Песни. Река. Пламя.
… Я познакомился с ним на Всекузбасском фестивале бардовской песни «Зори над Томью». Ежегодно, летом, на берегу Томи, близ деревни Журавли проводится этот фестиваль, куда со всей Сибири съезжаются поющие поэты, выступают, знакомятся, общаются. «Наша Кузбасская Грушинка», - улыбается Татьяна Болотова, организатор этого мероприятия. «Где-то далеко-далеко, за уральскими горами течет величавая Волга, на берегу которой каждый год, проводится Грушинский фестиваль бардовских песен. Велика Россия! Текут на север, на юг и на восток к океану братья и сестрички Волги – Иртыш, Обь, Томь, Ангара, Амур, Зея… И почти на каждой из них проводится свой фестиваль авторских песен», - поясняет Татьяна… Вечер, костер, звон серебряных гитарных струн, огромная луна напомнили мне мою далекую юность. «Искры камина горят, как рубины, переливаясь огнем голубым. Из молодого, цветущего, юного - стал я угрюмым, больным и седым…» - ля-минорно пел парень в черной кожаной куртке из Мариинска. Так уж устроен человек, что везде, где б он ни был, ищет своих земляков, и когда объявили: «Поет Геннадий Лузянин, поселок Красный Брод», - я встрепенулся: «Бог ты мой! Земляк! Интересно! Надо бы встретиться, поговорить…» Я тогда сотрудничал внештатно с одной газетой, где вел рубрику «Герои среди нас», и в каждом своем собеседнике видел потенциального главного персонажа своих будущих статей. Геннадий Лузянин исполнял песни на стихи своей жены Ирины Воробьевой, и эти песни всем очень понравились. Мы познакомились. «Пенсионер Гена», - представился он и протянул руку. Этого статного, моложавого мужчину трудно было назвать пенсионером, - если пенсионеров ассоциировать с сидением на лавочке, домино, скепсисом, нытьем, сплетнями, вечными жалобами и огульным охаиванием всего и всех… Нет! Гена (позволю так его назвать, ибо у нас не большая разница в возрасте) был другой: веселый, талантливый, интересный собеседник. Завязался разговор, зазвучали серебряные струны его гитары, плыли песни над ночной Томью. Изредка плескалась какая-то огромная рыбина. Неподалеку, возле своего костерка, расположились кружком парни и девушки. Одна из них, с белокурыми вьющимися локонами до плеч, в синем спортивном костюме, пела красивым грудным голосом: «Весна, апрель!.. В тайгу умчались двое и на снегу не видно их следа. А над моею над самой головою горит огромная Полярная звезда. И блеск Полярной меня зовет и манит, Поэму Встреч читаю я с листа… «Любимая!.. Возьми ее на память! Пусть для тебя горит Полярная звезда!». Отблеск пламени плясал на щеках, волосах девушки, на деке ее гитары… «Боже правый! – промолвит Геннадий. - Как же она похожа на мою Алену!... Алена…Алена… Где ж ты теперь?..» - задумчиво добавил он, вспоминая свою первую любовь… Я бросал дрова в костер, они с треском разгорались, салютуя искрами лету, реке, звездам, ушедшей юности… О волшебная пора нашей юности! Где, в каких краях отзвенели твои синие колокольчики?.. В каких мутных водах черных дней утонул твой златоглавый Китеж?.. Нет мне ответа… И только быстрая Томь несет свои воды на Север, чтобы, обнявшись с Обью, течь к океану… Было уже далеко за полночь, кто-то ушел спать в свои палатки, мы пили крепкий чай, читали свои стихи, и я попросил Геннадия рассказать немного о себе…
Монгольская одиссея Геннадия Лузянина
… «Родился я 27 сентября 1953 года, закончил в 1970 году десятилетку и сразу пошел работать в мехцех. Ну, думаю, поработаю тут до армии. Ушел в армию в 1971 году, служил в поселке Пограничный Приморского края, укрепрайон там, пограничные войска, и 28 мая каждый год я отмечаю День пограничника. Ну, хоть я и по связи, но, тем не менее, пограничник. Два года пролетели как один день. После демобилизации вернулся в родной Красный Брод и опять устроился на работу в свой мехцех, меня там ждали… Однажды увидел бурстанок, который нам привезли на ремонт, и спросил мастера: «Что это за техника?»... Заинтересовался… «Буровой станок 2СБШ-200», - ответил мне Иваныч, и я решил пойти на курсы. После окончания этих курсов стал работать на бурстанке… На дворе стоял 1975 год… В то время было модно работать в одно лицо, до тех пор, пока на Новосергеевском разрезе не придавило машиниста. Он пошел деталь менять, зажал штангу плохо, и она упала на его руки, он стал замерзать, кричать, пока кто-то его там не нашел… Его услышал белазист, проезжавший мимо, освободил, и с той поры стали работать в два лица: помощник и машинист…
…Так я и работал до 1982 года, и тут мне предлагают поехать в командировку во Вьетнам. Что-то я начал раздумывать, ехать - не ехать?.. Во второй раз предложили, опять во Вьетнам, не поехал… Поехал Чернов Иван Федорович. А в третий раз предлагают: «В Монголию поедешь?..» Ну я и согласился… Уехал в Монголию в 1982 году, оформил документы через «Зарубежуголь»… Там тогда открывался молодой Баганурский угольный разрез и нужны были специалисты по обучению местного персонала... Баганур – это небольшой город с 3 тысячи жителей. Бурые угли там вертикального залегания… Идут вот -ЭШ15/90, ЭШ20/90, «шагари» вскрывают пласт угля - добычные экскаваторы, здоровенные монстры. И следом идет уступом другой экскаватор и эту яму засыпает, будто и не было ничего… Отличная рекультивация! Нет там этих страшных ям «лунного пейзажа». Потом бульдозера – раз!.. раз!.. – зачистили и хоть боком катись на легковушке! Уголь, конечно, уступает по качеству нашему, бурый – одно слово, я его в Кузбассе никогда не видел и здесь встретился с ним впервые.
…«Что там, в Монголии, понравилось?» ... «Рыбалка! Отменная!.. Ах, каких я там тайменей вытаскивал! Красавцы! Японский бог!.. Я ведь на Родине ничего кроме окушков и карасей не видывал, а там такая рыба: и ленок, и хариус, и таймень! Просто обалденно!.. Хоть там мы и на разрезе были, но совсем недалеко обитала непуганая рыба. В 4 километрах от города протекала река Керулен, по ней мы иногда уезжали дальше на моторке километров за 50... Такое ощущение: приедешь, и кажется, что здесь не ступала нога человека, до чего все чисто, нет мусора, следов… Никаких следов! Прямо Робинзонами себя чувствовали! Однако, конечно же, был тут человек, конечно, был… Где-то здесь неподалеку, как гласит легенда, была могила Великого Монгола – Чингисхана, но, несмотря на многочисленные поиски, ее никто не нашел… Не дается ханское золото в алчные руки кладоискателей»…
Выпрыгнет к небу, будто синий марлин папы Хэма, здоровенный тайменище, резко натянется – словно струна! – леска. Начнется борьба Человека и Рыбы, не на жизнь, а на смерть! Рыба - не мальчик для битья, она еще покажет себя!.. Ломается катушка спиннинга, Геннадий наматывает на ладонь леску, она режет кожу, врезается все глубже и глубже в плоть, будто раскаленный нож сквозь масло, капает, капает его русская кровь в монгольскую реку, теперь они побратимы, братья по крови, русский парень Геннадий и монгольская река Керулен, поившая своими водами конницу Чингисхана, помнящую много чего на своем долгом веку… Бьется, бьется таймень – Красава! – но круги его все ближе и ближе к берегу. Геннадий шепчет: «Врешь, не уйдешь!..», и уставший Человек вытаскивает уставшую обессилевшую Рыбу на пологий берег… Бежит, бежит, бежит река, падает за сопку пурпурное солнце. Вечереет… Геннадий закуривает папиросу, глядит на Рыбу. Теперь можно и передохнуть. В этом поединке он – Победитель!...
«Ну вот, стал обучать я монгол, сначала работе на бурстанках. Правда, бурстанки там – СБР-160, шнековые, 8 метров шнеки, у нас таких нет. Учил, как нужно его эксплуатировать, сам немного подучивался, работа не стояла на месте… Если что у моих учеников не получалось, они у меня уточняют, вторая группа - у первой учится. Я по бурстанкам из Союза один был инструктор там. Так же по одному человеку было по экскаваторам и по БелАЗам инструктора».
Кружит, кружит холодный ветер, вздымая снежную пыль… Вращаются, вращаются шнеки, и острые, как ханские стрелы, коронки вгрызаются в мезозой и в более поздние эпохи, тревожа вечный сон соратников Чингисхана. Недовольно бормочут они в своих курганах, посылая проклятья прогрессу и тем, кто их разбудил… Геннадий, словно Прокоп из чапековского «Кракатита», колдует над аммоналом, засыпая его в набуренные скважины, помогают ему монголы. КОНТАКТ! ЕСТЬ КОНТАКТ! ВЗРЫВ!!! Сотрясаются основы мирозданий, хмурит брови вечно улыбающийся Будда, летят к черному небу полуистлевшие щиты, мечи, наконечники копий сподвижников Великого Монгола, летят к звездам бивни мамонтов, зубы драконов, останки кочевников и черепа их лошадей… Не все перетерли в пыль Жернова Времени, не все утонуло в зыбких песках прошедших Эпох… «Взорвано! Уложено! Сколото! - бурое монгольское золото» - бормочет, перефразируя Высоцкого, Геннадий… На того, кто сегодня движет горами, на русского парня Геннадия, монголы глядят с благоговением. Сейчас, здесь, в карьере - он подобен Богу…
«…Контракт у меня подходил к концу, и больше не было возможности его продления по этой специальности, и нужно было возвращаться в Союз. Но я-то работал еще и в мехцехе, довольно долго, знал эту кухню, имелись неплохие навыки, а там как раз сдавался в эксплуатацию огромный мехцех, прям как небольшой завод… А еще специфика работы бурстанков там такая: пород крепких, скальных, как здесь, у них нет, в основном мы бурили зимой по мерзлоте… А летом там бурильщикам делать нечего, «шагарь» и так все возьмет… Сам разрез – 6 миллионов проектной мощности бурых углей… И вот сдается механический цех, станки надо запускать, осваивать, почти все они - гидравлические, а мне все это оборудование давно знакомо… Пресс там был – 630 тонн усилия, огромный пресс! Поршень – метр с гаком в диаметре! Они, монголы, не фурычили ничего в гидравлике, а там всё - гидравлика! Но я разобрался с этим прессом, отрегулировал его. Он стал работать. И пошел я как инструктор по механическому оборудованию. Монгольский механик там был – мой ученик. Были наладчики, были слесаря…»
…Кружится, вертится шар голубой – Земля, день сменяет ночь, летит, летит по эллипсу вокруг Солнца, повинуясь законам Создателя, весну сменяет лето, осень – зима… Как быстро минул год! Вращается шпиндель бурстанка, вращаются шнеки, вращаются коронки, растет количество скважин. Позади остается дырчатая земля, будто пошехонский сыр. Геннадий смотрит на восток. Там, в столице, его уголь ждет прожорливый Молох - Улан-Баторская ТЭЦ, которая требует 10 тысяч тонн угля в сутки. Ревут сирены, грохочут взрывы, освобождая пласт угля от пустых пород. К 15 декабря будет выполнен годовой план. Вращаются генераторы электростанции, ток течет по проводам в самые дальние монгольские поселения… Скоро Новый год… Где-то там, за сопками, есть страна Сибирь, седые вьюги занесли мамино крыльцо, лохматый Шарик ходит по цепи, глядит с портрета девичье лицо… Геннадий закуривает, отхлебывая глоток крепкого чая. Над сопками встает алое солнце. Помощник-монгол старательно укрывает мешками набуренные скважины… Как быстро минул год!..
«…Были там кое-какие невспашечки, например: полетела огромная шестерня на дробилке. Привезли запчасть… Надо на одну шестерню одеть другую, они и так, и сяк, но не получалось… «Не ту деталь привезли…» - говорит монгол. «Но там же, по документам, по чертежам заказали, по кинематике». Собрались все и говорят: «Не та деталь!..» Но так получилось, что я, - раз! – и одел эту шестерню вовнутрь другой!.. Ну а те там уже рапортуют, рапорт пошел: «Японский городовой! – Не та деталь!»... А это же опять транспортные расходы – вести новую, возвращать старую. Я звоню, чтобы они отложили все эту депешу на «верха», даю отбой всей этой лабуде. Они были уверены: «Да не может быть!..» Зубья там, модуль такой-то, профиль зуба вроде как другой, не должен одеться!..» И наш главный механик согласился с этим. А я – раз!.. - и одел! Были и другие там нештатные ситуации. Допустим, лебедку, которая вагоны толкает, тепловоз раздавил… Мне монгольский главный механик говорит: «Ну, что сделаете?» «Ну, сделаем. Почему нет?.. Посмотрим объем работы каков….» «А за сколько?» «Ну, дня за 4-5». «А побыстрее?» « Ну, не знаю, если ночами работать будем…» и – сделали, ничего страшного… Лебедка стала работать.
Какие казусы были в обучении монголов? Есть там хорошие парни, смекалистые, понятливые, а были и не очень… Токаришки, в основном, там девчонки, лилипуточки такие: «Геня!.. Геня!..» Они никак не могли выговорить «Гена». Ну и вот… Молодцы, в общем-то… Но иногда попадались и «дубовые». Однажды в детали дробилки нужно было просверлить отверстие диаметром в 60 миллиметров. Положили эту деталь на радиальный сверлильный станок, настроили подачу, настроил я обороты. Как известно, существует аксиома: чем больше сверло, тем меньше обороты, и наоборот. Настроил я все, сделал пару отверстий, подзываю ученика и говорю: «Делай как я! В том же духе!» «Понял!» Я ушел по другим делам в другой конец цеха, через несколько минут возвращаюсь назад. Смотрю, он хватает эту стружку, выходящую из-под сверла, и, хлоп, обламывает! Я увидел, испугался, подбегаю: «Ты что делаешь? Нельзя так!» Он смотрит на меня … Я говорю: «Тебе руку вот так разрежет!» - показываю. «Стружка, – говорю, - как острый нож! Кинжал! Ятаган! Ты понял?» «Понял…» Опять иду минут через 20 и думаю: «Как он там?» И вижу: опять ломает стружку рукой, паразит. Будто этим хочет помочь сверлу… Да что ты будешь делать! Я говорю: «Я сейчас пойду к начальнику цеха Чемидоржу, (Чемидорж был начальником цеха, хороший мужик!) и скажу ему про тебя, что ты не слушаешься! Нельзя рукой под рабочее сверло лезть!» Он: «Ничего, Геня! У меня – верхонка!» Я говорю: «Станок твою верхонку в лоскуты порвет. Не делай этого больше!» «Ладно». В третий раз иду, и у меня на глазах - как резанет ему! И он схватился за руку, кровь хлещет. Я подбежал - хлоп ему подзатыльник! И говорю: «Беги в медпункт, я тебе говорил, что нельзя так делать!»
…Бегут, бегут первые весенние ручьи, скоро Байкал сбросит лед. Окончатся эти бесконечные выматывающие душу песчаные бури, вот-вот зацветет вишня, и охватит Геннадия темная тоска… Домой хочется!.. Как там мама, отец?.. Как Ирина?.. Как сыночек Женя?.. Стал я думать о них много по ночам, не высыпаться... А какой с невыспавшегося работник? Нет, думаю, так дело не пойдет! Дай, думаю, песни писать начну, я ведь музыкальную школу по классу гитары окончил, все какое-то отвлечение… Уезжая из Союза, с собой целый чемодан книг взял! Есенин, поэтов Серебряного века, Гумилева, фронтовиков наших - Левитанского, Слуцкого, Поженяна, а также – Рождественского, Вознесенского, Евтушенко. Я ведь с детства поэзию люблю. «Сережка ольховая» - Боже правый! Какая же прекраснейшая песня!.. Сижу, мелодию подбираю к чужим стихам, понравилось это дело, втянулся… А то - хоть криком кричи, как домой охота!.. Оттуда, из Монголии, растут крылья моих сегодняшних песен…
«…Улепетывали, словно молодые сайгаки от пуль охотников, годы… Все задачи, которые ставило наше руководство, мы выполняли… Работали на совесть… И вот меня летом 1987 года представили к награде – ордену «Полярной Звезды». Собралось нас в Улан-Баторе человек 600, праздник большой был. Зал огромный. И вдруг ведущий объявляет: «Орденом «Полярной звезды» награждается Геннадий Леонидович Лузянин!» У меня аж мурашки по спине побежали… Двоих нас наградили этим орденом, остальных медалями. Приятно очень было. Так Монголия благодарила нас , русских, за самоотверженный труд.
…Когда вернулся в Союз, пошел работать в свой родной бурцех. Работали хорошо, не хуже других. Получил новый бурстанок 5СБШ-200, и давай мы со своей бригадой рекорды ставить: рекорд сменной производительности – 390 погонных метров за смену! И рекорд суточной производительности – 790 погонных метров за сутки! Наша бригада гремела!.. Я стал полным кавалером «Шахтерской славы»… Вот и все, собственно говоря… Время текло, менялись лидеры. Славы мне хватило года на четыре, а потом другой парень побил все наши рекорды… В 2005 году я вышел на пенсию. Так и закончился мой трудовой стаж – без малого 35 лет! А вообще-то, совокупный трудовой стаж династии Лузяниных, включая дядьев и племянников – 350 лет! Это в 5 раз больше возраста поселка… Вышел на пенсию… Но без дела сидеть не люблю: я стал писать песни и участвовать во всех культурных мероприятиях, проводимых на Кузнецкой земле, вместе со своей женой, поэтессой Ириной Воробьевой…» - закончил свой рассказ Геннадий. «Гляди-ка, рассвет над Томью уже занялся, давай Васек, хоть часок покемарим»…
Ночная дорога домой
…Закончился песенный фестиваль, вечеровые зори опускались над Томью. Участники и гости собирались домой, укладывали палатки, чехлили гитары… По решению жюри, Лузянин Геннадий и Ирина Воробьева стали лауреатами фестиваля и были награждены Почетными Грамотами и подарками… Мы, собираясь домой, прогревали моторы своих железных коней. Над деревней вставала огромная луна, словно большущий новогодний апельсин из детства, проклюнулись первые звезды… Прогуливаясь по летнему небосклону, Большая и Малая Медведицы лакали Млечный путь, гордо сияла Полярная звезда… Откуда-то из поднебесья вдруг нежданно-негаданно зазвучала музыка: «Над земляничными полянами, где повесть дней июль верстал – взойдет звезда моя Полярная, моя прощальная звезда… И поезда кричат, как пьяные, вздымая пыль чужих дорог… Гори, сияй, моя Полярная – с тобою я не одинок… Меня ты помнишь «хлопцем гарным» далеких лет… забытых чисел… В моих скитаньях, ты, Полярная – была частичкою Отчизны. Полыни запах терпко-пряный напомнит о годах далеких… Гори в ночи, моя Полярная, стучи в окошко к синеокой… И в лунном свете окаянном – мелькнет … поманит чей-то стан… Над земляничными полянами взойдет Судьбы моей Звезда…» Мне подумалось, что на таких людях, как Геннадий Лузянин, держалась и держится село и город, мегаполис и полустанок, деревня и столица… Да и вся наша Россия.
… Я познакомился с ним на Всекузбасском фестивале бардовской песни «Зори над Томью». Ежегодно, летом, на берегу Томи, близ деревни Журавли проводится этот фестиваль, куда со всей Сибири съезжаются поющие поэты, выступают, знакомятся, общаются. «Наша Кузбасская Грушинка», - улыбается Татьяна Болотова, организатор этого мероприятия. «Где-то далеко-далеко, за уральскими горами течет величавая Волга, на берегу которой каждый год, проводится Грушинский фестиваль бардовских песен. Велика Россия! Текут на север, на юг и на восток к океану братья и сестрички Волги – Иртыш, Обь, Томь, Ангара, Амур, Зея… И почти на каждой из них проводится свой фестиваль авторских песен», - поясняет Татьяна… Вечер, костер, звон серебряных гитарных струн, огромная луна напомнили мне мою далекую юность. «Искры камина горят, как рубины, переливаясь огнем голубым. Из молодого, цветущего, юного - стал я угрюмым, больным и седым…» - ля-минорно пел парень в черной кожаной куртке из Мариинска. Так уж устроен человек, что везде, где б он ни был, ищет своих земляков, и когда объявили: «Поет Геннадий Лузянин, поселок Красный Брод», - я встрепенулся: «Бог ты мой! Земляк! Интересно! Надо бы встретиться, поговорить…» Я тогда сотрудничал внештатно с одной газетой, где вел рубрику «Герои среди нас», и в каждом своем собеседнике видел потенциального главного персонажа своих будущих статей. Геннадий Лузянин исполнял песни на стихи своей жены Ирины Воробьевой, и эти песни всем очень понравились. Мы познакомились. «Пенсионер Гена», - представился он и протянул руку. Этого статного, моложавого мужчину трудно было назвать пенсионером, - если пенсионеров ассоциировать с сидением на лавочке, домино, скепсисом, нытьем, сплетнями, вечными жалобами и огульным охаиванием всего и всех… Нет! Гена (позволю так его назвать, ибо у нас не большая разница в возрасте) был другой: веселый, талантливый, интересный собеседник. Завязался разговор, зазвучали серебряные струны его гитары, плыли песни над ночной Томью. Изредка плескалась какая-то огромная рыбина. Неподалеку, возле своего костерка, расположились кружком парни и девушки. Одна из них, с белокурыми вьющимися локонами до плеч, в синем спортивном костюме, пела красивым грудным голосом: «Весна, апрель!.. В тайгу умчались двое и на снегу не видно их следа. А над моею над самой головою горит огромная Полярная звезда. И блеск Полярной меня зовет и манит, Поэму Встреч читаю я с листа… «Любимая!.. Возьми ее на память! Пусть для тебя горит Полярная звезда!». Отблеск пламени плясал на щеках, волосах девушки, на деке ее гитары… «Боже правый! – промолвит Геннадий. - Как же она похожа на мою Алену!... Алена…Алена… Где ж ты теперь?..» - задумчиво добавил он, вспоминая свою первую любовь… Я бросал дрова в костер, они с треском разгорались, салютуя искрами лету, реке, звездам, ушедшей юности… О волшебная пора нашей юности! Где, в каких краях отзвенели твои синие колокольчики?.. В каких мутных водах черных дней утонул твой златоглавый Китеж?.. Нет мне ответа… И только быстрая Томь несет свои воды на Север, чтобы, обнявшись с Обью, течь к океану… Было уже далеко за полночь, кто-то ушел спать в свои палатки, мы пили крепкий чай, читали свои стихи, и я попросил Геннадия рассказать немного о себе…
Монгольская одиссея Геннадия Лузянина
… «Родился я 27 сентября 1953 года, закончил в 1970 году десятилетку и сразу пошел работать в мехцех. Ну, думаю, поработаю тут до армии. Ушел в армию в 1971 году, служил в поселке Пограничный Приморского края, укрепрайон там, пограничные войска, и 28 мая каждый год я отмечаю День пограничника. Ну, хоть я и по связи, но, тем не менее, пограничник. Два года пролетели как один день. После демобилизации вернулся в родной Красный Брод и опять устроился на работу в свой мехцех, меня там ждали… Однажды увидел бурстанок, который нам привезли на ремонт, и спросил мастера: «Что это за техника?»... Заинтересовался… «Буровой станок 2СБШ-200», - ответил мне Иваныч, и я решил пойти на курсы. После окончания этих курсов стал работать на бурстанке… На дворе стоял 1975 год… В то время было модно работать в одно лицо, до тех пор, пока на Новосергеевском разрезе не придавило машиниста. Он пошел деталь менять, зажал штангу плохо, и она упала на его руки, он стал замерзать, кричать, пока кто-то его там не нашел… Его услышал белазист, проезжавший мимо, освободил, и с той поры стали работать в два лица: помощник и машинист…
…Так я и работал до 1982 года, и тут мне предлагают поехать в командировку во Вьетнам. Что-то я начал раздумывать, ехать - не ехать?.. Во второй раз предложили, опять во Вьетнам, не поехал… Поехал Чернов Иван Федорович. А в третий раз предлагают: «В Монголию поедешь?..» Ну я и согласился… Уехал в Монголию в 1982 году, оформил документы через «Зарубежуголь»… Там тогда открывался молодой Баганурский угольный разрез и нужны были специалисты по обучению местного персонала... Баганур – это небольшой город с 3 тысячи жителей. Бурые угли там вертикального залегания… Идут вот -ЭШ15/90, ЭШ20/90, «шагари» вскрывают пласт угля - добычные экскаваторы, здоровенные монстры. И следом идет уступом другой экскаватор и эту яму засыпает, будто и не было ничего… Отличная рекультивация! Нет там этих страшных ям «лунного пейзажа». Потом бульдозера – раз!.. раз!.. – зачистили и хоть боком катись на легковушке! Уголь, конечно, уступает по качеству нашему, бурый – одно слово, я его в Кузбассе никогда не видел и здесь встретился с ним впервые.
…«Что там, в Монголии, понравилось?» ... «Рыбалка! Отменная!.. Ах, каких я там тайменей вытаскивал! Красавцы! Японский бог!.. Я ведь на Родине ничего кроме окушков и карасей не видывал, а там такая рыба: и ленок, и хариус, и таймень! Просто обалденно!.. Хоть там мы и на разрезе были, но совсем недалеко обитала непуганая рыба. В 4 километрах от города протекала река Керулен, по ней мы иногда уезжали дальше на моторке километров за 50... Такое ощущение: приедешь, и кажется, что здесь не ступала нога человека, до чего все чисто, нет мусора, следов… Никаких следов! Прямо Робинзонами себя чувствовали! Однако, конечно же, был тут человек, конечно, был… Где-то здесь неподалеку, как гласит легенда, была могила Великого Монгола – Чингисхана, но, несмотря на многочисленные поиски, ее никто не нашел… Не дается ханское золото в алчные руки кладоискателей»…
Выпрыгнет к небу, будто синий марлин папы Хэма, здоровенный тайменище, резко натянется – словно струна! – леска. Начнется борьба Человека и Рыбы, не на жизнь, а на смерть! Рыба - не мальчик для битья, она еще покажет себя!.. Ломается катушка спиннинга, Геннадий наматывает на ладонь леску, она режет кожу, врезается все глубже и глубже в плоть, будто раскаленный нож сквозь масло, капает, капает его русская кровь в монгольскую реку, теперь они побратимы, братья по крови, русский парень Геннадий и монгольская река Керулен, поившая своими водами конницу Чингисхана, помнящую много чего на своем долгом веку… Бьется, бьется таймень – Красава! – но круги его все ближе и ближе к берегу. Геннадий шепчет: «Врешь, не уйдешь!..», и уставший Человек вытаскивает уставшую обессилевшую Рыбу на пологий берег… Бежит, бежит, бежит река, падает за сопку пурпурное солнце. Вечереет… Геннадий закуривает папиросу, глядит на Рыбу. Теперь можно и передохнуть. В этом поединке он – Победитель!...
«Ну вот, стал обучать я монгол, сначала работе на бурстанках. Правда, бурстанки там – СБР-160, шнековые, 8 метров шнеки, у нас таких нет. Учил, как нужно его эксплуатировать, сам немного подучивался, работа не стояла на месте… Если что у моих учеников не получалось, они у меня уточняют, вторая группа - у первой учится. Я по бурстанкам из Союза один был инструктор там. Так же по одному человеку было по экскаваторам и по БелАЗам инструктора».
Кружит, кружит холодный ветер, вздымая снежную пыль… Вращаются, вращаются шнеки, и острые, как ханские стрелы, коронки вгрызаются в мезозой и в более поздние эпохи, тревожа вечный сон соратников Чингисхана. Недовольно бормочут они в своих курганах, посылая проклятья прогрессу и тем, кто их разбудил… Геннадий, словно Прокоп из чапековского «Кракатита», колдует над аммоналом, засыпая его в набуренные скважины, помогают ему монголы. КОНТАКТ! ЕСТЬ КОНТАКТ! ВЗРЫВ!!! Сотрясаются основы мирозданий, хмурит брови вечно улыбающийся Будда, летят к черному небу полуистлевшие щиты, мечи, наконечники копий сподвижников Великого Монгола, летят к звездам бивни мамонтов, зубы драконов, останки кочевников и черепа их лошадей… Не все перетерли в пыль Жернова Времени, не все утонуло в зыбких песках прошедших Эпох… «Взорвано! Уложено! Сколото! - бурое монгольское золото» - бормочет, перефразируя Высоцкого, Геннадий… На того, кто сегодня движет горами, на русского парня Геннадия, монголы глядят с благоговением. Сейчас, здесь, в карьере - он подобен Богу…
«…Контракт у меня подходил к концу, и больше не было возможности его продления по этой специальности, и нужно было возвращаться в Союз. Но я-то работал еще и в мехцехе, довольно долго, знал эту кухню, имелись неплохие навыки, а там как раз сдавался в эксплуатацию огромный мехцех, прям как небольшой завод… А еще специфика работы бурстанков там такая: пород крепких, скальных, как здесь, у них нет, в основном мы бурили зимой по мерзлоте… А летом там бурильщикам делать нечего, «шагарь» и так все возьмет… Сам разрез – 6 миллионов проектной мощности бурых углей… И вот сдается механический цех, станки надо запускать, осваивать, почти все они - гидравлические, а мне все это оборудование давно знакомо… Пресс там был – 630 тонн усилия, огромный пресс! Поршень – метр с гаком в диаметре! Они, монголы, не фурычили ничего в гидравлике, а там всё - гидравлика! Но я разобрался с этим прессом, отрегулировал его. Он стал работать. И пошел я как инструктор по механическому оборудованию. Монгольский механик там был – мой ученик. Были наладчики, были слесаря…»
…Кружится, вертится шар голубой – Земля, день сменяет ночь, летит, летит по эллипсу вокруг Солнца, повинуясь законам Создателя, весну сменяет лето, осень – зима… Как быстро минул год! Вращается шпиндель бурстанка, вращаются шнеки, вращаются коронки, растет количество скважин. Позади остается дырчатая земля, будто пошехонский сыр. Геннадий смотрит на восток. Там, в столице, его уголь ждет прожорливый Молох - Улан-Баторская ТЭЦ, которая требует 10 тысяч тонн угля в сутки. Ревут сирены, грохочут взрывы, освобождая пласт угля от пустых пород. К 15 декабря будет выполнен годовой план. Вращаются генераторы электростанции, ток течет по проводам в самые дальние монгольские поселения… Скоро Новый год… Где-то там, за сопками, есть страна Сибирь, седые вьюги занесли мамино крыльцо, лохматый Шарик ходит по цепи, глядит с портрета девичье лицо… Геннадий закуривает, отхлебывая глоток крепкого чая. Над сопками встает алое солнце. Помощник-монгол старательно укрывает мешками набуренные скважины… Как быстро минул год!..
«…Были там кое-какие невспашечки, например: полетела огромная шестерня на дробилке. Привезли запчасть… Надо на одну шестерню одеть другую, они и так, и сяк, но не получалось… «Не ту деталь привезли…» - говорит монгол. «Но там же, по документам, по чертежам заказали, по кинематике». Собрались все и говорят: «Не та деталь!..» Но так получилось, что я, - раз! – и одел эту шестерню вовнутрь другой!.. Ну а те там уже рапортуют, рапорт пошел: «Японский городовой! – Не та деталь!»... А это же опять транспортные расходы – вести новую, возвращать старую. Я звоню, чтобы они отложили все эту депешу на «верха», даю отбой всей этой лабуде. Они были уверены: «Да не может быть!..» Зубья там, модуль такой-то, профиль зуба вроде как другой, не должен одеться!..» И наш главный механик согласился с этим. А я – раз!.. - и одел! Были и другие там нештатные ситуации. Допустим, лебедку, которая вагоны толкает, тепловоз раздавил… Мне монгольский главный механик говорит: «Ну, что сделаете?» «Ну, сделаем. Почему нет?.. Посмотрим объем работы каков….» «А за сколько?» «Ну, дня за 4-5». «А побыстрее?» « Ну, не знаю, если ночами работать будем…» и – сделали, ничего страшного… Лебедка стала работать.
Какие казусы были в обучении монголов? Есть там хорошие парни, смекалистые, понятливые, а были и не очень… Токаришки, в основном, там девчонки, лилипуточки такие: «Геня!.. Геня!..» Они никак не могли выговорить «Гена». Ну и вот… Молодцы, в общем-то… Но иногда попадались и «дубовые». Однажды в детали дробилки нужно было просверлить отверстие диаметром в 60 миллиметров. Положили эту деталь на радиальный сверлильный станок, настроили подачу, настроил я обороты. Как известно, существует аксиома: чем больше сверло, тем меньше обороты, и наоборот. Настроил я все, сделал пару отверстий, подзываю ученика и говорю: «Делай как я! В том же духе!» «Понял!» Я ушел по другим делам в другой конец цеха, через несколько минут возвращаюсь назад. Смотрю, он хватает эту стружку, выходящую из-под сверла, и, хлоп, обламывает! Я увидел, испугался, подбегаю: «Ты что делаешь? Нельзя так!» Он смотрит на меня … Я говорю: «Тебе руку вот так разрежет!» - показываю. «Стружка, – говорю, - как острый нож! Кинжал! Ятаган! Ты понял?» «Понял…» Опять иду минут через 20 и думаю: «Как он там?» И вижу: опять ломает стружку рукой, паразит. Будто этим хочет помочь сверлу… Да что ты будешь делать! Я говорю: «Я сейчас пойду к начальнику цеха Чемидоржу, (Чемидорж был начальником цеха, хороший мужик!) и скажу ему про тебя, что ты не слушаешься! Нельзя рукой под рабочее сверло лезть!» Он: «Ничего, Геня! У меня – верхонка!» Я говорю: «Станок твою верхонку в лоскуты порвет. Не делай этого больше!» «Ладно». В третий раз иду, и у меня на глазах - как резанет ему! И он схватился за руку, кровь хлещет. Я подбежал - хлоп ему подзатыльник! И говорю: «Беги в медпункт, я тебе говорил, что нельзя так делать!»
…Бегут, бегут первые весенние ручьи, скоро Байкал сбросит лед. Окончатся эти бесконечные выматывающие душу песчаные бури, вот-вот зацветет вишня, и охватит Геннадия темная тоска… Домой хочется!.. Как там мама, отец?.. Как Ирина?.. Как сыночек Женя?.. Стал я думать о них много по ночам, не высыпаться... А какой с невыспавшегося работник? Нет, думаю, так дело не пойдет! Дай, думаю, песни писать начну, я ведь музыкальную школу по классу гитары окончил, все какое-то отвлечение… Уезжая из Союза, с собой целый чемодан книг взял! Есенин, поэтов Серебряного века, Гумилева, фронтовиков наших - Левитанского, Слуцкого, Поженяна, а также – Рождественского, Вознесенского, Евтушенко. Я ведь с детства поэзию люблю. «Сережка ольховая» - Боже правый! Какая же прекраснейшая песня!.. Сижу, мелодию подбираю к чужим стихам, понравилось это дело, втянулся… А то - хоть криком кричи, как домой охота!.. Оттуда, из Монголии, растут крылья моих сегодняшних песен…
«…Улепетывали, словно молодые сайгаки от пуль охотников, годы… Все задачи, которые ставило наше руководство, мы выполняли… Работали на совесть… И вот меня летом 1987 года представили к награде – ордену «Полярной Звезды». Собралось нас в Улан-Баторе человек 600, праздник большой был. Зал огромный. И вдруг ведущий объявляет: «Орденом «Полярной звезды» награждается Геннадий Леонидович Лузянин!» У меня аж мурашки по спине побежали… Двоих нас наградили этим орденом, остальных медалями. Приятно очень было. Так Монголия благодарила нас , русских, за самоотверженный труд.
…Когда вернулся в Союз, пошел работать в свой родной бурцех. Работали хорошо, не хуже других. Получил новый бурстанок 5СБШ-200, и давай мы со своей бригадой рекорды ставить: рекорд сменной производительности – 390 погонных метров за смену! И рекорд суточной производительности – 790 погонных метров за сутки! Наша бригада гремела!.. Я стал полным кавалером «Шахтерской славы»… Вот и все, собственно говоря… Время текло, менялись лидеры. Славы мне хватило года на четыре, а потом другой парень побил все наши рекорды… В 2005 году я вышел на пенсию. Так и закончился мой трудовой стаж – без малого 35 лет! А вообще-то, совокупный трудовой стаж династии Лузяниных, включая дядьев и племянников – 350 лет! Это в 5 раз больше возраста поселка… Вышел на пенсию… Но без дела сидеть не люблю: я стал писать песни и участвовать во всех культурных мероприятиях, проводимых на Кузнецкой земле, вместе со своей женой, поэтессой Ириной Воробьевой…» - закончил свой рассказ Геннадий. «Гляди-ка, рассвет над Томью уже занялся, давай Васек, хоть часок покемарим»…
Ночная дорога домой
…Закончился песенный фестиваль, вечеровые зори опускались над Томью. Участники и гости собирались домой, укладывали палатки, чехлили гитары… По решению жюри, Лузянин Геннадий и Ирина Воробьева стали лауреатами фестиваля и были награждены Почетными Грамотами и подарками… Мы, собираясь домой, прогревали моторы своих железных коней. Над деревней вставала огромная луна, словно большущий новогодний апельсин из детства, проклюнулись первые звезды… Прогуливаясь по летнему небосклону, Большая и Малая Медведицы лакали Млечный путь, гордо сияла Полярная звезда… Откуда-то из поднебесья вдруг нежданно-негаданно зазвучала музыка: «Над земляничными полянами, где повесть дней июль верстал – взойдет звезда моя Полярная, моя прощальная звезда… И поезда кричат, как пьяные, вздымая пыль чужих дорог… Гори, сияй, моя Полярная – с тобою я не одинок… Меня ты помнишь «хлопцем гарным» далеких лет… забытых чисел… В моих скитаньях, ты, Полярная – была частичкою Отчизны. Полыни запах терпко-пряный напомнит о годах далеких… Гори в ночи, моя Полярная, стучи в окошко к синеокой… И в лунном свете окаянном – мелькнет … поманит чей-то стан… Над земляничными полянами взойдет Судьбы моей Звезда…» Мне подумалось, что на таких людях, как Геннадий Лузянин, держалась и держится село и город, мегаполис и полустанок, деревня и столица… Да и вся наша Россия.