он вспомнил устройство аппарата, много лет стоявшего в цехе без применения, просчитал его возможности и тут же принял решение. Как я гордился тогда доверием Главного! Не передать словами.
Мне думается, что Н. М. Вдовин был романтиком, который больше всего полагался на свою интуицию и опыт: «Дайте результат, и я к нему любую теорию подведу!» А вот один из его заместителей являлся человеком совершенно другого склада, прагматиком до мозга костей: «Ты мне, Ярощук, докажи теоретически, проведи расчеты, испытай на опытной установке – вот тогда мы внедрим твою идею в производство».
Кто из них более прав, утверждать не берусь. Но все-таки лучшие результаты всегда были у Вдовина. И именно его пример трудолюбия вдохновлял меня, именно ему я следовал, десять лет работая над разгадкой тайн египетских пирамид.
Н. М. Вдовин
Николай Михайлович Вдовин (1918–1999) – сын крестьянина села Усманка Мариинского уезда. Окончив Кемеровский коксохимический техникум, он стал работать на коксохимзаводе, откуда и ушел на фронт.
В 1958 году Вдовин окончил Всесоюзный заочный политехнический институт. С 1960-го работал на химкомбинате (ныне КАО «Азот»), а уже в 1962 году за разработку новых катализаторов при пуске капролактама был награжден орденом Трудового Красного Знамени. Николай Михайлович – автор 24 изобретений, многие из которых запатентованы за рубежом – в ЧССР, Японии, ФРГ. За освоение новых технологий получения химикатов для резины в
1976 году он был удостоен звания Героя Социалистического Труда. В мае 1988 года Н. М. Вдовину было присвоено звание «Почетный гражданин города Кемерово».
Работоспособность Вдовина была уникальной. Запускаемые на кемеровском заводе производства (капролактам, ионообменные смолы) не имели аналогов в стране, и от ведущего инженера-химика требовалось максимальное напряжение физических и творческих сил. Увлеченный проблемой, он порой пребывал вне времени и пространства. Запирался в кабинете и, обложившись горой книг, искал решение, не выходя сутками. И, появляясь потом в приемной, интересовался у секретаря: «А какой сегодня день?»
Зачастую Николай Михайлович принимал решения, противоречащие указаниям сверху и даже, казалось бы, здравому смыслу. Однако в конечном счете всегда оказывался прав.
Освоение производства диафена ФП, прежде закупаемого за границей, вообще что-то исключительное. Сегодня это назвали бы импортозамещением. А тогда приобретенные в Японии технология и оборудование (торговая фирма «Тойе Менко») уже при первом пуске совместно со специалистами производителя показали полную неработоспособность. Процесс сложный, многостадийный, непрерывный, с применением более 30 компонентов. И вот у нас не пошел синтез дифениламина даже на самой первой стадии-100. У себя японцы получили продукт на опытной установке периодического действия, вознамерились перенести этот опыт на установку большой мощности и, еще не убедившись в эффективности, поторопились продать в СССР.
Случился скандал, и закончился он уступками со стороны продавца: японцы выплачивают многомиллионную неустойку, и все их специалисты остаются в Кемерове до завершения освоения производства.
Главным переговорщиком со стороны покупателя выступил Н. М. Вдовин. И тут же принял чрезвычайно смелое решение – отказаться от услуг японцев по доработке стадии-100. Сделаем сами! Представители нашего министерства, как и японцы, были шокированы, но согласились на все условия.
И началась титаническая работа в библиотеках, лабораториях, на опытных установках в течение пяти (!) лет. Никакие известные ранее науке катализаторы не помогали. И только разработанный командой Николая Михайловича катализатор ВСВ – на зависть японцам – решил проблему.
Ах, как они стремились заполучить секрет! Очевидцы рассказывали, что представители этой технически продвинутой державы крали страницы из операционных журналов, записные книжки из карманов работников, подбирали любую бумажку, валявшуюся в цехе, не гнушались и разбором урн в курилках. Но узнать смогли лишь о том, что стоит где-то какой-то бункер, в котором смешиваются два сухих порошка, а в результате получается водный раствор катализатора.
И это без добавления воды?! Ну чисто русская фантазия!
Дальнейшее известно из рассказа С. Н. Наумова, начальника производства химикатов. По его словам, когда подошли к гарантийному испытанию всей технологической схемы, на совещании японские специалисты спросили у Вдовина: «Где собираетесь закупать столько дифениламина для проведения испытаний?» Николай Михайлович обвел всех своим по-крестьянски хитрым, умным взглядом и бросил реплику в звенящую тишину: «Господа, я вот думаю, куда буду отгружать лишний дифениламин. Помогайте найти рынок сбыта!» Японцы были в ступоре...
И действительно, пришло время, когда избыток этого химиката с кемеровского завода начали отгружать на сторону. В том числе и на предприятие Го-знака, ведь именно дифениламин придает бумажным купюрам долговечности.
Николай Михайлович всегда находился на самом переднем крае науки и первым на предприятии стал использовать в работе электронно-вычислительные машины. Несмотря на свою занятость, значительное внимание уделял повышению уровня знаний технического персонала. Одно его распоряжение запомнилось особенно: каждый инженерно-технический работник должен хоть раз в неделю посетить техническую библиотеку завода. Неудивительно, что рационализаторская работа на предприятии стояла на высочайшем уровне, и «Азот» по ней всегда занимал первые места в стране. Наши специалисты были востребованы по всему СССР. Достаточно сказать, что в феврале 1976 года в город Навои (Узбекистан) для запуска крупного завода было направлено около сотни высококлассных инженеров во главе с директором кемеровского предприятия А. И. Нестеренко. В их числе главный механик А. Ф. Волна, заместитель главного инженера М. Г. Плешаков.
Следующая группа наших специалистов высадилась на Кубе, руководил этим «десантом» другой заместитель – талантливый инженер К. В. Дмитриев. Но сам «Азот» при этом не оказался брошенным: опираясь на подросшие молодые кадры, завод продолжал стабильно работать.
Для меня имя Н. М. Вдовина столь же священно, как и имя моей первой учительницы. Все двадцать семь лет моей производственной деятельности (заместитель начальника цеха № 41, начальник цеха № 44) протекали во времена руководства Николая Михайловича, и некоторые знаковые встречи с главным инженером «Азота» я запомнил навсегда.
А впервые столкнулся я с ним еще в Кузбасском политехническом институте, где учился на вечернем отделении химического факультета. Он преподавал там дисциплину «Технология и аппараты химических производств». Как сейчас вижу на кафедре невысокого человека, объясняющего устройство ректификационной колонны и делающего математические расчеты флегмового числа, количества тарелок, оперируя логарифмами и интегралами. С тех пор он стал для меня примером для подражания на всю жизнь.
Вскоре я встретился с Н. М. Вдовиным при первом сливе сероуглерода из железнодорожной цистерны в хранилище на производстве химикатов ПО «Азот». Надо сказать, что работа эта, кажущаяся на первый взгляд простой, на самом деле очень опасна. Малейшее нарушение инструкции грозит бедой. По этой причине никто не удивился, когда к месту слива приехал сам главный инженер – Н. М. Вдовин. Руководил этой операцией я, начальник смены.
Вдовин вошел в помещение, поздоровался, попросил меня показать всю схему и рассказать, как мы будем сливать продукт. Внимательно выслушав, он коротко распорядился: «Приступайте».
«Николай Михайлович, вам надо покинуть помещение!» – произнес я. Он с удивлением уставился на меня. «Согласно подписанной вами же инструкции, здесь должен находиться только обслуживающий персонал», – настаивал я. Вдовин постоял, постоял, бросил: «Действуйте» – и вышел. Да, он всегда жестко требовал исполнения инструкций, но и сам исполнял их образцово.
Еще одна встреча с ним случилась при драматических обстоятельствах. В цехе № 41 произошел выброс сероводорода с групповым отравлением обслуживающего персонала (забегая вперед, скажу: слава богу, никто тогда серьезно не пострадал). И вот, как это всегда бывает, еще не успели устранить загазованность, а уже налетели в цех всякого рода инспектирующие организации, мешая проводить дегазацию. Тогда-то и появился он – Главный. В первую очередь выгнал всех посторонних (а особо ретивых инспекторов – с матом) и взял руководство по ликвидации аварии на себя. Я был поражен не столько мужеством этого человека, сколько его профессионализмом, знанием каждого аппарата, прибора и вентиля в этом цехе.
Последняя встреча с Николаем Михайловичем состоялась в то время, когда я уже руководил цехом № 44 синтеза резинового антистарителя – диафена ФП. Это производство было самым трудным и, наверное, поэтому самым опекаемым детищем Вдовина. Несмотря на то что цех уже работал стабильно, Николай Михайлович часто наведывался на производство с новыми идеями по улучшению технологии.
Многие считали: если Вдовин принял какое-то техническое решение, то никогда, ни при каких обстоятельствах от него не отступит. Так думал и я. А Николай Михайлович в этот раз прибыл в цех с новой идеей по улучшению работы ректификационной колонны на стадии № 100 синтеза дифениламина. Собрав руководящий состав цеха, он изложил план конструктивных изменений и показал их на уже готовых к работе чертежах. Изменения предполагали дополнительный монтаж насосов, теплообменника и другой аппаратуры. Реконструкция влекла за собой остановку цеха как минимум на две недели.
Все промолчали, соглашаясь. И тут я, подавив робость перед таким огромным авторитетом, взял слово и озвучил свою версию, отметающую предложение Вдовина. Я вынашивал эту идею много дней. Она была проста, как бабушкин безмен, и требовала всего-то изменить схему обвязки уже стоящего рядом пленочного испарителя.
Николай Михайлович внимательно выслушал мои доводы, подумал, шевеля губами, и – неожиданно для всех – смахнул свои чертежи со стола: «К чертям все это! Делаем, как он скажет!» Повернулся и вышел.
Всего за несколько мгновений он вспомнил устройство аппарата, много лет стоявшего в цехе без применения, просчитал его возможности и тут же принял решение. Как я гордился тогда доверием Главного! Не передать словами.
Мне думается, что Н. М. Вдовин был романтиком, который больше всего полагался на свою интуицию и опыт: «Дайте результат, и я к нему любую теорию подведу!» А вот один из его заместителей являлся человеком совершенно другого склада, прагматиком до мозга костей: «Ты мне, Ярощук, докажи теоретически, проведи расчеты, испытай на опытной установке – вот тогда мы внедрим твою идею в производство».
Кто из них более прав, утверждать не берусь. Но все-таки лучшие результаты всегда были у Вдовина. И именно его пример трудолюбия вдохновлял меня, именно ему я следовал, десять лет работая над разгадкой тайн египетских пирамид.
