Автор: Олег Костюнин
2012 год в Тяжинском районе был объявлен Годом 90-летия Николая Ивановича Масалова
Воин из Кузбасса Николай Масалов был знаменщиком 220-го гвардейского Запорожского полка, сражался в Сталинграде, форсировал Днепр, Днестр, Вислу, Одер. При штурме Берлина наш земляк спас из-под огня немецкую девочку. Н. И. Масалов послужил прототипом при создании всемирно известного памятника советскому воину-освободителю в берлинском Трептов-парке.
В послевоенные годы Николай Иванович жил в поселке Тяжинский Кемеровской области, вел большую переписку, встречался с молодежью и трудовыми коллективами. Ветерану неоднократно предлагали поселиться на германской земле, но солдат, всегда оставался верен своей Родине. Сегодня на ярком примере гуманизма русского солдата воспитываются новые поколения кузбассовцев.
1. Начало пути
Николай Иванович Масалов родился 10 декабря 1922 года в селе Вознесенка Тисульского района Кемеровской области. Он появился на свет в семье выходцев из Курской губернии, переселившихся в Сибирь в поисках лучшей доли. Прадед, дед и отец Николая Масалова были потомственными кузнецами, мастерство которых высоко ценилось по всей округе. В крестьянской семье Масаловых было шестеро детей – четверо мальчишек и две девочки.
Деревенские ребятишки сызмальства приучались к труду: водили коней на водопой, возили копны сена, пропалывали грядки. В семье Коля был настоящим добытчиком. Весной отправлялся в лес за колбой, летом – за ягодой и грибами. Круглый год он доставлял к домашнему столу свежую рыбу. Николай Масалов умел многое – без опаски передвигаться в тайге, по болотам, метко стрелять. Односельчанин Николая Ивановича – Петр Березуцкий вспоминал: «Как только научился на лошади ездить, школа тут же заканчивалась. Давали нам групповода и отправляли в поле. Там целую неделю бороним. Ребятам помладше поручали подчищать бороны, тем же, кто постарше, доверяли стоять за плугом. С нами работал и Николай Иванович, трудился он всегда в полную силу, от души».
До четвертого класса Николай учился в сельской школе, потом с ним случилась беда – по первому льду пошел на рыбалку и провалился в прорубь. После этого долго болел, когда поправился, сверстники уже заканчивали шестой класс. Отстав от своих сверстников, в школу идти – наотрез отказался, постыдился сидеть за одной партой с младшими. Сначала паренек помогал родителям по дому, а потом и для него нашлось в колхозе посильное дело.
Тогда, в 1936 году, мальчишка поступил на работу в колхоз «Новая жизнь». Любое задание выполнял одинаково добросовестно – ходил со стадом, работал на лобогрейке. В 1939 году по оргнабору Николай пошел учиться на полугодовые курсы трактористов при машинно-тракторной станции, и затем снова стал работать в родной деревне. Николай Масалов сумел наладить старенький трактор, и уже вскоре своим трудолюбием прославился на весь район.
2. В годы военного лихолетья
В 1941 году, в неполные восемнадцать лет Николай Масалов был призван в ряды Красной Армии. Свой трактор он сдал односельчанке Анастасии. Затем призывников эшелоном доставили в город Томск, где формировалась воинская часть. Вместо двухгодичного курса солдатских наук сибиряки справились с этой нелегкой задачей за одну зиму. Николай быстро втянулся в жесткий учебный распорядок. Занятия продолжались с 7 утра и до 11 часов вечера: многокилометровые марш-броски, атаки по пояс в снегу, рытье окопов в промерзшей земле и боевые стрельбы.
Освоив воинскую специальность минометчика, Николай Масалов принял боевое крещение на Брянском фронте, под Касторной. Вспоминает ветеран Великой Отечественной войны Николай Александрович Тарманов: «С Николаем Масаловым мы выросли в одной деревне. В дружках ходили – и работали вместе, и на охоту ходили вместе, и в армию нас призвали в один день. Попали с Николаем в группу минометчиков. Помню, разгрузили нас на станции Касторная. Только окопались – бой. Било, кряхтело и лопалось все кругом, даже снег протаял под жарким огнем. Глаза застилал черный дым. Вот где пригодилась силища Николая. Крутится с минометом во все стороны, палит по врагу. Сколько дней и ночей мы, не спавши, бились – не подсчитано…»
Затем полк, где служил Николай Масалов, перебрасывали с места на место: Курск, Елец, Орел. На одном из рубежей сибиряки окопались и стойко держали оборону. От рассвета до позднего вечера отражали атаки вражеской пехоты и танков. Гитлеровцам удалось прорваться на левом фланге, и воины-сибиряки попали в окружение. Николай Иванович Масалов так вспоминал об этих боях: «Еды у нас почти не оставалось, так мы натрем зернышек из колосьев пшеницы и кушаем. Командиром батареи у нас был Иван Васильевич Подушка – бывалый вояка, герой боев на Хасане. Подойдет к нам и говорит ободряюще: «Что кушаем ребята? Ну, ничего, будем живы – не помрем, повоюем еще». Иногда с самолетов нам сбрасывали несколько мешков сухарей, но мы всё отдавали раненым. Перед последним прорывом мы собрали все съедобное из вещмешков и покормили их.
На привалах мы, земляки, собирались вместе, тянуло нас поговорить, вспомнить родные места. Обращались друг к другу, конечно, не по фамилиям, а по имени. Командиры сначала удивлялись: откуда, мол, всех знаете? Как не знать, когда из одной нашей Вознесенки было больше десятка человек. Почти все они остались в тех полях. Из 18 земляков с войны вернулось только четверо. Когда выходили с боями из окружения, погиб и мой лучший друг Иван Сучков. Я плакал над ним. Не знал, что впереди еще доведется увидеть много смертей…»
Полк четырежды вырывался из вражеского окружения. Пробивались штыками, потому что приходилось беречь каждый патрон и каждый снаряд. Николай Масалов научился метко бросать гранаты и ходить в штыковую атаку. Трудовая страда для него сменилась ратной. Полк вышел из огненного кольца окружения в районе Ельца. В тяжелых боях воины-сибиряки сохранили полковое знамя, которое им было вручено ещё в городе Томске.
После переформирования полка Николай Масалов участвовал в обороне Сталинграда. Воин-кузбассовец сражался на Мамаевом кургане, в составе легендарной 62-й армии генерала Чуйкова. Под шквальным артиллерийским обстрелом противника, минометный расчет Николая Масалова дважды засыпало в полуразрушенном блиндаже: «У входа в траншею гребу под себя землю, а второй дальше в блиндаж прогребает. Уже больше чем наполовину заполнили его землей, одежду хоть выжимай, а сверху все валится и валится земля. «Уже некуда прогребать», - прошептал рядом паренек. Стало как-то обидно, живые ведь и невредимые даже, и вот так умирать здесь под завалом…» Однако судьба хранила солдат, в последний момент, когда уже трудно было дышать, бойцов находили и вызволяли из-под толщи земли боевые товарищи.
Николай Иванович Масалов так вспоминал о тех незабываемых днях: «Сталинград я защищал от первого дня, и до последнего. Город от бомбежек превратился в пепел, мы в этом пепле и воевали. Снаряды и бомбы перепахивали все вокруг. Нашу дивизию пополнили людьми и техникой. Мы снова заняли оборону. До Волги было полтора километра, до противника же всего 40 метров. Всем нам было ясно, что отступать некуда. За Волгой земли для нас не было. Немцы занимали высоту, и нам приходилось трудно, но парни у нас были надежные. Много горячих гостинцев отправили мы фашистам из минометов. Забрасывали и гранатами. Наконец, немцы не выдержали – сдали высоту. Мы заняли ее, но немцы начали нас «обтекать» с флангов, поэтому мы снова отошли вниз, а потом опять отвоевали эту высоту. Так повторялось несколько раз».
За бои в Сталинграде 220-й полк получил гвардейское знамя. Николай Масалов был назначен в знаменный взвод. Тогда он и подумать не мог, что ему, парню из далекой Сибири, будет суждено нести боевое знамя до самого Берлина. Полк шел на запад, и вместе с ним шагал Николай Масалов. Боец из Кузбасса форсировал Дон, Северный Донец, Днепр, Днестр, Вислу. За годы войны не раз смотрел смерти в глаза – трижды был ранен и дважды контужен.
Из первого состава полка в столицу фашистской Германии вступили только двое – знаменщик Масалов и капитан Стефаненко. Особенно тяжелое ранение Николай Иванович получил в Польше, под Люблином. Две пули из крупнокалиберного пулемета зацепили ногу, одна попала в грудь: «Лежу оглушенный, под открытым небом на ржаном поле, солнце в глаза светит, хлебушко, будто головой кивает. Вокруг так тихо, будто, изломанный тяжелой работой на тракторе, прилег я отдохнуть на родном поле. Уже стемнело, и тогда я подумал, что ведь здесь, наши меня просто не найдут. Пополз, сколько мог. Когда руки отказывали, делал остановки». Превозмогая боль, Масалов сумел к утру доползти до расположения части.
Через полтора месяца Николай Масалов выписался из госпиталя и на попутных машинах отправился догонять свой полк, стоявший у Вислы. Прибыв на место, он был назначен знаменщиком 220-го гвардейского Запорожского полка, с которым прошел всю войну. Берлин был уже совсем близко, и советским войскам приходилось отвоевывать каждый метр немецкой земли, закованной в железобетон. Перед решающим штурмом Зееловских высот, 16 апреля 1945 года, командир отдал Николаю приказ: пронести гвардейское знамя полка по траншеям, в которых были сосредоточены штурмовые группы: «Завтра в пять часов утра после артподготовки пройдешь с развернутым знаменем по флангам, чтобы этот священный символ воинской силы и славы видели все солдаты – и те, кому суждено не выйти из пекла боя, и те, кому выпадет жить».
Знаменосец шел в полумгле, четко печатая шаг. Встречные бойцы отдавали честь боевому знамени. Пулеметная очередь со стороны вражеских позиций скосила ассистентов знаменосца. Ему спасла жизнь каска, выдержавшая звенящий удар пули. После штурма Зееловских высот Николай Масалов был представлен к ордену Славы III степени, ему было присвоено очередное звание – старшего сержанта.
Братья Николая Масалова тоже воевали. Андрей с тяжелой артиллерией дошел до Европы, Василий стал танкистом, Михаил сражался на Северном фронте в пограничных войсках. За годы войны Николай Иванович Масалов стал опытным воином, многие обращались к нему не иначе как по имени и отчеству. Он в совершенстве владел оружием, умел предугадать место возможной засады, успевал опередить вражеских пулеметчиков. Солдат не раз проявлял бесстрашие, но бездумного лихачества не терпел. Покладистый по характеру сибиряк не ленился отрыть окоп полного профиля и уложить на крышу блиндажа дополнительный ряд бревенчатого наката. Он оберегал гвардейское знамя и не имел права умереть, не защитив эту святыню полка.
Маршал Советского Союза Василий Иванович Чуйков так писал о сибиряке в своей книге воспоминаний «Конец третьего рейха»: «Боевая биография Николая Масалова, как в капле воды, отражала историю 8-й гвардейской армии… На его долю выпало быть вместе с нами на направлении главного удара немецких войск, наступавших на Сталинград. Масалов сражался на Мамаевом кургане рядовым стрелком, в дни боев на Северном Донце стал пулеметчиком, при форсировании Днепра командовал отделением, после освобождения Одессы его назначили помощником командира комендантского взвода, на Днестровском плацдарме был ранен, через четыре месяца, при форсировании Вислы, снова ранение, но гвардеец остался в строю и весь путь от Вислы до Одерского плацдарма шел с забинтованной головой».
В апреле 1945 года передовые части советских войск вышли к Берлину. Оказавшись в огненном кольце окружения, столица Третьего рейха превратилась в гигантское поле боя. В те дни 220-й гвардейский стрелковый полк 79-й гвардейской стрелковой дивизии наступал по правому берегу реки Шпрее, по направлению к имперской канцелярии. Гвардейцы знали, что перед ними находится главная цитадель германского фашизма. Именно здесь, на острове Тиргартен, были главные правительственные учреждения фашистской Германии. Здесь в бункере укрывался безумный фюрер, доживавший свои последние часы. Здесь же находился главный узел связи, откуда главари третьего рейха продолжали руководить остатками своих войск, вынуждая их вести кровопролитные бои, уже лишенные всякого смысла.
Воинам-гвардейцам армии генерала Чуйкова предстояло сразиться с отборными нацистами – батальоном СС особой бригады лейб-штандарта «Адольф Гитлер».
От передовой советских войск до имперской канцелярии оставалось не больше четырехсот метров. Немцы проявили особое упорство при обороне этого важного сектора у реки Шпрее. Под ураганным огнем противника у горбатого моста пехотинцы вынуждены были залечь в развалинах домов. Чтобы избежать больших потерь, командование решило после мощной артиллерийской подготовки форсировать канал небольшими группами.
В этот ответственный момент знаменосца Масалова вызвал к себе командир полка и приказал, чтобы он с боевым знаменем части находился в боевых порядках полка. За час до начала артподготовки, Николай Иванович в сопровождении двух ассистентов принес полковое знамя на берег Ландвер-канала.
Вспоминает маршал Советского Союза Василий Иванович Чуйков: «До атаки осталось минут пятьдесят. Наступила тишина, как перед бурей тревожная, напряженная. И вдруг в этой тишине, нарушаемой лишь треском пожаров, послышался детский плач. Словно откуда-то из-под земли, глухо и призывно, звучал голос ребенка. Плача, он повторял одно, понятное всем слово: «Муттер, мут-тер...»
— Кажется, это на той стороне канала, — сказал товарищам Масалов.
Оставив у знамени ассистентов, он пришел к командиру:
— Разрешите спасти ребенка, я знаю, где он.
Приближаться к Горбатому мосту было опасно. Площадь перед мостом простреливалась огнем пулеметов и автоматических пушек, не говоря о минах и фугасах, запрятанных под коркой асфальта. Затрещали пулеметные очереди. Сержант Масалов полз вперед, как лист, прижимаясь к асфальту, временами прячась в неглубоких воронках от снарядов и мин. Не забывал ощупывать каждый бугорок, каждую трещину на асфальте, чтобы не нарваться на мину.
«Бегу и сердцем чувствую, что сейчас меня прошьет автоматная очередь. И точно: в каком-то метре левее строчкой прошли фонтанчики пуль. Я упал на асфальт и замер. В ушах по-прежнему звучал детский плач. Секундная передышка будто влила в меня свежие силы. Приподнял голову, увидел совсем близко воронку от бомбы и рванулся к ней. И только успел укрыться, как сверху снова ударили немецкие автоматы».
Вот смельчак пересек набережную и укрылся за выступом бетонированной стенки канала. И тут снова услышал ребенка. Тот звал мать жалобно, настойчиво. Он будто торопил Масалова. Тогда гвардеец поднялся во весь рост — высокий, могучий. Блеснули на груди боевые награды. Такого не остановят ни пули, ни осколки. Сибиряк одним махом перекинулся через барьер канала. Прошло еще несколько минут. На миг смолкли вражеские пулеметы. Затаив дыхание, гвардейцы ждали голос ребенка, но было тихо. Ждали пять, десять минут... Неужели напрасно рисковал Масалов?
Комиссар 220-го полка Иван Григорьевич Падерин знал, что Николай Иванович пользовался среди однополчан заслуженным авторитетом. Боевые друзья уже готовы были броситься на выручку товарищу: «Назревала стихийная атака, а это, как правило, лишняя кровь, да еще в самом конце войны. Масалов будто почувствовал нашу тревогу. Вдруг подает голос: «Я с ребенком. Пулемет справа, дом с балконами, заткните ему глотку». И полк без всякой команды открыл такой яростный огонь, что я, по-моему, за всю войну не видел такого напряжения».
Николай Иванович Масалов так вспоминал об этом моменте: «Под мостом я увидел девочку лет трех, сидевшую возле убитой матери. У малышки были светлые, чуть курчавившиеся у лба волосы. Она все теребила мать за поясок и звала: «Муттер, муттер!» Раздумывать было некогда. Я девочку в охапку и скорее обратно. Тут-то она и заголосила! Я ее на ходу и так, и эдак уговариваю: помолчи мол, а то откроешь меня. Фашисты и впрямь начали палить. Спасибо нашим ребятам – выручили, открыли огонь со всех стволов».
Орудия, минометы, автоматы, карабины прикрывали Масалова сплошным огнем. Гвардейцы прицельно били по огневым точкам противника. Русский солдат встал над бетонным парапетом, закрыв собой немецкую девочку. В этот момент поднялся диск солнца, ослепив на некоторое время вражеских стрелков.
Одновременно командующий артиллерией армии Николай Митрофанович Пожарский дал команду: «Натянуть шнуры!.. Огонь!» Началась артподготовка, орудия и минометы открыли шквальный огонь по врагу. Тысячи снарядов и мин прикрывали выход советского воина из зоны смерти с трехлетней немецкой девочкой на руках. Казалось, что весь фронт салютует подвигу русского солдата, его человечности, которую он не растерял на дорогах войны.
Спасая немецкую девочку, Николай Масалов был ранен в ногу, но никому не сказал об этом: «Перебрался я через нейтральную зону. Заглядываю в один, в другой подъезд домов – чтоб, значит, сдать ребенка немцам, гражданским. А там пусто – ни души. Тогда я прямым ходом в свой штаб. Товарищи окружили, смеются: «Покажи, что за «языка» раздобыл». А сами, кто галеты, кто сахар девочке суют, успокаивают ее. Сдал ее с рук на руки капитану в накинутой плащ-палатке, который воды ей из фляжки давал. Девочка светленькая была, русоволосая, в цветастом сарафанчике с лямочками через плечи, в ботиночках. Было ей годика 2–3, так мне тогда показалось».
Затем Николай Масалов вернулся в ряды атакующих гвардейцев. Он шел впереди со знаменем полка на штурм имперской канцелярии. Шел не пригибаясь, и казалось, что на руках у него по-прежнему находилась спасенная немецкая девочка. Воин из Кузбасса шагнул под пули, когда до Победы оставались считанные метры – поистине этот поступок достоин памятника.
Сержант Масалов прошел этот путь и затем прожил долгую жизнь. После его смерти у того самого моста «Потсдамер брюке» была установлена мемориальная доска, посвященная подвигу советского солдата. Такое решение было принято администрацией берлинского района «Митте» по представлению германо-российского музея «Берлин Карлхорст».
В столице фашистской Германии еще гремели кровопролитные бои, а советские воины демонстрировали всему миру великий гуманизм, спасая немецких детей. Автоматчики сержанта М. М. Даринкова, 27 апреля, с риском для жизни, спасли из верхних этажей горящего дома более 20 женщин и детей.
Военный корреспондент и писатель Борис Полевой стал свидетелем подвига старшего сержанта Трифона Андреевича Лукьяновича. День в день с Масаловым он совершил точно такой же подвиг – спас немецкого ребенка. Советский воин, не раздумывая, бросился спасать маленькую немецкую девочку, плакавшую возле убитой матери прямо на передовой. Однако на обратном пути его настигла вражеская пуля. Трифон Лукьянович погиб спасая немецкого ребенка, а в Минске фашисты уничтожили всю его семью. Спасенную девочку воины передали местным жителям, находившимся неподалеку. Теперь на том месте находится мемориальный камень.
Исторические документы подтверждают факт освобождения советскими солдатами целого бункера-бомбоубежища, заполненного раненными, больными, потерявшими родителей детьми. Немецких ребятишек, обязанных своим спасением воинам-освободителям, было очень много. Вспоминает бывший командир 11-го гвардейского танкового корпуса, впоследствии маршал бронетанковых войск Амазасп Хачатурович Бабаджанян: «В разрушенном городе не действовал водопровод, не было электроосвещения. Для спасения мирного населения, мы организовали специальные команды. Они извлекали из-под обломков людей, оказывали им первую медицинскую помощь. Немало при этом гибло советских солдат, противник заминировал все, даже жилые кварталы. Я собственными глазами видел, как наши солдаты заботливо помогали немецким женщинам переносить детей в безопасное место, как отдавали при этом свой солдатский паек малышам».
В Берлине Николай Масалов насмотрелся на страдания. Жители германской столицы голодали. Немецкие дети лезли к танкам, под пулеметный огонь и артиллерийские снаряды, лишь бы добраться до русских военно-полевых кухонь. Ими двигала надежда получить кусочек хлеба, ложку супа или каши. Они робко подходили к русским солдатам и молча протягивали пустые консервные банки или просто исхудавшие ручонки. Советские воины протягивали им хлеб, колотый сахар, а то и усаживали худющую компанию вокруг своих котелков.
После окончания войны, воинская часть в которой служил Николай Масалов, осталась в Германии, в городе Йене. Тогда в полк приехал скульптор Евгений Викторович Вучетич, разыскал Масалова. Дождавшись окончания политинформации, он попросил Николая Ивановича задержаться в ленинской комнате и подробно расспросил его о том, как он спасал девочку. Об этом подвиге он узнал из армейской газеты. Сделав несколько набросков, распрощался. Встреча эта не была случайной, Вучетич выполнял задание фронтовой газеты, подыскивая типаж для плаката, посвященного победе советского народа в Великой Отечественной войне.
Впоследствии эти эскизы и наброски пригодились Вучетичу, когда он приступил к работе над проектом знаменитого монумента советскому воину-освободителю в Берлине. После Потсдамской конференции глав Климент Ефремович Ворошилов предложил приступить к подготовке скульптурного ансамбля-памятника, посвященного Победе над фашистской Германией.
Еще только отгремели последние залпы войны, еще шли похоронки семьям погибших, а правительство уже поручило скульпторам и архитекторам увековечить память павших советских воинов. В первый послевоенный год Военный Совет группы советских оккупационных войск в Германии объявил конкурс на проект памятника советским воинам в Берлине.
В то время среди отдельных слоев немецкого населения бытовало мнение о том, что имевшиеся в наличии ограниченные средства нужно было, в первую очередь, использовать для восстановления разрушенного жилья, а не для сооружения памятника. Комендант Берлина генерал Котиков, достойно ответил на эти настроения берлинцев: «Ничего, даже самого ценного материала, самой лучшей земли, самых огромных усилий не жалко, чтобы поставить памятник сыновьям советского народа, которые пожертвовали своей жизнью, освобождая вашу родину от германского фашизма. Мертвым, лежащим здесь, в чужой земле, война была не нужна, но они отдали свои жизни, а дома у них остались жены и дети. И этот памятник послужит предостережением для живых в том, чтобы больше не было войны. За мир надо бороться, трудиться не жалея себя. И не завтра или послезавтра, а сегодня, сейчас».
Вспоминает Евгений Викторович Вучетич: «Главную фигуру ансамбля смотрели художники, скульпторы. Хвалили, восхищались. Но я испытывал неудовлетворенность. Надо искать другое решение. И тут я вспомнил советских воинов, которые в дни штурма Берлина выносили из зоны огня немецких детей. Метнулся в Берлин, побывал в гостях у советских солдат, встречался с героями, сделал зарисовки и сотни фотографий – и вызрело новое, свое решение: солдат с ребенком на груди. Вылепил фигуру воина метровой высоты. Под ногами его – фашистская свастика, в правой руке автомат, левая придерживает ребенка».
Пришло время продемонстрировать оба проекта под светом кремлевских люстр. Первоначально предполагалось поместить в центре композиции бронзовую фигуру Сталина с изображением Европы или глобусным полушарием в руках. Итак, на первом плане – монумент вождя…
– Слушайте, Вучетич, вам не надоел этот, с усами?
Сталин указал мундштуком трубки в сторону полутораметровой фигуры.
– Это пока эскиз, – попытался кто-то заступиться за скульптора.
– Автор был контужен, но не лишен языка, - отрывисто бросил Сталин и посмотрел на вторую фигуру. – А это что?
Вучетич поспешно снял пергамент с фигуры солдата. Вождь осмотрел его со всех сторон и скупо улыбнулся:
– Вот этого солдата мы и поставим в центре Берлина, на высоком могильном холме. Только знаете, Вучетич, автомат в руке солдата надо заменить чем-то другим. Автомат – утилитарный предмет нашего времени, а памятник будет стоять в веках. Дайте ему в руку что-то более символичное. Ну, скажем меч. Увесистый, солидный. Этим мечом солдат разрубил фашистскую свастику. Меч опущен, но горе будет тому, кто вынудит богатыря поднять этот меч. Согласны?
На рассмотрение конкурсного жюри было представлено 52 проекта из многих стран мира, в том числе немецких, французских, американских авторов. Среди проектов преобладали сооружения лишенные образной выразительности – обелиски, башни, колонны, каменные кубы и пирамиды. Многие из них поражали грандиозностью размеров, достигая трехсотметровой высоты. В конечном итоге лучшим был признан проект мастеров советского искусства – народного художника Евгения Викторовича Вучетича и архитектора Якова Борисовича Белопольского.
Двадцать лет спустя, в одном из интервью, Е. В. Вучетич отметил: «Необходимо было создать такой образ, который стал бы воплощением победы, но не просто выражением триумфа над поверженным врагом. Монумент должен был восприниматься не только с чувством глубокой скорби о погибших, но и, одновременно полным оптимистической силы, уверенности в будущем. Девочка на руках солдата пережила войну, и воин, спасший человечество от коричневой чумы, несет ее навстречу новому миру».
Воин из Кузбасса Николай Масалов был знаменщиком 220-го гвардейского Запорожского полка, сражался в Сталинграде, форсировал Днепр, Днестр, Вислу, Одер. При штурме Берлина наш земляк спас из-под огня немецкую девочку. Н. И. Масалов послужил прототипом при создании всемирно известного памятника советскому воину-освободителю в берлинском Трептов-парке.
В послевоенные годы Николай Иванович жил в поселке Тяжинский Кемеровской области, вел большую переписку, встречался с молодежью и трудовыми коллективами. Ветерану неоднократно предлагали поселиться на германской земле, но солдат, всегда оставался верен своей Родине. Сегодня на ярком примере гуманизма русского солдата воспитываются новые поколения кузбассовцев.
1. Начало пути
Николай Иванович Масалов родился 10 декабря 1922 года в селе Вознесенка Тисульского района Кемеровской области. Он появился на свет в семье выходцев из Курской губернии, переселившихся в Сибирь в поисках лучшей доли. Прадед, дед и отец Николая Масалова были потомственными кузнецами, мастерство которых высоко ценилось по всей округе. В крестьянской семье Масаловых было шестеро детей – четверо мальчишек и две девочки.
Деревенские ребятишки сызмальства приучались к труду: водили коней на водопой, возили копны сена, пропалывали грядки. В семье Коля был настоящим добытчиком. Весной отправлялся в лес за колбой, летом – за ягодой и грибами. Круглый год он доставлял к домашнему столу свежую рыбу. Николай Масалов умел многое – без опаски передвигаться в тайге, по болотам, метко стрелять. Односельчанин Николая Ивановича – Петр Березуцкий вспоминал: «Как только научился на лошади ездить, школа тут же заканчивалась. Давали нам групповода и отправляли в поле. Там целую неделю бороним. Ребятам помладше поручали подчищать бороны, тем же, кто постарше, доверяли стоять за плугом. С нами работал и Николай Иванович, трудился он всегда в полную силу, от души».
До четвертого класса Николай учился в сельской школе, потом с ним случилась беда – по первому льду пошел на рыбалку и провалился в прорубь. После этого долго болел, когда поправился, сверстники уже заканчивали шестой класс. Отстав от своих сверстников, в школу идти – наотрез отказался, постыдился сидеть за одной партой с младшими. Сначала паренек помогал родителям по дому, а потом и для него нашлось в колхозе посильное дело.
Тогда, в 1936 году, мальчишка поступил на работу в колхоз «Новая жизнь». Любое задание выполнял одинаково добросовестно – ходил со стадом, работал на лобогрейке. В 1939 году по оргнабору Николай пошел учиться на полугодовые курсы трактористов при машинно-тракторной станции, и затем снова стал работать в родной деревне. Николай Масалов сумел наладить старенький трактор, и уже вскоре своим трудолюбием прославился на весь район.
2. В годы военного лихолетья
В 1941 году, в неполные восемнадцать лет Николай Масалов был призван в ряды Красной Армии. Свой трактор он сдал односельчанке Анастасии. Затем призывников эшелоном доставили в город Томск, где формировалась воинская часть. Вместо двухгодичного курса солдатских наук сибиряки справились с этой нелегкой задачей за одну зиму. Николай быстро втянулся в жесткий учебный распорядок. Занятия продолжались с 7 утра и до 11 часов вечера: многокилометровые марш-броски, атаки по пояс в снегу, рытье окопов в промерзшей земле и боевые стрельбы.
Освоив воинскую специальность минометчика, Николай Масалов принял боевое крещение на Брянском фронте, под Касторной. Вспоминает ветеран Великой Отечественной войны Николай Александрович Тарманов: «С Николаем Масаловым мы выросли в одной деревне. В дружках ходили – и работали вместе, и на охоту ходили вместе, и в армию нас призвали в один день. Попали с Николаем в группу минометчиков. Помню, разгрузили нас на станции Касторная. Только окопались – бой. Било, кряхтело и лопалось все кругом, даже снег протаял под жарким огнем. Глаза застилал черный дым. Вот где пригодилась силища Николая. Крутится с минометом во все стороны, палит по врагу. Сколько дней и ночей мы, не спавши, бились – не подсчитано…»
Затем полк, где служил Николай Масалов, перебрасывали с места на место: Курск, Елец, Орел. На одном из рубежей сибиряки окопались и стойко держали оборону. От рассвета до позднего вечера отражали атаки вражеской пехоты и танков. Гитлеровцам удалось прорваться на левом фланге, и воины-сибиряки попали в окружение. Николай Иванович Масалов так вспоминал об этих боях: «Еды у нас почти не оставалось, так мы натрем зернышек из колосьев пшеницы и кушаем. Командиром батареи у нас был Иван Васильевич Подушка – бывалый вояка, герой боев на Хасане. Подойдет к нам и говорит ободряюще: «Что кушаем ребята? Ну, ничего, будем живы – не помрем, повоюем еще». Иногда с самолетов нам сбрасывали несколько мешков сухарей, но мы всё отдавали раненым. Перед последним прорывом мы собрали все съедобное из вещмешков и покормили их.
На привалах мы, земляки, собирались вместе, тянуло нас поговорить, вспомнить родные места. Обращались друг к другу, конечно, не по фамилиям, а по имени. Командиры сначала удивлялись: откуда, мол, всех знаете? Как не знать, когда из одной нашей Вознесенки было больше десятка человек. Почти все они остались в тех полях. Из 18 земляков с войны вернулось только четверо. Когда выходили с боями из окружения, погиб и мой лучший друг Иван Сучков. Я плакал над ним. Не знал, что впереди еще доведется увидеть много смертей…»
Полк четырежды вырывался из вражеского окружения. Пробивались штыками, потому что приходилось беречь каждый патрон и каждый снаряд. Николай Масалов научился метко бросать гранаты и ходить в штыковую атаку. Трудовая страда для него сменилась ратной. Полк вышел из огненного кольца окружения в районе Ельца. В тяжелых боях воины-сибиряки сохранили полковое знамя, которое им было вручено ещё в городе Томске.
После переформирования полка Николай Масалов участвовал в обороне Сталинграда. Воин-кузбассовец сражался на Мамаевом кургане, в составе легендарной 62-й армии генерала Чуйкова. Под шквальным артиллерийским обстрелом противника, минометный расчет Николая Масалова дважды засыпало в полуразрушенном блиндаже: «У входа в траншею гребу под себя землю, а второй дальше в блиндаж прогребает. Уже больше чем наполовину заполнили его землей, одежду хоть выжимай, а сверху все валится и валится земля. «Уже некуда прогребать», - прошептал рядом паренек. Стало как-то обидно, живые ведь и невредимые даже, и вот так умирать здесь под завалом…» Однако судьба хранила солдат, в последний момент, когда уже трудно было дышать, бойцов находили и вызволяли из-под толщи земли боевые товарищи.
Николай Иванович Масалов так вспоминал о тех незабываемых днях: «Сталинград я защищал от первого дня, и до последнего. Город от бомбежек превратился в пепел, мы в этом пепле и воевали. Снаряды и бомбы перепахивали все вокруг. Нашу дивизию пополнили людьми и техникой. Мы снова заняли оборону. До Волги было полтора километра, до противника же всего 40 метров. Всем нам было ясно, что отступать некуда. За Волгой земли для нас не было. Немцы занимали высоту, и нам приходилось трудно, но парни у нас были надежные. Много горячих гостинцев отправили мы фашистам из минометов. Забрасывали и гранатами. Наконец, немцы не выдержали – сдали высоту. Мы заняли ее, но немцы начали нас «обтекать» с флангов, поэтому мы снова отошли вниз, а потом опять отвоевали эту высоту. Так повторялось несколько раз».
За бои в Сталинграде 220-й полк получил гвардейское знамя. Николай Масалов был назначен в знаменный взвод. Тогда он и подумать не мог, что ему, парню из далекой Сибири, будет суждено нести боевое знамя до самого Берлина. Полк шел на запад, и вместе с ним шагал Николай Масалов. Боец из Кузбасса форсировал Дон, Северный Донец, Днепр, Днестр, Вислу. За годы войны не раз смотрел смерти в глаза – трижды был ранен и дважды контужен.
Из первого состава полка в столицу фашистской Германии вступили только двое – знаменщик Масалов и капитан Стефаненко. Особенно тяжелое ранение Николай Иванович получил в Польше, под Люблином. Две пули из крупнокалиберного пулемета зацепили ногу, одна попала в грудь: «Лежу оглушенный, под открытым небом на ржаном поле, солнце в глаза светит, хлебушко, будто головой кивает. Вокруг так тихо, будто, изломанный тяжелой работой на тракторе, прилег я отдохнуть на родном поле. Уже стемнело, и тогда я подумал, что ведь здесь, наши меня просто не найдут. Пополз, сколько мог. Когда руки отказывали, делал остановки». Превозмогая боль, Масалов сумел к утру доползти до расположения части.
Через полтора месяца Николай Масалов выписался из госпиталя и на попутных машинах отправился догонять свой полк, стоявший у Вислы. Прибыв на место, он был назначен знаменщиком 220-го гвардейского Запорожского полка, с которым прошел всю войну. Берлин был уже совсем близко, и советским войскам приходилось отвоевывать каждый метр немецкой земли, закованной в железобетон. Перед решающим штурмом Зееловских высот, 16 апреля 1945 года, командир отдал Николаю приказ: пронести гвардейское знамя полка по траншеям, в которых были сосредоточены штурмовые группы: «Завтра в пять часов утра после артподготовки пройдешь с развернутым знаменем по флангам, чтобы этот священный символ воинской силы и славы видели все солдаты – и те, кому суждено не выйти из пекла боя, и те, кому выпадет жить».
Знаменосец шел в полумгле, четко печатая шаг. Встречные бойцы отдавали честь боевому знамени. Пулеметная очередь со стороны вражеских позиций скосила ассистентов знаменосца. Ему спасла жизнь каска, выдержавшая звенящий удар пули. После штурма Зееловских высот Николай Масалов был представлен к ордену Славы III степени, ему было присвоено очередное звание – старшего сержанта.
Братья Николая Масалова тоже воевали. Андрей с тяжелой артиллерией дошел до Европы, Василий стал танкистом, Михаил сражался на Северном фронте в пограничных войсках. За годы войны Николай Иванович Масалов стал опытным воином, многие обращались к нему не иначе как по имени и отчеству. Он в совершенстве владел оружием, умел предугадать место возможной засады, успевал опередить вражеских пулеметчиков. Солдат не раз проявлял бесстрашие, но бездумного лихачества не терпел. Покладистый по характеру сибиряк не ленился отрыть окоп полного профиля и уложить на крышу блиндажа дополнительный ряд бревенчатого наката. Он оберегал гвардейское знамя и не имел права умереть, не защитив эту святыню полка.
Маршал Советского Союза Василий Иванович Чуйков так писал о сибиряке в своей книге воспоминаний «Конец третьего рейха»: «Боевая биография Николая Масалова, как в капле воды, отражала историю 8-й гвардейской армии… На его долю выпало быть вместе с нами на направлении главного удара немецких войск, наступавших на Сталинград. Масалов сражался на Мамаевом кургане рядовым стрелком, в дни боев на Северном Донце стал пулеметчиком, при форсировании Днепра командовал отделением, после освобождения Одессы его назначили помощником командира комендантского взвода, на Днестровском плацдарме был ранен, через четыре месяца, при форсировании Вислы, снова ранение, но гвардеец остался в строю и весь путь от Вислы до Одерского плацдарма шел с забинтованной головой».
В апреле 1945 года передовые части советских войск вышли к Берлину. Оказавшись в огненном кольце окружения, столица Третьего рейха превратилась в гигантское поле боя. В те дни 220-й гвардейский стрелковый полк 79-й гвардейской стрелковой дивизии наступал по правому берегу реки Шпрее, по направлению к имперской канцелярии. Гвардейцы знали, что перед ними находится главная цитадель германского фашизма. Именно здесь, на острове Тиргартен, были главные правительственные учреждения фашистской Германии. Здесь в бункере укрывался безумный фюрер, доживавший свои последние часы. Здесь же находился главный узел связи, откуда главари третьего рейха продолжали руководить остатками своих войск, вынуждая их вести кровопролитные бои, уже лишенные всякого смысла.
Воинам-гвардейцам армии генерала Чуйкова предстояло сразиться с отборными нацистами – батальоном СС особой бригады лейб-штандарта «Адольф Гитлер».
От передовой советских войск до имперской канцелярии оставалось не больше четырехсот метров. Немцы проявили особое упорство при обороне этого важного сектора у реки Шпрее. Под ураганным огнем противника у горбатого моста пехотинцы вынуждены были залечь в развалинах домов. Чтобы избежать больших потерь, командование решило после мощной артиллерийской подготовки форсировать канал небольшими группами.
В этот ответственный момент знаменосца Масалова вызвал к себе командир полка и приказал, чтобы он с боевым знаменем части находился в боевых порядках полка. За час до начала артподготовки, Николай Иванович в сопровождении двух ассистентов принес полковое знамя на берег Ландвер-канала.
Вспоминает маршал Советского Союза Василий Иванович Чуйков: «До атаки осталось минут пятьдесят. Наступила тишина, как перед бурей тревожная, напряженная. И вдруг в этой тишине, нарушаемой лишь треском пожаров, послышался детский плач. Словно откуда-то из-под земли, глухо и призывно, звучал голос ребенка. Плача, он повторял одно, понятное всем слово: «Муттер, мут-тер...»
— Кажется, это на той стороне канала, — сказал товарищам Масалов.
Оставив у знамени ассистентов, он пришел к командиру:
— Разрешите спасти ребенка, я знаю, где он.
Приближаться к Горбатому мосту было опасно. Площадь перед мостом простреливалась огнем пулеметов и автоматических пушек, не говоря о минах и фугасах, запрятанных под коркой асфальта. Затрещали пулеметные очереди. Сержант Масалов полз вперед, как лист, прижимаясь к асфальту, временами прячась в неглубоких воронках от снарядов и мин. Не забывал ощупывать каждый бугорок, каждую трещину на асфальте, чтобы не нарваться на мину.
«Бегу и сердцем чувствую, что сейчас меня прошьет автоматная очередь. И точно: в каком-то метре левее строчкой прошли фонтанчики пуль. Я упал на асфальт и замер. В ушах по-прежнему звучал детский плач. Секундная передышка будто влила в меня свежие силы. Приподнял голову, увидел совсем близко воронку от бомбы и рванулся к ней. И только успел укрыться, как сверху снова ударили немецкие автоматы».
Вот смельчак пересек набережную и укрылся за выступом бетонированной стенки канала. И тут снова услышал ребенка. Тот звал мать жалобно, настойчиво. Он будто торопил Масалова. Тогда гвардеец поднялся во весь рост — высокий, могучий. Блеснули на груди боевые награды. Такого не остановят ни пули, ни осколки. Сибиряк одним махом перекинулся через барьер канала. Прошло еще несколько минут. На миг смолкли вражеские пулеметы. Затаив дыхание, гвардейцы ждали голос ребенка, но было тихо. Ждали пять, десять минут... Неужели напрасно рисковал Масалов?
Комиссар 220-го полка Иван Григорьевич Падерин знал, что Николай Иванович пользовался среди однополчан заслуженным авторитетом. Боевые друзья уже готовы были броситься на выручку товарищу: «Назревала стихийная атака, а это, как правило, лишняя кровь, да еще в самом конце войны. Масалов будто почувствовал нашу тревогу. Вдруг подает голос: «Я с ребенком. Пулемет справа, дом с балконами, заткните ему глотку». И полк без всякой команды открыл такой яростный огонь, что я, по-моему, за всю войну не видел такого напряжения».
Николай Иванович Масалов так вспоминал об этом моменте: «Под мостом я увидел девочку лет трех, сидевшую возле убитой матери. У малышки были светлые, чуть курчавившиеся у лба волосы. Она все теребила мать за поясок и звала: «Муттер, муттер!» Раздумывать было некогда. Я девочку в охапку и скорее обратно. Тут-то она и заголосила! Я ее на ходу и так, и эдак уговариваю: помолчи мол, а то откроешь меня. Фашисты и впрямь начали палить. Спасибо нашим ребятам – выручили, открыли огонь со всех стволов».
Орудия, минометы, автоматы, карабины прикрывали Масалова сплошным огнем. Гвардейцы прицельно били по огневым точкам противника. Русский солдат встал над бетонным парапетом, закрыв собой немецкую девочку. В этот момент поднялся диск солнца, ослепив на некоторое время вражеских стрелков.
Одновременно командующий артиллерией армии Николай Митрофанович Пожарский дал команду: «Натянуть шнуры!.. Огонь!» Началась артподготовка, орудия и минометы открыли шквальный огонь по врагу. Тысячи снарядов и мин прикрывали выход советского воина из зоны смерти с трехлетней немецкой девочкой на руках. Казалось, что весь фронт салютует подвигу русского солдата, его человечности, которую он не растерял на дорогах войны.
Спасая немецкую девочку, Николай Масалов был ранен в ногу, но никому не сказал об этом: «Перебрался я через нейтральную зону. Заглядываю в один, в другой подъезд домов – чтоб, значит, сдать ребенка немцам, гражданским. А там пусто – ни души. Тогда я прямым ходом в свой штаб. Товарищи окружили, смеются: «Покажи, что за «языка» раздобыл». А сами, кто галеты, кто сахар девочке суют, успокаивают ее. Сдал ее с рук на руки капитану в накинутой плащ-палатке, который воды ей из фляжки давал. Девочка светленькая была, русоволосая, в цветастом сарафанчике с лямочками через плечи, в ботиночках. Было ей годика 2–3, так мне тогда показалось».
Затем Николай Масалов вернулся в ряды атакующих гвардейцев. Он шел впереди со знаменем полка на штурм имперской канцелярии. Шел не пригибаясь, и казалось, что на руках у него по-прежнему находилась спасенная немецкая девочка. Воин из Кузбасса шагнул под пули, когда до Победы оставались считанные метры – поистине этот поступок достоин памятника.
Сержант Масалов прошел этот путь и затем прожил долгую жизнь. После его смерти у того самого моста «Потсдамер брюке» была установлена мемориальная доска, посвященная подвигу советского солдата. Такое решение было принято администрацией берлинского района «Митте» по представлению германо-российского музея «Берлин Карлхорст».
В столице фашистской Германии еще гремели кровопролитные бои, а советские воины демонстрировали всему миру великий гуманизм, спасая немецких детей. Автоматчики сержанта М. М. Даринкова, 27 апреля, с риском для жизни, спасли из верхних этажей горящего дома более 20 женщин и детей.
Военный корреспондент и писатель Борис Полевой стал свидетелем подвига старшего сержанта Трифона Андреевича Лукьяновича. День в день с Масаловым он совершил точно такой же подвиг – спас немецкого ребенка. Советский воин, не раздумывая, бросился спасать маленькую немецкую девочку, плакавшую возле убитой матери прямо на передовой. Однако на обратном пути его настигла вражеская пуля. Трифон Лукьянович погиб спасая немецкого ребенка, а в Минске фашисты уничтожили всю его семью. Спасенную девочку воины передали местным жителям, находившимся неподалеку. Теперь на том месте находится мемориальный камень.
Исторические документы подтверждают факт освобождения советскими солдатами целого бункера-бомбоубежища, заполненного раненными, больными, потерявшими родителей детьми. Немецких ребятишек, обязанных своим спасением воинам-освободителям, было очень много. Вспоминает бывший командир 11-го гвардейского танкового корпуса, впоследствии маршал бронетанковых войск Амазасп Хачатурович Бабаджанян: «В разрушенном городе не действовал водопровод, не было электроосвещения. Для спасения мирного населения, мы организовали специальные команды. Они извлекали из-под обломков людей, оказывали им первую медицинскую помощь. Немало при этом гибло советских солдат, противник заминировал все, даже жилые кварталы. Я собственными глазами видел, как наши солдаты заботливо помогали немецким женщинам переносить детей в безопасное место, как отдавали при этом свой солдатский паек малышам».
В Берлине Николай Масалов насмотрелся на страдания. Жители германской столицы голодали. Немецкие дети лезли к танкам, под пулеметный огонь и артиллерийские снаряды, лишь бы добраться до русских военно-полевых кухонь. Ими двигала надежда получить кусочек хлеба, ложку супа или каши. Они робко подходили к русским солдатам и молча протягивали пустые консервные банки или просто исхудавшие ручонки. Советские воины протягивали им хлеб, колотый сахар, а то и усаживали худющую компанию вокруг своих котелков.
После окончания войны, воинская часть в которой служил Николай Масалов, осталась в Германии, в городе Йене. Тогда в полк приехал скульптор Евгений Викторович Вучетич, разыскал Масалова. Дождавшись окончания политинформации, он попросил Николая Ивановича задержаться в ленинской комнате и подробно расспросил его о том, как он спасал девочку. Об этом подвиге он узнал из армейской газеты. Сделав несколько набросков, распрощался. Встреча эта не была случайной, Вучетич выполнял задание фронтовой газеты, подыскивая типаж для плаката, посвященного победе советского народа в Великой Отечественной войне.
Впоследствии эти эскизы и наброски пригодились Вучетичу, когда он приступил к работе над проектом знаменитого монумента советскому воину-освободителю в Берлине. После Потсдамской конференции глав Климент Ефремович Ворошилов предложил приступить к подготовке скульптурного ансамбля-памятника, посвященного Победе над фашистской Германией.
Еще только отгремели последние залпы войны, еще шли похоронки семьям погибших, а правительство уже поручило скульпторам и архитекторам увековечить память павших советских воинов. В первый послевоенный год Военный Совет группы советских оккупационных войск в Германии объявил конкурс на проект памятника советским воинам в Берлине.
В то время среди отдельных слоев немецкого населения бытовало мнение о том, что имевшиеся в наличии ограниченные средства нужно было, в первую очередь, использовать для восстановления разрушенного жилья, а не для сооружения памятника. Комендант Берлина генерал Котиков, достойно ответил на эти настроения берлинцев: «Ничего, даже самого ценного материала, самой лучшей земли, самых огромных усилий не жалко, чтобы поставить памятник сыновьям советского народа, которые пожертвовали своей жизнью, освобождая вашу родину от германского фашизма. Мертвым, лежащим здесь, в чужой земле, война была не нужна, но они отдали свои жизни, а дома у них остались жены и дети. И этот памятник послужит предостережением для живых в том, чтобы больше не было войны. За мир надо бороться, трудиться не жалея себя. И не завтра или послезавтра, а сегодня, сейчас».
Вспоминает Евгений Викторович Вучетич: «Главную фигуру ансамбля смотрели художники, скульпторы. Хвалили, восхищались. Но я испытывал неудовлетворенность. Надо искать другое решение. И тут я вспомнил советских воинов, которые в дни штурма Берлина выносили из зоны огня немецких детей. Метнулся в Берлин, побывал в гостях у советских солдат, встречался с героями, сделал зарисовки и сотни фотографий – и вызрело новое, свое решение: солдат с ребенком на груди. Вылепил фигуру воина метровой высоты. Под ногами его – фашистская свастика, в правой руке автомат, левая придерживает ребенка».
Пришло время продемонстрировать оба проекта под светом кремлевских люстр. Первоначально предполагалось поместить в центре композиции бронзовую фигуру Сталина с изображением Европы или глобусным полушарием в руках. Итак, на первом плане – монумент вождя…
– Слушайте, Вучетич, вам не надоел этот, с усами?
Сталин указал мундштуком трубки в сторону полутораметровой фигуры.
– Это пока эскиз, – попытался кто-то заступиться за скульптора.
– Автор был контужен, но не лишен языка, - отрывисто бросил Сталин и посмотрел на вторую фигуру. – А это что?
Вучетич поспешно снял пергамент с фигуры солдата. Вождь осмотрел его со всех сторон и скупо улыбнулся:
– Вот этого солдата мы и поставим в центре Берлина, на высоком могильном холме. Только знаете, Вучетич, автомат в руке солдата надо заменить чем-то другим. Автомат – утилитарный предмет нашего времени, а памятник будет стоять в веках. Дайте ему в руку что-то более символичное. Ну, скажем меч. Увесистый, солидный. Этим мечом солдат разрубил фашистскую свастику. Меч опущен, но горе будет тому, кто вынудит богатыря поднять этот меч. Согласны?
На рассмотрение конкурсного жюри было представлено 52 проекта из многих стран мира, в том числе немецких, французских, американских авторов. Среди проектов преобладали сооружения лишенные образной выразительности – обелиски, башни, колонны, каменные кубы и пирамиды. Многие из них поражали грандиозностью размеров, достигая трехсотметровой высоты. В конечном итоге лучшим был признан проект мастеров советского искусства – народного художника Евгения Викторовича Вучетича и архитектора Якова Борисовича Белопольского.
Двадцать лет спустя, в одном из интервью, Е. В. Вучетич отметил: «Необходимо было создать такой образ, который стал бы воплощением победы, но не просто выражением триумфа над поверженным врагом. Монумент должен был восприниматься не только с чувством глубокой скорби о погибших, но и, одновременно полным оптимистической силы, уверенности в будущем. Девочка на руках солдата пережила войну, и воин, спасший человечество от коричневой чумы, несет ее навстречу новому миру».
| Далее